/flashback/
Целый час Юнги просидел в машине, пытаясь хоть как-то успокоиться, но всё бесполезно. Просто вспомнив его силуэт, прокрутив в голове его голос или увидев в плёнке воспоминаний его лицо, Юнги снова начинает накрывать. Даже просто подумав, что жизнь отняла у него одно из самых дорогих, его сердце начинало болеть. Он обещал, что не даст ему умереть, но Судьба снова отвернулась от него. Только одна мысль о том, что он был счастлив, о том, что он жив, давала ему сил. Только эти мысли заставляли его подниматься по утрам, терпеть всю ту хрень, которая происходит в его жизни, но самое главное, он знал, что с ним всё в порядке, что он живёт с любимым человеком и не в чём не нуждается. Каждая мысль о нём помогала ему жить. А теперь как жить? Как жить если все мысли занимает только он? Как жить если без него жизнь сразу потеряла весь смысл? Как жить если без него жизнь стала чёрно-белой? Как жить если без Чонгука Юнги не существует? Правильно. Такой жизни просто быть не может. Он выкурил уже четвёртую сигарету за час, но легче ни стало. Раньше он думал, что от сигарет становится легче. Каждый раз, когда он курил, его мысли уходили на задний план, останавливали кровоточивость всех ран, покоившихся на его сердце. Сигареты были для него самым лучшим обезболивающим, которые помогали дожить до следующего дня, но что же происходит сейчас? Почему с каждой тягой ему становится всё хуже и хуже? Он вытер лицо от соли, которая скатилась по его щекам и повернул ключ зажигания. Ему хотелось сейчас просто разбиться на этой трассе. Чтобы авария стала причиной его смерти, так же, как и у Чонгука. Юнги знал куда ехать. Это было единственное место, где можно было хоть как-то отпустить боль. А ещё и увидеть его… Внутри просто распирало от этой грёбанной боли. Он знал, время не вылечит его. Ни год, ни два, ни пять. Он не сможет забыть. Слишком сильно любит. Да-да, именно любит. Простое осознание того, что в его жизни больше не будет такого парня, который, одной своей улыбкой, может растопить его холод, ранит ещё сильнее. Чонгук один из немногих людей, на всей планете, с которым такой человек, как Юнги мог чувствовать себя комфортно, которого подпускал к себе слишком близко, и в физическом, и в моральном плане. Чонгук единственный, кто знает о Юнги всё. Точнее знал……больше он ничего не знает…
Он столько раз спасал его, каждый раз пытался сделать так, чтобы он смог полюбить жизнь……в итоге влюбился в него.
По уши.
До безумия.
Слава богу, что в три утра машин на дорогах нет, иначе бы он реально разбился. Гнать по Сеулу со скоростью двести пятьдесят километров в час, в сторону обрыва, на котором всё равно попробует пойти за ним. Зачем стараться обезопасить себя? Ведь, смерть не так уж далека. Всё. Жизнь отняла у него любовь. Больше ничего не нужно без Чонгука. Мир стал слишком бессмысленным. Когда он приехал на обрыв, он даже машину запирать не стал. Тело тянуло его к краю. Зачем? Не известно. Он просто хотел полететь туда, вниз, в синюю пустыню. Какая ирония. Совсем недавно Чонгук точно так же бежал к краю, точно так же хотел умереть и точно также хотел спрыгнуть отсюда. И спрыгнул. А теперь они поменялись. Это Юнги сейчас идёт к обрыву, чувствуя в себе огромное желание спрыгнуть. Только вот Чонгук за ним не придёт. За ним никто не придёт. Хотя… оно и к лучшему. Уйдёт тихо. Без лишних слов. Он быстро зашагал в сторону края, не обращая внимания ни на что, только луна и вода. С начала он жил, чтобы помочь Чонгуку, потом стал жить ради него. После того как он ушёл, жизнь потеряла тот самый смысл. Как жил? Сам не знает. Когда он появился вновь, что-то внутри снова загорелось, наверное, это и был тот самый фитилёк жизни, который мог зажечь только он. А теперь что? Его больше нет, и никогда не будет. Сердце Чонгука не бьётся, значит и сердцу Юнги пора остановиться. Он неумолимо приближался к краю, чувствуя приятный ветер, который обдувает его лицо, игриво переплетает его волосы, тем самым прося остановиться, но Юнги не видит и не замечает ничего. Ничего не чувствует. Он без раздумий прыгнул вниз, унося вместе с собой воду свой протяжный, раненый вопль. — «Я не могу быть с тобой, но и без тебя тоже никак. Хватит с меня этого дерьма!» Удар… Он в воде…/end flashback/
Юнги вышел с балкона и лёг на кровать рядом с Хосоком. Младший сразу прижался к нему, укладывая голову на его грудь. Тело начало трясти от холода, пробиравшегося в комнату из-за открытой балконной двери, и от холодных ладоней Юнги, которыми он обнимает его. Хосока снова начинало накрывать. И они оба это чувствуют. — Юнги, из-за чего? Из-за чего он… умер? — Тэхён сказал, сердце не выдержало. Последнюю неделю он весел на волоске… — Это я виноват. Юнги, если бы я тогда… — он уткнулся носом в его плечо. — Если бы я… отбросил свою злость… если бы смотрел за дорогой внимательнее… — он говорил шёпотом, иногда делая передышки, чтобы не дрожать голосом, чтобы хоть чуть-чуть успокоиться. — Хён, я ведь даже… прощения не успел попросить. Я столько всего ему наговорил… Юнги держался из последних сил. Он не должен показывать сейчас свою слабость и свои слёзы, он должен помочь Хосоку пережить этот кошмар. Ведь если переживёт Хосок, переживёт и Юнги. Они очень давно живут по такому принципу. Ещё с подросткового возраста они говорили друг другу: «Переживёшь ты, выживу и я». Сейчас будет так же. — Хоби, он простил тебя. Я уверен в этом. Ты же знаешь, он может прощать, в отличие от нас с тобой. Не вини себя. — он прижал его к себе сильнее, поглаживая рукой по спине. — Я тоже наговорил ему всего в то утро, перед аварией… пожелал сгореть в Аду. — Юнги, хотя бы ты останься. Если и ты исчезнешь… в моей жизни уже не будет смысла. Это ещё один договор. Живём ради друг друга. Парень понимал, что ради него только и стоит теперь жить, но как? Хосок не Чонгук, он не станет его смыслом жизни, но сейчас, когда они остались одни, они должны держаться вместе. Должны, просто потому что, разбегись они сейчас по разные стороны жизни, оба просто умрут от тоски и отчаянной печали. — Хорошо… — Ты думаешь, что всё будет нормально? — спросил Джин, идя за Чимином по одному из длинных, подземных, скрытых от чужих глаз, коридоров их дома. — Да. Он сильный. Продержится. — проговорил младший строгим и сухим голосом, смотря вперёд. — А что делать с Хосоком и Юнги? Они ведь… — Они не должны знать. И не узнают. — каждый раз его холодный баритон давал чёткие основания думать, что всё под контролем, но Джину в этот раз почему-то не спокойно. — Не ссы. Чонгук уже мёртв. Никто ничего не узнает. Сокджин коротко глянул на брата и проговорил тихим голосом. — Мои люди наблюдают за ними. Они очень тяжело переживают смерть Чонгука. — Со временем им будет легче. Самое главное сейчас везде играть убитых горем, чтобы к нам не появились вопросы. Юнги же поверил в нашу комедию абсурда, которую мы разыграли в больнице. А сейчас должны поверить все. — И как долго ты будешь играть? Правда всё равно рано или поздно вскроется. И они всё узнают. Думаешь они будут верить до самого конца твоего спектакля? Чимин остановился посередине коридора и очень строго заглянул ему в глаза. Впереди них шли люди, которые тоже остановились. — Идите вперёд. Минус второй этаж. — когда, кроме них, в коридоре никого не осталось, Чимин прижал Джина к стене. — Хён, ты думаешь, я не вижу, как ты смотрел на Чонгука, как ты защищал его при мне? Я знаю, что ты влюблён в него. Давно знаю. Я надеялся, что ты сам расскажешь мне, но как только я подбирался ближе, ты сразу переводил тему. — Откуда… — Не важно. — осмотрелся по сторонам, чтобы проверить, есть ли кто рядом, и начал говорить тише. — Но запомни, Чонгук принадлежит мне, и только мне! Я никогда его тебе не отдам. Никогда, слышишь? Даже сейчас, после его смерти. Понял меня? — злость. Чувство, которого Сокджин не видел со стороны Чимина вот уже десять лет. От него много лет холодом веяло, посильнее, чем от трупов, с которыми Сокджин и Чимин имели дело ещё с подросткового возраста. А сейчас, Джин впервые за десять лет увидел, что Чимин, до сих пор, человек, что он до сих пор жив. — Чимин… — Просто хочу тебе напомнить, что не я один злодей в этой сказке, а и ты тоже, и в твоих же интересах сделать так, чтобы всё осталось при нас. Поэтому одевай свой маску, строй из себя кого хочешь, но наш секрет должен умереть с тобой. Ни Юнги должен поверить в нашу комедию, ни Хосок, а я должен поверить в твою постановку! Я — твой главный зритель!.. — Ты думаешь, они справятся с этим? Юнги же там вообще в состоянии трупа. Он даже сам себе помочь не в силах, не говоря уже про Хосока. — спросил Тэхён у Намджуна. Они ночевали сегодня в квартире старшего. После смерти Чонгука, чувствуя груз вины, они просто не могли оставаться наедине со своими мыслями. Их душило осознанием того, что они так долго скрывали от них правду. — Я даже не представляю, как они там. Как Хосок? Как Юнги? Намджун лежал на кровати и пытался заснуть, но донсент убивал все шансы. И переживания за этих двоих, вместе с вечно заразной бессонницей Юнги делали своё дело. — Я верю в них. Хосок поможет ему не раскисать. Младший повернул голову в сторону дверного проёма, пытаясь в темноте найти очертание лица старшего. — А кто поможет Хосоку? Ему сейчас не лучше. Может, всё-таки не надо было их оставлять одних? Джун сел на край кровати, заглядывая в соседнюю комнату, и проговорил очень строгим голосом, который внушал Тэхёну доверие. — Тэ, ложись спать. Они не будут рисковать друг другом. Тэхён поднялся с дивана и пришёл в комнату Джуна. — Я не могу. Вообще ни в одном глазу. — Какая жизненная ситуация, но смотри, если мы не уснём хотя бы часа на два, то завтра мы просто загнёмся. Поэтому, неси жопу на диван и спи. — А как мы завтра Хосоку в глаза смотреть будем? Он же нас не простит. Намджун глубоко вдохнул и закрыл глаза ладонью. — Не знаю, Тэ, не знаю… День за днём, неделя за неделей, но ничего так и не поменялось. Всё также. Дни проходят в мыслях о нём, в самокопаниях, которые раз за разом сводят с ума, в несбыточных мечтах, которые просто добивают последние надежды на happy end для них всех. Самое ужасное, это когда мысли разрывают душу, а молчание копит куски боли, убивая, как выстрел в голову. Юнги не помогает ничего. Даже музыка, в которой он находил спасение и лекарство, вылечивающее на пару секунд. Он знал, что как только музыка попадает в сердце, сразу перестаёшь чувствовать боль. Но почему же сейчас она не помогает? Неужели боль может быть настолько сильной, что даже музыка не может помочь? Неужели всё настолько плохо? Да. Все шрамы на сердце, которые были, которые успели, хоть чуть-чуть затянутся, вскрылись, начиная кровоточить с новой силой. Последние остатки чувств и эмоций просто исчезли. Хотя, их и так почти не было. Ведь человек, лишившийся половинки, всю жизнь будет страдать от боли… Хосок страдал не меньше. Ещё никогда в своей жизни он не испытывал такого чувства вины. Он своими руками убил его. Убил родного брата. Последнего родного и самого любимого человека. Ведь ближе чем он, у Хосока нет и уже никогда не будет. Не только чувство вины, но и собственные мысли ночью, хоронили его заживо. Совесть и память напоминали Хо о каждой их ссоре, о каждом грубом слове и прикосновении к Чонгуку, о каждом крике и каждой слезе с его стороны. Он был смыслом жизни у Хосока. А теперь что? Как жить, когда остался один? Можно как-то вернуть время назад? Если бы так было можно, то Хосок первым делом бы отправился в то прошлое, где его Чонгуки жив, и сделал бы всё, лишь бы он не пропал тогда, четыре года назад. Он бы просто не выпустил его из своих рук… Это боль души. Больше никогда не будет так больно, как сейчас. Больнее просто не может быть, и Хосок это знает. Некоторые вещи, если их потеряешь, то больше не сможешь вернуть назад… Все четверо выучили это правило жизни наизусть и уже никогда не забудут… Юнги, Тэхён и Намджун стояли на балконе и встречали рассвет, выкуривая последние сигареты. За последнее время они окончательно перепутали день с ночью. Хосок спит на диване в кухне, а рэп-лайн с шести вечера до девяти утра хуи пинают. Давно они вот так не стояли на балконе у Юнги и не разговаривали о каких-то мелочах. Неважно о чём заводилась речь: о работе, о состоянии Хосока, о надвигающихся праздниках, они просто разговаривали. Уже хорошо. Речь о нём, о Чонгуке, старались не заводить, чтобы не добивать остатки нервной системы, которая за месяц просто изничтожилась. Вдруг Юнги тушит бычок и переводит удивлённый взгляд на двух донсентов. — Сегодня двадцать третье? Получается уже завтра? — Что? — в унисон спросили Тэ и Джун. Они даже примерно не понимали, чего хочет от них хён. — Завтра двадцать четвёртое или мне кажется? — Да. Завтра суббота, двадцать четвёртое июля. — проговорил Намджун. Только закончив произносить эту фразу, Джу и Тоха поняли, к чему клонил старший. — Нет. Юнги, останься дома. Тут… — Нет. Я уеду. А вам обоим по спецзаданию. — А у нас, в принципе, по-другому и не бывает. — тихо сказал Тэхён, подмечая про себя ели заметную улыбку на лицах каждого из них. — Первое, Тоха, следить за Хоби, а второе, Намджун, свяжись с Ким Сокджином. Двое младших удивлённо посмотрели на Юна. Им показалось или сейчас Юнги реально попросил Намджуна связаться с Джином? С Ким Сокджином? С братом того самого Пак Чимина? Он вообще с ума сошёл? — Чего? — на всякий случай переспросил Джун. — Поговори с братом Чимина, с Сокджином. — Нет… не могу, и не хочу, и не буду! — Послушай меня, — он взял его за щёки и прислонил к своему лбу. — Джуни, Ч… — имя Чонгука чуть не сорвалось с его губ. Он дал себе строгое табу на это имя, как и четыре года назад. Парень закрыл глаза и отвесил себе мысленную пощёчину. — его, после смерти, перевезли в Америку и похоронили в Нью-Йорке. Только Сокджин и Чимин знают, где точно. Мне Хосок уже весь мозг проел с просьбой помочь ему найти могилу его брата. — Джун отрицательно мотает головой, показывая, что идея максимально глупая, и она ему совсем не нравится. Тэхён прислонился спиной к балконной двери. — Хосока можно понять. Он, как старший брат хочет знать, где он похоронен. — Я знаю про ваши отношения, — встрял Юнги, снова обращаясь к Намджуну. — и что между вами сейчас, но пожалуйста, ради нас всех, поговори с ним. Если они любили его, то сейчас им не легче чем нам, а значит, у нас есть шанс. — Вы понимаете, о чём просите? Этим людям похуй на то, как больно мне, по хуй, как больно Хосоку, и уж тем более похуй на то, как больно тебе и Тэхёну. — шепчет, ели сдерживая дрожания тела и голоса. Юнги и Тэ — два гада. Намджун хотел узнать, и он принимал попытки, но каждый раз, когда он собирался связаться с Джином, внутри, словно что-то разворачивало от этой идеи. Он понимал, если Юнги попросит, Намджун сделает, просто потому что не сможет противостоять. — Понимаю. Но попробовать нужно. Звучит молчание со стороны Джуна, и это очень напрягает, даже чересчур. — Хорошо. Но ждите отказ. На такое они не соглашаются. — Посмотрим…