Кто светел, тот и свят

Кто любит, тот любим, Кто светел, тот и свят…

      День был прожит как в бреду. Лоренций едва мог сосредоточиться на обычных делах, на создании нового, на обращенных к нему словах. Все его мысли были поглощены предстоящим ритуалом — и тем, ради чего он затевается.       Врата Золотого Города должны были распахнуться для достойных.       И все должно было измениться.       Наконец освободившись от дел, Лоренций направился домой, чтобы смыть с себя все недостойное, обыденное, смертное. Но вымыть из головы тревожные, спутанные мысли, унять слегка подрагивающие руки не выходило. Стены купальни, как и почти все комнаты в доме Лоренция, были полны зеркал: они должны были отражать каждую деталь его прекрасного облика. Теперь зеркала наносили ему удар в спину, показывая дрожащие тонкие пальцы, пульсирующий кадык, ставшие вдруг неуверенными движения — и, что было хуже всего, испуганные глаза.       Лоренций осознавал, что встреча лицом к лицу с владыкой не только желанна, но и чудовищно страшна. Даже если Уртемиэль, как и прежде, признает его, оценит заслуги и наградит обещанной силой — все же Лоренций будет ближе к нему, чем когда-либо раньше. И он будет не один. Ему в спину будут дышать жрецы других богов.       Да и, если отбросить первостепенную причину встречи с богом, вся их затея открыть врата в Золотой Город сама по себе опасна. Архонт отпускал прозорливые намеки — наверняка он что-то подозревает. Да даже если и не подозревал бы, последствия точно будут. Потеря сотни-другой рабов, может, и останется незамеченной, а вот потеря более половины имперских запасов лириума — вряд ли.       «Если ритуал сорвется, нас всех казнят, наплевав на статус».       Лоренций поднял голову, встречаясь взглядом с очередным отражением. В его черных глазах плескался ужас. Красивое породистое лицо медленно исказилось в гримасе брезгливости.       «И это — Архитектор Мастерских Красоты? Это подлинный голос владыки Уртемиэля? Да как можно трястись в страхе тому, кто претворяет в жизнь Великий Замысел? Как можно тому, чье имя Лоренций Флор, бояться принести малую жертву во имя Красоты?..»       Не отводя глаз от зеркала, Лоренций поднялся на ноги — и с расстановкой произнес:       — Я не отступлю. Великий Замысел осуществится.       И словно что-то внутри наконец успокоилось и перестало грызть.       Он вышел из купальни, едва обмахнувшись полотенцем, и направился в одну из спален. Извечный для Лоренция вопрос, что надеть сообразно случаю, теперь не стоял.       Он равнодушно скользнул взглядом по боевым доспехам, по ювелирно сработанным мантиям, по двум ларцам с украшениями — и прошел мимо. Широкая повязка, в каких младшие жрецы обычно приносили жертвы богам, закрыла бедра, а короткие черные волосы были убраны под высокую митру с символом Уртемиэля. Вдруг Звездный синод не узнает Лоренция без изысканных одеяний и гроздей украшений.       Он снова посмотрел на себя в зеркало. Просто, безыскусно, он очень редко так одевался — но сейчас иного было не нужно. Пытаться перещеголять своим одеянием дракона Красоты было бы смешно и глупо.       В черных глазах вдруг снова вспыхнул страх. Как будто это последний раз, когда Лоренций видит свое отражение. Может, после встречи с Уртемиэлем лицом к лицу собственная внешность перестанет иметь для него значение? Может, зеркала окажутся неправильным и лживым отражением подлинной Красоты, и от них нужно будет избавиться? Неизвестно. Может, это всего лишь глупая и странная мысль, и все будет как прежде.       «Нет. Как прежде уже точно ничего не будет».       Накинув на голые плечи плащ, Лоренций оглядел спальню. Зеркало у входа и рядом с кроватью — чтобы видеть, как изгибается в его руках очередная женщина; фреска с видами Валарианских полей, которую Лоренций рисовал три недели; ювелирно сработанные светильники на стенах, работающие на магии… Все это было таким родным и уютным, что страх снова полоснул изнутри. Лоренций ведь вернется в свой дом… так ведь?..       Он закусил губу — почти до крови.       «Великий Замысел осуществится. В нем нет места страху».       Отвернувшись от зеркала, Лоренций вышел из комнаты и спустился вниз, в холл. С печалью коснулся мраморных колонн холла и прошел мимо молчаливых рабов. Им не нужно было знать, куда уходит хозяин: они не были достойны это знать.       Вечерний Минратос еще не погрузился в сон. Люди прогуливались по освещенным магией улицам, шутили, смеялись; кое-кто предавался беззаботному кутежу. Некоторые из них узнавали Лоренция, который в юности задавал тон таким кутежам, беззаботным и не очень; теперь он в ответ на их бурные приветствия лишь молча кивал и ускорял шаг. Запоздало пожалел, что не захватил маску — хотя, вероятно, митра со знаком Уртемиэля и так выдавала бы его с головой.       И все же вечерний город был прекрасен. Уже почти дойдя до городских ворот, Лоренций обернулся и посмотрел на оставшийся позади Минратос. Вдали виднелись золоченые шпили, башни Великой библиотеки, массивное здание Арены Испытаний — и храм Уртемиэля, недавно перестроенный по эскизам Лоренция и под его чутким руководством. В воздухе витала вечерняя прохлада, чуть разбавленная чарами.       Минратос был прекрасен — и от этой красоты у Лоренция защемило сердце.       «Я вернусь к тебе, любимый город. Я воздам должное твоему величию».       Ритуал должен был состояться к западу от Минратоса, в полузабытом храме Лусакана: он был выбран потому, что ритуал проводился под покровом темноты, и Дозорный Ночи обещал поддержку своего владыки. Выбранное место охраняли слуги Оценщика Рабства.       Каждый из жрецов внес в ритуал свой вклад. Кто-то — тайные знания веков, кто-то — время и место для действа, кто-то — рабов для жертвы. Вкладом Лоренция были его навыки архитектора, чтобы разработать механизм подъема в Золотой Город, и его связи. Большая часть лириума для ритуала, таинственная пропажа которой со складов еще не была официально замечена, была обеспечена им.       За такое его казнили бы первым после Сетия.       Лоренций пришел на место ритуала не последним, но и не первым. Обменялся кивками с собравшимися жрецами Звездного синода: к словам прибегать не хотелось. Бросил взгляд на приоткрытые ящики лириума вдали: от них тянулся слабый, очень узнаваемый аромат.       «Если все это высвободить, мы сойдем с ума, — предупреждал их Сетий. — Нам понадобится вся сила нашей воли. Именно она доведет нас до Золотого Города».       Именно она — и лириум, и кровь сотни рабов, и месяцами вырабатываемые схемы. Но Сетий, как всегда, обращал внимание только на свой вклад.       Он был еще мрачнее, чем вчера. Темные круги под глазами казались почти черными, под цвет его боевых доспехов. И все же он одним покашливанием прервал зарождающийся спор Оценщика и Дозорного. Это он умел.       В его тяжелом взгляде Лоренций не увидел и намека на страх — и понадеялся, что в его собственных глазах тоже ничего не промелькнуло.       Наконец все верховные жрецы собрались, а послушники были готовы слить воедино рабскую кровь и лириум. Лоренций сбросил плащ и подошел к остальным, занимая свое место у алтаря.       — Что ж ты сразу голым не пришел, Архитектор? — усмехнулся Мастер Кузниц Огня, стоявший рядом с ним. Лоренций спокойно встретился с ним взглядом:       — Я намереваюсь войти в Золотой Город с открытым сердцем. Я ничего не боюсь, — он выразительно глянул на трех других жрецов, которые были в боевых доспехах, — в отличие от вас.       Мастер и Дозорный с досадой отвели глаза, не зная, чем ответить на его слова. Третий же — Сетий Амладарис — властно поднял руку вверх:       — Довольно пустых разговоров. Начнем.       Семь голосов начали шептать заклинания. Каждый знал, что надлежит сказать, какую силу вложить: все было давно отрепетировано по ролям. Древний алтарь медленно отзывался на зов: пальцы Лоренция чувствовали, как камень резонирует магией. Начало было положено. Жертвенные рабы-эльфы почувствовали это и в ужасе начали кричать, прося остановиться. Жрецы возвысили голоса: прерываться было недопустимо. Нескольким жертвам, кажется, заткнули рот.       Запах лириума стал сильнее: послушники освободили его от ящиков и приблизили к месту ритуала. В голове зашумело, стало трудно концентрироваться на заклинании — но Лоренций держался. Все держались.       «Великий Замысел осуществится».       И, наконец, повинуясь молчаливой команде Сетия, где-то сбоку вспыхнули лезвия ритуальных кинжалов. Вопли рабов стали невыносимо громкими. Лоренций сквозь пелену лириумного помешательства слышал отдельные возгласы — «Убийцы!», «Не смейте!» и самое громкое — «Пощадите!». Пальцы слегка дрогнули. Выносить чад силы, запаха и звука было почти невозможно. Но Лоренций держался.       Все держались.       «Именно воля доведет нас до Золотого Города. Великий Замысел осуществится».       Магия вспыхнула всеми цветами сразу, разогнав лириумный морок. Невидимая преграда между миром живых и миром духов была разрушена.       Тень была открыта, как простая дверь — и манила своей знакомой туманной зеленью.       — Вперед, — хрипло проговорил Сетий Амладарис и первым провалился в нее. Остальные пошли следом.       Лоренций, еле скрывая страх, оглядывался по сторонам. Тень была такой же, как всегда — и не такой. Она казалась острее. Больнее. На его груди не было ран, но острые края разорванной ткани реальности-и-снов впивались в тело, словно иглы. Остальные жрецы тоже ежились — видимо, и они чувствовали это.       — Вперед, — повторил Сетий, усмиряя их страх одним словом. — Мы близки как никогда.       Они не были близки как никогда: требовалось еще сократить вечное, непроходимое расстояние между ними и Городом. Но останавливаться на полпути было невозможно — да и бессмысленно.       Вокруг все казалось размытым — наверное, из-за возвращающегося лириумного тумана в голове. Нужно было держаться.       Разработанный путь подъема оказался действенным. Золотой Город, маяк Тени, был все ближе и ближе.       Вот только вблизи он был совсем не золотым, а… черным?       Никто из жрецов уже не прятал смятения. Даже Сетий выглядел ошарашенным, пусть и на долю секунды. Но он снова сжал губы и скомандовал:       — Вперед!..       Лоренций уже не хотел идти вперед. Никаких прозрачных ворот и яркой звезды, никаких золотых стен, тем более никаких чудес — впереди была только клубящаяся тьма.       — Это морок демонов! — из последних сил храбрился Мастер Кузниц Огня. — Нам нужно через него пройти!       До этого демоны им не встречались. С чего бы теперь?..       И вдруг клубящаяся внизу тьма поднялась, словно приливная волна — и окатила их. Лоренций оглох, когда тьма плеснула его по лицу.       Колющая боль от Завесы вмиг перестала чувствоваться: тьма словно разъедала кожу. Она текла по лицу, по плечам, оседала в ушах, забирая с собой все звуки. Тьма плеснула в глаза: Лоренций в ужасе прижал к лицу ладони, пытаясь смыть, отчистить, избавиться, разрывал рот в крике ужаса — и ничего не слышал. Во рту тоже стало мерзко, но сплюнуть тьму не получилось: она быстро ползла вниз, к сердцу, к желудку, пронизывала собой все внутренности. Лоренций с трудом отнял руки от лица, они как будто прилипли к коже… и с ужасом почувствовал, что кожа на ощупь стала другой. Словно он сам ее измял и сдвинул. Лоренций попытался открыть глаза — и еле смог. Левое веко было слеплено кровью и гноем. Правый глаз еще кое-как подчинялся — но видел спутанно, полуслепо. Какие-то пятна вокруг него с бьющимися комками тьмы внутри…       Он этого не видел. Он это чувствовал.       Тьма была впереди, тьма была снаружи — теперь тьма стала изнутри.       В голове послышалось странное гудение. Лириум? Тьма? Безумие? Лоренций больше не понимал, что происходит — ни вокруг, ни внутри.       Кто-то резко дернул его за руки — и растянул их, словно они были из мягкой глины. Потащил за собой вперед. Кто это был? Куда он тащил Лоренция?       Что стало с Лоренцием?..       Думать сил уже не оставалось. Голова почему-то стала заваливаться вбок, словно вдруг стала больше слева. Тьма охватила нутро. Тьма охватила все.       Ухватившись за единственную промелькнувшую в голове мысль, Лоренций распахнул полуслепые слезящиеся глаза и крикнул:       — Владыка, за что?!..       И снова не услышал собственный крик.       Его опять потащили вперед — неизвестно кто, неизвестно зачем. Кто-то с тьмой внутри.       Такой же, как он?..       И вдруг стало иначе. Вокруг снова послышались звуки — пусть и еле-еле, словно сквозь три слоя пелены. Кажется, кто-то плакал. Кто-то кричал. Что-то звенело и разбивалось.       Последним, что видел Лоренций, было черное пятно. А в голову последним проблеском почему-то пришла строка из смутно знакомой баллады:       «Кто светел, тот и свят…»       — Нет светлого — и нет святого, — прохрипел Лоренций.       Глаза его закрылись.