«Они опасны, не пытайтесь выйти с ними на контакт, если встретитесь, сразу звоните в полицию.»
«Во время налёта погибло одиннадцать человек, не исключено, что подростки приложили к этому свои руки.»
«Принадлежат к числу преступников.»
— Каччан… — Мидория снова заревел. — Что они с ними сделали?! Что они сделали с Хитоши?! Каччан, ты ведь знаешь, он — не злодей! Он никогда бы не стал пользоваться своей причудой во зло! Ты посмотри, он одет в такой крутой костюм, будто супергерой… Но… Каччан! Секунда, и влажное лицо Изуку упирается в плечо Бакуго, сотрясая его своими всхлипами. Блондин скалит зубы. Не день, а дерьмо. — Знаю, прид… — Бакуго словил себя на желании обматерить Изуку. — Знаю, что он бы никогда не стал злодеем. Изуку, успокойся. Мидория глубоко ушёл в свои тяжёлые мысли, что бы обращать внимание на ворчание Бакуго. Тем более, Бакуго показывал свою ласку тактильно — прижимая Деку к себе сильнее и успокаивающе поглаживая по голове, теребя слабые завитки тёмных волос. — Деку, мы ничего не можем сделать с этим. Слезами им не помочь. Давай не будем зацикливаться на этом, я думаю полиция должна разобраться. — Полиция! — Мидория яростно разорвал объятия, выходя из себя, и отстранился от Кацуки. — Полиция ищет больше полугода! И случается такое… Тебе не понять, как мне больно. — Тебе не понять, как больно мне, — Кацуки резко поднялся и стал переодеваться в повседневную одежду. Копался в шкафу, пока не нарыл новый чёрный свитер и кирпичного цвета штаны. Когда Кацуки снял футболку, Изуку украдкой посмотрел на свои следы вчерашней любви. Внутри всё сжалось. Я не знаю, что со мной… Мне так тяжело внутри. Как это прекратить? Я не могу! Если бы тебя не было рядом всё это время, то что бы сейчас со мной было? Нет, я не должен причинять тебе боль, не должен! Просто… Мне кажется, что я иногда всё ещё что-то чувствую к Хитоши, ведь мне так тяжело отпустить все наши мечты. Очень тяжело. Но я не могу предать тебя из-за своих несбывшихся мечт, ведь ты здесь, рядом. Я должен хотя бы пытаться сдерживаться, ты прав, слезами горю не поможешь. — Прости, Каччан, — Деку окончательно стёр следы рёва, уходя умываться. Когда Мидория вернулся, Кацуки уже был собран. И всё это время ни сказал ни слова, его распирала несправедливость и агрессия, которым Бакуго не давал выбраться наружу — уж лучше молчать. Мидория тоже переоделся, и они вышли из дома. — Я не знаю как ты, но я не собираюсь тратить свой выходной на траур. Я еду в кино, как мы и собирались, а если ты не собираешься, то ничего страшного. Бакуго был страшно зол. Зол, что день солнечный, тёплый и такой ебучий. Зол, что сегодня можно даже куртку не застёгивать, и будет не холодно, а значит и руки можно было бы держать без перчаток, ощущая тепло друг друга в полной мере. Зол, что Хитоши опять объявился. Я эгоист. Я жалкий, блядь, бесчувственный кусок… Да-да, зови меня как хочешь. Я устал сожалеть о твоей потере. И теперь я боюсь точно так же потерять тебя. Они стояли молча и смотрели друг на друга. Кацуки всё ждал ответа. Ждал, как сейчас Деку сорвётся на плач, потому что его глаза не блестели привычным живым бликом, они были грустные. Ждал, что вот-вот Изуку пошлёт его за такой эгоизм. Пошли меня, да. Давай, сделай это. В очередной раз опусти меня на самое дно, туда, откуда я начинал с апреля. Я жду этого. Я жду! А в это время Мидория думал, что всё делает неправильно в своей жизни. Что зря скучает и убивается по человеку, который потерян. Который под чужим контролем. Который злодей… Когда ты вернёшься обратно, я всё тебе объясню. Я обниму тебя и скажу, как сильно я любил. Как сильно я страдал. Но, прости… — Я тоже поеду. Дай мне минутку, я закину рюкзак домой.***
Парни приехали в центр Мусутафу, чтобы провести эту субботу вместе. В одном из местных развлекательных центров они собирались наведаться в кино, но узнали о какой-то художественной выставке, проходившей на верхних этажах. Изуку крайне удивило, что Кацуки предложил сходить после кино туда. У Кацуки действительно широкий круг интересов, но больше всего хотелось просто провести побольше времени вместе, ведь завтра опять переться в ЮЭЙ, а всё из-за просьбы самого Всемогущего. Бакуго уже сломал голову, думая, что символу мира можно от него понадобится, а Изуку почему-то даже и не подумал поговорить с ним об этом, всё ещё опасаясь случайно раскрыть чужой секрет. После ремейка «Пятница 13-е» Бакуго вышел с мурашками на спине. Нет, не потому что фильм был пугающим или мерзким, конечно же нет. Каччан просто в какой-то момент осознал, что пятница — всегда является опасной для него с Мидорией. Он вспомнил, что чаще всего все большие и маленькие конфликты происходили именно в пятницу… Да, точно. Он вспоминал о конфликтах у него дома, у Изуку, и когда они шли к выходу из ЮЭЙ. Мда уж, никогда не верил в эту хрень, но если задуматься… Неудачный день недели? Что ж, хорошо, что сегодня суббота. Желающих пойти на выставку было не так уж и много, лифты одиноко простаивали, возя на себе только работников офисов с верхних этажей на нижние. Кацуки держал в руке флаер с описанием выставки и думал, что она уж точно не сможет спровоцировать Изуку на грусть. Выставка была посвящена теме экологии. Они купили билеты и попали в большой тёмный длинный зал с высокими потолками и панорамными окнами на шумный снаружи центр Мусутафу. На этаже было мало людей, в основном это были взрослые люди в деловых костюмах, наверняка рабочие вышли из своих кабинетов немного размяться на время перерыва, а с выставкой так ещё и культурно развиться можно. Кацуки взял ладонь Изуку в свою и сам водил его от экспоната к экспонату. Иногда они подходили к стендам с фотографиями и статьями. Бакуго читал всё мельком, он был здесь в первую очередь ради проведения времени вместе с Мидорией, потому что по приезду домой надо будет ехать обратно в ЮЭЙ. — Неплохо, — оценил Каччан одну из статуй, созданных из мусора. — Точно. А главное, что после выставки все экспонаты рассортируют по нужным позициям! За окном становилось темнее, ещё немного и будет закат. Мидория засмотрелся в окно, наблюдая как огненный шар лениво клонится всё ниже и ниже, делая небо светло-персиковым. Мидория подумал, было бы неплохо успеть пройтись в каком-нибудь сквере, пока солнце совсем не сядет. Они закончили свой поход на выставку, оценивая её на восемь из десяти: всё очень красиво, а особенно подобранное помещение, лаконично и чётко, впечатляюще, но для подростковых мозгов немного скучновато. Парни зашли в лифт, который, на удивление, оказался пустым. Бакуго захотел воспользоваться этим и пока они ехали бы свои девятнадцать этажей вниз, успел бы поцеловаться с ним. Уже прижал его к стене, опираясь на чужие плечи, и хотел было поцеловать, как лифт дрогнул, заставляя обоих пошатнуться. Бакуго едва остался на ногах. Свет погас, а потом включился очень тусклым фиолетовым цветом. — Эм… — Мидория осознал. — Мы застряли. Он нажал на кнопку вызова диспетчера, и ответил взрослый мужской голос, объявивший, что уже послал мастера: — Вы застряли между четырнадцатым и пятнадцатым этажами, не беспокойтесь, скоро вас вытащат! — Вот же… — Изуку понял, что прогулки под золотым листопадом сегодня не будет, и поник. Ещё и этот странный свет. Мидория думает, что лучше бы они остались в темноте, чем в этой коробке, освещаемой таким цветом. Зато Кацуки явно не расстроился. — Мидория, ты вообще понимаешь? Он опять встал в прежнюю позу. Но Изуку, смотря в камеру позади Каччана, неловко увернулся от объятий парня. Когда Бакуго понял в чём дело, создал взрыв, разрушивший камеру. Мидория вскинул брови и оскалился: — Да что с тобой вообще?! Я не хочу здесь целоваться, ясно?! Это помещение напоминало тёмную коробку, совсем ничего романтичного и интересного. Изуку не хотел здесь. — А в чём проблемы? — не унимался Кацуки. — Это у тебя проблемы… Зачем ты сломал камеру? Теперь нас оштрафуют, ну спасибо! — Не нас, а меня, так что не беспокойся об этом. Она ведь смущала тебя, вот я и избавился от неё. А теперь мы можем. — Кацуки, это как-то всё жутковато… — Что здесь жуткого?! — Каччан вжал Деку в стену с силой. Его красные глаза пронзительно смотрели в глубину Мидории. В этом тусклом свете… Отдающим фиолетовым цветом, Деку не хотелось целоваться с ним. Не здесь! Бакуго приблизился для поцелуя, но Изуку схватил его руки, пытаясь сопротивляться. — Каччан! — Деку был расстроен. — Почему, Изуку? Почему мы не можем поцеловаться здесь?! — Потому что! Ах! Бакуго с грубой силой схватил кисти Деку и вжал их в стену. Сейчас я начну тебя целовать и ты растаешь. Ты растаешь, понял? Ты всегда таешь. Ты всегда охаешь… Каждый раз. Бакуго увидел, как Мидория зажмурился. Кацуки начал целовать его, но Мидория не поддавался на поцелуи. — Объяснись, блять, — терпение Каччана заканчивалось. — Ты видишь, где мы находимся?! — Да с каких пор ты такой правильный стал?! Это не самое худшее место, где мы целовались! Ты… — Фиолетовый цвет, Кацуки! Он напоминает мне о нём… Мгновенно повисло долгое молчание. Блять. Блять. Я ненавижу тебя, Хитоши. Я ненавижу тебя. Я убью тебя. Ты… Как ты умудряешься?! Тебя полгода нет рядом, а этот придурок, мой придурок Деку, он всё ещё не может прекратить вспоминать тебя, даже в долбаных оттенках! Сука! Пальцы Бакуго сильнее впились в руки Деку, он громко выдохнул: — Больно! А мне то как больно! Блондин скалит зубы и смотрит на Деку, преисполненный яростью. — Каччан, я не знал, как ещё тебя отговорить… Понимаешь, здесь не лучший вариант. Я закрываю глаза и не могу отпустить… И не могу отпустить его образ из головы. Его мягкие фиолетовые волосы и такого же цвета гипнотизирующие глаза. Не могу забыть, как он всегда с любовью смотрел на меня, брал за руку, пока никто не видел, и приобнимал. Чёрт! В первое время я закрывал глаза и представлял, что меня целует он, а не ты. А потом я потихоньку отпустил всё это, я больше не закрывал глаза, я смотрел только на тебя и знал, что всё это делаешь только ты. А потом он снова появился, дал знать миру, что он жив. И я был так счастлив и разбит одновременно. Ты никогда не поймёшь это, и я никогда не скажу. Бакуго не может выдержать этого. Он тянет губы к шее Изуку, жадно кусая и целуя её. Он делает это грубо и неприятно, не как обычно. Он клацает зубами и оттягивает кожу, причиняя боль, от которой тело бьёт дрожь. Изуку, наверное, впервые страшно, а не хорошо рядом с ним. Он кричит, чтобы Бакуго остановился, но парень не собирается. Он только сильнее вжимает Деку в стену и всё жаднее оставляет засосы. Он кусает до того остервенело, что Деку издаёт непонятные звуки, похожие на стоны, граничащие с криками. — Хватит! — Перестань! — Отпусти! — Назови моё имя, — просит Кацуки у уха Деку, не оставляя его без внимания, кусая мочку уха. Изуку дёргает головой в сторону, шипит, не оставляет попыток выбраться, но Бакуго превосходит его в физическом плане. Кацуки тяжело дышит, потому что дыхания категорически не хватает. Вся Шея у Деку покрывается розовыми лёгкими засосами, она влажная и пахнет чужой слюной. От этого осознания Мидории не по себе. — Назови моё имя! — требует Кацуки, собираясь на второй круг, чтобы розовые засосы стали красными, а затем и тёмно-фиолетовыми. Ты — мой. Ты весь мой. Мой, а не его. Не сраного парня, который никогда не вернётся в твою жизнь. Я хочу услышать своё имя! Я хочу, чтобы ты смотрел на меня! — Деку! — скалится и жестоко хватает Изуку за челюсть, заставляя смотреть только на себя. — Каччан, — произносит дрожащий голос. Лицо Мидории красное не только от смущения, а от слёз. Бакуго тянется и целует его в мягкие губы. Изуку безвольно стоит, прижатый к стене, и уже не сопротивляется. Он устал и ему слишком больно. А Бакуго внутри себя ликует. Да, ты — мой. Соединяет их языки и скользит руками по чужой шее и плечам, отпуская злобу, меняя её на привычную страсть и нежность; только Изуку уже не оценит этого. Мидория всхлипывает, из-за этого неудобно целоваться, но Каччан продолжает. Продолжает, пока освещение не приходит в нормальное состояние, а затем лифт дёргается и начинает движение вниз. Останавливается на ближайшем этаже — четырнадцатом, и Бакуго непроизвольно отпускает затёкшие и болящие от долгого захвата руки Деку, которые расслабленно падают вниз. Мидория оглядывает Бакуго взглядом полным разочарования и обиды. Деку знает, что Кацуки хочет, чтобы он был только его. Я знаю, что все эти засосы ты делаешь всегда специально. Я знаю, что ты боишься, что я всё ещё чувствую что-то к Хитоши. Так и есть, и пока я от этого не избавлюсь, я не могу больше продолжать делать тебе больно. Не могу! — Я не хочу тебя видеть, — Изуку выбегает из лифта, заставляя стоящих у кабины снаружи людей вопросительно оглядеть его, а затем и Кацуки, который всё ещё приводит дыхание в порядок и вытирает с губ остатки слюней. Кацуки тоже выходит, но не бежит за Деку, который поспешно заходит в другой лифт, в котором уже стоит несколько человек. Мидория неловко пытается отвести взгляд в пол, избегая чужих осуждений за шею, полностью покрытую грязью — засосами. В обществе неприлично вот так вот просто показывать свои непристойности, и, как назло, Деку сегодня был в свитшоте, который совсем не покрывал шею. В гардеробе он забрал свою куртку и накинул спасительный жёлтый клетчатый шарф. Тот самый, который не так давно ему купил Каччан. Парень посмотрелся в зеркало, видя перед собой грустного молодого парня, который вот-вот расплачется и неприязненно скривил губы. Он вышел из здания и направился на автобус до дома, он не хочет больше видеть Бакуго. Это было так мерзко. Так неприятно. Как я буду на учёбе прятать это? Кацуки, зачем ты так со мной?! А Каччан тоже шёл домой разбитый. Перед уходом, у выхода из центра он сунул в руки охраннику несколько тысяч йен, ощущая собственную провинность за порчу имущества, но так не хотелось разбирательств, что Кацуки просто пробурчал охраннику о сломанной камере в одном из лифтов и, заметив, как этими словами удивил мужчину и ввёл в какие-то размышления, по-быстрому слинял. Бакуго охлаждал свою горячую голову прохладным ветерком, становящимся более пронизывающим с каждой минутой после того, как солнце окончательно опустилось за горизонт. После осознания, как некрасиво он поступил, чувство вины не давало вздохнуть спокойно. Но ему действительно нравилось, когда он чувствовал полный контроль над Деку, особенно под конец, когда тот, сдавшись, всё же ему поддался. Но на душе скреблись кошки, он понимал, что теперь Мидория не захочет его видеть. Возможно, очень долго. Возможно, он вообще вечером напишет, что они расстаются. Фиолетовый, блять, цвет. Реально? Домой не хотелось, в ЮЭЙ тоже. Вся голова была забита только им. Когда вообще это произошло? Как я влюбился в тебя, такого придурка? Как я влюбился в того, чьё сердце было занято? И зачем? Шёл пешком по шумным дорогам. Солнце уже давно зашло, наступили сумерки, горели неоновые вывески и экраны с рекламой. Бакуго не торопился, он прогуливался, остужая голову моросящим осенним ледяным дождём. Шёл без шапки, без закрытой куртки, просто шёл, погрузившись в мысли о том, как теперь вернуть Изуку, и стоит ли вообще?