***
Сёко смотрит на тонкое серебряное кольцо с бордовым гранатом на своём пальце, приложенном к круглой кнопке звонка. Она зажимает её в третий раз на пару секунд, потом отпускает и задумчиво качает чёрным тренчем, перекинутым через руку. Когда она разворачивается, берясь за перила, дверь открывается. — Сатору, ну сколько… — карие глаза Иери с интересом открываются пошире, и она замирает с рукой на перилах. Мегуми смотрит на девушку в чёрной юбке до пола с рифлёными складками, в мягкой широкой водолазке с высоким горлом и с небольшой сумочкой на длинном ремешке. Она прижимает к себе тренч и молча смотрит на него, ожидая ответа. На её бледном лице ярко выделяются красные губы, ровно обведённые по контуру помадой. — Вы из доставки? — Фушигуро сам понимает, что задаёт невероятно глупый вопрос. Курьеры совсем так не выглядят. — Я? Нет, — улыбается девушка и качает головой. — Я — подруга Годжо Сатору. Он же всё ещё живёт здесь? — А, да, конечно, — Мегуми делает шаг обратно в квартиру, сжимая тёмно-зелёное клетчатое полотенце в руке. — Проходите. Сёко не думает ни секунды и закрывает за собой дверь, скидывая лодочки с закруглёнными носами. В квартире почти ничего не поменялось с последнего раза, как она была здесь. А это примерно два года назад. Хотя, конечно, присутствие какого-то мальчика вызывало много вопросов. И Иери даже не могла выбрать одну из версий. Хотелось бы думать, что Сатору не занят ничем сомнительным. — А кем ты приходишься Годжо? — Сёко рассматривает стены, как в первый раз. — Я просто живу здесь, — отвечает мальчик, снимая крышку со сковороды и перемешивая что-то пластиковой лопаткой. Кисло-сладкий запах тут же запускает прилив слюны, и Иери вспоминает, что завтракала около семи часов назад. — Не хотите поесть? — Насколько вежливо сразу же согласиться? — весело спрашивает Сёко. — Очень вежливо, — Фушигуро достаёт тарелку и открывает духовку, откуда сразу же поднимается облако горячего пара. — Фушигуро Мегуми. — Иери Сёко — она вешает сумочку на спинку стула и садится следом. Мегуми ставит перед ней запечённый с травами картофель и тушёного кролика. Но ещё больше Иери удивляется, когда этот почти ребёнок достаёт из навесного шкафа бутылку красного вермута и шоколадного ликёра. Вилка с золотым картофельным полумесяцем остаётся у неё во рту, пока глаза следят за каждым движением рук, подъёмом бутылок, смешиванием напитков и поиску остальных ингредиентов. Вечность, длившаяся минут пять, привела Фушигуро с бокалом к столу. Вилка выскользнула изо рта, запачканная помадой и блестящая от слюны. Карие глаза посмотрели в зелёные снизу вверх. — Что ты только что сделал? — Вишневый мартини в шоколаде. Здесь ещё сливки, гренадин и шоколадный сироп. Вермут, кстати, премиального класса, с достаточно терпким вкусом, но я бы не сказал, что он сильно вишнёвый, как по мне, это сильнее похоже на полевые ягоды. Сёко больше не задаёт вопросов, а просто пробует, замечая, как в руках мальчика появилась записная книжка с кожаной обложкой. В ту же секунду, как только ягодный вкус соприкасается с её рецепторами, в голове что-то взрывается, как игрушка, набитая конфетти. Вот, значит, как становятся алкоголиками. — Ты где такому научился?! — Сочту за комплимент, — Фушигуро поджимает губы, что несколько похоже на улыбку. — Это не так сложно, тут всего лишь понимать, что хорошо смешивается, а что не очень. Ну и пропорции. Чистая математика. Хотя, у меня с ней хуже, чем с этим. — А ещё сделаешь? — заговорщически спрашивает Иери. — Там осталось, — Мегуми забирает бокал и доливает ещё одну порцию. — Но сначала опишите вкус и чего не хватило, а чего слишком много. Странички пополняются новыми записям, потом, пока Сёко рассказывает кто она такая, кем учится и кем будет работать (что Мегуми слушает с неподкупным интересом), настоящая доставка приносит несколько больших коробок с разобранной мебелью. Иери не спрашивает, почему Фушигуро живёт здесь, как он познакомился с Годжо и что их вообще может связывать. Но фамилия кажется ей такой знакомой. Тема плавно переходит на обсуждение Сатору в школьные годы. Вдвоём с Мегуми они смеются с чего-то совершенно глупого, обсуждая его посреди кухни до тех пор, пока дверь квартиры не открывается сама по себе, и его фигура не появляется в коридоре большой тенью. — А чего дверь не закрываем? Я купил апельсиновой водки и лаймовый сироп, если что. Слышно, как Сатору разувается и идёт на кухню. А потом замирает в арке и чуть не роняет бутылки. Веки высоко подняты, полностью открывая голубую радужку. — Сёко?! Ты вообще что тут делаешь? — Сатору! Привет! — Иери машет, высоко подняв руку и не вставая со стула. — Почему ты не говорил, что живёшь не один? — Будете есть? — голос Фушигуро добавляется в поток звуков. Годжо смотрит на пару пустых бокалов на столе, потом на Мегуми, а потом на Сёко. Всё становится так понятно, что он просто ставит бутылки на тумбу, а потом отправляет Мегуми к себе. Тот кивает и говорит, что пока посмотрит, как собирать пришедший стол. Сатору набирает в чайник воды и щёлкает кнопкой нагрева. Достаёт кружку из шкафчика и пакет с ромашковым чаем. Сёко же протыкает вилкой картошку, крепко схватившуюся внутри, как вся остывающая еда. Годжо ждёт, пока закипит чайник, стоя со скрещенными на груди руками посреди кухни. — Ты злишься? — спрашивает Иери, подпирая голову рукой и смотря на Годжо. — Нет. Нет… Я, я рад тебя видеть, — Сатору заливает чайный пакетик кипятком. — Почему ты решила зайти? — Шла мимо, подумала, что мы давно не виделись… — Сёко пожимает плечами. — Нанами уехал на стажировку в Малайзию, Хайбара уже работает. Сугуру… Я думаю, он вполне на своём месте. А я… я так скучаю… — По тому, как было? — Сатору встречает молчаливый кивок. — Я тоже. Очень. Годжо ставит чашку на стол, отодвигает стул от стола и садится ближе к середине кухни, вытягивая ноги по направлению к Иери. — Так что этот мальчик у тебя делает? — наконец спрашивает Сёко. Сатору пытается понять, как лучше всё это объяснить. Какие детали нужно показать, а о каких лучше умолчать. Почему-то он вспоминает, как в детстве Сугуру остановился посреди парковки, убрав его руку со своей и смотря с полным неодобрением. А тогда Годжо просто не видел смысла что-то делать с Тодзи. Он тоже человек, у него были причины на свои поступки; причины, которые ярко отозвались в Сатору. И даже сейчас, спустя несколько лет, Годжо всё равно не мог осудить Тодзи за то, что он сделал. Единственной вещью, которая и сейчас не давала ему покоя, было то, как всё отразилось на Гето. О себе Сатору не думал никогда. — Помнишь, когда Сугуру сломал рёбра? Летом. Сёко хорошо помнила. Помнила больничный коридор на первом этаже, помнила складки на сером костюме Иджичи (особенно грубую полосу на левой штанине, наверное, он торопился и не прогладил), помнила красные от слёз щёки Сатору, асфальт на парковке вечером, весь в трещинах, помнила пустой взгляд Гето и книжку по анатомии, которую листала на кровати. Это один из тех моментов в жизни, который ты проживаешь и думаешь, что он будет вырезан в тебе навсегда. Так оно и случилось. Сёко кивает. — Если ты забыла, то того человека звали Фушигуро Тодзи. Вилка падает из рук Иери, и Годжо вздрагивает от металлического стука. Вот откуда она помнила эту фамилию. — Это… его сын? — шёпотом спрашивает Сёко. — Он попросил позаботиться о мальчике. — Почему ты согласился? — хмурит брови девушка, смотря на лежащую на полу вилку. Сатору и сам не знает верного ответа на этот вопрос. Да и кажется, что нет необходимости в какой-то огромной причине, содержащей в себе сакральные смыслы. Что-то делается просто так, без всякой тайны. Ну или же ты просто не хочешь думать о глубочайших внутренних причинах, которые толкнули тебя на это, заставили принять решение. — Я видел его ещё совсем ребёнком. У них дома, — Сатору берёт кружку в руки и греет ладони. — Сугуру тогда не захотел понимать меня. Наверное, впервые в жизни наши мнения так резко не сошлись. Конечно, всё объяснимо. Но для меня это было… жестоко? Может быть и так… Не могу подобрать правильное слово. — Они совсем не похожи. Обычный ребёнок. Разве что… его хобби удивляет, — усмехается Сёко. — Я просто… я знаю многое о его семье. И это, наверное, печально, когда лучшим местом для тебя будет квартира какого-то неизвестного мужика. Я вряд ли смог отказать. Да и так я почти не чувствую себя одиноким. После этого ещё долгое время не было сказано ни слова. Они вдвоём сидели в тишине, иногда посматривая на упавшую вилку между ними, которую никто так и не решился поднять. А чая в чашке было столько же, сколько и в начале разговора. Но в какой-то момент Сёко всё же нашла правильные в её мире слова. — Я всегда восхищалась тобой. — В плане? — Годжо прищурился, стараясь понять суть. — Когда мы только познакомились, ты казался мне таким… поверхностным дурачком. Безответственный сыночек богатеньких родителей. А потом я поняла, что за этой красивой картинкой, за этой привлекательной оболочкой стоит такая сила. И она не зависит от статуса, от детства, от пережитого. Это просто внутри. Не знаю… Я не смогу это до конца объяснить. Но, не все умеют так прощать, не все умеют так понимать… Да, там… кто-то подумает, что ты поступаешь неправильно, не по какой-то там высшей справедливости. Но разве всё не оттого, что ты что-то разглядел в Мегуми? И в его отце, наверное. И только ты знаешь почему. Никто не узнает и не поймёт, и это нормально. И не нужно гнаться за чьим-то полным принятием и пониманием. Потому что важнее этого тот факт, что ты понимаешь себя. И с самим собой у тебя нет разногласий. А Гето… Гето просто другой, он в другой плоскости живёт и думает. В нём другое вырастили и другое пожинают. И это ни хорошо, ни плохо, просто по-другому. И мне жаль. Мне жаль, что… что у вас с ним вышло вот так. Это не то, как должно быть. И это тоже огромная сила. Отпустить. Я не знаю, что у тебя внутри, но… ты же всё ещё любишь его? Сёко поднимает глаза и видит, как Сатору смотрит на чайную гладь. — Я не хочу об этом говорить, — быстро отвечает Годжо, чтобы голос не дрогнул. Тонкая слезинка скатывается по щеке. Сначала у Сатору, а затем у Сёко. Так старые друзья, оторванные друг от друга палитрой обстоятельств и в эту же секунду привязанные друг к другу морскими узлами, сидят в тишине кухни и глотают слёзы. И ни один из них не решается успокоить другого.***
Годжо отвлекается от ноутбука и смотрит в квадратное панорамное окно. Мелкие снежинки летают на ветру, забиваясь в стыки стёкол и разбиваясь о плитку тротуаров. Сатору берёт белую чашку зелёного чая и делает большой глоток, который слегка обжигает нёбо. Последнее время он был занят написанием дипломной работы, на которую уходило почти всё время. Годжо не был из тех людей, кто откладывал напоследок важные дела. Он всегда делал всё и сразу, вроде бы это было что-то из детства. Сатору возвращает взгляд в экран и прыгает по статьям, вдумчиво читая научные публикации по теме. Он полностью поглощён процессом, пока звон колокольчика на двери кафе не выводит его из учебного транса. Нет, посетителей было уже несколько десятков, дело было не в них или дурацком звоночке. То был звоночек внутренний. Годжо полно ощутил, что это не обычный человек, но не обернулся, сдержавшись всеми силами. — Привет. Я могу присесть? Голубые глаза медленно поднимаются, пробегаясь по экрану и останавливаясь на худом лице Сугуру. Сердце Сатору выдерживает паузу, а затем начинается биться в каком-то припадке. Он едва заметно морщится, пытаясь никак не показать этой эмоции. — Да, да… садись, — Годжо быстро сгребает вещи с одной половины стола, двигая их к себе вплотную. Потом он задевает рукой чашку с блюдцем, чуть не роняя её на пол и не разливая всё на стол. Руки леденеют и подрагивают, из-за чего Годжо кладёт их на собственные колени, сжимая пальцы. — Откуда ты узнал, что я здесь? — Просто проходил мимо и увидел тебя в окне, — мягко отвечает Гето. Сатору думает, что убьёт себя прямо сейчас. Ни этого тембра, ни этих интонаций, ни этой манеры речи он не слышал уже очень давно. Сугуру не говорит, что прекрасно знает все места, где Сатору обычно проводит своё время. Знает его расписание и какие пары он точно не посещает. Знает тему его диплома: «Управление портфелем ценных бумаг» на примере одной из компаний семьи. А совсем недавно он узнал ещё несколько вещей, которые так странно в нём отозвались, будто ему снова пятнадцать лет. — Да, я тут… диплом пишу. Две главы осталось плюс по мелочи исправить, — неловко отвечает Годжо. — А ты как? Учёба как? — У меня всё хорошо. Я сейчас на стажировке в одной из компаний, планирую остаться. Пока что кто-то вроде помощника государственного инспектора. — Здорово, — кивает Сатору. Сугуру недолго молчит, поджав губы, а потом сразу ранит, без форы и предупреждения. — Думаю, ты понимаешь, что мы с Сёко общаемся. И я знаю, что ты живёшь не один. Просто… почему ты так поступил? Годжо глубоко внутри понимал, что к этому придёт. Что этот вопрос будет во главе всего разговора, что ради него всё начнётся. А ещё он знал, что будет после его ответов и насколько это всё не имеет смысла. Как спорить о цвете наощупь, с закрытыми глазами. — А ты бы так не поступил? — просто спрашивает Сатору, закрывая документ и все остальные приложения. Сейчас ему будет не до этого. — Я ещё тогда тебя не понял. Всё это время ты покрываешь убийцу, — Сугуру переходит на шёпот. — И если ты хочешь верить, что ребёнку, а иначе никак не назвать, будет лучше дома у постороннего человека, то ты ошибаешься. Сатору пытается отключить все чувства. Он не умел спорить с Сугуру, обычно даже и не приходилось. Он всегда соглашался с тем, что думал Гето. Потому что и сам искренне в это верил и считал правильным. А сейчас не мог согласиться с ним. И это значило прямой ответ. Но как ответить тому, с кем диалога не было уже давно? Ответить тому, кому и не требовалось отвечать вслух? Как быть, если раньше всё было так прозрачно и легко, а сейчас рассыпалось от любого звука? — Это не вопрос морали и закона. И я не буду с тобой спорить об этом. Да, я считаю, что Мегуми будет лучше у меня дома. Ты можешь думать всё что угодно о моих поступках, относить их к любым цветам и полюсам. Это не имеет никакого значения для меня. — Конечно, ты думаешь, что жизнь в достатке и тепле лучше жизни в казённом доме. Это рациональная мысль, как может казаться. Но ты не можешь быть уверенным, что не проснёшься с ножом в горле. Ты не можешь знать, насколько искалечена психика этого ребёнка от жизни с таким человеком. Даже не вопрос генетики, понимаешь? Я не хочу, чтобы ты беспрекословно слушал меня и поступал так, как хочу я. Сатору, — Годжо вздрагивает, как от пощёчины. Он уже давно не слышал, как Сугуру звал его по имени. Так мягко, что силой раздавливает тебя под собой, — я волнуюсь о тебе. О том, как это повлияет на тебя. Даже если это не покалечит тебя физически, то что будет с заголовками, узнай кто-то об этом? Единственный наследник семьи Годжо живёт с несовершеннолетним беспризорником? Неужели оно того стоит? Ну хочешь ты помогать, ну есть благотворительность. Ну зачем всё это? Сатору совсем не может понять, почему Сугуру так задевает то, как он живёт свою жизнь. И ещё труднее становится от осознания, что из всех людей вокруг Гето был последним живым человеком, который мог бы дать ему нужный совет. Он был тем, кому Годжо доверился бы весь, со всем внутренним и внешним. Даже сейчас, даже после всего. Он не мог поменять отношения, стереть всю связь со своей стороны, забыть благодарность, дружбу, совместные моменты. Забыть всю любовь. Но даже так Сугуру всё равно ранил его своими словами, своим непринятием, отвержением. — Сугуру, — холодно прерывает Сатору. — Я не буду говорить с тобой на эту тему. Если тебе нечего мне сказать, то можешь уйти. Либо я уйду сам, если ты продолжишь этот разговор. Перестань видеть во мне того безответственного сыночка богатеньких родителей. Я уже давно осознаю последствия своих выборов и несу ответственность за них. Сугуру теряется от такого. Годжо ещё никогда не обжигал его льдом так сильно. Он был весь оторван от него, будто видит впервые, будто и не знал никогда. Только глаза выдают его целиком. Два голубых блюдца разбиваются на осколки, дробятся в крошку. — Хочу верить, что ты не пожалеешь о сказанном, — бросает Сугуру, вставая из-за стола и уходя из кофейни. Сатору закрывает лицо руками, поставленными на стол поверх закрытого ноутбука и тетради на кольцах. Он пару раз шумно выдыхает, пытаясь поймать волну покоя, но чувства из раза в раз выигрывают у разума. Годжо думает, что проклят, потому что даже сейчас ему кажется, что это он не прав, что Гето всё говорил правильно, что нужно позвать его назад, хоть как-то ухватиться за так резко скинутую ниточку. Но всё это такая глупость, если думать головой. Сатору был готов хоть сейчас отбросить всю свою любовь, всё что так противно колыхалось внутри него. Хотя, на самом деле, не смог бы. Как ни хотел, не смог бы. Потому что это уже была другая ниточка, которая соединяла их с Сугуру до конца жизни. И такое не разрезается и не рвётся.***
Мегуми лежит на сером диване в зале, вытянув ноги на длинный островок. Он листает книгу с белыми страницами в яркой синей обложке. Название золотыми буквами, подстёршимися из-за регулярного чтения, выгравировано на ней. Сатору проходит мимо, держа ноутбук под рукой, и пытается разглядеть название, но ничего не получается. Годжо садится на противоположный край дивана, подгибая ноги под себя и укрывая их белым пледом. Затем он ставит куда-то на них ноутбук и продолжает работу. Фушигуро плавно перелистывает странички, не издавая больше никаких звуков, даже дышит он, как мышонок. — Что читаешь? Мегуми поворачивает голову в его сторону и закрывает книгу, оставляя палец между страницами. Он поднимает руку вверх, показывая обложку. — Ремарк. Триумфальная арка, — между разделёнными страницами видно, что до конца осталось около сотни страниц. — Всё ещё уверен, что нон-фикшн гораздо интереснее. Вы читали? — Так и не осилил, — качает головой Сатору, понимая, что Фушигуро книгу не покупал, а взял с его же полки. Взгляд автоматически перемещается на стену, ровно в выемку между сборником рассказов Маркеса и Палаником. — Но художественная литература мне всегда больше нравилась. Хотя, последнее время только нон-фикшн и читаю: и научные статьи с публикациями, и монографии, и учебники… Сатору смеётся, на что Мегуми в ответ улыбается. — А что Вы после учёбы делать собираетесь? В смысле… работать где-то или там… уедете искать себя в буддийский храм? Годжо вздыхает, вспоминая, что его уже вечность никто не подкалывал. — Тебе правда интересно? — Мегуми тут же кивает, поудобнее устраиваясь на диване, подтянув ноги к себе. — Вообще, я просто могу дальше заниматься активами семьи. Там несколько фирм внутри страны и офшорные компании, плюсом идут контрольные пакеты акций различных компаний, в основном в сфере технологий и промышленности. Вариантов-то много, только это всё не особо мне интересно. — Хм… Мегуми закрывает книгу насовсем и смотрит в потолок, погружённый в большое раздумье. — А что бы Вы хотели делать? — спрашивает Фушигуро, лёжа со сцепленными на животе руками. — Ну, раз я почти обученный управленец, то… управлять? — и пока Мегуми не успевает найти противоречие, Годжо добавляет: — Нет, понятно дело, что я могу заниматься этим и сейчас. Только это всё скучно, знаешь, так… по офисному. Уныние в брючном костюме. — Тогда откройте магазин. Можно столько всего продавать интересного. — Ну я же не торгаш. Плюс с развитием технологий физические магазины потеряют необходимость. Так что думай дальше, — Сатору сворачивает все приложения, интересуясь разговором всё больше. — Спа-салон? — Странно. Да и слишком спокойно, — Годжо снова качает головой в несогласии. — Спортивный зал? С бассейном и сауной. Сатору закатывает рукав футболки и напрягает руку. Почти ничего не меняется. — Я не большой фанат спорта, как можно заметить, — он глупо улыбается и возвращает рукав на место. Мегуми вздыхает, подкладывая ладони под голову. Тяжёлый случай. — Ладно… Кинотеатр? А! Нет, — Фушигуро чуть не подскакивает на месте. — Вы же сладкоежка! Откройте кофейню или пекарню. Что думаете? — Идея с едой интересная, но это как-то… умиротворённо, что ли. Это как спа-салон, только с булочками. По атмосфере. Мегуми тяжело вздыхает, понимая, насколько тут всё безнадёжно. Вот и что можно придумать для человека, которому всё не так? Не зря говорят: плохому управляющему вечно что-то мешает. Фушигуро мысленно усмехается, как чертёнок. — Ну ладно, идея с едой вам нравится, но чтобы при этом было живо… Ресторан? Премиум-кухня какая-нибудь? — осторожно спрашивает Мегуми, уже не надеясь на согласие. — Не, ресторан это… тоже слишком официально… Но вот, что-то в этом есть, — Сатору перебирает пальцами в воздухе, пытаясь ухватиться за ниточку. — Типа ночной клуб? — Мегуми вопросительно выгибает брови. В глазах Годжо взрываются огни. — Да! — он почти подпрыгивает до потолка, но вовремя удерживает себя в руках. — Да. Отличная идея. Это можно будет и карту десертов, и чайную карту, и закуски, и горячее, и барную карту широкую… Много персонала нужно. Помещение найти, всё согласовать, ремонт сделать… Так. Дописать диплом и сесть разбираться со всеми нюансами. И позвонить Иджичи. Сатору мечтательно запрокидывает голову, улыбаясь озвученным мыслям. Мегуми не выдерживает и тихонько смеётся. Вот что значит увлечься. — Вижу, идея Вам очень понравилась. Сатору переводит свой мечтающий взгляд, вдруг что-то понимая. Какой-то план уже рисуется у него на лбу. — Очень-очень. А ещё больше мне понравилось, что… — Годжо хитро улыбается. — Я уже нашёл себе бармена.***
Сигаретный дым плывёт по воздуху, растворяясь в вечере. Сёко стоит на открытой террасе, оперевшись на стеклянный балкон и смотря на чёрный город, блестящий жёлтыми четырёхконечными искрами. Февральский порыв ветра перебрасывает волосы на одну сторону, скидывая край чёрного шарфа с плеча. Иери смотрит на бордовый след от помады вокруг фильтра, пока тоненькая сигарета медленно тлеет в пальцах, а пепел падает за край балкона. В голове узор на плитке в операционной. Белые квадраты с синими полосами, неровно соприкасающимися друг с другом, выложенные так, что рисунок не может сложить полной картины. Голоса эхом перекрывают друг друга, наслаиваются, оглушают, как звон колоколов, растягиваясь гулом. — Проникающая рваная рана живота, повреждён тонкий кишечник. Внутреннее кровотечение очень обширное, геморрагический шок. — Артериальное давление восемьдесят, снижается; сердцебиение сто десять, слабое. — Не могу найти разрыв. Кровотечение не останавливается. — Давление шестьдесят, пульс падает. — Остановка дыхания, начинаю непрямой массаж сердца. Сёко жмурится, прогоняя голоса, смешанные с писком мониторов. Она находит себя на стуле напротив операционного стола, неотрывно смотрящей, как кровавая вата и бинты, хлюпая, падают в мусорную чашу. Окровавленные руки в перчатках зажаты между коленей, пачкая полы халата. Бело-голубая медицинская маска спущена на подбородок, пока неприкрытые губы подрагивают в ужасе. Колёса катятся по полу, и лёгкий ветерок пробегает по белому лицу. Краем глаза она видит, как двое санитаров завозят холодную тележку и быстро перекладывают на неё тело, накрытое краснеющей простынёй. Сёко медленно поднимается со стула; перчатки тесно стягиваются, холодно прилипая к коже. Мимо проезжают белые ступни. Иери выходит в предоперационную, стягивая маску деревянными пальцами. Резкий запах холодной крови заполняет собой всё вокруг, врезается в каждую клетку закрытой кожи, впитывается в спрятанные волосы. Сёко начинает резко срывать с себя перчатки, бросая их в мусорную корзину, сдёргивает халат, комкая его в красно-белый шар и швыряя на скамейку. Белый свет выжигает всё, и она закрывает глаза. Перед лицом чистые руки. Между пальцами — потухшая сигарета, на пальце — кольцо с гранатом. Перед глазами ночной город, живущий и дышащий. Сёко бросает сигарету за перила, оборачивает шарф вокруг шеи и прячет пальцы в рукава кофты в попытке согреться. Она отворачивается от ночи, смотря на Сугуру в длинном пальто, просто накинутом поверх. Тот медленными шагами идёт к ней, держа в руках её собственное. — И что это ты, сбежал со своего дня рождения? — Сёко вымученно улыбается. — Обычное дело, — Гето вытягивает руку, и Иери отдаёт ему пачку с зажигалкой внутри без лишних вопросов, забирая пальто. — А ты чего? — Операция. Я же до этого только мелкие травмы оперировала. А тут… главврач в отпуске, потом авария… — Сёко достаёт ещё одну сигарету и быстро раскуривает. — В новостях видел, — кивает Гето. — Ну вот… Головой-то я понимаю, что там ничего нельзя было сделать. Но я же это не забуду. И я прокручиваю каждый шаг из раза в раз; всё было правильно. Всё. А смысл? Сёко сдвигает брови, качая головой. Сугуру поправляет пальто на узких плечах, поглаживая её по спине. Он стоит полубоком, оперевшись на стеклянную перегородку. — Ничего больше нужного не сделаешь. Даже если ты думаешь, что тогда могла бы сделать что-то другое. Нет, не могла бы, — говорит Сугуру с нотой утешения в голосе. Сёко поднимает голову и внимательно смотрит в карие глаза, следует по известным уже много лет чертам лица. — Мы всегда хотим думать, что всё можно сделать иначе, переиграть, не допустить чего-то… Но нельзя. Иначе мы бы ни на чём не учились. А смерть… — вздыхает Гето. — Смерть всегда рядом. И жизнь. И если смотреть только на одну из них, можно упустить красоту второй или застрять в ужасе первой, — Гето ждёт какой-то реакции на его слова. — Я сейчас говорю глупости, да? Сёко молча встаёт на носочки, притягивая Сугуру к себе, и целует его. Выдыхает, чувствуя вкус собственных сигарет и вина. Рука с кольцом у Сугуру на щеке, а вторая отведена в сторону; пепел опадает на мокрые доски. Гето стоит, замерев, робко отвечая в последний момент. Иери тут же отходит на шаг и смотрит на удивлённого Гето, в глазах которого одно непонимание. — Прости, — усмехается она, мотая головой так, что волосы разлетаются во все стороны. — Забей. — Да ладно… Просто я удивился, — Сугуру не знает, как на такое реагировать правильно. — Ага, — соглашается Сёко. — Знаешь, ты мне нравился. Ещё в школе. Сугуру выдыхает. Вот эта ситуация для него тяжелее абстрактного человека с телом на столе и душой где-то вне. Тут оно всё ближе и острей. — Почему молчала? Какой хороший вопрос. Только ответ на него требует чего-то вроде историй и чувств других людей. Неправильно. — Сатору… — Сёко хмурится. — Чего Сатору? — непонимающе спрашивает Сугуру. Сёко осознаёт, что теперь не только сделала лишнее, но и сказала. — Так это… — глаза бегают по его лицу. — Он же хочет, чтобы мы все друзья-друзья были, а это бы мешало. В компании либо все дружат, либо нет компании. Что-то такое. — Ну я так и подумал, — кивает Сугуру и наклоняется к полу, проводя сигаретой. Сёко едва не качается на тонком ветру, выбрасывая сигарету. Снежинки опускаются ей на плечи, плавно вращаясь вокруг. Сугуру стоит прямо напротив, молчаливо и неподвижно. Его чёрные волосы собраны на затылке, а глаза устало прикрыты. И даже не скажешь, что ему исполнилось двадцать пять лет. Странно осознавать себя и людей вокруг взрослыми. В детстве они казались умными, смелыми, стойкими, способными решить любую проблему. А стал взрослым и думаешь, где это всё? — Прости ещё раз. Вообще за всё, — говорит Сёко. — Да перестань, — отмахивается Сугуру, расставляя руки в стороны. — Иди сюда. Иери осторожно делает шаг вперёд, и руки Гето смыкаются у неё на спине, закрывая от ветра и снега. Сёко зажмуривается и крепче прижимается к Сугуру. Они стоят так недолго, всего несколько минут, но кажется, что уже сменились все времена года, прошли эпохи, сгорели все звёзды, а они так и стоят, застрявшие в третьем феврале. Момент разбивается о гул голосов, приближающихся к ним. Кажется, все решили найти именинника. Хлопушка взрывается где-то далеко, а потом слышится звонкий смех. Время заканчивается, и Сугуру убирает руки. Сёко поправляет собственное пальто и смотрит снизу вверх, у карих глаз застыли жемчужины слезинок. — Спасибо, — одними губами, с поблёкшей помадой, застывшей на холоде, говорит Иери. — Тоже за всё? — тепло улыбается Гето. Сёко кивает. Жемчужина подрагивает, раскалываясь, и спускается по щеке к углу подбородка. — Вообще за всё.