Свинец

Прошлое Ганса меня никогда особо не интересовало. Прошлое любого из близких мне людей, на самом деле. Не ебёт, не ебало и вряд ли когда-то ебать начнёт. Потому что никакого значения не имеет, как таковое: кем бы ты когда-то ни был, с годами всё равно меняешься и, в конце концов, становишься, пусть и немного, но другим. Люди, которых мы встречаем, проблемы, разрешённые или наоборот, зависшие в воздухе, камнями на горбатую спину. Руки, утопающие всё глубже в крови, вкусы, открытия или накопленная усталость. Всё влияет на целостность и души, и тела. Меняется и образ мышления. Потому и не заморачиваюсь на тему: а знаешь ли ты, что он делал когда-то там?.. Похуй. Серьёзно, похуй, если в прошлом от этого человека не было прямого вреда моей семье. Остальное снимается со счетов сразу же. Однако… оказаться на заказе, заменяя Эрика, заказе, связанном с картелем — приятного мало. И насрать, что деньги давно перестали пахнуть, а руки и без того по самую шею в дерьме и чужой крови. Поебать, в какой глубокой пизде порою оказываюсь, и с кем приходится мириться или что приходится делать. Но Синалоа… С ними у меня свои личные счёты и, привитая множеством встреченного от их людей дерьма, неприязнь. Там тотально, практически без исключений, все — ублюдки редчайшей калибровки, исключительные уёбки, уроды моральные, у которых из святого только выбитые на коже слова восхваления Христа-спасителя да Богоматери, и то не у каждого. Даже просто вспоминать о них особого желания нет. И пусть сделанного когда-то уже не вернёшь, связь Фила с картелем, как и последствия тех «отношений», на его теле отпечатаны шрамами, оставленными моей рукой. И будь моя воля, не сунулся бы туда ни за какие, блять, бабки. Но Ганс взял срочный заказ из особой ветви теневого фриланса, а так как он — моя ответственность, ибо не первый год живёт на базе, то именно я обязан этот вопрос как-то урегулировать. Потому что бросить заказчика — испортить репутацию не только свою, но и главы базы на которой обитаешь. А для одиночек и вовсе — чёрный список, из-за которого им после хуй кто даст нормально подзаработать. Потому что система — штука капризная: ошибки здесь не прощаются никому, но цена ошибки порой фатальна. Если один раз проебаться с каким-нибудь пафосным чистоплюем, заказавшего убрать конкурента — это одно. То проебаться со всемирноизвестным картелем, который может потом по твоему следу послать личных сикарио — совершенно другое. Работать ли со своим бывшим картелем или же нет, прерывать ли связи, брать ли на руки кровь долбанных мексикашек — личное дело Ганса. Я никогда ему ничего не запрещал, просто просил, чтобы меня это дерьмо не затрагивало ни напрямую, ни по касательной. И не затрагивало базу: не смешивались и кони, и люди, а остальное это уже лирика и личные предпочтения — что, как, где и с кем делать, каким образом зарабатывать себе репутацию и деньги. Эрик обещал, что впутывать не станет. Но он не бог, и ситуации разные бывают, порой просто не остаётся выбора. Теперь ещё и исчез по непонятным причинам, как штаны с ёбаного забора, а заказ, причём экстренно, выполнять придётся мне. И сложно описать степень накрывающего отвращения, когда понимаю, что конкретно по желанию нанимателя нужно сделать. Потому что в целом как бы давно похуй, кого и каким образом убивать, но предпочтительнее — выпущенная из ствола пуля. Мгновенно, быстро, без особых ухищрений. А орудовать, как мясник, ножом — в крови будешь, будто свинью прирезал. В большинстве случаев. И убить быстро именно таким образом не всегда получается. И для этого необходим физический контакт, причём обязательный. С пистолетом — нет, потому в разы проще, да и привычнее, и меньше шансов проебаться. Ебать себе мозг не имеет смысла. Ублюдские задания порой перепадали, особенно по молодости, да и тактика тут почти всегда без изменений — найти и ликвидировать цель, не дав вспороть брюхо или шею себе. И правило найма всегда одно-единственное: «Жизнь прервана — оплата получена». Задаться бы вопросом: почему картелю нужен тот, кто выполнит грязную работу, вместо того, чтобы связаться со своим личным, подконтрольным и ходящим внутри системы сикарио? Но нет. Всё равно нихуя непонятно что там за уебанские правила, не позволяющие что-то там, с кем-то там делать, ибо станут чем-то там, сука, запятнаны. И это заставляет немного, но ахуевать, потому что у них своих головорезов десятки, сотни, тысячи, мать его, по всему миру. Но некоторые, ебать его, вещи им внутри картеля недоступны. Нормально вообще? Убийца, который убить по приказу внезапно не может. Измажется, блять. В чём он измажется? В крови, которая алая и горячая, как и у всех? Всегда. Логика в чём? Кто придумывал эту хуйню? И вот когда начинаются такие пляски и выебоны внутри картеля, то на передний план спокойно себе выходят фрилансеры. Или вечно жадные до подработки и наращивания репутации внутрисистемные бойцы. Я не жадный. Ганс, насколько я в курсе, уже тоже. И то ли прошлое в двери ему настойчиво постучало, то ли отказать не мог или банально не захотел, но как итог — я стою перед огромным заброшенным зданием, которое выглядит смесью придуманного шизиком-наркоманом с поехавшей башкой лабиринта… с помойкой. Приют для торчков, у которых мозги превратились в кисель: их кровь настолько токсична, что если её просушить и кристаллизировать, получится тот же наркотик. И всё было бы проще простого, если бы нужно было найти какого-то печального пидораса и устранить. Но нет. Ищу я предателя и двух его сестер. Всех троих нужно убить, но совершенно разными способами. Оплата запредельная, и дело не в том, что мне выдадут круглую сумму, тут важны совсем не деньги. Наниматель платит оружием, и оно, надо сказать, элитного качества. Помимо стволов, я получу и наркотики, и боеприпасы, да такие что, сука, обзавидуешься. Потому прощаю и Гансу — согласие на это мутное дело, и себе то, что буду его выполнять. Наушник давит в ухе. Привыкнуть к нему всё ещё не получается: комфорта от усиления звука, от грёбаного направленного микрофона, который, сколько бы аппарат ни стоил, не станет стопроцентно физиологичным, не наступает. Меня раздражает искусственность некоторых звуков — ощущение, будто в голову зашит диктофон или какая-то микросхема, как у компьютера. Ловлю себя всё чаще на том, что без него мне в разы комфортнее. Тишина не сказать, что сильно пугает или напрягает. Хоть разобраться в ощущениях по-прежнему тяжело, но ввиду обстоятельств и желания стать снова кем-то полноценным — забиваю на все неприятные ощущения большой и толстый хуй и ебашу вперёд, просто потому что не имею больше вариантов. Потому что быть слабым нельзя. Непозволительно. Слабость эту ёбаную мне не простят, хватит уже того, что за это время довольно много дерьмовых вещей случилось и было допущено, только лишь потому, что я был не в форме, и долбанные пидоры стали смелее и наглее. Наушник… Наушник ёбаный сводит, сука, с ума. Но остаться на заказе без ушей равносильно молчаливому согласию сразу же улечься в гроб. Суицид нахуй. Ибо без слуха я — кусок мяса. Всё ещё кусок, бля. Тренировки тренировками, но справиться и с физической нагрузкой, и с менталкой, и с чуйкой одновременно почти нереально. Потому что в момент, когда сосредотачиваешься на ощущениях, тупо не успеваешь правильно оценивать всё зрительно, подключать логику, пытаясь предугадать действия противника, и так далее. Сложно, ебать как сложно. Почти невыполнимый чёртов квест, который горит алым, мерцает настырно, выскакивает на первое место из чёртовых приоритетов. И бля… Уши бы мне сейчас были прям в тему. Ибо понимаю, что здание нашпиговано разным дерьмом, способным ебануть меня на месте: разрубить, подорвать или просто сильно ранить, но прибить к месту. По описанию заказчика, цели большую часть времени отсиживаются в подвале. Под которым, к слову, ещё и целая ветка заброшенного метрополитена. Что даёт им фору, ведь они местность знают, как свои пять пальцев, возможно, знал её и Ганс. А я вот — сюрприз! — нет. Но выжить надо бы, выжить хочется. Сдохнуть здесь будет пиздецки обидно, особенно с учётом того, как отреагирует Сашка, который и без того схуднул на нервной почве. Двигаюсь к зданию, левая рука сжимает рукоять ножа, в правой — ствол. Шагаю бесшумно. На голове капюшон и чёрная маска до самых глаз. Всё тело в удобной форме, эластичной и прекрасно тянущейся. На торсе платиновые вставки, такие же на бёдрах, что вроде как хорошая защита, но слабых мест в ней ёбаная туча. И главное — моя сраная голова. Захожу с чёрного входа, дверь выбита и криво висит на одной лишь верхней петле. Освещение ультрахуёвое. Здесь словно кто-то установил декорации к дерьмовому фильму ужасов, смешанному частично с киберпанком: ультрафиолетовое освещение местами и надписи на стенах со светодиодами. Потёками краски кислотных цветов заляпано всё вокруг, она с проплешинами светится то тут, то там на разрушенном бетоне. Крипово, пиздец. Потому что если стены, как вырезка из новомодной онлайн игрушки, то пол из видеоряда для любителей расчленёнки, да и запах соответствует. Воняет гнилью тел, воняет кровью в стоячих лужах, которых вокруг, на сколотой по углам крупной квадратной плитке, выложенной чёрно-белой шахматной доской, очень много. Под подошвой хлюпает, на что я наступаю и по чему, собственно, иду, стараюсь особо не рассматривать. Дышу через раз, вслушиваюсь в фоновые звуки вокруг, чтобы в случае чего успеть среагировать, не забывая искать вход в долбанный подвал. Которого на первом этаже нет. Круглая гермодверь, как в ёбаный бункер, с красным вентилем… тупо заварена толстым швом. Какой-то дебил, походу, решил всё, что находится под землёй, там же и оставить. Но… Вопрос тогда крайне интересный: почему меня направили туда, куда хода, собственно, нет? Или же он есть, но нетипичный, как и потенциальные три трупа, по чьи души я явился, как ебучий ангел смерти. Первый этаж худо-бедно преодолеваю, столкнувшись с отбракованной частью человечества, в виде еле живых торчков, вперемешку с, воняющими похуже гнили, бомжами. Их не смущает моё появление на несколько долгих минут, меня не особо смущают они. Им тупо похуй, кто я, что я и зачем я тут нахожусь. Что делаю и какого хуя пытаюсь что-то там прошерстить в этой сраной заброшке, почти в сотне километров от Центра. Место же абсолютно утопичное: в жизни бы не подумал, что тут вообще кто-то может быть, но… Отбросам и без того пиздец насколько грязного и испорченного общества вполне комфортно в подобной обстановке. Меня же немного мутит и много раздражает. Наушник периодами сбоит, голова — не прекращая — постоянно болит. И вроде к мигреням надо бы привыкнуть — о них предупреждал доцент, ставя в известность об особых приколах использования усилителей звука. Потому что не просто так пропадает одна из важнейших частей меня и моего восприятия, и уши протестуют от инородного вмешательства. Тело захотело тишины, а его терзают нарастающей громкостью. Оно отказывается воспринимать звуки до определённой высоты децибел, а я настырно доёбываюсь. Я почти проёбываюсь, сталкиваясь нос к носу с мужиком, выглядящим в разы адекватнее ранее встреченных тел, белки его глаз залиты чёрной краской, чёрные же целиком и радужки. Я тупо не понимаю, ни куда он смотрит, ни зачем. Я вообще нихуя не понимаю, зато понимает он, выхватывая ствол. И спасибо годами приученной к подобным финтам реакции, тело на чистых рефлексах отвечает. На автомате выбиваю пистолет и вгоняю нож в шею наглому уёбку. Первая сегодняшняя кровь, первое невероятное везение. Надеюсь, не последнее. Побыть фокусником хочется подольше, но концентрация хуёвая. Настроение падает ниже некуда: желание испытать себя в полевых условиях в одиночном формате было, походу, преждевременным. И поебать здесь совершенно на опыт. Вот поебать совсем, нахуй. Потому что я всю жизнь ориентировался исключительно на слух, и именно его практически полностью лишился, теперь переучиваюсь, как долбоёб бесполезный. А это, как взрослого мужика резко начать учить писать левой рукой, хотя тот сорок лет, сука, был правшой и радовался до ахуения этому факту. Кто мне попался под руку — не интересует нихера, оттаскиваю его за угол, оставляя там отдыхать и остывать окончательно. Не он первый в этом блядском здании, не он последний, как говорится. И пусть звучит ебать как цинично, мне и правда до глубины души похуй. Трупом больше, трупом меньше. Главное, закончить пораньше и съебать отсюда побыстрее. Потому что и место жуть наводит, и состояние дерьмовое. Сталкиваться со странными личностями, которые все, без исключений, сначала заторможенные, а после — резко-агрессивные, приходиться ещё пять раз. С двумя из них на первом этаже, с остальными на втором, где появляется новая проблема — вокруг ползает огромное количество живности, типа пауков, размером с мою ладонь, или ебучих, почти незаметных глазу, змей. Что здесь это ублюдство делает, любопытно, но не настолько, чтобы начать выяснять. Помимо прочего весь пол залит чем-то вроде бензина, разбавленного водой, что не внушает доверия, как и винтовая лестница возле распахнутого окна, которая идёт вниз. Выбор как бы невелик — начинаю спускаться, но пока аккуратно ступаю, пытаюсь понять, а в чём тут вообще хоть какая-то извращённая логика, если, чтобы попасть в подвал, нужно подняться на второй этаж. Что за козьи, ебать их, тропы? Какой еблан это всё вообще придумал? Или гений, или ёбнувшийся на всю голову — не зря, видимо, придурка хотят пришить, вместе с его такими же ебанутыми сёстрами. Что эти смертники такого натворили, что даже сикарио не хотят марать руки — вопрос очень интересный, но расспрашивать было не с руки, да и какой в этом вообще смысл? Если убивать придётся в любом случае, причём не используя огнестрельное оружие. До подвала — без происшествий, хотя после ползающей мерзости мне думалось, что как раз здесь их будет пиздецки много, но нет — единичные особи. Нет и ещё какой-то лютейшей дичи, типа разлитых электролитов и пущенного тока, специально для незваных гостей. Или ещё что получше — ловушек, которые активируются, когда чисто на похуй шуруешь по ступеням, не заморачиваясь, к чему может привести твой проёб. Подвал схож с первым этажом. Нормальное освещение отсутствует. Неоновая хуета режет глаза, различать цвета выходит с трудом: всё искажается, как в параллельной вселенной… И вроде под землёй, а ощущение, словно выбросило в космос к грёбаным инопланетянам. Странные знаки, странный запах, странные же звуки. От коротких щелчков, до тошнотворного хлюпанья. И мне в один из моментов начинает казаться, что это просто игры заебавшегося разума или глюки в слуховом аппарате. Но в одной из комнат я нахожу что-то, потому что человеком это назвать язык не поворачивается. На этом костюм, шокирующий сознание. Похож на имитацию кожи, смешанной с чешуей рептилии. Он сам по себе светлый, бежевый, наверное, если пытаться определить под грёбаными цветными светодиодами, вперемешку с ультрафиолетовыми лампами. Оно обтянуто этим всем с лысой головы до пят. Тощее, щёлкающее языком в особом ритме, раскачивается взад-вперёд без остановки, с безумной улыбкой, абсолютно беззубой. С разрезанным надвое языком и белыми, как полотно, глазами, оно поворачивает ко мне лицо, однако, вопреки всему, продолжает своё грязное дело. Под руками — всё же её, потому что я вижу очертания груди — лежит тело в луже крови. Точнее то, что от него осталось. И вот этот выродок женского пола сидит и бесконечно тычет ножом, превращая в фарш, уже начавший подванивать труп. И я понимаю, откуда были хлюпающие звуки. Откуда были щелчки. И кто был одной из целей. Понимаю почему. Не понимаю — чего ради, до этого момента, ей сохраняли жизнь. — Могу я увидеть лицо того, кто пришёл познакомиться с моей дражайшей сестрой на этот раз? — Проёб номер два. Второй в только-только начавшемся списке личных сегодняшних проёбов, и следующий может стоить мне ёбаной жизни. Я не слышал его. Он подкрался довольно близко: настолько, что оказался ровно за спиной, и будь у него желание взять и прикончить меня, дебила, со старта, то архихуёвая новость века — я был бы уже мёртв. Вероятно, даже заменил бы собой вон тот расчудесный кусок мяса, в который это извращённое существо женского пола продолжает втыкать сучий нож. Каждые сраные несколько секунд. Я не слышал, блять. Не слышал его. И это обидно бьёт по самооценке и пробуждает чёртов страх. Потому что при всей своей дороговизне, полноценно заменить мне ухо аппарат неспособен. Либо я до сих пор не познал дзен, не разобрался или не привык к тому, как он функционирует. Тем не менее шумоподавление сыграло злую шутку, злейшую. Я хорошо слышу всё, что определяется наушником как речь, однако, остальные звуки фильтруются… Твою ж мать, а. Твою ж налево. — Если ответишь, по какой причине картелю нужна ваша смерть. — В этот раз всех троих? — Я не рассчитывал, что он будет выглядеть хоть сколько-нибудь прилично. Думал, что у шизанутой сестры, ровно такой же шизанутый брат. И в чём-то, но лишь частично, оказался прав. Он одет во всё чёрное и с виду удобное. Внешность самая обычная, как у среднестатистического человека: волосы обычные, стрижка обычная, даже армейская, на лице несколько проколов, несколько и в ушах. Внешность нормальная — ненормальны глаза. В них плещется концентрированное, очевиднейшее безумие, которое он не прячет совершенно. Либо они тут помешались нахуй, все, вообще все, либо близки к тому. Хотя, если судить по продолжающимся щелчкам и почти медитативным звукам вонзающегося ножа в мёртвое тело, как минимум один сумасшедший в этой комнате имеется точно. — Да, — рассматриваю его, готовясь в случае чего среагировать, если соберётся атаковать. Разговаривать на заказе с целью — хуёвая идея, но интересно же пиздец насколько сильно. — Почему не Гонсалес? Разве не он обычно помогает подрезать неугодные хвосты? Скользкая гнида, которая умудрилась выйти из картеля, не выйдя из него. Жить на свободе и обходить большинство правил и уставов. Я бы встретил вашего Ганса с распростёртыми объятиями и убил, а потом разыскал бы младшую из его выблядской семьи, прежде чем прикончить старую шлюху. — Сплёвывает на пол. Акцент проявляется в разы сильнее, чем мне показалось ранее. Щёлканье ускоряется, влажные чавкающие звуки тоже. А меня и от слов его тошнит, и от атмосферы, и от взгляда тёмных ублюдских глаз. — Потому что не Гонсалес, — коротко отвечаю и замахиваюсь, сжав с силой зубы, когда быстро уворачивается. Гибкой змеёй выгибается и ныряет под руку, начиная наш долбанный танец. Получать по рёбрам почти не больно, куда неприятнее пропустить удар в районе пластины и сглатывать кровь из разбитого носа. Дышать в маске сложнее, спина сильно потеет из-за защиты, голову разрывает от вспышек боли, когда натыкаюсь глазами на яркие лампы. Они слепят… Слепят нереально. Казалось бы, вокруг полумрак, обстановка, похожая на клубную тусовку, но под веками жжётся, и скапливаются понемногу слёзы. Носиться за ублюдком по подвалу — непростое дело, с учётом того, что он знает тут каждый угол, а я впервые прогуливаюсь, лишь бегло глянув, перед приездом на супер-вечеринку, старые карты. Скачу, как ебучая белка, по выступам, пытаюсь нагнать и отпиздить урода, чтобы, наконец, свалить из этого наркоманского чистилища, но выскакиваю в тёмный коридор, и накрывает мгновенно и безнадегой, и отчаянием, как блядским пуховым одеялом. Он или увидел, что у меня аппарат, или это стечение обстоятельств и обыкновенное совпадение, но напрягаться предстоит по максимуму. Я стараюсь фильтровать звуки, пытаюсь концентрироваться, но слышу лишь тихое гудение, фоновое, и... абсолютное ничего. Выдрав наушник и положив его в карман, припадаю к стене и выдыхаю, чуть приоткрыв рот. Становится лучше. Тише… Но как-то привычнее. Это спасает мне жизнь в первый раз за сегодня, потому что успеваю на подходе расслышать его движение и увернуться, выставив сначала руку, а после и ногу, опрокидывая долбоёба вслепую. Кататься по полу ещё хуже, чем бегать по этажу. Ему силы не занимать, юркий и быстрый, лупит по бокам, врезает кулак в челюсть и пытается вырубить. Пока не получает — очень удачно для меня — в висок. Но тут всплывает проблема. Убить его нужно не пулей, даже не ножом. Именно ему — ублюдку — приказали скормить ровно тринадцать бритвенных лезвий, чтобы пока тот истекал и захлёбывался кровью, я успел на лбу вырезать эмблему картеля. Зверство? Похуй совершенно. Мне просто нужно выбраться живым и относительно целым и забыть всё это дерьмо. После расспрошу Эрика, какого, собственно, хуя. Если будет вообще кого расспрашивать. Если не исчезнет желание, в принципе, о чём-то таком говорить. Вымотавшись от борьбы, я всё-таки превозмогаю и усталость, и боль. Тащу ублюдка к более-менее освещённому участку, фиксирую его руки одноразовыми наручниками, фиксирую и ноги. Распаковываю лезвия, одно за другим, не представляя, как заставить его их глотать по собственной воле, но желание заказчика — закон. Нехитрыми манипуляциями, даже не порезавшись, закладываю ему их прямиком в глотку, пока он в отключке. Что играет на руку, но недолго. Ублюдина начинает резко дёргаться, глотать и пытаться выплёвывать острую сталь, а я сижу на его груди и с силой зажимаю обеими руками сопротивляющийся рот, слыша, как булькает в глотке, как мычит и захлёбывается, как дёргается подо мной тело. Жутко ли? Отвратительно. Не самая страшная из увиденных мной смертей, но одна из самых мерзких определённо. Не приносит ни капли удовольствия. Так же, как и вырезать лезвием на его лбу три заветные буквы — ёбаный фирменный знак и напоминание, что Синалоа не оставляет в живых кого-то там, что-то там им сделавшего. Ебануться, блять. Дальше хуже и неприятнее: мне приходиться вернуться к девке, которая тычет своим ёбаным ножичком в подгнивающий труп. И в её конкретно случае, попросили кисть правой руки и сердце. Нахуя? В душе не ебу, но сломав по-быстрому шею, отрезаю заказанное, уложив в герметичные пакеты, брезгливо выкинув одноразовые перчатки, которые надел перед «операцией» по вскрытию грудной клетки. Третью цель найти получается не сразу. Она сидит в клетке, как животное, в конце коридора, и тоже, как ебанутая, щёлкает, правда, если недавно почившая не с миром, тыкала ножом в чужое тело, эта — сидит и колет длинной иглой своё. Что тут за пиздец происходит, и какого вообще хуя, теперь даже неинтересно. То, что они ебанутые на всю голову и даже больше… очевидно. Вот эта, сидящая в клетке — совершенно голая. В потёках крови и с множеством точек-проколов на коже. Раскачивается. Бормочет какой-то мотив, но поднимает резко голову в мою сторону. У неё уже появились первые морщины, и девка явно старшая из них троих. У неё просили отрезать язык и уши. Что я и делаю, по-быстрому вогнав нож в шею, чтобы не заморачиваться ни со вскрытием клетки, ни со всем остальным. Наконец-то покидаю здание. Содержимое желудка подкатывает к горлу, состояние, будто объебался тяжёлой наркоты и на жёстких отходосах. Мутит, сильно мутит, и пакеты, в чёрной спортивной сумке, с трофеями для заказчика, вызывают стойкое отвращение. Как и я весь тоже, потому что заниматься таким дерьмом не люблю, хоть и могу. Ещё и мигрень сводит с ума. А заказ хоть и ебанутый, но простой. Но даже на нём я проебался. И не раз… Отчего становится ещё хуёвее. Зато облегчение накрывает с головой, когда сбрасываю пакеты в указанном месте и наконец удовлетворённо курю, понимая, что могу вернуться на базу и выдохнуть, надеясь, что скоро появятся новости касательно Эрика. Живого Эрика… Иначе я, нахуй, свихнусь. *** Он жив — новость номер один. И новость надо сказать прекрасная. Он цел физически, разобран морально. Я вижу это в его уставших тёмных глазах, чувствую при приближении. И в лёгком ахуе слушаю долгий рассказ о проведённых днях. Какое-то уёбище убогое хочет навредить Сашке — новость номер два. И если первая была прекрасна, то эта подбрасывает меня на месте и заставляет, шагая из угла в угол, заламывать руки, судорожно собирая, разлетевшиеся бисером, мысли по закоулкам болящего невыносимо мозга. Весь интерес к связям Ганса с Синалоа, все вопросы про странный заказ и прочее дерьмо, погребается под практически паникой. Потому что если кто-то поставил цель и умудрился у меня из-под носа выкрасть Эрика, то, кто знает: может, они и до брата добраться, даже через толщу моих людей и охраны Джеймса, смогут тоже? И потому первое, что делаю — крайне эгоистично прерываю рассказ друга, попросив немного подождать и принять душ, например, или выпить чего-то горячего, пока позвоню грёбаному ирландцу. — Ты нахуя к нему приблизился вообще? Чтобы мишенью сделать? — рычу вместо приветствия, грудь сжимается от бурлящей в крови лихорадочной злости. Скриплю зубами, сжимая их до спазма ёбаной челюсти. И будь сейчас напротив мой собеседник — убил бы, ей-богу, просто прикончил бы сразу же. И похуй на любые из последствий. — Если с его головы хотя бы волос, блять, упадёт. Хотя бы один, Джеймс, я удушу тебя своими руками. Мне даже оружие не понадобится, я просто отхуярю тебя до состояния блядского фарша. — Может, тогда в зеркало посмотришь, самоуверенный ты кусок дерьма? — огрызается резко. Бьёт хлёстко словами. Выверено. — Может, не стоило превращаться в побитую беспомощную псину? Тогда бы к тебе первому не пришли, чтобы убрать, как самую лёгкую и слабую цель из вас троих. — Какого хуя происходит? Если у тебя проблемы, нахуй ты привалил в Центр, если рядом с тобой хвосты и опасность? — Задевает ли он меня словами о слабости? О, боже — да. Задевает, очень сильно. Давит, падла, на болевую точку и злит ещё сильнее. И я понимаю, что сейчас порчу выгодные отношения, что сотрудничество накроется пиздой, потому что несдержанно ору на того, кто имеет власти побольше меня. Но трижды блять, дело касается моего брата, а это развязывает мои руки и оправдывает любой долбоебизм. Совершенно любой. — О его безопасности я без тебя позабочусь. Но об его! На тебя мне более чем похуй, после вот таких номеров в твоем исполнении. Ебись сам со всем тем дерьмом, что заварил. Не сомневался даже, что терпеть он не будет. Я бы на его месте поступил ещё жестче, помимо посыла в пешее эротическое — на голову что-нибудь скинул бы, ибо нехуй залупаться… И он скидывает. Мстительная ирландская сука отрубает большую часть регулярных поставок на базу. Более того: его ручные волки, во главе с Элкинсом, начинают активные сборы. Не то чтобы мы успели подружиться, но они реально помогали и в обучении салаг, и с остальными организационными грязно-чистыми делами. Подобный выверт немного расстраивает и прибавляет проблем, особенно когда после рассказа Ганса понимаю, что на шакалиную базу стоит вернуться и перепроверить, есть ли там ещё хоть кто-то. Вдруг получится схватить печального ублюдка за задницу и выведать хоть что-то о том, кто движется тёмной тенью на большую часть верхушки Центра. У кого хватило смелости. И ресурсов. И мне думалось, что мы сделаем это завтра, но Эрик спешит, его натурально носит. Он подгоняет, сам собирает отряд, без остановки курит и заливается кофе, а ещё в кои-то веки совершенно не смотрит в сторону Фила, хоть я и привык к его регулярному наблюдению, в этих жестах узнавая себя в отношении куколки. А Морозов слоняется, как тень, молчаливый и почти безучастный, пришибленный какой-то и бледный. Но вопреки всему выдвигается с нами, когда рассаживаемся по машинам. Шакалиная база встречает пустотой. Территория зачищена, видно, что свалили не так уж давно, потому что следы от шин свежие, следы от подошв тоже. А меня не должно ничего удивлять и подрывать доверие к другу, но… Удивляет и подрывает по крупицам. Потому что он в одиночку вырвался из подвала, и пусть история выглядит гладкой и без провалов, глаза его честные и открытые, но я вспоминаю, кто он и что повидал. И понимаю: захоти он наебать — наебёт играючи. Наебёт с азартом и удовольствием и, возможно, наёбывает. Но когда вижу, как он спрыгивает в братскую могилу из перебитых окровавленных тел, отпинывая те ногами, и находит длинноволосую девочку, поднимает осторожно её на руки, вытаскивая из общей кучи, замираю и дышу через раз, от осязаемой ауры чистейшей боли и вины. Ганса не интересует, что и кто вообще под его ногами, пусть большинство из мёртвых салаг он сам обучал ещё недавно. Что там больше десятка трупов, которым он помог подохнуть, похуй — выбора не оставили. Он несёт свою Марию, и лицо — закаменевшая маска. Равнодушно встречает взгляды, равнодушно же укладывает её на заднее сидение, вместо багажника. Равнодушно уезжает совершенно один в сторону базы. Которая встречает нас рассаживающимися по машинам волками. Все собраны, абсолютно все, кроме неё… Мадлен. Моя рыжая девочка, которая любит парики и линзы, с большой грудью и умелым ртом, тёплая, смелая, влюбившаяся зачем-то. Кричит на Элкинса. Выговаривает ему, что все они — грёбаные шавки Джеймса. С трудом сдерживает поблёскивающие в глазах слёзы, искусав свои пухлые губы до красноты. — О, да, пожалуйста, давайте, валите. А когда он скажет, чтобы вы вскрыли друг другу вены по кругу, не забудьте протереть спиртом ножи, долбоёбы, — кричит, моргает часто и много, напрягает горло настолько, что надуваются вены на шее, начинает кашлять, срывая нахуй голос. — Мэдс, поехали с нами, — Элкинс подходит к ней, пытается обнять, пытается притянуть к себе, но она, как дикая кошка, отбивается. И меня это вроде как не касается, но в то же время касается как раз напрямую. — Я не хочу, — отбрасывает его руки, обиженная и уязвлённая. А Элкинс смотрит на меня, и оттенков эмоций в глазах его так много, что мне утопиться бы, да никто никого не заставлял, не просил и не обязывал. Она сама принимает решение. И понять его можно: он хочет, чтобы я её отверг и отправил вслед за ним. Но если откинуть её, потом ещё и оттолкнуть Фила, то останусь в одиночестве, как раненый шакал, рычать от боли в углу и ждать, когда прикончат. А я не враг себе, больше нет. И без того тяжело физически, ненамного легче морально, а любовь… Любовь — дело приходящее и уходящее… Нежелательное в моём случае дело. В итоге они уезжают, а я смотрю в глаза стоящей напротив, пытающейся держаться и даже слабо улыбающейся, Мадлен и думаю, насколько я её не заслуживаю. Насколько не заслужила она вот такого похуизма с моей стороны. Но вопреки моим ожиданиям, разговаривать она не спешит, а я не настаиваю. Принимаю в своей постели, цепляющуюся за меня руками, впервые не из-за страсти, не из-за ярого желания, не из-за возбуждения. Она рядом греется, уткнувшись в мою шею, дышит и молчит. Молчит так долго, что я решаю, что она уже уснула. — Макс, — слышу у левого уха, скашиваю на неё взгляд, пытаясь рассмотреть в полумраке выражение лица. — Мм? — мычу, давая понять, что готов слушать. — Я хочу тебя кое о чём попросить. Это эгоистично, ты имеешь право отказаться, но… Я давно этого хочу, только не было шанса. И вдруг появился ты. — Тот ещё подарок судьбы, правда? — со скепсисом спрашиваю, отзеркаливая её едва заметную улыбку. — О чём ты хочешь попросить, Мэдс? Я могу дать тебе почти всё, кроме ёбаной суки-любви. Её нет, сердца тоже, всё остальное найти кое-как сумею. Надеюсь, — выдыхаю устало, зеваю в кулак и прочищаю горло. — Ну? — Блять, — морщится, бесконечно грызёт свою нижнюю губу, пока не отвлекаю поцелуем, чтобы она не ранила и без того не заживший до конца рот. Отвечает мне, мягкая, непривычно нежная сегодня. И я бы продолжил, насрав на то, что она о чём-то там говорила, просто бросившись в этот омут, как всегда, с головой, чтобы после уснуть до утра без снов. Но… нет. Отстраняется и смотрит незнакомо, неуверенно. — Говори уже, не убью же я тебя за эту просьбу. — Я хочу ребёнка, — хмурится, смотрит на мои губы, проводит по ним кончиками пальцев. Избегает взгляда, кажется такой маленькой и сжавшейся сейчас. — Но Элкинс мне это дать не может, даже если бы хотел. Генетика — страшная штука и порой творит полный пиздец, кровь смешивать, может, и пытались когда-то раньше королевские династии, но я своего ребёнка вот так обрекать не хочу. — Потому ты решила, что родить от главного ублюдка будет лучшим решением? Я же дерьмо, во мне дерьмо, а ты заслужила лучшего. — Но я хочу твоего ребёнка, Макс. С такими же глазами, с таким же твёрдым стержнем и внутренней силой. С таким же умением любить и делать добрые, ахуенные вещи, даже не замечая этого за собой. Ты постоянно говоришь, что дерьмо. Но… ты один из лучших и искренних людей, которых я когда-либо знала. — Я убийца и сука, — хмыкаю, рассматривая её лицо, глажу по бледной коже щеки. — Ты же могла просто обмануть и перестать пить свои таблетки. Залетела бы, я бы слова не сказал. Потому что только ты решаешь, что делать со своим телом, я указывать не имею права. — Это неправильно, — шепчет и целует мои пальцы, когда стираю каплю крови с её нижней губы. — Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, видишь. Не смогла, не справилась, влюбилась. Я ничего не прошу и требовать не стану. Просто… я хочу ребёнка, правда, очень хочу. Мечтаю даже. Эгоизм, наверное, и явно лишнее в нашем мире, в нашей жизни, но почему бы не попробовать? Действительно, почему? Почему я держусь за независимость, почему делаю вид, что место рядом со мной занято, почему чего-то одержимо жду? Жду того, что никогда не случится больше. Потому что куколку отпустил физически, но не смог сделать этого морально. Однако правда в том, что между нами всё закончилось ещё весной, а уже минуло лето и осень, зима стучится в двери. А я всё ещё зачем-то тоскую, зачем-то с его именем в мыслях живу. А ведь жизнь продолжается. Ничто не стоит на месте… И, вероятно, пора действительно его отпустить. Полностью. Ведь любить всё равно не перестану, не перестану хотеть, но начну нормально, без оглядки, жить. Без него жить… — Мечты иногда сбываются, да? Джеймс как-то назвал меня волшебником. — Теперь смогу назвать я?.. Выдыхаю тихо ей в губы, вижу надежду во взгляде и нависаю сверху. Скидываю с нас одеяло, следом улетает моя майка и штаны, её футболка и шорты с бельём. Без лишних слов, без обещаний, я просто долго и чувственно трахаю, пока не начинает светать. Глажу, когда дрожит от удовольствия, сцеловываю стоны и отключаю полностью голову. Иметь наследника — хорошая идея. Отличная. Неожиданная, странная, но звучит, как кусочек надежды для меня, чистокровного ублюдка. Маленькая невинная жизнь, в которой течёт моя отравленная кровь. Удивительное дерьмо, удивительно вызывающее внутри одобрение. И на следующий день я забираю её таблетки, когда она пытается за завтраком выпить одну, по привычке, больше ничего не спрашивая, не напоминая и не требуя какой-либо ответ. Понимает, когда блистер летит в мусорку, без ненужных объяснений. Смотрит пронзительно, благодарно и с целым океаном искренних эмоций, живых, пульсирующих чувств. А я отворачиваюсь, не в силах ответить на это взаимностью. Однако… шаг в сторону чего-то нового официально сделан, осталось лишь подождать, позволит ли судьба взойти отравленному семени и подарит ли этому ростку жизнь.