Последнее лето

– Добрый день, госпожа Фазилет. Допросная комната была совершенно обычной. Яркий искусственный свет, темные стены, тяжелый стол с планкой для наручников посередине. Знакомая обстановка. Все время прокурора Ягыза было поделено между его кабинетом, залом суда и такого рода комнатами для допросов. Однажды Ягыз решил посчитать, сколько часов в неделю он проводит за допросами, и когда счет зашкалил за четвертый десяток, решил бросить это, чтобы не расстраиваться. Когда Фазилет Чамкыран впервые сидела напротив него в допросной, на ней было очень дорогое платье, богатые украшения, изысканный макияж. Еще бы, ведь Ягыз забрал ее с празднования дня рождения ее дочери. Теперь на ней был скромное темное платье, но бывшая королева преступного мира Стамбула все равно выглядела царственно. Ягыз задумался, как это у нее получалось? У нее, в ее возрасте, должна была быть седина, неужели в тюрьме можно красить волосы? Ягыз подумал, что совсем не знает, как оно бывает в женских тюрьмах. Но с другой стороны, даже в заключении Фазилет Чамкыран остается женщиной влиятельной, подумал он. Что для нее краска для волос? – А ты изменился, прокурор, – голос Фазилет был резким, властным, привыкшим приказывать – даже несмотря на годы, проведенные в тюрьме. Или наоборот, именно в тюрьме умение приказывать и заставлять исполнять приказы становилось еще важнее. – Ты повзрослел. – Постарел, хотите сказать? – Ягыз улыбнулся, и, к его удивлению, госпожа Фазилет улыбнулась в ответ. – Нет, именно что повзрослел. Помню, как ты впервые появился передо мной. Мальчик совсем, ребенок. Старался казаться старше, чем ты был. Бросался на меня, угрожал, словно маленький тявкающий щенок на толстых лапках, скачет вокруг взрослой псины, заливается, надрывается, думает, что напугал. Ты видел такое, наверное, да? Честное слово, ты меня тогда просто умилил. Это было очень трогательно. Ягыз чуть повернул голову, искоса бросил взгляд на зеркало, за которым сидел старший комиссар Эрдал и слушал. – Ты же тогда только выпустился, верно? Я еще подумала, что главный прокурор совсем спятил, назначил вести против меня дело какого-то мальчишку, у которого молоко на губах не обсохло. Знала бы я тогда, какой бульдог вырастет из того милого щеночка. – И что бы вы тогда сделали? – Ягыз усмехнулся, тоже вспомнив их первую встречу. Была облава в клубе, в котором обычно заседала Фазилет. Конечно, не нашлось, за что ее взять, но кое-кого арестовать тогда вышло, но самой Фазилет все опять сошло с рук, она стояла тогда, на балконе, смотрела на всех сверху вниз, королева Стамбула, властительница, взирающая на всех, как на червей, и Ягыз, который, против обычая прокуроров, но по своему желанию, участвовал в облаве, не сдержался и подошел к ней, и торжественно пообещал, что посадит ее, чего бы это ему не стоило. Он сдержал свое слово, но тот разговор он вспоминал с чувством неловкости – было стыдно за свой ребяческий пафос. Он и правда тогда только закончил университет, и в нем была еще эта детская склонность к громким словам и красивым жестам. – Велела бы тебя утопить, конечно, что же еще делать с щенками? – Фазилет ответила весело, и Ягыз рассмеялся. – Ну… Не сказать, что вы не пытались, госпожа Фазилет. – Не скажешь, – она ухмыльнулась. – Не докажешь, прокурор. Ягыз развел руками. – Зачем вы меня позвали, госпожа Фазилет? Она посмотрела на него, оценивающе, будто собиралась купить, а не продать ему что-то. А начальник тюрьмы говорил о сделке. О том, что Фазилет Чамкыран обещает сделку. Но нужен был ей именно он, прокурор Ягыз. Прокурор, засадивший ее в тюрьму. Ягыз несколько лет угробил на то, чтобы посадить ее. Главный прокурор Хакан взял его к себе именно с целью посадить Фазилет Чамкыран. Он заприметил его еще в университете, куда приходил читать лекции, и уже на втором курсе Ягыз проходил нестандартную практику в прокуратуре, работая ассистентом главного прокурора. Еще в университете все знали, что Ягыза ждет большое будущее, и на следующий же день после выпускного, едва сняв мантию студента, Ягыз облачился в мантию прокурора. А на третий день перед ним на стол легло дело Фазилет Чамкыран. – Я решила тебя поздравить, прокурор. Сегодня ровно пять лет, как ты арестовал меня. Ягыз вскинул брови, припоминая. И правда, он совсем забыл. Прошло уже пять лет… Как быстро бежит время. Она протянула ему фотографию. – Знаешь, кто это? Ягыз прищурился. Он знал. Хазан Чамкыран, дочь госпожи Фазилет. Именно на ее дне рождения он и арестовал Фазилет. Ей тогда исполнилось восемнадцать. Испортил ей день рождения. Что ж, теперь у него с этой девушкой есть кое-что общее. Его восемнадцатилетие тоже было безнадежно испорчено когда-то. – Ваша дочь? – Переспросил он. – Стала совсем взрослой. – Закончила университет в Германии, – с гордостью сказала Фазилет. – Именно из-за нее я и позвала тебя. Ягыз склонил голову набок, давая понять, что внимательно слушает. – Корай вызвал ее из Германии, – мрачно сказала Фазилет. – Я услала ее туда, надеясь, что там она построит себе жизнь, найдет новую дорогу. Но она вернулась. И думает работать на Корая. Ягыз сжал зубы. – Вижу, понимаешь, что к чему, прокурор. Знаешь, тюрьма даже пошла мне на пользу, сынок. Здесь у меня появилось больше времени на то, чтобы спокойно смотреть телевизор. – Смотрите сериалы? – Насмешливо спросил Ягыз, и она скорчила гримасу. – И их тоже, – кивнула Фазилет. – Но особенно мне нравятся документальные фильмы про природу. Ты знаешь, что на определенной территории всегда есть доминирующий хищник, высшее звено пищевой цепи? Рано или поздно что-то в этой цепочке нарушается, и тогда доминирующий хищник исчезает. Будто его и не было. – Ягыз с интересом смотрел на нее. – Но это не значит, что его место никто не займет. Природа не терпит пустоты. На его место приходит другой, более приспособленный, эволюционно более развитый, не страшащийся того, что погубило прежнего доминанта. Она перевела мрачный взгляд на зеркало за спиной Ягыза, на камеру под потолком. – Корай занял мое место, прокурор. Ты, должно быть, думал, жизнь в Стамбуле станет спокойней с моим арестом? Доволен ли теперь? Как тебе нравится Стамбул Корая, парень? Даже полицейские по секрету говорят, что скучают по моим временам. Мои люди понимали, что такое честь, прокурор. Мои люди знали цену слова. Потому что я это знала. А Кораю на это плевать. Стамбул утопает в грязи, прокурор. Потому что я была той пробкой, что сдерживала грязь, не давала ей пролиться лавиной. А ты выдернул эту пробку. Все еще доволен собой, прокурор? Ягыз фыркнул. – Вы правда думаете, что я жалею, что засадил вас в тюрьму, госпожа Фазилет? – А стоило бы. Что-то я не вижу наручников на запястье Корая, прокурор? Не так стараешься? Или просто не можешь? Ягыз сжал зубы, едва не заскрипев ими. – Вы не волнуйтесь, госпожа Фазилет. И до Корая время дойдет, по воле Аллаха. – Все мы под волей Аллаха, прокурор, но не мешает его воле и помочь. У меня к тебе предложение, мой прокурор. Моя дочь, – она протянула ему фотографию. – Защити ее. Убереги от Корая. И тогда я помогу тебе. *** – Вот так вот, Бетюль! – Хазан нажала кнопку «отправить» и торжествующе развернулась к подруге. – Хазан, – подруга приподняла бровь. – Ты ведь знаешь, что это незаконно? – Бетюль, – в тон ответила ей Хазан. – Ты ведь знаешь, чья я дочь? Бетюль подняла руки, показывая, что не хочет продолжать этот разговор. Ее подруга детства была дочерью одного из маминых «ребят», мужчин, что сидели, играя нарды и шумно болтая о чем-то в кофейне, чтобы, вдруг получив звонок, отправиться куда-то, иногда возвращаясь через час, а иногда пропадая на месяцы. Однажды ее отец не вернулся вовсе, и в дом Бетюль пришла госпожа Фазилет, пообещав заботиться о ее семье, как о своей. На следующий день маленькая Бетюль отправилась в другую школу, получше, в которую ее вместе с Хазан возил личный водитель госпожи Фазилет. Вместе с Бетюль они отправились в Германию, и вместе теперь вернулись. – Так все-таки, ты не думаешь работать со мной? – Хазан приподняла брови, но Бетюль покачала головой, грустно улыбаясь. – Мама взяла с меня обещание, что я не буду работать на господина Корая. Я… Извини, Хазан, ты ведь понимаешь? Я очень благодарна тебе и твоей маме, но… Я не хочу с этим связываться. – Будешь работать в офисе, – Хазан пожала одним плечом. – Ну, как знаешь. Грузовые перевозки, скучно, скучно, скучно. – Разве не для этого мы изучали логистику? – Для грузовых перевозок, – согласилась Хазан. – Но для груза поинтереснее, чем помидоры и перец, и что там еще собирается перевозить твоя фирма. – Слышать об этом не хочу, Хазан, – Бетюль прикрыла уши, и Хазан махнула рукой. – Хазан, честно, может не надо? Может пойдешь работать со мной? Ты наверняка найдешь любую работу. Зачем тебе работать на господина Корая? – Потому что там мое место, Бетюль, – резко ответила Хазан. – Господин Корай. Господин Корай! Брат Корай стоял по стойке смирно и заглядывал в рот моей матери, когда та говорила. А теперь он стал «господином», сидит там, в клубе, тянет всем руки для поцелуев. Моя мать не заставляла каждого встречного-поперечного руки себе целовать, она и так знала, кто ее человек, а кто нет. Черта с два стал бы Корай господином, если бы маму не арестовали. «Я хочу вернуть свое», – подумала она. Их дом, родной дом, в котором прошло и закончилось ее детство. Дом, который еще помнил ее отца и маленькую Эдже, пусть сама Хазан их почти уже не помнила. Их поместье в Агве, с огромным садом и конюшней, с ее милой ласковой Арвен, на которой Хазан каталась целыми днями без устали. Яхта, на которой дядя Явуз возил Хазан с ее подругами в море, чтобы они могли купаться в лагуне, устраивая пикник на берегу. Все это они потеряли, и все это Хазан хотела вернуть. И она понимала, что скучной офисной работой с девяти до пяти вернуть это не получится. Хазан еще маленькой поняла, чем занимаются ее родители. Она знала, что у ее друзей и одноклассников были папы и мамы – доктора, адвокаты, учителя, что бывают папы и мамы – повара и уборщицы, но ее папа и мама всегда были просто Господин и Госпожа. И что поэтому вокруг их дома всегда сидели «ребята», и поэтому Хазан никогда не ходила гулять одна, и поэтому папа и мама иногда замолкали, когда она входила в комнату, и только смотрели друг на друга, и поэтому папа однажды лежал в больнице, а мама как-то ночью пришла в крови. Ее никто не учил, но она с детства знала, что нельзя: нельзя задавать вопросы знакомым, нельзя отвечать на вопросы незнакомых, и всегда помнить одно – «опасность не за горами». Хазан было восемь лет, когда она выучила этот урок самым жестоким образом. Две могилы на кладбище ждали ее, чтобы напомнить этот урок, если она вдруг позабудет. Хазан двинулась к выходу, по привычке проверив, нет ли за дверью засады, но стоило ей сделать шаг наружу, как ее вдруг с визгом окружили машины. Из них посыпались люди в форме, и Хазан застонала сквозь зубы, прикрывая глаза. – Хазан Чамкыран, – к ней подошел полицейский. – Вы едете с нами. *** Ягыз смотрел через двустороннее зеркало на женщин, сидевших друг против друга. Они были чем-то неуловимо похожи. Он бы ни за что не подумал, что они родственницы, если бы встретил их по отдельности, но сидя рядом, они чем-то друг друга напоминали, неясно чем. Это не была внешность, не манера держаться, не поведение – что-то неуловимое, что-то в крови. Что-то в крови. Кровь всегда сказывается, ведь так? Кому лучше знать о зове крови, как не тебе, прокурор? Он смотрел на эту семью через стекло, отделенный от них преградой. Он был на одной стороне, они на другой. Он был на стороне закона, они… Во всяком случае, старшая женщина точно была на стороне преступления. Девушка? Возможно. Она родилась в этом окружении. Провалившись в яму, ты уже не можешь из нее выбраться, а если ты родился в яме… – Нет, – сказала девушка, и мать ударила ее по лицу. Хазан Чамкыран прикрыла глаза, и Ягыз поморщился. В его жизни бывали пощечины, от родителей и жен осужденных им людей, от разочарованных им женщин, а однажды и от самой госпожи Фазилет. Но ни одна пощечина не жжет так горько, не болит так сильно, не помнится так ярко, как пощечина от твоего родителя. В жизни Ягыза такая была одна, и ее он помнил, и сейчас, глядя на девушку за стеклом, он потер щеку. – А теперь послушай меня, девочка. – Голос госпожи Фазилет был холоден, сух и бесстрастен, именно этим голосом, подумал Ягыз, она выносила свой вердикт – жить или умереть тем, кто встал у нее на пути, и обычно ее приговор был смертным. – С этого дня прокурор Ягыз Эгемен для тебя отец, мать, брат, наместник Аллаха на земле, поняла? Я доверила тебя ему, и ты исполнишь мою волю. Ослушаться его будет значить ослушаться меня. Если прокурор велит тебе прыгать, тебе будет позволено задать всего один вопрос: откуда. Ты поняла меня, дочь? – Да, мама, – сквозь сжатые зубы ответила дочь, и Фазилет повернула голову, глядя в зеркало, каким-то образом посмотрев прямо в глаза Ягызу, которого не видела, не могла видеть, но словно звериным чутьем почувствовала. Хазан тоже повернула голову, и Ягыз отметил ее ожесточенный взгляд. Нет, подумал он, не все так просто, госпожа Фазилет. Не все будет так просто. *** Не так просто, мама. Не так просто. Хазан не собиралась слушаться маму. С чего бы? Мать спятила в тюрьме, такое рано или поздно случается, всем известно. Хазан не собиралась слушаться этого мерзавца прокурора. Она помнила его, хорошо помнила. Помнила его холодный презрительный взгляд, как он смотрел на нее, сверху вниз, словно на какое-то мерзкое насекомое, когда с самодовольным видом зачитывал положение об аресте ее матери. Прямо на ее дне рождения. Посреди вечеринки. В самый разгар праздника, первого настоящего праздника в их доме за все эти годы, впервые за многие годы мама была здесь с ней, в ее восемнадцатый день рождения, были ее друзья, подруги, впереди была целая жизнь, впереди была счастливая жизнь – а потом пришел он. Прокурор Ягыз. «Щенок Хакана», так сначала называла его мама. «Измирский пес» – так стала она называть его потом. Измирский Пес был очень доволен собой в тот день, а еще больше он был доволен, когда судья зачитал приговор. Хазан помнила его и тогда. Его гордый, высокомерный вид, холод его глаз, торжественность его позы. Хазан всегда казалось глупой и нелепой форма, которую носили работники суда – эта глупая мантия с высоким красным воротником, но в ту минуту Ягыз Эгемен не выглядел глупо. Он выглядел угрожающе. Холодная и мрачная статуя. Памятник всесильности закона. Закона, отобравшего у нее мать. И теперь мать поручила ее этому человеку. И Хазан не собиралась так просто это терпеть. Хазан хлопнула дверью, усевшись на пассажирское сиденье и с веселой насмешкой посмотрела на прокурора. – Ну что, прокурор? – Весело сказала она. – Куда отправимся? Ягыз Эгемен сжал зубы, глядя перед собой. После разговора с матерью, остаток дня они провели в прокуратуре, и пока Хазан сидела в коридоре, от скуки препираясь с приставленным следить за ней полицейским, прокурор носился из кабинета в кабинет, пока не примчался к ней, взъерошенный и злой. – Едем ко мне домой. Хазан округлила глаза. – То есть как это? Я что, с тобой жить буду? – Возмутилась она, и прокурор раздраженно вздохнул. – Если припоминаешь, девочка, я теперь тебе отец, мать и наместник Аллаха на земле. С твоим жильем разберемся попозже, а пока погостишь у меня. – О-о, – протянула Хазан. – Погощу у всесильного прокурора Ягыза. Но разве ты не живешь в Дворце Правосудия? Где еще для тебя место? – У меня есть личный дворец правосудия, девочка, – ответил прокурор, заводя машину. – Поехали. Он смотрел прямо перед собой, крепко сжимая руль, и он ни разу не перевел на нее взгляд. Хазан повспоминала, что слышала о прокуроре, тогда, много лет назад: трудоголик, не пьет, не курит, женщинами не увлекается, взяток не берет, и совершенно, полностью, безнадежно одинок – ни единого слабого места, в которое можно было ударить. Скорее всего так и оставалось до сих пор, судя по отсутствию обручального кольца. – Где мой телефон? – Спросила она после долгого и упорного молчания, но в ответ получила молчание не менее упорное. – Я не поняла, – повторила она. – Где мой телефон? – Остался в прокуратуре, – ровным голосом ответил прокурор, и Хазан вспыхнула. – То есть как это? Что значит, остался в прокуратуре? Вы не имеете права! Это мой телефон! И где мои документы? Мой кошелек? – Хазан запаниковала. – Я что, арестована? Это что, моя тюрьма? Что за дела? Вы не имеете права! Я буду жаловаться! Прокурор искоса посмотрел на нее и полез во внутренний карман пиджака, выуживая бумагу и бросая ее на колени Хазан. – Ознакомьтесь, госпожа Хазан, – негромко сказал он. Хазан развернула лист и обомлела. – Да-да, – прокурор усмехнулся, отвечая на незаданный вслух вопрос. – Мы в курсе всех твоих проделок, маленькая госпожа. И мать твоя в курсе, потому то и поручила тебя мне. Никаких телефонов, госпожа боксерша. – Хазан открыла было рот, чтобы возразить, но прокурор перебил ее. – Выбор у тебя небогатый, Хазан. Или сотрудничаешь со мной и следуешь моим правилам, или присядешь в соседнюю с твоей мамой камеру. Как тебе идея? Хазан громко ответила «уф», отворачиваясь в сторону, и снова услышала усмешку прокурора. Через несколько минут они подъехали к высокому многоквартирному дому, и Хазан презрительно прищурилась, оглядывая район. – Уф, – еще раз сказала она. – В какой дыре ты поселился, прокурор? Тебе что, государство недостаточно платит за твои старания? Это же клоповник! Прокурор закатил глаза, запирая машину, и прошел к подъезду. Поколебавшись, Хазан последовала за ним. – Мой прокурор, мой прокурор, – к нему бросилась немолодая полная женщина, – тут приезжал старший комиссар Али, принес вот эту сумку… – Она остановилась, подозрительно глядя на Хазан. – А кто эта красивая девушка? Ваша невеста, господин прокурор? Хазан скривилась, и она с раздражением отметила, что прокурор тоже недовольно поморщился. – Это моя кузина, госпожа Мельтем. Приехала ко мне погостить. – Кузина? – Госпожа Мельтем придирчиов оглядела ее с ног до головы. – Да, – резко ответил прокурор. – Кузина из деревни. Госпожа Мельтем еще раз оглядела Хазан с ног до головы. – Это так теперь одеваются девушки из деревни? – Спросила она, неодобрительно косясь на короткую юбку Хазан, и Хазан внутренне окрысилась. – Прогресс и до наших мест дошел, – сказала она, изображая диярбакырский акцент, и буквально услышала, как прокурор заскрипел зубами, – не только у вас тут в Стамбуле жизнь идет, знаете ли. – Хазан, – с яростью прошипел прокурор, хватая ее за руку. – Мы пойдем, госпожа Мельтем. – Покедова, госпожа Мельтем, – крикнула она, когда прокурор втянул ее в лифт. – Ты что творишь, ненормальная? – Яростно зашипел прокурор. – У нас в деревне так принято, – ответила она с тем же акцентом. – Я из Измира, и госпожа Мельтем это знает. – А что, у прокурора из Измира не может быть кузина в Диярбакыре? – Удивилась Хазан. – В нашей стране, знаешь ли, люди мобильные, подвижные, легко переезжают. Ездят к кузенам в Стамбул, например. Почему кузина? – А что я должен был ей сказать? Взял работу на дом, тюрьмы переполнены, вот, преступницу к нам привез, танцами встречайте? – Я не преступница… – Твое досье говорит иначе. – Аллах-Аллах, – возмутилась Хазан, выходя вслед за ним из лифта и глядя, как он орудует ключом в замочной скважине. – Уже лоха не нагрей в приличном обществе. Вай, ну и клоповник… *** – Проходи, сынок, проходи, – главный прокурор снял очки, выпрямляясь в кресло, когда Ягыз вошел в его кабинет. Ягыз улыбнулся. Этот кабинет был ему, наверное, роднее, чем собственный – чем даже собственная квартира. Здесь ничего не изменилось с тех пор, как Ягыз вошел сюда впервые, еще будучи студентом. Господин Хакан был человеком консервативным, он не менял кабинет, не менял мебель, и только иногда добавлял новые фотографии к тем, что держал у себя на столе, когда у него рождались новые внуки. Ягыз не без гордости думал, что из всех учеников господина главного прокурора, только его фотография стояла на столе учителя. – Как устроилась госпожа Хазан? Настроение Ягыза немедленно упало. Хазан Чамкыран. Ягыз непечатно ответил, в каком месте она у него заноза, и господин Хакан коротко хохотнул. – Не помешает тебе пожить в женском обществе, авось и надумаешь жениться. – Я скорее убеждаюсь, что не буду делать этого никогда. – Зря, сынок, зря. Ладно, не об этом я хотел с тобой поговорить. Сегодня с утра я беседовал с госпожой Фазилет. – Ягыз удивленно склонил голову набок, и главный прокурор кивнул. – У нее были срочные новости, а ты был на заседании суда. Что-то крупное ожидается в Измире. Пока неизвестно что, но Корай что-то там задумывает. – Кого вы знаете в Измире? – Задумался Ягыз. Сам он старался с измирскими не иметь дела, держаться от родного города подальше. – Немедленно соберем групповой звонок и обсудим… Ягыз осекся, поймав странный взгляд главного прокурора. – Один из старших прокуроров Измира подал в отставку. Я рекомендовал твое назначение. – В Измир? – Ягыз почувствовал, что у него начинает дергаться щека. – Нет. Ни за что, господин Хакан. – Сынок, – господин Хакан сложил руки на столе, внимательно уставившись на Ягыза. – Я все знаю, и все понимаю, мальчик мой. – Да, он все, все знал, и все понимал – Ягыз когда-то рассказал ему правду, зная, чем это может грозить ему и его… И всем остальным. Но он не мог скрывать от своего учителя правду, и не стал скрывать. Главный прокурор имел право знать о слабых местах его подопечного, и главный прокурор оценил искренность своего любимого студента. Наверное, тогда он и стал его любимым студентом. – Но нам нужны глаза в Измире. Корай что-то затевает там, и нам надо это распутать… – Стамбул… – В Стамбуле у меня есть Айше. Есть Эрдал и Фырат. А вот в Измире… Я не знаю, кому мы можем верить в Измире… – Так почему бы не отправить туда Ай… – Сынок, Измир – твоя родина. Город, который ты знаешь с детства… – Учитель, я прожил в Измире от силы треть жизни. Вы ведь правы, Измир я знаю с детства, и только из детства… В двенадцать лет его отправили в Америку, а в восемнадцать он, в чем был, без вещей, только с документами в кармане, полуголодным отправился в Стамбул автостопом, чтобы никогда не возвращаться в этот проклятый город… – Знаю. Все знаю, малыш. Поедешь в Измир, помиришься с родителями… – Ну уж нет! – Ягыз вскочил на ноги, зло глядя на учителя. – Нет, господин главный прокурор. Никогда! – Ягыз! – Голос главного прокурора Хакана прозвучал словно удар плетью. – Господин Хазым связался с Яманами. Поезжай и исправь все, пока не стало слишком поздно. – Мне нет дела до господина Хазыма, – сквозь зубы ответил Ягыз, но тут учитель снова его перебил. – А главное, – сказал он, поднимая руку, – в деле замешан твой брат Синан. Ягыз смешался, обеспокоенно глядя на господина Хакана, и тот кивнул, протягивая ему папку. – Твой брат Синан, тот, что спрыгнул с крыши, чтобы ты не уезжал. Твой маленький брат попал в беду, сынок. Поезжай, пока не поздно.