Верность

Чихо раздражённо фыркает, когда телефон тихо вибрирует и на дисплее появляется сообщение от отправителя «Хёсоб». Если учитывать такое позднее время, то может произойти только две вещи: либо ему что-то надо, либо он и Хёк напились и ему всё ещё что-то надо. Сидя в собственной студии в два часа ночи, естественно, ни первый, ни второй вариант его не устраивают от слова совсем. Тем более если второй вариант больше походит на правду. Но, так или иначе, Чихо всё равно откидывается на мягкую спинку стула, замечая, как затекает его спина. Может он обнаружит какой-нибудь компромат, с которым немного позже заставит Хёсоба краснеть и отворачиваться под усмешку друга. Он совсем немного напрягается, когда вместо текстового сообщения ему отображается, что присылают фотографию. Не то чтобы Хёсоб никогда не присылал ему фотографий — вообще-то, это, скорее, прерогатива Хёка. Даже становится интересно, что там такое. Его брови ползут вверх, когда Чихо тычет пальцем по экрану, чтобы увеличить фото. Ну хоть не восемнадцать плюс. Усмехнувшись про себя, он расслабляется, уперевшись локтем в ручку кресла и уложив голову на кулак. В целом, он был прав. Трезвый Хёсоб вряд ли бы стал отправлять такие откровенности — как он сам считает, — первая вещь, и то, что он находится с Хёком вторая вещь. То ли от усталости, то ли от духоты, то ли от какой-то ещё дичи, ударившей ему в голову, Чихо осматривает своё рабочее место в поисках чего-нибудь выпить. Однако вспоминает, что те последние две бутылки выпивают как раз его «драгоценные» друзья. Но даже не смотря на это воображение всё равно разыгрывается. Слишком пьяные, но любвеобильные, желающие как можно ближе стать друг к другу. У Хёсоба кружится голова, едва ли он может что-то соображать, распластавшись на диване и раскинув руки на его спинке в разные стороны. Запрокинув голову, он закрывает глаза, чтобы сосредоточиться на разливающемся по телу тепле. С его шеи стекает капля пота, а рот раскрывается в тяжёлом дыхании. Наверняка его единственным желанием сейчас является то, чтобы Хёк отсосал ему, но тот продолжает оставаться в стороне, не ступая ближе. Хёсоб недовольно стонет, желая выпить ещё немного, но с трудом открывает глаза, чтобы склонить голову набок и похотливым взглядом осмотреть своего парня. Его шея достаточно оголена, чтобы коснуться её губами, несильно укусить и в знак извинений пройтись языком. Хёсоб бы точно стонал от такого, хотя его кожа там и так покрыта засосами. Хёк переминается с ноги на ногу, а потом буквально падает в объятия парня. Придвигается немного ближе, прижимаясь телом к телу, что между ними не остаётся и свободного пространства для лишних движений. Руки Хёсоба опускаются на его талию, недовольно сжимая толстовку — потому что хочется кожа к коже, — но всё равно удобно устраиваются, несильно сжимая чужое тело. Хёк не сдерживает улыбки, поджимает губы, проводит по ним языком, но так близки, что Хёсоб чувствует его на себе. Его разум затуманен, перед глазами всё расплывается, но ему даже не надо фокусироваться, чтобы увидеть огоньки в глазах напротив. Они целуются мокро, с пошлыми звуками, переплетаясь языками в диком танце, но в тоже время кусаясь, словно не желая уступать в первенстве друг другу. Хотя Хёк и не сопротивляется, позволяя себя буквально трахать в рот. И смотрит прямо в глаза, не давая и шанса. Сердце начинает стучать в разы быстрее, отчего грудь разрывается на части от наступающего наслаждения. Хёсоб не сдерживает себя, громко стонет, запрокидывая голову, когда Хёк вжимается задом в выпуклость на штанах, двигается в разные стороны, круговыми движениями, вперёд-назад, заставляя изнывать. Словно сам не возбуждён. Хотя стоит ещё как. — Сними, — хрипло шепчет Хёсоб, смотря на парня из-под опущенных ресниц. Это сводит с ума. Хёк смотрит на него томно, прикусывая опухшие от поцелуем губы, пока пальцы касаются кожаного ремня, больно сдавливающий его напряжённый живот. И он не против отдаться овладевшим его чувствам, но старательно продолжает держать себя в руках. Зацепившись за край толстовки, он тянет её вверх, оголяя сначала живот, потом грудь и останавливается где-то у ключиц, не снимая полностью. Хёсоб следит за каждым его движением, за постепенно оголяющейся — миллиметр за миллиметром — татуировкой. Хочется прикоснуться языком, вылизать до блеска, оставить ещё сотню засосов, но только удерживает его руками за талию, стараясь как можно ближе прижать к себе, пройтись возбуждённым членом, скрытого тканью джинсов, по подставленной промежности. Хёк делает несколько судорожных вздохов, когда рука Хёсоба скользит по влажному от пота животу, гладит за бок, проводит кончиками пальцев вокруг пупка и прижимается ладонью к коже чуть выше ремня, будто бы хочет почувствовать, как там всё сжимается от возбуждения. Видимо, это достаточно прекрасное зрелище, раз он хочет это сфотографировать. И достаточно зрелищное, раз решает отправить это Чихо. Зико недовольно хмыкает, закрывая отправленную ему фотографию и быстро печатает, чтобы больше не видеть этого безобразия. «У вас недотрах и вы решили позвать меня к себе третьим?» Хёсоб читает его сообщение. Хёсоб молчит. Хёсоб удаляет сообщение. Хёсоб печатает… «О чём ты?» Чихо усмехается такой реакции и откладывает телефон в сторону, после чего тяжело вздыхает, проводя рукой близ паха. Эти двое его точно когда-нибудь доведут.