somewhere in these eyes i'm on your side.

юэлун ли устал. устал жить в ненависти, в которой погряз по горло и которой вот-вот захлебнётся, устал прятать эмоции за маской ядовитости и язвительности, устал от въевшейся в голову мысли, что никто не сможет чёртову любовь ему подарить. устал, блять, от пустоты вместо тепла внутри себя. он вином упивается, пытаясь ту самую пустоту заполнить и желанное тепло подделать. багровая жидкость по горлу пряной волной скатывается, в итоге теплом где-то в животе оседая. но только это тепло совсем не согревает, а неистовым пламенем обжигает изнутри, противным металлическим привкусом на языке оставаясь. увы, не способно оно залить его боль и одиночество. но юэлун продолжает пить, хоть уже и не ощущает вкуса, сжечь до тла все чувства и себя вместе с ними пытаясь. может, в этот раз ему повезёт? стук в дверь, отрывающий парня от очередного бокала. он слугу своего требует впустить незваного гостя, ведь знает, кто стоит за деревянной дверью. знает, какой придурок и зачем наведался к нему. срывается, переходит на крик, как всякий капризный ребёнок, поскольку на самообладание, говоря откровенно, уже похуй, да и в силах ли он контролировать себя? слуга покидает комнату, а перед взором юэлуна появляется син сулин со свойственными ему уверенностью на лице и блеском в глазах. очередная колкая шутка со стороны сина, а мгновение спустя дуло его пистолета направлено на юэлуна. ли преданно предстаёт пред ним. в его чёрных бездонных глазах ни капли страха, лишь маленький огонёк усталости и отчаяния в глубине их мерцает. он улыбается, с гордостью и некой радостью свою участь принимая. ну а что? это лучше, чем всю жизнь пиздострадать и существовать лишь благодаря цели, преследовавшей его ещё с доисторических времён. и которой, собственно, уже даже не существует. месть. отомстить отомстить отомстить отомстить отомстить отомстить отомстить отомстить отомстить отомстить он думал, что, может, отомстив братьям, ему наконец станет легче дышать? может, только тогда ему будет менее больно? нихуя подобного. месть не принесла ему ничего, кроме ещё большего дерьма. пустота не заполнилась, ненависть никуда не делась, счастье в нём не разгорелось(огнём там даже и не пахло). юэлун не чувствовал вины за свой поступок, но и облегчения, удовлетворения или какого-то удовольствия тоже. всё, чего он всё это время так упорно добивался, достигнуто, но никаких кординальных изменений в его бессмысленное существование это не внесло. если раньше месть была его причиной и смыслом жизни, то для чего ему тогда жить сейчас? он уже давно потерял собственную ценность(а имел ли он её вообще?) и своё предназначение в этом слишком тесном, слишком чужом для него мире. – давай. ты вправе это сделать. а син ведь действительно был вправе. за всё то говно, что юэлун натворил, он был не то что вправе, он был должен убить его. вообще удивительно, что он не сделал этого раньше. но щелчка не раздаётся. – ты правда так хочешь умереть? молчание. а правда ли он хочет умереть? правда ли хочет всепоглощающей темноты и вечного спокойствия? или, может, хочет вдребезги своё хрупкое сердце разбить, ведь дарить его всё равно некому, и память себе стереть, чтобы больше не видеть перед собой преследующий его образ умирающей в немом крике матери, её угольные, безпорядочно разбросанные волнами по полу волосы и успевшую въесться в ткань платья, пахнущую гнилью кровь-кровь-кровь? чего же он хочет на самом деле? он сам не знает. он даже не уверен в том, что вообще чего-то хочет. всё кажется таким тупым и бессмысленным. злость. да как у этой малявки язык поворачивается говорить, что он понимает юэлуна? это он ли при каждом приступе гнева на коже ладоней кровавые следы-месяцы оставляет? он ли ночами спать не может из-за мучающих его ебучих кошмаров, которые старые, ещё не зажившие раны открывают, острым лезвием по ним проводя и нанося новые порезы и царапины? он ли в вязкой ненависти к окружающим и самому себе утопает, не в силах и глотка воздуха сделать? – ты не можешь простить эша за то, что тот открылся эйджи. потому что эш смог найти то, чего ты не смог! ты просто завидовал! что он себе позволяет? конечно, легко пиздеть про зависть и прочую хуйню, когда сам в ней не захлёбываешься и блевать от отвращения к самому себе не хочешь; когда у самого, в целом, всё пучком. пощёчина, вслед за которой последовала ответная. юэлун на пол приземляется, ведь уже ватные ноги не способны его на земле держать. аккуратная коса растрепалась, а на глазах скапливаются за все года невыплаканные слёзы. только не сейчас, только, блять, не сейчас. – юэлун! ты в порядке? я слишком сильно ударил? син опускается рядом с ним на колени, хочет прикоснуться к плечу, но руку как от чего-то горячего отдёргивает, на расстоянии её держа. если бы проблема была в ударе, сулин. просто юэлун слаб и жалок. сам давно это понял. он лицо стыдливо рукой прикрывает, лишь бы только син не видел его таким. таким жалким. хотя юноша, скорее всего, тоже давно всё понял. самому от себя тошно. горячие слёзы ручейками по лицу скатываются, раскрасневшиеся щёки обжигая. лишь сбившееся дыхание и всхлипы юэлуна нарушают пульсирующую в висках тишину. слова сина эхом отдаются в голове, которая и без того как под давящим грузом чего-то тяжёлого раскалывается. сулин растерян. паника бушующим ураганом стёрла всю былую уверенность; на лице лишь глупое недоумение отражается. и когда он пустить всё по пизде успел? когда свернул не туда? син несколько осколков от своей смелости вместе собирает и руку на худое плечо юэлуна опускает, но аккуратно, боясь навредить. помнит, что юэлун хрупок как хрустальный шар, который так к себе манит и будто призывает прикоснуться, однако при одном неверном движении разбиться рискует. плечи юэлуна вздрагивают(а может, из-за очередного всхлипа). убедившись, что парень не оттолкнул его, и набравшись смелости, син всё так же неуверенно спину ли обвивает, в неловкие, но тёплые объятия того заключая. юэлун, скорее всего неосознанно, к сулину ближе прильнул. когда его в последний раз обнимали? а обнимали ли вообще? кто бы мог подумать, что сам ли юэлун, весь из себя такой важный как хуй бумажный, будет плакать в объятиях какого-то мальчишки из чайнатауна. насколько же жалко и в какой-то степени даже смешно. но, хоть он в этом никогда никому не признается, именно этого ему больше всего не хватало. объятий. объятий этого мальчишки. слёзы мокрыми дорожками по лицу юэлуна свой путь прокладывают, в итоге на куртку сина капая и следы, похожие на лужи, на ней оставляя. сулин мягко, убаюкивающе спину юэлуна поглаживает, изредка рукой растрёпанные, но шелковистые волосы как бы ненароком задевая. – я не испытываю ненависти к тебе. я почему-то не могу заставить себя тебя ненавидеть, – син сомневается, с трудом проглатывает ком в горле и продолжает. продолжает, уже не думая о последствиях. – почему-то не могу заставить себя тебя разлюбить. да что он, чёрт возьми, несёт? на мгновение плечи юэлуна перестали дрожать, а всхлипы прекратились, но после слёзы новой сокрушительной волной с ещё большей силой нахлынули. – лжёшь. это невозможно. меня любить. юэлун произносит это, пытаясь не захлебнуться собственными слезами. головная боль сводит с ума(шампанское даёт о себе знать), а слова сина только служат для неё подсластителем. что за чушь? подросток буквально пришёл убить его, а сейчас за любовь втирает? ещё и красиво так втирает. он что, смеётся над ним? даже если нет, то как, в конце концов, юэлуна, сопляка с чёрствой душой и гнилым сердцем, кто-то любить может, когда он сам себя ненавидит? – нет, возможно. ты сам себе это внушил. а син, кстати говоря, не лгал. он действительно что-то тёплое к парню чувствовал, такое тёплое, что его душу согревало. была ли это простая привязанность или другая поебень – он не знал. но он знал, что это, мать его, неправильно. он пытался избавиться от этого, в комок смять и в мусорку выкинуть свои чувства, пытался возненавидеть юэлуна, как полагается ненавидеть своих врагов и вообще людей, которые тебе в жизни хорошенько так поднасрали, но он не мог. как бы он ни пытался, он действительно не мог заставить себя, несмотря на жгучие обиду и злость за содеянное ли. и как же ему было хуёво от мысли, что он должен всадить пулю в лоб юэлуну как минимум за брата, когда так сильно, блять, нуждается в нём(а сам юэлун, сулин знал, тоже нуждается в последнем). он не хочет убивать его. он хочет спасти его. юэлуну больно. его сердце обливается кровью даже сейчас. син это прекрасно понимает, точно так же как понимает причину всех его действий. но ведь ему тоже, блять, больно. сначала шортер, потом китайцы, его брат, эйджи...даже вспоминать не хочется, если честно. да всякий бы испытывал далеко не радость после такого, что уж тут говорить. син пиздецки зол(или разочарован?) на юэлуна, но всё равно хочет помочь ему. всё равно не может возненавидеть его. возможно, он слишком юн и мягок для ненависти. а может, дело в самом юэлуне, хуй его знает. юэлун, наконец, в ответ сулина обнимает, голову на его плечо кладя и за его спину как за единственную нить спасения хватаясь. син его крепче к себе прижимает, обещает рядом быть. а юэлун жмётся к нему, жмётся, как последняя шавка, и надеется. надеется, что всё это не очередной пиздёж или жалость, надеется на спасение, в его мутном разуме такое далёкое. надеется, потому что это единственное, что остаётся делать ему, такому наивному и беспомощному. син никогда юэлуна не простит. но разве юэлун может хотя бы думать об этом? разве он хоть немного заслуживает этого прощения? син вообще должен был его убить, ну так, для справки. благо он хотя бы успел ему в табло хорошенько прописать, и на том спасибо. но почему он так печётся о юэлуне даже после всего того, что тот набесоёбил? неужели его слова о любви – правда? он хотя бы знает, что такое любовь, раз так легко о ней заливает? в любом случае, хорошо это или плохо, сулин — единственный, кто сможет юэлуна из болота ненависти вытащить, кто его давно сломанные крылья вылечит, глоток свежего воздуха подарит. единственный, кто в глазах его что-то маленькое, почти угасшее, но спасения и любви достойное заметил. единственный, кто принимает его таким, какой он есть, со всеми тараканами и чертями в голове. и единственный, кем юэлун, кажется, правда дорожит и для кого лучше стать хочет. тишина. сбитое дыхание юэлуна сменилось равномерным и спокойным, а буря в душе стихла, пускай на лице слёзы ещё высохнуть не успели. – син, – подросток вопросительно хмыкает в ответ. – я тоже тебя люблю. снова молчание. блять. не это он должен был сейчас спиздануть, совсем не это. син даже замер. интересно, что отражается на его физиономии в данный момент? юэлун сидит неподвижно, поражённый собственным необдуманным словам, которые на удивление дались ему так легко, но в это же время так тяжело. непривычно и страшно произносить их вслух. сулин молча рукой голову юэлуна к своему плечу прижимает, угольные волосы перебирая и поглаживая, а второй ещё крепче обнимает. а юэлун другого и не желает, любые слова сейчас были бы лишними. в этой тишине и в таких до дрожи в теле приятных жестах заложены все невысказанные понимание, принятие и взаимность. может, им обоим и больно, может, их любовь окажется не такой здоровой и красивой как в каких-то там книжках и фильмах, может, вообще окажется ядовитой и до добра их не доведёт, но сейчас они нуждаются друг в друге как в кислороде: ли юэлун нуждается в син сулине, а син сулин нуждается в ли юэлуне.