Свинец

Чувствую себя ребёнком, которого с кем-то старшим отправили домой, пока решаются дела посерьёзнее. Капризное чадо сбагрили в квартиру, лишь бы ему было сухо и безопасно, остальное как бы похуй. На всё как бы похуй — моё мнение никого не интересует. Мои желания тоже. Просить Стаса остановить машину — глупо, он просто выполняет поручение Фила, который почему-то остался там, хотя мог поехать со мной. Должен был поехать, обязан. Но… нет. Меня обижает и злит его поведение, меня травмирует и причиняет боль, то что он выбирает Макса. О нём самом думать категорически отказываюсь, понимая, что если бы он хотел, то вырвал бы чёртову дверь машины, которая мешает ему приблизиться ко мне. Если бы ему это было действительно нужно, то открылась бы дверь и протянулась рука. Открылся бы рот и произнеслись слова. Если бы… То был бы результат. Однако в итоге — в сухом остатке — я просто сброшен на третьи руки и довольно скоро оказываюсь дома. Один. Ни тебе ебать какого друга Рокки, ни тебе ебать какого брата Фила, ни тебе ебать какого любовника Мара. Только пустота квартиры и разрывающий цокотом когтей по полу Фриц, который сонно плетётся ко мне. Вместо живого человеческого тепла — пульсирующее разочарование в обнимку с привычной болью. Мне снова не дали сделать ничего. Классическое нихуя. Выгуляли по незнакомой местности, как питомца, дали игрушку в руки, попросили посмотреть за развитием событий в прицел. Точка. И если в прошлый раз помешал Макс — всратая красная курточка — то в этот раз помешал уже Фил, который быстро снял две цели и умчался помогать… снова оказавшемуся на нашем задании Максу. У всех есть информация, кроме меня. Все понимают куда, зачем и с какой целью идут, кроме меня. Всем даётся отмашка на любые действия во благо желаемого исхода, кроме меня. Все, сука, понимают, что от этой ёбаной жизни хотят, кроме меня, блять. И это пиздец как сильно бесит. И Макс, что таскается поблизости и зачем-то мозолит глаза, смотрит, словно ему есть до меня дело. Смотрит так открыто, топит в эмоциях, смешавшихся в одно большое, несоизмеримое даже со вселенной… нечто — пресловутый, полупрозрачный, мерцающий ночными звездами, сгусток. Ртуть, в которой утопились планеты… Он смотрит, пытаясь то ли отобрать мою, то ли подарить свою душу. Только зачем? Если после не меняется ничего? Нахуя мне его, а ему моя душа, если мы порознь уже который месяц кряду? О таком росте он говорил? Такого будущего мне хотел? Боли, одиночества и пустоты? Вот оно — развитие и взросление? Да в рот я ебал такой рост. В рот. Сука. Ебал. Я не понимаю себя, не могу. Сколько ни пытаюсь разобраться в собственных чувствах и эмоциях, докопаться до истины не получается. Потому что под слоем боли и раздражения, вместе с обидой притаилась радость. Неуместная, совершенно лишняя, трепещущая сбивающимся пульсом, радость… Тихий, несмелый восторг от этой недовстречи. Словно удалось убедиться в чём-то подсознательно понятном. В чём-то, в чём сердце уверено, а мозг не осознает до конца. Будто есть внутри особый компас, настроенный на его перевёрнутые вверх тормашками полюса. Будто лишь мне дано добраться до заветного, наиценнейшего и драгоценного, запрятанного глубоко внутри его сердца. Только мне… И глаза его в который раз это молча сказали. В очередной раз убедили, подарили надежду и отравили, вбросив мне в кровь ударную дозу, токсичную, вредоносную дозу. И теперь бурлит чёртова любовь, лопается внутри огромными пузырями, и меня выворачивает морально. Мне и хорошо, как от прихода, и обидно до слёз, что брат не со мной. Мне спокойно, что Фил утащил его и привёл внешне совершенно целого и завидно, что помог ему не я. Ощущаю и сопричастность и дистанцию одновременно. И нет ничего логичнее, чем пойти в лес на прогулку с псом, который полдня терпеливо ожидал меня в одиночестве. Шататься в темноте среди одиноких, как и я, деревьев, наблюдать за Фрицем, таскающим шишки и палки, курить долго, медленно и без особого удовольствия, просто потому что занять себя нечем. Телефон молчит, молчит и Фил, когда пытаюсь дозвониться до него. Молчит и Рокки, хотя обычно всегда даёт о себе знать в это время. Молчит и Мар, словно чувствует, что в мою жизнь не вписывается вообще ни разу. А я брожу как неприкаянный, брожу, мечтая, чтобы кто-то украл нахуй и утащил в совершенно иной мир, где всё было бы просто и понятно. Ни одного знакомого лица, и всё с чистого листа. Брожу, мечтая об амнезии, чтобы стёрлось пережитое с глубокого детства: не знать ни родной матери, которая хуй пойми что творила при жизни, в итоге оставив обоих своих сыновей с так себе отцами. Не знать и брата, который лучше меня по всем параметрам: обогнал настолько, что я до старости догнать не сумею, и на его фоне буду чувствовать себя всегда ущербным. Абсолютно всегда, абсолютно ущербным. Полностью. Я хочу всё забыть, каждый оттенок рокового чувства, а его в первую очередь. Пусть выпотрошат как рыбину, пусть выпустят мне с кишками ощущения его касаний и поцелуев, вспышек страсти и кайфа, который лишь с ним был таким полным и ярким. Пусть вычленят, вырежут, выцедят до капли любовь. Кроваво-красную, заражённую, несущую в себе убийственный ртутный вирус. Пусть пустят меня на органы. Пусть сожрут с моего тела кожу, мясо и жилы до костей. Пусть не станет меня — я буду тупо призраком где-то в параллельной вселенной: пугать непослушных детей и ночами жрать пустоту, как превращённый в сахарную вату сироп. Хочу закрыть глаза и исчезнуть, переродиться и отомстить суке-жизни за то, что не дала шанса без боли познать подаренную ею же любовь. Отомстить, потому что, едва подарив, тут же отобрала. А это садизм в его первозданном виде. Абсолютный, уродливый и бесчеловечный садизм. Лучше не чувствовать, чтобы после от нехватки не страдать. Лучше не… — Как ты? — телефон звонит посреди ночи. Голос Фила тихий, уставший и нейтральный. Вопрос простой, ответ на него не очень. — Жив, цел, сходил на лоток, попил воды, готовлюсь ко сну. Идеальный питомец, — огрызаться неожиданно приятно. Бунтовать против чужих решений тоже, как и курить в постели, глядя на тёмный потолок и на то, как дым разлетается по комнате. Фриц смешно от него чихает. Фил выдыхает на том конце провода. — Злишься? Почему? — Потому что мне снова никто не оставляет выбора? Всё решается мгновенно и не в мою пользу. Это так удобно — изображать, что тебе не всё равно, а после выбрать не меня. В этом вы так похожи. Оба, — растягиваю каждое слово, как жвачку, буквы липнут к зубам, слова вязко выдавливаются изо рта. Ядовитая масса, способная отравить. Наверное. — Твоя ревность могла бы быть в тему, если бы от неё был хоть какой-то смысл, Свят. Просто когда всё идёт по пизде, приходится выбирать меньшее из зол. В данном случае — ему было в разы хуже. И оставить его, значит после выискивать по всему городу, в лучшем случае. В худшем — ещё и по окрестностям, гадая, жив ли он вообще. А с учётом того, что у него серьёзная травма и мозги из-за тебя, между прочим, не варят совершенно, выбора не стояло. После расставания, если выражаться образно, ты остался целым. Он — нет. Потому, сопли подбери, пожалуйста, окажешь всем пиздец какую услугу. Возмущение заполняет, будто угарный газ, разрывает лёгкие, а после всю грудную клетку. Хочется заорать: с чего ты взял, что ему хуже?! Почему всегда кому-то хуже, чем мне? Почему всегда именно я должен подбирать ёбаные сопли и терпеть? Почему? Просто, блять, почему? — Знаешь, у меня то же ощущение, что и в первое якобы задание. Тогда мне не дал нажать на курок Макс, теперь не дал это сделать ты. Забрасываете, как сопляка, за собственные спины и не даёте действовать, не даёте банально попробовать. Один постоянно ебал мозг на тему роста, ты всё призываешь повзрослеть. Но как? Как, если когда вы оба нужны — вас нет, а когда я могу сам — вылезаете и перекрываете путь вперёд. Ахуенная тактика, а главное — действенная, что просто пиздец, — визуализирую в голове длинные острые гвозди, которые забиваю сейчас каждым своим словом. Один за другим, один за другим. Только в кого и зачем я их загоняю — хуй его знает. Острое однозначное желание — отомстить кому-то или чему-то, причинить вред, раздолбить и прикончить — полосует по внутренностям, словно внутри поселилось бесконтрольное, жаждущее, само не понимая чего конкретно, чудовище. Скребётся своими долбанными когтями, царапает, кусается и рычит, а я не понимаю, ни что с этим делать, ни как контролировать прогрызающееся на волю чувство. — Знаешь, почему ты слаб и не готов? Потому что всегда послушно ждёшь отмашки, но правда в том, что если бы очень сильно хотел, ты смог бы сделать что угодно. Преграды — в твоей голове. Ты орёшь, что не можешь без него, но когда увидел — просто сидел и смотрел, как кролик на огромную голодную змею. Просто смотрел и позволил молча себя увезти. Ты доказываешь, что готов нажать на курок, но сидел и смотрел в прицел, пока он падал на землю под смертельной угрозой. Плевать, что ты не знал о том, что это Макс, было понятно, что нашего человека сбили с ног два потенциальных врага. Твоя винтовка молчала, говорила моя. И если бы меня не было на этом ебучем заказе, то, вполне вероятно, на днях были бы похороны Лаврова Максима Валерьевича. Тебе какой, блять, расклад нравится больше? Твой тупняк и его смерть, или мои два выстрела? — Это нечестно, — выдыхаю хрипло, резко сажусь на кровати и борюсь с головокружением и вставшим в горле комом. — Это, мать твою, нечестно, Фил. Ты знал, что он там? Ты знал, что спасаешь именно его? — Я узнал его, когда увидел в прицеле. Ну извини, что предпочёл спасти, а не рассказывать тебе детали. Когда счёт идёт на секунды, не до пиздежа и чужих обид. Мне было насрать, откровенно говоря, на любую из реакций в тот момент, — резкость голоса не трогает, не задевает ни единой струны в душе. Правда, как точечные, очень верные уколы, вроде и больно, но, как говорится — по делу. И вспыхнувшее возмущение медленно гаснет от понимания, что… Макс мог погибнуть. Мой или не мой, неважно вообще… Он мог погибнуть, и огонь ртутных глаз погас бы навсегда. И эта мысль обмурашивает всё тело, по коже мерзко пробегает холодок. — Лучше бы вы не встречались, серьёзно. Ты его разрушил до основания. Человека, который всегда был твёрдым и несгибаемым: литая сталь без уязвимых мест, разве что семья — болевые точки, но там тоже личности достаточно мощные, чтобы к ним даже не пытались просто подобраться. Опасно. А теперь он — тень самого себя, сидит на наркоте, дышит чаще порошком, чем кислородом. Дошёл до того, что начал терять слух. Он оглох на одно ухо, Свят. Он, блять, тупо не слышал, что к нему подкрался ублюдок. Он не слышал врага и почти погиб сегодня на наших глазах. А ты дуешь губы и истеришь? Серьёзно? Я почти готов отпиздить тебя. Везёт, что ты далеко, потому что это пиздец. Полнейший пиздец. — В смысле не слышит? — выходит глухо и тихо, страшно выходит. Мой голос мне не знаком. Дрожь с кончиков пальцев ползёт по телу. Всё что говорит Фил, пугает настолько, что я не понимаю, как толком реагировать. Жалеть? Жалость не вписывается в одно уравнение с Максом. Но я в ахуе, и мне горько и обидно, что с ним творится такое дерьмо. Я, наверное, должен ненавидеть, за то что он ушёл, за то что упрямство победило, что предпочёл сделать так, как сам решил, без моего согласия. Я многое, блять, должен. Но в данный момент… мне просто хочется обнять его. Всем телом прижаться и подарить тепло, подарить так много накопившейся внутри нежности. Мне хочется оказаться рядом немедленно, спрятать от уёбков, которым он мешает, от всего мира спрятать. — В прямом. Поэтому соберись, блять. Если хочешь чего-то добиться, если тебе нужна сила, о которой ты говорил, то соберись, мать твою. В кулак все свои сопли и нытье, всё своё эгоистичное недовольство и недостаток внимания. Перенаправь в нужное русло. Мы все не вечны, вот я есть — вот меня нет. И так будет с каждым, кто ступает на этот путь. Решился? Вперёд. Не уверен? Просто, нахуй, забудь в эту самую секунду и выбери что-то другое, максимально безопасное. — Прости, — сглатываю горькую, будто пожевал сухой травы, слюну. Облизываю пересохшие губы, зачёсывая рукой волосы к затылку, нервно перебирая пряди, спутавшиеся на концах. — Прости, серьёзно. Я просто увидел вас вместе, остался один, и накрыло. Просто накрыло. Ты прав, никто не обязан вытирать мои сопли, а соплей в двадцать пять уже быть не должно, — хрипло продолжаю. Зажмуриваюсь и прикусываю губу до боли. — Просто некому научить. Кто-то берётся, вроде помогает, а потом — пуф! — и всё исчезло, а я снова один. Мне не хватает знаний, опыта, внутренних сил, наверное. Но беспомощно наблюдать я больше не хочу. Вы ведь тоже не родились такими. Я думаю, многое ещё придёт со временем, просто… не разочаровывайся во мне со старта, ладно? Я надеюсь, что мой голос не начал дрожать. Я просто надеюсь, что слова сложились в правильные предложения, и что ощущение близкой потери — просто проявление накрывающей паники. Я что-то чувствую в его словах, где-то между строк: что-то обречённое и очень сложное, неизбежное чувствую. И коротит чувствительный нерв, сокращается, словно в судороге, спазмом сжимаясь и причиняя боль. Наверное, именно это называют предчувствием или пресловутой чуйкой. Когда становится хуёво, а причина неизвестна. Психика к чему-то готовится, но проблема в том, что не понятно к чему конкретно. — Придурок, — выдыхает в ответ устало. — Просто мелкий идиот, — что-то тёплое, почти пушистое в его тоне, что-то щемящее, и я снова грызу бедные губы, сжимаю телефон до онемения пальцев. — Через пару дней приеду. Не натвори ничего, лучше выеби мозг Рокки и тренируйся в полную силу. Попробуй испытать себя, и увидишь, что способен на многое, главное захотеть… брат. — Его «брат» какое-то горькое и сладкое одновременно, я расплываюсь в улыбке, смаргивая мелкую невесомую каплю, что срывается с ресниц. Его «брат» трогательно, как-то по-особенному проходится волной по сердцу, и мне кажется, сейчас я смог бы сдвинуть горы с их ёбаных мест. Всё смог. — Хорошо, я понял, — шмыгнув носом, сползаю с кровати и босыми ступнями ступаю на прохладный пол. — Надеюсь, он будет в порядке, вы оба будете, — добавляю тише и слышу, как прерывается связь. В груди всё клокочет: хочется и улыбаться, и реветь, хочется нажраться и от шока, и от боли, и от чего-то ненормально приятного. Намешалось внутри знатно, винегрет несъедобный, но в эту самую минуту я чувствую себя настолько живым, что от этого… От этого странно. Эмоции в крови такие сильные, такие пульсирующие, что слезятся глаза. И сна нет: сон исчез, тело на подъёме, будто случился мощный прилив адреналина. Недолго думая снова звоню Рокки. Меня потряхивает: дрожь утихать не планирует, мне просто нужно куда-то себя деть, во что-то вбросить энергию, иначе разорвёт к ёбаной матери, просто разорвёт на части. У меня эмоциональный передоз. Передозище ебать какое. Думать о Максе в таком состоянии я не готов. О брате тоже. Мне нужен кто-то левый и что-то, что смогло бы хотя бы немного перекрыть или приглушить бурлящие эмоции. Но мысли о сексе и Маре вызывают в данную минуту отвращение. Рокки поднимает не сразу, недовольно отмахивается, что занят, и на меня сейчас нет времени, предлагает вызвонить Валеру, вдруг тот не занят, или лечь спать под снотворным. А лучше, если вдруг носит, нажраться вместе с Маром и выебать из себя всё дерьмо. Практически кладёт трубку и уже кому-то коротко отвечает, но я не даю так просто отбрыкаться от меня. Не ему так точно, потому что игнорировать с чистой совестью он мог бы, будь просто другом, но его карта регулярно пополняется моим отцом. Потому хочу, блять, и буду ебать его мозг, когда припрёт. И настолько сильно, глубоко и с удовольствием, насколько способен. — Слушай, давай ты завтра трахнешь мне голову, о’кей? У меня срочный заказ, я даже при желании не смогу сейчас сорваться к тебе. Просто выпей седативное и снотворное, проспись, успокойся, утром станет полегче. Понимаю, ты увидел то, что не следовало, тебя накрыло, его накрыло, всех накрыло, но я не могу именно сейчас ничем помочь. — Возьми меня с собой, — перебиваю и натягиваю чёрные джинсы, выдёргивая чёрную же водолазку из шкафа. — Ты там ебанулся что ли? Тебе приключений не хватило? — Будет лучше, если рвану из города и тебя будут дёргать? — приподнимаю бровь, хоть ему и не видно. — Это грязный приём, и не в твоём духе совершенно. — Отлично, настало время всё поменять, да? Я готов, можешь заезжать за мной. Что-то помимо чёрной одежды ещё нужно, или у тебя имеется? — Мозгов запасных для тебя нет, — ехидно в ответ прилетает, сказал, как припечатал, сука. — Ты что надумал? — Жду на парковке, — бросаю и отключаюсь. Волосы стягиваю в тугую петлю, поверх водолазки косуха, на ногах туго зашнурованные ботинки. Телефон, ключи, сигареты, зажигалка, пачка мятных жвачек, запасная резинка на запястье, на пальце привычная печатка с черепом, на лопатке привычный зуд по шраму, потому нервно свожу их и выхожу из квартиры. Внутри расплывается ощущение свободы, восторг от решительности и от того, что я захотел и прогнул, как нехуй делать, кого-то достаточно зубастого, вроде Рокки. И похуй, что он это делает не только благодаря моей настойчивости. Мне нравится маленькая победа. Мне нравится сила, пробуждающаяся внутри, нравится эта пусть и обманчивая, но уверенность в том, что чтобы не захотел, сегодня ночью сделать смогу. Всё смогу, ведь Фил сказал поверить в себя — я верю. Ему в первую очередь. Если он сказал, что я способен, стоит лишь захотеть, значит это так. Чужая вера в меня делает своё дело. Скрытая где-то под слоем из побочного — пусть и важного — похвала, тащит за шиворот и придаёт твёрдости походке. Рокки подъезжает довольно быстро. Смотрит недовольно, но ничего не говорит. Пока вдруг не меняется в лице, глядя в мою сторону с прищуром. Расплывается в ухмылке и хмыкает своим мыслям. Неожиданно озвучивает мне довольно странные вещи. Как минимум то, что планы он в эту самую минуту решает изменить. — Мне нужно убрать одного зарвавшегося ублюдка. Давно пора, но твой отец отмашку не давал, выжидал ответа от партнёра. Теперь препятствий нет. Ублюдок сегодня будет в одном из клубов, точнее должен приехать к определённому времени. Снайпер из меня так себе: раз на раз не приходится. Мне привычнее убирать в непосредственном контакте, а винтовка вещь капризная, если нет природного чутья и глазомера, как у тебя, то настроиться сложно. — Я могу сделать это вместо тебя, — пожимаю плечами. Уверенность в том, что я действительно это могу, затапливает и не отпускает. Смотрю ему в глаза, спокойно и прямо. И от понимания, что могу, наконец, нажать на курок, пульс даже не планирует учащаться. Всё внутри успокаивается, словно меня омывает прохладной водой и баюкает на волнах. — Уверен? — лёгкий прищур, резкий поворот на углу тёмного переулка. Не дожидаясь ответа, достает чёрную сумку и показывает жестом идти за ним, а машина мигает за нашими спинами, блокируя двери. На прошлых двух «типа миссиях» людей было значительно больше. Подготовка более долгая. Сейчас нас двое. На улице глубокая ночь, практически утро. На крыше тихо, только ветер завывает, а город как на ладони: красивый, но словно фальшивый. Освещённые улицы, вдоль дорог множество фонарей, высокие здания — неживые огромные монстры. А я смотрю и понимаю, что за красивым фасадом здесь спрятана просто огромная, глубокая яма крови, грязи, гнили чужих тел и утекающая ежеминутно в пустоту жизнь. Здесь пирует боль и смерть, вдвоём, как лучшие подруги, они просто веселятся на полную катушку, играя нами всеми, как блядскими фигурками на шахматной доске. Вчера я был пешкой, сейчас могу стать хотя бы конём. Рост?.. — Покажи мне цель, — прошу, подойдя к ограждению крыши. Смотрю на клуб напротив, на парковку и столпотворение людей. — В толпе его убить и скрыться было бы проще. Это необычное заведение: здесь не просто танцуют и обдалбываются — сюда приходят как раз утром, после того как разогрелись в других местах. Тематическое место, для отборных и очень богатых уёбков. — Мне всё равно кто он, Рокки, — отрицательно качаю головой. — Какой смысл что-то узнавать, если скоро он будет трупом? — моргаю, не понимая его удивления. — Интересный подход, ладно, — хмыкает и смотрит в прицел. Протягивает свой смартфон. — Вот фото: мужик высокий и тонкий как палка. Блондин, всегда ходит в костюме-тройке молочного цвета. Машина с красным орлом на капоте, стёкла чёрные, тонированные, охрана обычно из двух человек вне здания и двух внутри. Странное ощущение, что я нахожусь в правильном месте и в правильное время, ласкает нервные окончания. Палец поглаживает курок, медленно, любовно, с нежностью. Смотрю неотрывно, наблюдаю с чувством абсолютной власти в собственных руках. Тело, налившееся силой, вибрирует в ожидании. Дышу тихо и глубоко, замечаю подъезжающую, похожую по описанию машину. Слышу, как Рокки говорит о том, что это он. Смотрю, как с переднего пассажирского сидения вылезает светлая макушка. Выпрямляется, поправляет пиджак. Рокки что-то говорит за моей спиной, быстро, раздражённо, нервно. Слов не разбираю, они меня просто не интересуют. Я весь в этом особенном моменте, смакую прилив странных, незнакомых эмоций и спокойно нажимаю курок. Несколько секунд, в течение которых, пока летит пуля, моё сердце не бьётся. И лишь когда я вижу, как затылок цели прошивает мой выстрел, как он падает на землю, и народ начинает орать в панике и разбегаться, пульс резко запускается снова. Мощный удар в груди, отдающий огромной силы удовольствием, и следом — приятный мандраж по коже, с мурашками, скользящими по позвонкам. Кончики пальцев подрагивают, я слизываю улыбку с губ, смотрю, как Рокки быстро собирает ствол и срываюсь за ним бегом с крыши. Бегом до машины. Резко на переднее сидение и, без включенных фар, из тёмного угла, стрелой через несколько кварталов, чтобы после остановиться и так же, как и ранее, без включенных фар стоять. Счёт открыт. Ощущение непередаваемые. Чужая кровь словно смыла часть скопившегося внутри налёта, чуть притупила боль и дала освобождение от одной из множества призрачных цепей. Мне хорошо. Не должно, насколько я понимаю по куче различного дерьма, что мне вбивали в голову и Макс, и Фил, и Алекс — все вбивали. Но… мне хорошо. Мне правильно. Мне комфортно и спокойно. А ещё я понимаю, что хочу повторить. Абсолютно точно хочу. И повторю. — У тебя шок? — спрашивает, повернувшись ко мне боком. В тёмном салоне почти не видно его лица, но по интонации слышу, что он насторожен и, вероятно, готов к моей возможной истерике. Которой точно не будет. — Нет, — закуриваю и выдыхаю дым кольцами, медленно и демонстративно. Рокки наблюдает и хмыкает, барабанит пальцами по рулю. Должно бы раздражать, а мне тотально похуй. Абсолютно похуй. — Подкинешь до дома? Кажется, отец просил посмотреть какие-то документы, надо успеть к четвергу. — Ты только что впервые убил. И?.. Реакция будет? Нет? — Нет, — фыркаю и снова пускаю дым. — Фил говорил, что все блюют от первой крови, типа жизнь чья-то погасла, руки теперь измазаны, след на душе появился. А мне… похуй? Я просто нажал на курок, он упал, мне спокойно и хорошо. Кажется, лекарство от боли найдено. Ты рад? — То есть, чтобы ты не рвался из города и не творил ебанины, тебе нужно регулярно кого-то в гроб укладывать? — Похоже на то, — серьёзно отвечаю, выбрасываю бычок в окно и поворачиваюсь к нему. Изменилось ли хоть что-то со сделанным выстрелом? И да и нет. Я понял, что могу и хочу это делать. А ещё убедился в том, что меня не трогает ни чужая кровь, ни чужая смерть. Что там так сильно во мне пытались не запятнать, совершенно непонятно. Что пытались сохранить, какой такой свет? В душе не ебу. Потому что была уверенность — открылся счёт, уверенность всё ещё осталась со мной. Вместе с аномальным, как все твердят, похуизмом. И мне бы, наверное, стоит задуматься: всё ли со мной в порядке? Трахнуть собственный мозг, покопаться в ощущениях, осмыслить, прогнать видеоряд пару раз на повторе. Но желания ноль. — То есть потом тебя не накроет от осознания, и ты не будешь валяться в истерике или параноидально мыть руки каждую минуту, менять причёску, замаливать грехи, бухать как долбоёб? — Вряд ли, — стягиваю резинку с волос и расчёсываю их пальцами. — Как скажешь, — с сомнением отвечает и прекращает доёбывать. Неспешно едем к моему дому, неспешно прощаемся, договорившись после обеда потренироваться. Также неспешно я оказываюсь в квартире. Спокойно принимаю душ, спокойно выпиваю чай, пока роюсь в документах, что передал отец. Отмечаю для себя, что цифры выглядят скучно, заниматься экономикой неинтересно, анализировать что-либо тоже. В предложении, которое втюхивают отцу, нет ничего примечательного: оно выглядит ровно и слишком идеально, словно ненастоящее. Подстава что ли? Или там работают ёбаные идеалисты? Но как говорил когда-то ректор: идеалисты ошибаются намеренно, потому что работа без изъяна — обман или зрения или того, кто её вам преподнес, в попытке наебать и получить выгоду. Мужик мировой, объясняет доступно. Работать в сфере бизнеса от его слов желания не появляется, а вот находить таких самонадеянных придурков и макать ебалом в их проёбы… было бы забавно. Пока роюсь в доках, понимаю, что начинает клонить ко сну, Фриц трётся об ноги, подставляясь под ласку, укладывает голову мне на колени и тихо поскуливает. Глажу его, запуская руку в длинную шерсть, чешу за ухом и смотрю в окно, где давно поднялось солнце. Совсем недавно я видел его… Снова окунулся в глубину любимого взгляда. Буквально пару часов назад убил человека, и не дёрнулся ни мускул, ни нерв. Быть может, у нас куда больше общего, Фюрер, чем ты думал? Быть может, уходить — было ошибкой? Ты захотел сберечь, а я всё равно окунул руки в кровь. Быть может… стоило быть рядом, чтобы этого не случилось? Самоуверенный придурок, сегодня я обвёл тебя вокруг пальца, пока ты, где-то далеко, нихуя не подозревая, сладко спал. И это… будет моя маленькая, начинающаяся месть за каждый день нестерпимой боли. Я буду забирать чужие жизни, чтобы вылечить свою страдающую душу. Я смою с себя чужой кровью твоё предательство, а после — вернусь и покажу, во что превратился. И ты поймёшь, что виноват. Именно ты виноват. Ты, родной…