***
— …просто я не знал, как тебе об этом сказать. Я хотел. Но подходящего момента всё не было и не было. И я… — Сугуру взмахивает руками и безответно качает головой. Он смотрит перед собой, сидя на скамейке во внутреннем дворе университета. Солнце с высоты ищет их двоих, спрятавшихся под деревьями, отгоняя от себя облака. Сатору сидит слева, повернувшись к Сугуру боком и провалившись в деревянный изгиб досок. Он смотрит на лицо Гето: на моргающие глаза, на ровную линию носа, на шевелящиеся губы и дёргающийся подбородок. Но большая часть его внимания прикована к небольшому чёрному кругу в мочке уха Гето. Он рисует глазами точно такую же форму, заворачиваясь от краёв к центру, идя точно по едва заметным полосам, блестящим на свету. — Всё нормально, — Сатору касается плеча Сугуру самыми кончиками пальцев. — Раньше я бы… что-то бы сделал. А сейчас… Главное, что ты здесь. Годжо кивает и поджимает губы, Гето по-прежнему не смотрит на него. — Я рад, — Сугуру прикрывает глаза, слыша, как в следующую секунду что-то стучит у него под самым ухом. — А это что? — с детским интересом стучит Годжо по кругу ногтем. — Я давно хотел уши проколоть, — улыбается Сугуру, наконец освободившись от хватки его тайны, всё это время ворошившей мысли и лежащей на кончике языка. — И вот ещё! Гето заправляет волосы за ухо, открывая его целиком. Серебряное кольцо изгибом проходит через хрящ почти в самом верху; на его концах заострённые книзу накрутки. Сатору смотрит на это молча с поднятыми бровями. Почему-то он никогда подумать не мог, что Сугуру хотел сделать с собой такое. Нет, Годжо не осуждал и не был против (даже если так, то это не имело никакого значения). Просто последние минут двадцать вызывали у него какие-то новые непонятные эмоции: Годжо понял, что упустил время, когда их с Гето близость начала истончаться, когда ещё можно было поймать эти ускользающие нити, связывающие их, а теперь он очнулся в моменте, в котором только и оставалось, что видеть результат и молча сидеть с бровями на вершине лба.***
Сатору тянет стеклянную дверь на себя и заходит в кофейню. Сёко сидит за круглым столиком из светлого дерева в центре зала и машет ему рукой. Годжо улыбается и машет в ответ, расстёгивая чёрную широкую молнию на куртке. Он оставляет её на вешалке, закидывая сверху синий шарф из ангоры. Сатору проходит мимо стеклянной закруглённой витрины, засматриваясь на ровные разрезы тортов, баночки и подставки с пирожными, эклеры с помадкой всех возможных оттенков, песочные корзинки с фруктами, а ещё больше не успевает рассмотреть. — Привет, — Сатору выдвигает стул, протаскивая его по полу со скрежетом, и морщится. Сёко вздыхает и трёт уголок тонкой брови. В кофе перед ней появляются круги, расходящиеся к широким бортикам чашки. — А я надеялась, что ты научился приходить вовремя, пока мы не виделись, — улыбается Иери и подпирает голову рукой, пальцы которой наполовину спрятаны в рукаве мягкого белого свитера с высоким горлом. Сатору закатывает глаза и берёт ламинированную двустороннюю карточку-меню у официантки, быстро благодаря её. Насмотренные за годы сладкой жизни глаза сразу же выцепляют всё самое интересное оттуда. — Чай зелёный. Литр, — он следит за тем, как девушка записывает в блокнотик его слова, и продолжает только после того, как та ставит в конце точку. — Сендвич фруктовый. И-и-и, два… нет, три моти: два мятных и один банановый. Спасибо. Сатору отдаёт карточку и возвращает свой взгляд к Сёко. У неё на тарелке три четвери песочной корзинки с фруктами в прозрачной желейной плёнке и длинная ложка с тонкой рукояткой. — Я рада, что ты согласился прийти, — мягко говорит Иери. — Ты же меня позвала, — с непониманием отвечает Годжо. Он, вроде бы, никогда не отказывался и не избегал встреч с друзьями. Правда, все обстоятельства складывались в сторону нескольких сообщений раз в неделю, возможности столкновения в коридоре университета с вероятностью сорок процентов и ещё нескольких вариантов с большой погрешностью не случиться. То ли так сказывалась учёба, то ли взросление, то ли невозможность со стороны каждого из них поддерживать эти отношения. Хотя, Сатору точно знал, что Нанами и Хайбара общаются регулярно, Сёко и Сугуру, как он думал, тоже. Сам же Годжо часто ловил себя на чувстве отчуждённости и ощущении, что его конечности трансформировались так, что теперь он стал кусочком пазла из другого набора. А в новом наборе у него было несколько приятных знакомых и приятелей, которые помогали ему заполнить брешь в форме его старых друзей. Ещё во всё это вплеталось ощущение, что всё же он поступает правильно. Потому что его чувства к Сугуру ни во что не упирались. Сатору думал, что если он постарается забыть о своей любви, то она исчезнет. И, конечно же, это не могло сработать нормально. Сугуру теперь был в его жизни реже, чем кассир в магазине у дома, а эмоциональная связь с ним наполнилась шумами и помехами. Но Годжо по-прежнему не поменял к нему своих чувств. Как минимум, он был в этом уверен. — Уже придумал, что будешь делать со своим дипломом? — Сёко оставалось учиться ещё три с половиной года минимум. Всем остальным — на два меньше. И как же можно было забыть об этой части. Во-первых, учёба, которая уже подходила к концу. Конечно, у Сатору были мысли, где это можно будет применить. Да и он уже применял. Потому что, во-вторых, абсолютно все вещи, принадлежавшие его семье, упали на него, как обычно падает наковальня на голову в старых мультфильмах. Единственное хорошее в этом всём: Иджичи, который смог взять на себя больше половины вещей, чтобы Годжо раздавило хотя бы не так смертельно, как могло. В основном от Сатору требовались подписи, одобрения и его прелестное лицо на всех важных встречах, а в месяц их было предостаточно. — Есть идеи… Я бы хотел всё отдать в руки Иджичи, а себе купить землю и играть там в симулятор бизнеса. Спасибо, — Годжо кивает и смотрит на прозрачный заварочный чайник и белую кружку, поставленную перед ним. — Знаю, звучит инфантильно, но и на самом деле я так делать не собираюсь. У меня же в любом случае есть, чем заниматься в последнее время. А у тебя что? — Практика через полтора года. За это время надо выбрать что-то вроде специализации. Так сказать, что ты хочешь лечить или отрезать, — Иери поправляет волосы, скатывающиеся с плеч. Годжо думает, почему она решила их отращивать в университете, когда каждый год школы приходила с ровным срезом по шею. — У меня как-то ничего с детства и не менялось: травматология и хирургия. Единственная проблема: очень много учить, а ещё больше понимать. Но так… Сёко отпивает от края своей чашки, не продолжая мысль. — Нанами думает о магистратуре. — Да, мы с ним говорили недавно, — кивает Иери. — А Сугуру что? Сатору испытывает облегчение, потому что начать разговор о нём у него не хватало духу. Он крутил в голове примерные фразы, с которых мог бы начать, но сказать было не под силу. — Ну, по нему хорошо видно, что он, так сказать, в гармонии со своим решением, — немного нервно произносит Годжо. — Я была удивлена услышать от него, что ты ни слова поперёк ему не сказал, — Сёко с силой нажимает ложкой на край корзиночки, и блюдце с лязгом поднимает на один из боков. — Он очень боялся тебе говорить. Сатору раскрывает пластиковую упаковку сендвича и смотрит на большой светильник-шар, висящий над их столиком. Гирлянда с круглыми лампочками протянута через потолочные балки волнами. — Я же не могу ему запретить. А если ему так лучше, то… — Сатору замолкает и прикусывает нижнюю губу в середине; на его лице появляется эмоция, похожая на скорбь и разочарование одновременно. — Просто, понимаешь, после всего что было между нами… мне кажется, что я виноват во всём, что с ним случалось. Что, в принципе, проблема во мне. — Сатору, — с полным несогласием говорит Сёко, — ты же понимаешь, что фактически это не так? — Возможно, с рациональной точки зрения я это понимаю. Но… опять же! Из-за меня ему сломали рёбра, из-за меня он увидел, всё, что не должен был, из-за меня он думал, что я мёртв, из-за меня он учился там, где не хотел. Без меня ему должно быть лучше. А вот это всё я, наверное, делал, чтобы он был как можно ближе ко мне. Ты понимаешь, почему… Сатору не озвучивает вслух причину, нервно дёргая плечами и откладывая сендвич обратно в коробку. Сёко переполняется эмоциями, но кое-как удерживает их в себе, чтобы не затопить Годжо. — Понимаю, я всегда могу понять. Но и ты должен понимать, что в твоих словах больше ощущений, чем логики. Если ты говоришь про всё плохое, то где всё хорошее? Ты же понимаешь, что ты о-о-очень близкий для него человек, ближе, чем я, чем Хайбара, чем Нанами. Чем кто угодно. Да, даже сейчас, не смотри так. — Я не могу ему сказать. Сатору холодно сверкает голубыми глазами, притаптывая чувства, как снег. Те хрустят у него под ногами. — Почему? — В этом нет смысла. Сейчас ему лучше, чем было со мной. А зная его… Сёко понимает, к чему тот клонит. Она и сама не знает, что у Гето внутри. А если ничего, то с его характером появится жалость и нежелание ранить. И тогда правда никто не будет счастлив. Но даже если Годжо планирует зашить себе рот и сердце, то в таком случае количество несчастных не станет равно нулю. Взрослая жизнь совсем не похожа на романтические комедии, где сценарий написан в пользу героев. В реальности чаще всего всё пишут против тебя и вопреки. — А ты сам? Ты говоришь, что не хочешь сделать ему больно в очередной раз. Но про тебя-то думать тоже надо, нет? Сатору смотрит за панорамное окно на вечернюю улицу. Первый ноябрьский снег крупными хлопьями ложится на серые плиты асфальта и вьётся под жёлтым фонарём. Почему-то от этой картины у Годжо внутри всё напрягается. Любая вещь, к которой он прикасался, будто покрывалась отметиной. Как посмотреться в разбитое зеркало или пройти под лестницей — несколько лет несчастий гарантированы. Его друзья, родители, дедушка, Иджичи, даже этот Тодзи Фушигуро, и у того жена умерла. И всех их связывало одно и то же: жизнь Годжо Сатору касалась их жизни. — Не думай обо мне, — закрывает глаза Сатору, чтобы успокоиться. — Я привык.***
Снег лежал ровными полосками на тонких ветках деревьев в саду. На земле после закончившегося снегопада осталось ровное высокое полотно обнявшихся снежинок. Февраль в этом году выдался слишком снежным, а стаять, по прогнозам синоптиков, это всё должно было только к апрелю. Сатору задвинул оконную раму и щёлкнул ключом в нижней её части. Он замер у окна ещё на некоторое время, смотря на сине-розовое небо с множеством жёлтых огоньков на горизонте. Последнюю неделю Годжо провёл в родительском доме: так было проще решать дела с Иджичи, за чертой городской жизни с многоэтажками и дорогами было куда тише и спокойнее, а ещё Сатору никак не мог справиться с тоской по матери и отцу. И дом хоть как-то, но помогал ему приглушить это чувство. Плюсом ко всему шёл конец третьего курса, предстоящие экзамены и недописанная курсовая работа. Сатору задёрнул штору и прошёл через всю комнату к стене с панелью управления домом. Он выбрал зал и задержал одну из круглых кнопок датчика; лампа над кофейным столиком зажглась тёплым жёлтым светом. На столике стоял включённый ноутбук, рядом лежала пара тетрадей, учебник по экономическому анализу и несколько книг по теории организации, корпоративному управлению и моделированию рисков. Годжо потянулся два раза в обе стороны и снова устало сел на белый кожаный диван с округлой спинкой. Он потёр лоб, выдохнул, как рабочий шахты в конце трудового дня, а потом взял в руки раскрытый на середине учебник, поставил на колени ноутбук и снова принялся вчитываться в поток терминов и расплывчатых формулировок. — Существуют риски, под действие которых, попадает любая из предпринимательских организаций. Также существуют специфические виды рисков, характерные лишь для определенных видов деятельности: так, риски в производстве отличаются от рисков в страховой деятельности, которые в свою очередь отличаются от банковских рисков, — монотонно зачитывал Годжо. — Вау! Ну надо же… Автор этого чтива прям открытие совершил… Сатору отложил учебник и запрокинул голову, закрывая глаза предплечьем. Если посчитать, то он был занят этим уже часов восемь. Третий день подряд. Наверное, по этой причине смотреть на улицу ему доводилось только через окно. И даже это доставляло куда больше удовольствия, чем пялиться на буквы. На заднем плане в голове тем временем мысли перетекали одна в другую, как песок в часах, пока в конечном счёте Сатору засыпало с головой. Годжо резко дёрнулся, тут же чувствуя боль в шее и помехи в затёкшей руке. Ноутбук на его коленях мирно спал, выключив экран. За окном небо из сине-розового превратилось в обычный чёрный. Сатору оглянулся, всё ещё не полностью соображая, в каком временном отрезке он находится. И тут до него дошло, что телефон звонил с кухонного островка в шести шагах от дивана. Вот это его и разбудило. Сатору закрыл ноутбук и переложил его обратно на стол, потом попробовал встать и сел обратно. Ноги будто забетонировали. Он вцепился ладонью в спинку дивана и рывком встал во второй раз. Колени, похожие на ржавые механизмы, едва разогнулись. Сатору прикрыл глаза от накатившей болезненной волны, а потом деревянно пошагал к кухне. — Да иду я, иду, — сипло пробубнил Годжо. Эти шесть шагов (спасибо, что только шесть) длились целую вечность. Наконец он навалился на мраморный островок, хватая телефон рукой, по которой кровь уже достаточно растеклась. Сатору даже не успел посмотреть, кто там ему звонит, потому что знал, что остался ровно один гудок до сброса вызова. — Да, слушаю, — Сатору опёрся всем телом на тумбочку, уперев лоб в руку. — Говорите. — Здравствуй, Сатору… Это Фушигуро Тодзи, помнишь? Годжо вздрагивает, раскрывая глаза и просыпаясь. Как он мог забыть? Сатору отрывает телефон от щеки и смотрит на контакт. «Фушигуро Тодзи». Не сон, не галлюцинация, не выдумка. Реальность. — П-помню. Почему Вы мне звоните? — сердце наносит быстрые удары в виски. Прошло несколько лет с последнего их разговора. И, если говорить честно, иногда Сатору и правда забывал, что его с этим человеком связывало хоть что-то. — Я отдал сына в дом своих родственников, — Тодзи делает долгую паузу, обдумывая свои слова. — Но я знаю, каково это… жить там. А сегодня он попросил меня забрать его, но мне попросту некуда. Я не смогу его воспитать, обезопасить… Он не должен знать, чем я занимаюсь. Я сказал ему, что придумаю что-то. Но единственное, что смог сделать — набрать твой номер. А правда, что Вы убили своего отца? Много будешь знать — мало проживёшь. Сатору смотрит на белый диван, на то, как ровно на него натянута кожа, как блестят его деревянные ножки, упираясь в паркет. Так странно сейчас слышать всё вот это от человека, который собирался убить его два раза, в один из которых действительно был готов. — Может, у тебя есть знакомые, которые могут помочь. Я готов заплатить. Сделать для них любую работу. Вообще любую, ты же понимаешь. Я не могу его подвести хотя бы тут. Я и так сделал для него всё, чего не должен был… — Ладно, ладно… — Годжо зачем-то взмахивает рукой, хотя в доме он один. — Я завтра приеду на квартиру. У меня там есть комната пустая. Пусть приезжает во второй половине дня. Адрес скину. Сатору думает, что, наверное, ничего плохого не случится, если он пустит пожить к себе домой какого-то мальчишку. Тем более он ярко помнил (а как иначе?) сына Фушигуро. Но почему-то глубоко внутри Годжо боялся, что, прикоснувшись и к этой части жизни Тодзи, отметит её, как и всё остальное до этого. — Спасибо. Спасибо. С меня бери всё, что нужно. Деньги, работу… Сатору задумывается на секунду. — С деньгами проблем нет, я сам покрою все расходы. Но за это… за это я попрошу об одной вещи. Про неё поговорим позже. Какое-то время на линии стоит абсолютная тишина. Сатору по-прежнему разглядывает диван. — Я слышал про твою семью. Соболезную. — Да-а-а, — протягивает Годжо на выдохе. — Спасибо. В общем, адрес я напишу. Всего хорошего. Сатору сбрасывает звонок и упирает телефон в подбородок. Он пусто смотрит на комнату, облокотившись на кухонный островок. В голове множество осколков моментов пытаются сложить друг из друга картинку. Поездка с родителями на Гавайи, Окинава, лилии в саду дедушки, заднее сиденье машины Тодзи Фушигуро, печальное лицо Сугуру, снимок головы на светящейся доске в больнице, Сёко за столиком в кофейне, качели из детства, рыбы в океанариуме, этикетка с надписью «Бомбочка для ванны. Клубника-банан», счастливое лицо Сугуру, мальчишка с зелёными глазами и конвертом, набитым деньгами… Прошло двадцать минут с того момента, как Сатору положил трубку.***
Вода в чайнике качается из стороны в сторону из-за поднимающихся пузырьков. Годжо сидит на кухне в своей квартире с ноутбуком, допечатывая абзац быстрыми движениями пальцев. Наконец-то кое-как получилось поймать нужный момент и написать за час не десять предложений, а страниц. Осталось только перенести расчётные таблицы, оформить список литературы и заняться заключением. Периодически Сатору посматривал на электронные часы над духовкой, потому что точного времени ему не сказали, а вторая половина дня уже давно сменилась вечером. Годжо поставил точку в конце абзаца и отставил ноутбук. Посидев с минуту, он встал и взял стоящую рядом кружку, вытащил из неё чайный пакетик и бросил в мусорку, уронив его на пол перед этим. Сатору поморщился, вытирая мокрое пятно носком, а потом ополоснул кружку под струёй холодной воды. Он вытащил последний пакетик зелёного чая из коробки и тоже выкинул её, на этот раз попав в цель. Пар от горячей воды покрыл стенки кружки, и Сатору поставил чайник обратно на подставку. Дёрнув за край упаковки, он услышал стук в дверь, зачем-то обернулся, потом ещё раз посмотрел на кружку и, бросив упаковку на тумбу, пошёл в коридор. Порыв воздуха сбросил оторванный кусочек блестящей бумаги на пол. Годжо без каких-либо мыслей повернул ключ с брелком чёрного кота в замке два раза и толкнул дверь от себя. На пороге стоял паренёк с чёрными волосами, торчащими в разные стороны из-под полосатой шапки, красный шарф был неровно обмотан вокруг его лица и шеи, свисая передней частью вперёд. На плече у него была только одна лямка огромной тканевой сумки, наполненной какими-то вещами, а вторая, слетевшая, болталась рядом. — Здрасьте. Годжо Сатору, правильно? — приглушённый голос доносится из-за шарфа. — Ага, — кивает Сатору и отходит назад в квартиру. — Проходи, не стой в дверях. Мальчик кивает и переступает порог, скидывая сумку и рюкзак на пол, а затем опирается на стену, тяжело дыша и расшнуровывая ботинки. Годжо всё это время стоит молча и думает, как за эти пять лет черты отца только окрепли в человеке перед ним. Волосы, мимика, твёрдые и чёткие движения, холодный взгляд зелёных глаз… Сатору рефлекторно ёжится, ощущая внутреннюю липкость тревоги. С одной стороны, это невероятно глупо, с другой же… он просто не может сделать ничего с собственной реакцией. Эта вещь сильнее него, она, как плёнка, покрывает каждую клетку в теле. — Мегуми Фушигуро, — паренёк протягивает тонкую белую руку и держит её несколько секунд в ожидании какой-то реакции. — Отец сказал, что у Вас есть пустая комната, в которой я могу пожить какое-то время. — А, да, да, — Сатору быстро жмёт руку и кивает вперёд. Мегуми идёт за ним, осторожно осматриваясь по сторонам. Годжо почему-то ярко рисует картинку, как ему сейчас дадут по голове вазой или тяжёлой статуэткой, а потом прикопают в лесу. Нет, сил у него не хватит… Хотя, гены у него вполне себе сильные… Да что за чушь? — Я тихий, готовить умею, убираюсь регулярно… В общем, проблем со мной быть не должно, — раздаётся из-за спины Годжо реклама. — Круто, — отвечает Сатору и останавливается перед дверью с мутной стеклянной панелью в середине. — Вот комната… Только она совсем пустая. Годжо открывает дверь и делает шаг вбок, перед двумя парами глаз предстаёт обыкновенный квадрат. Сначала Мегуми думал, что это фигура речи, но оказалось, что кроме окна, светильника и штор в ней реально нет ничего. Ну хоть стены покрашены в нежно-голубой цвет, а не в психушечно-белый. И на том спасибо. — Ну, ты там посмотри мебель, закажи… — Сатору чешет затылок. — Пока можешь поспать на диване в зале. Годжо показывает большим пальцем себе за спину. — А… а деньги? — спрашивает Мегуми, ставя рюкзак с натянувшейся молнией и сумку на пол по центру комнаты. — Я плачу. А, вот ещё, — Сатору засовывает руку в карман и достаёт оттуда пластиковую карту. — На. Ты вряд ли потратишь сколько на ней лежит. Еда, вода, одежда. Можешь покупать с неё всё, что тебе надо. Ключи твои на полке в коридоре. Короче, располагайся. Мегуми молча смотрит на свои вещи. Сумка падает на бок, и свёрнутая в трубочку футболка выкатывается из неё, разворачиваясь на ходу. — Спасибо Вам, — говорит Фушигуро, но за спиной уже давно никого нет.