Верность

Когда в дверь звонят в первый раз — Хёсоб решает забить на это. Спать хочется невероятно сильно, даже несмотря на то, что он заваливается на кровать ещё часов пять назад и от бессилия практически сразу вырубается. И когда тянущий из объятий Морфея дверной звонок бьёт его по голове, раздражая слух, он думает о том, чтобы вырвать его с корнями и принимать только по звонкам на телефон. Но всё же решает убедиться тем, что лениво стаскивает с тумбочки свой мобильник, щуря глаза от высокой яркости дисплея. Время уже перевалило за три часа ночи, и одни цифры медленно сменялись другими, постепенно подходя к «4:00». Когда взгляд более или менее проясняется, то он может быть точно уверен, что никаких пропущенных у него нет, что значит — никто из его знакомых и, тем более, пьяных знакомых, решивших отдохнуть в каком-то клубе. Но звонок в дверь всё никак не прекращается, продолжая настойчивой трелью раздаваться в тишине квартиры, раздражая его обитателя. Даже Дую уже подала голос, громким цокотом направляясь в сторону шума. Будучи всё ещё сонным, Хёсоб злостно ругается, но заставляет подняться с кровати. Пол неприятно холодит ступни, а голова всё ещё продолжает гудеть от неожиданно прерванного сна. Хёсоб останавливается перед дверью, наклоняется немного назад, заставляя кости хрустеть, но всё же разминая затёкшие мышцы, сонно трёт глаза и, широко зевая, отпирает дверь. Когда взгляд проясняется и за порогом собственный квартиры он видит Хёка, то… впадает в ступор от его вида. Даже не сразу понимает — реальность ли это или что-то ещё. Стыдливо опустив голову, он шаркает носком кроссовка по каменному полу. Если уж не говорить о его лице, то… его одежда сильно потрёпана, местами мокрая, джинсы съехали немного с пояса, и он точно уверен, что видит, как рубашка в некоторых местах порвана и несколько пуговиц отлетело. Хёсоб открывает рот в недоумении, но даже не может ничего произнести. В целом, Хёк и не даёт ему это сделать. — Прости, что разбудил, — проведя языком по губам, морщится Хёк, намекая на потрёпанный вид друга. «Сам-то вон какой потрёпанный». — Можно войти? — Да, может… — Пойду умоюсь, — Хёсоб отходит в сторону, пропуская Хёка, который, немного прихрамывая, идёт в уборную. Хёсоб, продолжая находиться в шоке, следует за ним. Хёк плескает на себя холодную воду из-под крана, пытаясь хоть как-то освежить пылающую кожу, но едва ли это помогает. Лицо всё ещё адски горит, словно он только что вышел из ада. Неимоверно жарко, неимоверно душно, неимоверно неприязливо. Отвратно. Хёк поднимает голову и видит в зеркале абсолютно спокойное, но в то же время потерянное выражение лица. Губы опухшие, искусанные до крови, лицо всё красное, словно от высокой температуры, а тушь и вовсе потекла по щекам. Хёк усмехается всему этому безобразию, как никогда думая о том, что именно в этот момент больше всего похож на шлюху. Он сильно вздрагивает, чуть ли не отпрыгивая, когда чужая рука касается его плеча. Сам Хёсоб пугается этого, но все понимает. Хёк пытается успокоить своё учащённное дыхание и бешено бьющееся сердце. А после, поджимая губы, которые всё ещё саднят, падает в объятия Хёсоба, утыкаясь лбом в его плечо, не произнося ни звука. И чувствует как ладони аккуратно поглаживают его спину. — Может пойдем присядем? — осторожно спрашивает Хёсоб спустя некоторое время тишин. — Нет… не могу… хочу постоять, — в ответ то только кивает, продолжая успокаивать Хёка. Тело все еще чертовски сильно болит. — Кто-нибудь знает об этом? — Хёсоб плавно перемещает руку выше, запускает руку в волосы Хёка, чувствует, как тот начинает дрожать, поэтому тут же убирает, пока Дин не возвращает её на место. — Нет, я даже уехал никому ничего не сказав, — Хёсоб хмурится, но ничего не отвечает. В таком-то состоянии удивительно, что он вообще смог дойти… или доехать. — Мы найдём кто это сделал и он поплатится за это — обещает Краш, прижимая Хёка лиже к себе. — Нет — Что? Ты с ума сошёл? — удивлённый возглас эхом раздаётся в ванной, и он видит уставшие глаза Хёка, который немного поворачивает к нему голову. — Я знаю этого человека прекрасно, и я не хочу, чтобы мы что-то делали, — горячие дыхание ополяет его. — Но. — Да это было пиздец как больно, но знаешь… — рука Хёка опускается на его грудь, глаза прикрыты, а на его лице появляется слабая улыбка, — я сначала пытался терпеть, а потом представил, что это ты — кончики пальцев скользят вниз по тёплому голому телу, останавливаясь на поясе. Хёсоб застывает на месте, даже не может пошевелиться. Его настолько это вводит в ступор, что он выдыхает только тихое «воу». Это было странно, — трогаешь меня так, менее больно не стало. Вообще нихера. Но я смог хотя бы это пережить. Прости. Это, наверное, слишком ужасно, — Дин возвращает руку обратно на его шую крепко сжимая, пытаясь прижаться ближе. Его одежда всё ещё влажная, но плевать. — Тебе на за что извиняться, — Хёк поджимает губы и снова с болью улыбается, скрывая лицо в чужом плече. — Есть покурить? Я, кажется, оставил свою сумку у Зико. — Да, конечно. Ты знаешь что всегда можешь попросить у меня помощи, если надо, — Хёсоб, не переставая обнимать Хёка, движется в гостевую. — Поэтому я и здесь.