Кто светел, тот и свят

Под небом голубым есть Город Золотой С прозрачными воротами и яркою звездой…

      От прикосновений некоторых музыкантов лютня плачет. От прикосновений других — поет. В руках Лоренция Флора лютня начинала говорить без слов — тихим, вкрадчивым голосом, напевно и мелодично. Точно как он сам.       Верховный жрец Уртемиэля, дракона Красоты, должен быть одарен во всех искусствах, чтобы оценить красоту во всех ее проявлениях. Таково было неписаное правило еще с древних времен. Лоренций Флор не был исключением: не было искусства, в котором он бы не разбирался, не было творения, которое он не мог бы создать. Другое дело, что не все таланты были дарованы ему с рождения: с музыкой, например, у Лоренция долго отношения не складывались. Но упорный труд и желание победили природу, и теперь Лоренцию ничего не стоило взять в руки лютню и начать наигрывать новую, только что придуманную мелодию. Хотя порой он тяготел к уже существующим песням, написанным за века до него. Баллада о Золотом Городе не была исключением.       Она была написана около пяти веков назад и потому была совсем проста. Но порой именно в простоте заключалась подлинная красота. Мелодия, лившаяся из-под пальцев Лоренция, это подтверждала.       Вошедший в комнату раб не решался открыть рот и нарушить гармонию, пока Лоренций не обратил на него взгляд и не кивнул, разрешая говорить.       — Магистр Сетий Амладарис прибыл по срочному делу. Прикажете ли впустить его, господин?       «Не похоже, чтобы у меня был выбор».       — Пусть войдет, — проговорил Лоренций, не отрываясь от игры.       Время было уже позднее: на Минратос опустилась темнота и прохлада летней ночи. Добропорядочные магистры проводили такое время либо в окружении семьи, либо в необузданных кутежах. Те же, кто не имел ни любящей семьи, ни дара веселиться, наносили такие вот визиты. Лоренций поморщился. Голос его лютни стал чуть более раздраженным, хотя мелодия была все так же чиста.       Сетий Амладарис вошел, не сняв плаща с капюшоном, и быстро сел в кресло.       — Я уже отвык от своего имени, — пробормотал он. — Оно скоро перестанет иметь значение.       Он повернул голову на звук, прислушиваясь к песне. Вспоротые шрамом губы изогнулись в ухмылке:       — Баллада о Золотом Городе? Как сентиментально.       — Подходит к случаю, я бы сказал, — безмятежно отозвался Лоренций. Он не предлагал гостю вина и закусок, как было бы сообразно случаю: он знал, что верховный жрец Думата не считает светские расшаркивания заслуживающими его внимания.       Зато на едкие замечания тот не скупился.       — Даже удивительно, что ты один. Я ожидал застать тебя в обществе нескольких шлюх.       — Мы бы все равно не пригласили тебя присоединиться.       Раздражение Лоренция усиливалось. В эту ночь ему не нужны были женщины: он хотел остаться наедине с Искусством. С Красотой. Сетий Амладарис был далек и от того, и от другого. Если бы не его положение в Магистериуме и Звездном синоде, если бы не его могущество среди прочих сновидцев, Лоренций не стал бы даже говорить с ним.       — Зачем ты пришел, Корифей?       Сетий Амладарис резко обернулся к нему. Капюшон не скрывал его изможденного лица, переставшую быть аккуратной бороду и наполненных решимостью глаз.       — Все свершится завтра, — сказал он.       Пальцы Лоренция застыли в воздухе. Спустя несколько долгих секунд он отложил лютню и тихо переспросил:       — Завтра? Так скоро?       — Ты уже сомневаешься? — угрожающе покосился на него Сетий.       — Нет, но… почему именно завтра?       Сетий царственно сложил ладони шпилем. Даже длинные рукава не скрывали глубоких порезов на его запястьях.       — Я говорил с Думатом. Нельзя откладывать наше мероприятие снова и снова. Настала пора действовать.       Лоренций помолчал.       — Возможно, тебе стоило обсудить это со Звездным синодом, а не с послушниками своего храма? — с издевкой поинтересовался он. Сетий только хмыкнул в ответ:       — Я уже поговорил с ними. Ты думаешь, я пришел к тебе первому?       Лоренций не показал смущения — но лишь потому, что он годами оттачивал искусство владения лицом. Таким лицом стоило уметь владеть: это ему говорили еще с отрочества.       Он встал и подошел к окну. Ночной Минратос выглядел безмятежно: магические фонари на улицах сияли подобно рукотворным звездам. Их, к сожалению, изобрел не сам Лоренций — но он усовершенствовал манеру их сияния. Он многое сотворил для прекрасного города, чтобы сделать его еще прекраснее.       Но и это не шло ни в какое сравнение с той мощью, с тем даром создавать рай на земле, что обещал Лоренцию Уртемиэль.       Завтра он получит этот дар?       — Завтра, — рассеянно повторил Лоренций. — Так скоро…       — Я слышу сомнение в твоем голосе, слуга Уртемиэля, — угрожающе и будто даже с ноткой ревности проговорил Сетий. — Как будто ты хочешь отступиться от нашего плана.       — Тебе надлежит слушать тишину, а не подозрительный шепот в твоей голове, — раздраженно отозвался Лоренций.       — Ты смеешь указывать мне, что делать?       Лоренций развернулся к нему. Сетий был напряжен, словно готов к удару. В полумраке он походил на убийцу. Но Лоренций их никогда не боялся.       — Ты сильно изменился за последние месяцы, Сетий. В каждой тени тебе видится измена. Впечатления от семейной жизни с Альвинией?       Упоминание о жене заставило Сетия побагроветь.       — Ты не понимаешь, о чем говоришь, — прошипел он сквозь зубы.       — Понимаю. И, раз уж именно тебе предстоит вести нас в Золотой Город, я предпочел бы, чтобы ты был в здравом уме и в ладу с собой.       Лицо Сетия было все таким же сердитым — но, по крайней мере, он опустил плечи и погладил бороду.       — Будем считать, что я оценил это проявление заботы, Лоренций, — сказал он. — Но сейчас не до частностей. Мы должны быть готовы ко всему — и быть настороже.       — И спать по ночам — по крайней мере, хоть иногда. Наши полночные сборища начинают меня утомлять. Приходится тратить лишнюю магию на бодрость днем.       — Больше не придется. Завтра в полночь все случится.       Лоренций с трудом подавил порывистый вздох.       Завтра в полночь. Завтра в полночь все изменится. Они откроют врата в Золотой Город и увидят его чудеса. Увидят горящую над ним звезду.       Увидят то, что не видел больше никто из смертных.       — Да будет так, — тихо проговорил он.       Сетий, помедлив, положил тяжелую руку ему на плечо.       — Я буду ждать тебя, — сказал он с неожиданным теплом. И прибавил уже в обычной манере: — И убью тебя, если ты не явишься.       — Было бы странно ждать от тебя другого.       Сетий отступил на шаг и надвинул капюшон поглубже.       — Завтра в полночь, — повторил он и ушел.       Лоренций снова отвернулся к окну. Минратос так тих и безмятежен… ему неведом тот пожар, который горит в сердцах семерых верховных жрецов. Это пламя веры, настоящей, истинной веры в единство бога и человека. Наверняка каждый из них хочет получить от своего бога свой дар. Но Лоренцию было наплевать на остальных. Какая разница, что получит Мастер Кузниц Огня, или Проводник Хора Тишины, или Прорицательница Тайн. Какая разница, если он, Архитектор Мастерских Красоты, сможет создать рай на земле. Мир, свободный от зла, от неточности, от несовершенства. Мир, достойный владыки Уртемиэля.       Мир, начало которого лежит в Золотом Городе.       Лоренций нервно сцепил пальцы в замок. Уже было не до Искусства. Еще полчаса назад он не думал, что все случится так скоро. Он полагал, что у них еще есть время все обдумать, исправить, уточнить…       «Думат дал своему служителю знак. Почему Уртемиэль не дал знака мне?»       Лоренций быстро спустился на пару этажей вниз. В уединенной комнате, куда никому не было входа, Завеса была настроена особым образом — и невероятно тонка. Это был собственный храм Лоренция — крохотный, всего с парой статуй Уртемиэля, но достаточный для разговора с богом. Лоренций сел на пол, скрестив ноги, сложил ладони шпилем, опустил голову и прошептал:       — Владыка Уртемиэль, ответь мне.       Разум привычно сделал шаг в Тень. Вместо пурпурных стен комнаты перед глазами оказалась мутная зелень, а вместо золотых статуй — бродившие в отдалении духи. Разум вел Лоренция знакомой тропой. Вскоре вдали показался знакомый силуэт дракона, озаренного сиянием.       — Владыка Уртемиэль, — повторил Лоренций, — ответь мне!       Уртемиэль прислушивался к его словам, словно никак не мог их разобрать — и вдруг его очертания растворились вдали. Так было в редкие моменты, когда он не считал причину для обращения к нему достаточной.       — Владыка! — Лоренций не сдержался и перешел на крик.       Уртемиэль не вернулся. Не помог и обращенный в пустоту вопрос:       — Неужели голос Сетия важнее Твоего?..       Лоренций прождал еще немного. Временами с его губ срывался очередной шепот. Владыка не слышал его.       Как будто Лоренций вдруг перестал быть достойным его внимания. Неужели он, Архитектор Мастерских Красоты, творивший и живший во славу своего владыки, чем-то его прогневал? Но нет, это невозможно, Лоренций всегда следовал его воле. Он не вступил бы в сговор с Сетием, если бы не прямой приказ Уртемиэля. Он бы и не подумал идти в Золотой Город, если бы не обещание владыки.       Неужели Уртемиэль отвернулся от него?..       Лоренций вернулся в мир — и сразу утер со лба холодный пот. Что происходит? Почему владыка не отвечает ему? Может, это всего лишь проверка: он хочет испытать Лоренция на прочность, проверить, крепка ли его вера. А если нет?..       Лоренций сжал ладонями виски. Может, он слишком быстро согласился со словами Сетия? Может, тот солгал, когда говорил о согласии остальных жрецов с его планом? Может, он лгал с самого начала?.. нет, это уже перебор. Лоренцию было даровано видение Золотого Города. Владыка обещал ему силу, способную обращать руины во дворцы и уродство — в красоту. Это был не сон, не самообман. Это было на самом деле.       Но на самом деле было и то, что произошло сейчас. Уртемиэль отказался отвечать своему вернейшему слуге.       Подавив дрожь в руках, Лоренций поднялся на ноги. Сделал глубокий вдох.       «Наверное, это все же проверка. Если я сдамся сейчас, то докажу, что слаб и принимаю молчание своего повелителя за измену. Нет. Пути назад больше нет. Я поступлю так, как было решено».       И все же он не смог заснуть в эту ночь. Не помогали мысли о прекрасном будущем, об Искусстве, о подлинной Красоте. Не помогал суетливый шепот молитв. Не помогала баллада, еще недавно казавшаяся ему счастливым и скорым будущим. Не помогал вид ночного Минратоса, все такого же прекрасного.       В небе всю ночь горела одинокая звезда — и под утро Лоренций увидел, как она падает. Он удержался от мальчишеского порыва загадать желание.       Все уже было загадано.       Все должно было свершиться.       И все же, глядя на эту падающую звезду, он вспоминал строку из баллады:       «Она твоя, о ангел мой, она твоя всегда…»       И что-то дрогнуло в его душе.