/flashback/
Он медленно открыл глаза, но не увидел ничего, кроме размытой картинки. Разобрать очертания каких-то предметов просто невозможно. Лишь через некоторое время его глаза смогли привыкнуть к свету в помещении. Чувствовал себя он просто ужасно, ведь он не мог даже вздохнуть без боли. Глубоко дышать — не реально. Пошевелиться невозможно, что-то мешает, да и, вдобавок, всему телу очень больно. Тело отказывается выполнять какие-то команды. Особенно ноги. Он не чувствовал их вообще. Их словно отрубили от тела. Он бы хотел встать, осмотреться по нормальному, но не может. Где он? Что вообще с ним? Последнее, что он помнит — профиль Хосока, который сидит за рулём и смотрит на дорогу злыми глазами, дальше лишь тьма. Тогда новый вопрос: где Хоби? Что с ним? Почему сейчас так много вопросов, а ответа ни одного? — Наконец-то, — раздался рядом знакомый голос, и почему-то, от него стало страшно. Он не мог даже прикинуть, кто говорит, потому что все воспоминания были где-то не здесь. Единственное, что он помнил точно, что он Чон Чонгук, его брат — Чон Хосок и его любовь — Мин Юнги. — Чон Чонгук пришёл в сознание. Здорово же ты нас всех напугал. — этот человек вошёл в поле его зрения. Чимин. Чонгук хотел что-то сказать, но как результат его голос прозвучал как хрип, а звук преобразовать в слова не получилось. — Так, Чонгук, давай договоримся? Без слов и движений, а то сейчас лишнее слово, и смело можно вести тебя в морг. Нам этого не нужно. — Чимин нагнулся к его лицу, и заглянул в глаза. Сейчас, когда Чимин снова так близко, а он даже пошевелиться не может, сразу сердце начинает биться быстрее. Особенно, когда он смотрит на него таким оценивающим взглядом. Рядом что-то начало пикать, но Чимин не отводит взгляда, и смотрит прямо в глаза, напротив. — Ну, выглядишь ты намного лучше, чем год назад. — «Так. Стоп. Что? Какой на хрен год?» Он одними губами прошептал вопрос «что произошло», и Чимин понял. Он прикрыл глаза и тяжело выдохнул. — Помнишь день, когда ты попросился у нас с Джином, поехать со старшим братом на кладбище? — он говорил очень размеренно и мягко, без холода и надменности, как будто видит в Чонгуке равного себе. Младший попытался привычно кивнуть, но ему по-прежнему что-то мешало. — Так вот, в тот вечер вы оба попали в серьёзную аварию. Чтобы ты не волновался, скажу сразу, с Хосоком всё нормально. Он уже давно выписался из больницы, жив и полностью здоров. Ты же пострадал намного серьёзней, чем он. Никто уже не верил в то, что ты придёшь в себя. — «Эм… можно, немного не скромный, вопрос? Какого чёрта я до сих пор жив??? За что? За какие грехи???» — Так, короче, отдыхай. Слишком много информации, на твой мозг сейчас вредно. Лучше тебе поспать. — Чимин подошёл к тумбочке и взял один из шприцов. Он запустил туда снотворное, избавил от пузырьков воздуха, и ввёл внутривенно. Пару минут Чонгук не понимал, что с ним происходит, пока на него не обрушилась сильная сонливость. Он в своей жизни, никогда так сильно не хотел спать, и поэтому он поддался своему желанию и, закрыв глаза, провалился в сон./end flashback/
— Это первое, что я помню. — проговорил Чонгука, сидя на одном из камней, которые укрывали собой ветки вековых деревьев. Над его головой своей привычной чередой плыло небо, цвета которого он не видел уже много лет, ведь всё это время он мог смотреть на него только из окна и на не долгих прогулках, но всё это не то. Цвет неба в Корее совсем обличается от того, что в Америке. Вообще, за время своего пребывания в Нью-Йорке он понял колоссальное различие между этими двумя странами, между этими двумя городами. Здесь намного больше света и воздуха. Сюда хочется возвращаться. Здесь хочется быть и жить. Нью-Йорк совершенно обратная сторона мира. В нём почти всегда небо покрыто серыми печальными тучами. Воздух там отравлен выхлопными газами и дымом различных предприятий. Хотя может это его личное усмотренье, ведь Нью-Йорк стал его тюрьмой. Ведь в этом городе он «похоронен». Старший отвернул голову. — То есть, тебя увезли отсюда, и всё это время ты был в Нью-Йорке? — Да. Юнги поднялся с одного из камней, на котором сидел, и прошёл чуть вперёд, под открытое небо, с которого падали холодные капли дождя. — Тогда, как ты смог заново встать на ноги? — развернулся к нему полу боком. — Мне сказали, что чудом будет, если ты вообще выжить сможешь. И это будет не самым плохим вариантом развития событий, с учётом того, как ты будешь мучиться, если выживешь. — Чимин был готов на всё, лишь бы я смог хотя бы самостоятельно до холодильника ходить. Самые сложные операции, лекарства, и многое другое дали о себе знать. Видимо, он не хотел всю оставшуюся жизнь меня по дому на руках таскать. — сказал с грустью, но с фальшивой улыбкой…/flashback/
— У него очень значительная травма. Двойной перелом в двух отделах позвоночника. Многочисленные трещины. — говорил врач, читая описание рентгеновских снимков. — Я это и без ваших заключений знаю. — Чимин вскочил с кресла, которое стояло рядом со столом врача и начал ходить из стороны в сторону. — Мне от вас интересно только одно: сможет ли он встать, и что для этого нужно? Меня устроят любые варианты, лишь бы он смог встать. — Вы понимаете, что такое травма спинного мозга? Если за полгода прогрессов не было, то их уже, скорее всего, не будет. Чимин со злостью посмотрел на врача и вышел из кабинета. Он схватил в руки телефон и усиленно стал искать какой-то номер, быстрым шагом направляясь в ту комнату, где был Чонгук. Рядом с дверью в палату Чонгука стояла охрана, как будто они охраняли сына президента. Это даже пугало. Чимин влетел вовнутрь и начал разговаривать по телефону на каком-то чужом языке и Чонгук, который лежал на постели и смотрел на «мужа», ничего не понимал. — Danke. — последнее слово сказанное Чимином. Чонгук на конец-то понял, что за язык это был. Немецкий. Старший сел рядом с кроватью и заглянул Чону в глаза. — Я поговорил с немецкими врачами. Мы тебя перевезём. — взял его за руку, проводя пальцами по коже. — Нужно же все варианты попробовать. — Вы уже пробовали. — тихо сказал Чонгук, устремляя взгляд в потолок, тяжело выдыхая. — Эй, — натянуто улыбнулся и притронулся к его щеке. — что за настрой? — Зачем все эти попытки поднять меня на ноги? Я — инвалид. –проговорил с печальной ухмылкой и нервным смешком. — Инвалид на всю оставшуюся жизнь. Я уже не встану. — Ты встанешь. Понял меня? Прекращай этот свой пессимистический настрой. — строго сказал, убирая ладонь от щеки младшего. — А если нет? Сколько вы ещё будете со мной возится? Месяц? Год… — Столько сколько нужно. — его голос начинал дрожать. Вот и началось то, чего он боялся больше всего. Чонгук перестал верить. Он опускает руки. — Плюнете на работу, и будете всю жизнь, меня на руках таскать? — слова давались Чону очень тяжело. Глаза наполнялись солёной жидкостью, потому что нервы были на пределе. — Чимин, а если я никогда не встану… — Ты встанешь. — вставил фразу, перебивая младшего. — Вы готовы жить с инвалидом? Чимин поднялся со стула и подошёл к окну, опираясь на подоконник руками. — Чонгук. Ты встанешь. Я сделаю всё, чтобы ты мог по дому передвигаться. И мне всё равно, чего это будет стоить. Ты знаешь, я привык добиваться своего. — повернул голову к нему. — Даже врачи говорят: самое главное — настрой, а шансы на восстановление есть всегда. — Они всем так говорят. Но только первые полгода. — перевёл взгляд с потолка на Чимина. — Думаете, я не знаю, почему мы каждый раз едем с одного места на другое? Если за полгода прогресса не было, его уже не будет. — У тебя всё будет. — отошёл от окна и заново подошёл к нему. — У нас всё будет хорошо. — наклонился к нему и чмокнул в лоб…/end flashback/
От этого рассказа в груди снова начала болеть старая рана. Чонгук сидит перед ним и говорит о том, какой хороший у него муж. Нахваливает его, словно принижает Юнги. Вминает в землю. Смешивает с грязью. Омерзительно. Противно. – После очередной операции в Германии Чимин поставил мне ультиматум. Если я смогу встать на ноги и ходить, то он отпустит меня в Сеул. – вновь печально ухмыльнулся, опуская голову. – И я старался изо всех сил. Пришлось заново учился стоять, ходить. Самые элементарные вещи пришлось заново учиться делать. – повернул голову на Юнги. – Но как видишь, результат есть. – И насколько ты здесь? Ухмылка на лице Чонгука тут же исчезла. Он отвернул голову в сторону и тихо проговорил. – Юнги, я не вернусь назад. – очередной нож в спину. – Не смогу. — Зачем ты тогда приехал? Ты думаешь, Хосоку станет легче, если он будут знать, что ты жив, но снова уедешь, и он тебя больше не увидит? — Просто забудьте, что я вообще был. Так всем будет легче. — Они семь лет пытались. Семь лет. — проговорил громче, чем до этого. — И ты думаешь у них получилось? — Юнги помотал головой и очень наигранно усмехнулся, чувствуя, как к горлу подкатывает злость. Все те слова, которые он уже давно мечтал сказать ему, все те вопросы, которые хотел задать ему в лицо, все те проклятья, которые хотел кричать ему в спину. Всё это резко вспыхнуло внутри него. — Ты хоть на секунду задумался сколько боли ты причинил Хосоку? Своему родному брату, который больше жизни тебя любил. — он осёкся и посмотрел на него Чонгука. Нужно переучивать себя говорить о Чонгуке, как о покойнике. — И он до сих пор любит. Ты знаешь, как сильно он винит себя в твоей смерти? — после этого вопроса в глазах Юнги отразилась лишь ярость, но видно это было только по глазам. Внешне он был более-менее спокоен. Эта фраза Чонгука просто вывела его из себя. Он вспоминает все мучения, все страдания каждого из них, он всё больше и больше вскипает, ведь Чонгук не должен так говорить. — Не знаешь и знать тебе не нужно. — сложил руки на груди, закидывая голову назад, чтобы хоть чуть-чуть остыть и спрятать свой гнев. — За эти семь лет я понял только одно: человека проще убить, чем выкинуть из памяти. Чонгук посмотрел на него ошеломлённым взглядом. Эти несколько слов в одно мгновение уничтожили его и воскресили. Похоронили и раскопали. Юнги помнит. Юнги всё помнит. По фигу на то, что эти воспоминания лишь обременяют его и мешают жить. Это не важно. Главное, тот факт, что Юнги ничего не забыл. Он всё помнит. — Тогда убей меня. — через оскал проговорил Чонгук, даже не успевая заметить, как такого рода слова слетели с его губ. Он не смог этого контролировать. Также он не смог уловить тот момент, когда Юнги оказался к нему слишком близко, не успел понять, когда крепкая рука Юна сжала его шею. — Убил бы… — Убей. — посмотрел в его глаза. — Давай. Задуши меня. — проговорил, хватаясь за его плечо. И именно в этом прикосновении он теряется. Именно в этом прикосновении он так долго нуждался и жаждал. Дождался. По лицу Юнги стекает дождевая вода, которая слишком идеально ложится на эту кожу. Белые волосы стали похоже на маленькие сосульки, с которых капали дождинки. Чонгук, прикоснулся к его щеке, заглядывая в глаза. Он не стал долго изводить напряжённым ожиданием дальнейших действий, а просто прильнул к его губам, обнимая руками за шею, прижимая к себе так сильно, так по-хозяйски, как собственник… как раньше. Его любимая привычка. Юнги На какое-то время теряется. Теряется просто потому что ещё пару секунд назад придушить его хотел, а теперь стоит и целуется с ним. И он отвечает, потому что хочет этого до безумия. Он чувствует тепло его тела, его запах… Ностальгия. Его с головой накрывают воспоминания о том, счастливом времени, о том периоде жизни, о котором хотел забыть, но раз за разом прокручивал их в своей голове, чтобы помнить, вдолбить в голову, как татуировки на тело. Чтобы всегда помнить то, как Чонгук целует его так же, как и сейчас, как он обнимает его, так же, как и сейчас. Чтобы каждый раз, когда мысли ломают изнутри, добивать и вылечивать себя одними воспоминаниями. Чонгук, как этот обрыв — его благословение и проклятье. Его смысл жить и повод умереть. Семь лет он пытался выкинуть его из своей памяти, возненавидеть, но он до сих пор не смог даже разлюбить. Мало того, он снова начал влюбляться в него. Казалось бы, куда сильнее? Оказывается, есть куда. Только рядом с ним жизнь начинала иметь смысл, только ради него Чонгуку всегда хотелось жить, ради него просыпаться, ради него улыбаться, дышать только им. Только здесь, в Сеуле, рядом с Юнги он был счастлив, так же, как счастлив сейчас. Как бы больно не было снова ворошить прошлое, как бы больно не было потом, снова возвращаться к Чимину, играть для него послушную игрушку, а по ночам тихо умирать в собственных слезах от грусти, боли и беспомощности. Ему всё ровно. Сейчас он чувствует себя самым счастливым, таким, каким был семь лет назад. Юнги хочется всё вернуть назад. Чонгуку хочется всё вернуть назад. Им обоим хочется всё вернуть назад. Совершенно неожиданно для себя, в голову Юнги прилетает очень жестокая мысль. — «Юнги, он замужем.» — именно эта мысль ставит его расплывшиеся к чертям сознание на место. Его глаза распахиваются настолько широко насколько это возможно. И что его больше всего поражает в этой ситуации, так это совершенно спокойное лицо Чонгука. Его ресницы, которые чуть подрагивают, брови, которые иногда сводятся к переносице. Губы…руки… всё это. Зачем оно? Зачем? Юнги сжимает кулаки, слыша, как захрустели собственные пальцы и через силу, через всё своё нежелание, он отталкивает его, устремляя в его сторону слишком злой, слишком яростный, слишком испепеляющий взгляд. — Что ты творишь? — спросил криком. — У тебя муж есть! А Чонгук молчит. Не может произнести не слова потому что самому до безумия стыдно. Он даже посмотреть на него не может, ведь знает, что ему нельзя к нему прикасаться, только вот его несдержанность дала свои плоды. Его губы горят, словно их подожгли. Также полыхают его щёки, которые за пару мгновений стали красными. — Интересный ты товарищ, Чон Чонгук. — проговорил, уставляя руки в боки, толкнув язык за щёку, издавая разочарованный смешок. — Сначала я тебе поверил, потом Чимин. — наигранно посмеялся. — Всех решил измучить? — подошёл к нему чуть ближе, глядя с пренебрежением во взгляде. — Выбираешь себе тех, кто побогаче. Ведь всё ради денег, да? — и сразу после этой фразы ему прилетает сильная пощёчина, от которой Юн теряет равновесие и чуть ли не летит на сырую землю. Он прикасается ладонью к своей щеке, чувствуя жар от этого удара. Повернув голову в сторону Чонгука, Юнги прочитал в его глазах ярость и злость. Его лицо исказилось в оскале. — Ты меня сейчас шлюхой назвал?! — спросил на повышенном тоне. Его глаза расширились от злости, которая прямо-таки рвётся наружу. — За языком следи! Юнги теряется в собственных ощущениях. Он чертовски зол. Зол на Чонгука. Он в ярости. В ярости от того, что он посмел ударить его. Ему стыдно. Стыдно от тех слов, которые он произнёс в его сторону. — Прости. — прошептал старший. Но в его словах, не было ни капли сожаления и раскаяния. Просто формальное слово, чтобы избавится от повисшего напряжения. Чонгук закинул голову назад и тяжело выдохнув, проговорил сквозь зубы, чувствуя, как внутри него вновь всё разрушается. — Не пытайся понять меня. И прощать не надо. — он посмотрел на старшего, смягчая взгляд. — Давай не будем ссориться. — сделал пару шагов к нему, но ближе подойти не решился. — Нам же с тобой этого не нужно. Да. Им не нужно ссориться. Они уже поссорились. Не нужно распалять друг друга ещё сильнее. Они уже и так уже слишком много не нужного сказали друг другу. Слишком много ненужного сделали. Юнги поднял на него глаза, но встреча этих двух взглядов губительно как для одного, так и для второго. Взгляды лезвием ножа скользят по телу. Они уничтожают. Они убивают друг друга сами того не замечая и не понимая. Они рубят, кромсают, крошат, изводят, поджигают, взрывают, топят друг друга и всё это совершают одним только взглядом. Чонгук Юнги перерезает горло. А Юнги Чонгуку вскрывает живот. Они оба наносят друг другу увечья и страдают от этого. Но эта игра в «гляделки» не может длиться вечно. И проигрывает её именно Юнги. Но своей следующей фразой он сразу отыгрывается на нервах Чонгука. Он отводит глаза в сторону и неожиданно спросил: — Ты любишь его? — глаза Чонгука в это самое мгновение открылись на столько широко, на сколько это было возможно. Он не думал, даже предположить не мог, что Юнги его когда-нибудь об этом спросит. — Чимина. — сердце сжалось, пропуская несколько ударов, а широко раскрытые глаза уже не сдерживали слёз. — «И кто тут из нас жестокий?! Конечно же, ты. Хён, ты же знаешь, что я люблю тебя, а не его, но мне придётся врать, чтобы ты отпустил меня». — он был готов озвучить то, что Юнги меньше всего хочет слышать, но язык отказывался шевелиться, а голосовые связки создавать звук. Даже кивнуть не смог. Тело парализовало лишь только потому, что Юнги сейчас смотрит ему прямо в глаза и очень пытливо ждёт ответа. Но и его терпение не бесконечно. Чонгук молчит. И его молчание губительно для Юнги. Он смотрит на него и поверить не может в то, что Чонгук действительно любит его. Чимина. Он не может в это поверить. А может просто не хочет. — «Нет, Чонгук. Этого быть не может. Ты действительно… действительно его любишь? Как?» — он смотрит в его глаза и просит, умолят произнести: «Нет». Ведь если это произойдёт, то всё будет по-другому. Но Чонгук всё также упёрто молчит. От молчания Чонгука, Юнги больнее, чем от собственного вопроса. Он любит другого. А Юнги любит его. До безумия. И Юнги приходится осознать это. Приходится принять этот факт. Приходится смериться с ним. Он опустил голову пытаясь скрыть то отчаяние в глазах, которое принесло ему это молчание. Пытается хоть как-то держаться. Ведь он только и жил ради того, чтобы узнать правду. Ради того, чтобы понять, как так получилось. А что теперь? Теперь выясняется, что Чонгук и вправду просто разлюбил. — Я понял. — еле слышно. — Именно поэтому я ушёл по-тихому, если бы решился сказать тебе это в лицо… то ты бы не отпустил меня, а я… — Отпустил бы. — всё также тихо. — Я тебя… — он зажмурил глаза и отвернул голову в сторону. Слова ещё ни разу в жизни не давались ему так тяжело. — любил и хотел, чтобы ты был счастлив. Если рядом с ним тебе хорошо, то я отпустил бы. — слова еле произносятся. В горле огромный ком. — «Блять, Юнги, ты сам-то веришь в то, что говоришь? Почему «любил», если ты до сих пор любишь? Почему «хотел», если ты до сих пор этого хочешь? Все те четыре года ты молился, чтобы он вернулся, и был уверен, что не отпустишь его потом, а сейчас, когда он стоит перед тобой, ты вот так его отшиваешь. Молодец, Юнги. Ты просто сказочный идиот!» От слов Юнги, Чонгуку больнее, чем от собственной лжи. Он уже не любит. А Чонгук — до безумия. — Любил? — тихо спросил Чонгук, поднимая на него взгляд. –Теперь это уже не так? Юнги посмотрел на младшего. В его взгляде Чонгук смог прочитать только одну фразу: «Да как у тебя, сволочь, язык повернулся спросить у меня такое?» Это же очевидно. Юнги ненавидит его. — Да. Я тебя уже не люблю. — как бы слова не давались Юнги тяжело, какой бы болью в сердце не отзывались эти фразы, как бы прозрачна не была его ложь, он не остановиться. Именно сейчас. Именно в это мгновение, Юнги настолько сильно его возненавидел, на столько сильно захотел уничтожить его своими словами, что остановить его уже не получится. Он сделает ему так же больно, как сделал Чонгук. — Я ненавижу тебя. — язык онемел, потому что то, что он должен был сказать следующим, просто уничтожит и его и Чонгука. — Ты — самая главная ошибка моей жизни. Ты –моё проклятье. — он стиснул зубы. — Ненавижу. Эти слова уничтожили Чонгука основательно. Уничтожили без надежды на восстановление или воскрешение. Его лёгкие отказываются принимать кислород, а сердце отказывается стучать. Внутри всё вспыхивает, и Чонгуку кажется, что Юнги облил его бензином и поджёг. — «Так и должно быть, Чонгук.» — начал мысленно успокаивать себя. — «Ты же этого и добивался. К этому стремился. Почему же теперь тебе так больно? Ведь Юнги должен ненавидеть тебя, должен кидать тебе проклятья. Тогда почему? Ты же этого хотел, тогда почему сейчас страдаешь?» — он периодически задаёт себе подобного рода вопросы. На протяжении всех семи лет. Но ответа на них найти не может до сих пор. Он прячет глаза за длинными сырыми волосами, чтобы хоть как-то укрыться, спрятаться в них. Скрыть свои глаза. Скрыться совсем. — Я не могу рассказать тебе всего. Я буду говорить только то, что нужно знать. — А всего мне знать не нужно? — спросил, поднимая на него взгляд. — Лично тебе — нет. — от его тона стало не приятно. Словно льдом по оголённой коже, его ранит этот голос и этот тон. Очень сильно ранит. Эта боль отзывается гарпунами в сердце, которые ноют с непреодолимой силой. — Боюсь, после раскрытия правды, моя психика пойдёт вешаться. — прошептал старший, направляясь к лесу. — Пошли в машину. Там поговорим. Чонгук ничего не ответил, а пошёл за ним. Между ними молчание, которое было, как затишье перед бурей. Они оба чувствовали — что-то должно произойти. Чонгук внимательно следит за старшим и видит — ему не комфортно. Это видно по тому, как часто он поправляет свою чёлку, потому как поворачивает голову, делая вид, что смотрит по сторонам, а на самом деле смотрит на него. Но вдруг он резко повернулся к нему, сталкиваясь с его взглядом. — Ты так и не ответил на вопрос. Ты надолго здесь? — Максимум на пять дней. — И всё? Больше ты не вернёшься? Чонгук прекрасно понимает, что после того, как он уедет, то сюда вернуться уже не сможет. Что даже мечтать об этом Чонгуку запретно. А ещё он знает, что связь ни с кем из Сеула он поддерживать не будет. — Не спрашивай меня об этом. — обошёл его и прошёл вперёд. — Я просто думаю, Хосока сразу убить, чтоб не мучился, — Чонгук резко остановился и широко раскрыл глаза. — или оставить его ждать следующего приезда? — Я ничего не знаю. Вообще без понятия, что может стукнуть в голову этому п… — он замолчал, осознавая, сейчас он мог спалиться. — Чимину. Как бы сильно Чонгук не хотел рассказать ему о том, что сейчас происходит на самом деле. Как бы он не хотел встать перед старшим на колени и извиняться до тех пор, пока он не скажет, что простил его. И как бы сильно он не просил разрешения вернуться назад, Юнги не простит, а Чонгук не сможет сказать. — Мне вообще не интересны все ваши разборки. Чимин же не держит тебя там на привязи. — «Ох, Юнги, знал бы ты на какой крепкой привязи он меня держит. Знал бы ты, сколько он меня уже душит этой самой привязью.» — ответить ему не может. Он стоит и молчит и даже посмотреть на него не может. — Ты же понимаешь, что нам нужны ответы? — Я их не дам. Меньше знаешь, хён, крепче спишь. Намджун, наверное, говорил тебе не лезть в их дела. Даю такой же совет. Его слова резали. А почему? Хуй знает. Юнги уже ничего не понимает. Почему Чонгук только своими словами бьёт так сильно, что даже предательский выстрел в спину кажется безобидным, игривым и лёгким шлепком. Почему одним только взглядом Чонгук режет его настолько глубоко, что зажить эти раны не смогут никогда? — Лучше бы ты не приезжал. — сказал тихо. — делаешь только хуже. Себе в первую очередь. — с каждой своей фразой он чувствует то, как внутри вновь разгорается пожар злости. Чувствует, насколько сильно ногти впиваются в кожу ладоней. Чувствует, как испепеляет Чонгука своим взглядом. — Лучше бы я не встретил тебя сейчас, и тогда тоже. — это больно. Осознавать, что встреча с самым любимым, с самым лучшим была всего лишь ошибкой. Сказать это просто ужасно, но пытаться признать — ещё ужаснее. — Возможно, сейчас было бы легче нам обоим. Зачем нужно было вот так поступать? Если бы ты не появился, у меня бы сейчас была бы совершенно другая жизнь. Зачем ты влюбил меня в себя? Чонгук держится. Он хочет разревется и выстрелить себе в голову. Это уже его предел. Теперь он понимает, что это намного хуже того, что делает с людьми Чимин. Он ломает личности, заставляет их задохнуться во всех разорванных нитях — это ничто, по сравнению, с моральной расчленёнкой, которую устраивает Юнги прямо сейчас. Лучше бы его сломал Чимин, чем добил Юнги. — Прекрати, пожалуйста. Хватит… — Я не могу понять. Вроде всё было хорошо, а в тот день ты просто исчез. Тогда на хера мы тратили друг на друга эти три года? — Прекрати… — сказал громче. Он чувствовал, что сейчас не выдержит. С каждым его словом, взглядом, сердце рвётся на куски, как и тогда, в последнюю их ссору. Эта боль уже не пройдёт. — И почему ты сказал Хосоку не говорить мне о том, что ты замужем? Думаешь, мне бы было легче? Целых, сука, полгода… — Хватит!!! — крикнул Чон, разворачиваясь к нему лицом. — И после этих слов, ты говоришь, что я жестокий? Ты сейчас просто стоишь и рвёшь мою душу! — Чем? Правдой?! — «И ведь не возразишь! Чёрт!» — он уже не может противостоять. Не может защищаться, от этих слов, которые так спокойно произносит Юнги. Ему ведь это ничего не стоит. Ему ведь всё равно. А вот Чонгуку нет. Его изнутри выжигает каждое слово. Выжигает дыры, прожигает каждую частичку его тела. Его мозг просто отказывается воспринимать это, ведь Чонгук к такому не готовился. Он был морально готов к тому, что всё это вместо Юнги ему скажет Хосок, но он даже представить не мог, что всё это ему будет произносить тот, кого он уже три года пытается разлюбить. — Я просто хочу понять, нахуя всё это надо было? Чонгук в очередной раз жмурит свои чайные глаза, как можно тише выдыхая. — Юнги, я. не заставляй меня говорить всю правду. Не нужно тебе этого знать. Просто перестань заниматься этой моральной расчленёнкой. Хватит бить меня своими словами. — Словами и действиями, из нас двоих, бьёшь только ты. — опустил голову вниз. — Ещё и врёшь, как дышишь. — Я хоть раз тебе врал? — Постоянно. — холодно и строго отвечает тот. — Начиная с того момента, как в первые сказал, что любишь. — Я и в правду любил… — Зачем так убедительно врёшь? — Не вру я, хён. — Тогда скажи: почему ты тогда ушёл? Чонгук долго молчал, потому что не знал, что сказать, а Юнги очень долго ждал. — Я могу рассказать только Намджуну. Он единственный человек, который сможет меня понять. — Юнги выбило из колеи. С начало недоумение, потом злость. Внутри всё начало бурлить от ели сдерживаемого гнева. — Лишь он сможет мне помочь. Лишь ему я расскажу правду. — Я же говорил. Ты лжёшь. — Юнги пошёл вперёд, но Чонгук схватил его за руку и, пытаясь заглянуть ему в глаза. Но каждый раз, смотря на него, взгляд самостоятельно, стыдливо отводился в сторону. Рука дрожала, но с каждой секундой сжимала его сильнее. — Между нами поменялось только то, что теперь ты любишь Хосока и принадлежим мы другим людям. — прижался лбом к его плечу. — Не хочешь верить, не верь. Я всегда говорил тебе только правду, а сейчас я скрываю её. — он смог заглянуть ему в глаза. — Что мне сделать, чтобы ты мне поверил? — Я больше не поверю тебе. — очень холодно сказал. — «Идиот! Ты же потом будешь жалеть, о том, что вот так поступил. Юнги, ты же знаешь себя, так почему сейчас говоришь такое?» — Хён, я же знаю, что это не так. — говорил Чонгук дрожащим голосом. Он надеялся, что старший поверит ему, но не был в этом уверен. Блефует. В ответ — молчание. И это ожидаемо. Он и не скажет ничего. Внутри Юнги сейчас идёт война между желаниями и здравым смыслом. Желание командуют телом, и берёт под контроль половину мозга и приказывает развернуться, нормально поговорить с ним, и простить всё. Но, где-то очень далеко, в подсознании, отзывается здравый смысл, который говорит: «Не смей, Юнги! Он же сейчас снова заставит тебя поверить, а потом исчезнет так же, как и шесть лет назад! Хватит! Даже не думай! Ну на хуй! Ты уже один раз связался с семейством Чон. Достаточно! Не нужно второго раза!» Это грань его безумия. Его любимое занятие. Самоуничтожение. За последние три года именно — это занятие стало неотъемлемой частью жизни Юнги. Множество вопросов рассекает мозг роем пчёл, и мозг закипает от постоянных вопросов на одну и ту же тему. — Отпусти. — сторона разума выигрывает. — Нет. Боль — это то, что, по мнению Юнги, заслуживает Чонгук. Раздирающая, заставляющая кричать, раздирать кожу на руках, биться головой об стену, выть, как можно сильнее, скрести ногтями по плитке полов, вырывать волосы на голове, разбивать костяшки на руках в кровь, убивать своё сознание по ночам, топиться в слезах. — Не повторяй прошлых ошибок. Хватит держать, отпусти. — Ты же знаешь, что я не собираюсь этого делать. Юн уже не выдержал и, резко развернувшись, оттолкнул младшего от себя. Чонгук, потеряв равновесие, отпустил руку Юнги, и упал на землю, слыша, как под весом тела ломаются маленькие ветки, которые нападали на тропинку. Ему не было больно физически. От этого толчка резко стало душевно больно. Хотя, так и должно было быть. Юнги должен злиться на него, должен бить, должен кричать и должен причинять боль, но Чонгук не ждал этого сейчас. Он поднялся и, ничего не сказав, сильно ударил. Он не заметил, куда ударил, потому что всегда закрывает глаза перед ударом, но чувствовал, что удар был по лицу. Вообще, он не целился, не искал место, он даже не думал, что ударит, думал, что Юнги избежит этого. Юнги прекрасно видел, что Чонгук собирается бить, но в этот момент его просто парализовало. Он не смог сдвинуться ни на шаг. Именно поэтому сейчас валяется на земле. Его накрыло злостью, и поэтому он поднялся, и наносит ответный удар. В отличие от Чонгука, он смотрит, куда бьёт, и бьёт он только целенаправленно. Ему очень хотелось также ударить по щеке, поэтому он, не рассчитывая силу удара, бьёт. Чонгук летит на землю, но не падает. Ему удаётся удержаться на коленях. Он приложил ладонь к месту удара, чувствуя не сильное жжение, которое немного, но отрезвляет от злости. Но этого недостаточно. Чонгук снова встаёт, поворачивается к нему лицом, заглядывая в глаза. — Я смотрю, тебе очень нравится бить меня. Прям любимое занятие. — Тоже могу сказать тебе. — Да пошёл ты. — сказал, замахиваясь на очередной удар. Ему было похеру сейчас, в какие события это выльется потом, похеру, что сейчас, возможно, они разрывают последние нити. Он зол. Этим всё сказано. Они сверлили друг друга яростными взглядами. Пространство между ними было наэлектризовано так, что хватило бы одного неверно сказанного слова, чтобы они поубивали друг друга. Удар приходится в нос, и Чон это чувствует. Слышит, что Юнги не падает, но слышит, как болезненно он шипит. Но стояло ему открыть глаза, как сразу он почувствовал, как кулак Юнги прилетает ему по носу. Равновесие он удержать не смог, ещё и с тем условием, что удар был исподтишка. Из его рта вырвался болезненный стон, потому что падение пришлось на спину. Боль пронзила всё тело, как стрела, и заставила свернуться в маленький клубочек, сжимая кулаки до хруста костей, и стиснуть зубы. Это поведение сразу отрезвило Юнги от злости, и заставило сознание встать на место, но тело будто вошло в ступор. Он хотел подойти, помочь ему подняться, но тело не слушало команды. Его словно в дерево гвоздями вбило. Чонгук медленно поднялся с земли, рукавом вытирая кровь из-под носа, и кидая в сторону старшего холодный взгляд. Он замахнулся и, с огромной силой, ударил его. Юнги отлетел, но удержался на ладонях и коленях. Резко закружилась голова, и появилось жжение около губы. Парень сплюнул кровь и поднялся, заглядывая в глаза Чонгуку. Он думал, что снова будет в бешенстве, но внутри даже стало как-то легче. Юнги хотел ещё. Ему хотелось снова ударить его, но рука уже не поднималась. Чонгук заслуживал боли, но он не хотел быть тем, кто её причинит. Ему хватило трёх ударов, чтобы понять, он не может больше издеваться над ним. — Ну, и что ты стоишь? Бей дальше! — криком сказал Чонгук. — Давай! Не стой, как столб! Бей!!! — он подошёл к нему вплотную. — Что же ты медлишь? Давай! Со всей силы! Как можно больнее! Чтобы я вообще больше не встал! Бей, что есть силы! Юнги резко прижал его к себе, обнимая очень крепко. — Прости. — шёпотом. — Прости, прости, прости, прости, прости. — ели разборчиво и очень быстро. — Я просто хотел жить нормально, но… — он очень резко замолчал, а Юнги и не хотел слушать продолжение. Ему хватило. — Молчи. Просто стой, и молчи. — запустил руку в его волосы, перебирая их… Намджун наконец-то приехал к себе домой. Он две ночи подряд ночевал в квартире Юнги, но сегодня решил ехать домой, потому что Юн уехал на обрыв, и раньше, чем завтра он точно не появится. Не хотел Намджун отпускать его на этот обрыв. Он был готов с ним туда поехать, но только не отпускать одного. Предчувствие у него сегодня какое-то дурное, переживает он за хёна, но похоже, что Юнги вообще всё равно на его волнение. Не успел он разуться, как на его телефон поступает звонок с неизвестного номера. Вообще, Намджун не любит левые номера, но отвечать должен. Мало ли, что важное. — Алло? — Намджун-хён, привет. — этот голос, он узнает везде. Эта хрипотца, эти нотки. Этот голос вообще самый запоминающийся, и единственный, который отложился в голове и в памяти настолько сильно, что даже спустя столько лет, он смог вспомнить его обладателя по такой, казалось бы, банальной и короткой фразе. Но как? Разве такое может быть? Обладатель этого голоса мёртв. Но почему он тогда его слышит? Может у него, как и у Юнги начала развиваться параноидальная шизофрения? Или у него звуковые галлюцинации? — Чонгук? — его голос выдавал удивление. Точнее, ахуй, потому что не одно цензурное слово не сможет описать то, что он сейчас испытывает. У него дрожат руки. Дрожат, потому что он боится того, что ошибается. Боится, что сейчас на другом конце раздастся совершенно другой голос, а это окажется его воображением. Игрой воспалённого воображения. — Да. Это я. Слушай, мы можем встретиться? Его накрыла ещё одна волна шока. К нему добавилась ещё и растерянность. Оно и понятно. Просто представьте, вы три года живёте с мыслью о том, что дорогой для вас человек мёртв, за это время успели смириться с потерей, а потом, он звонит вам, разговаривает с вами и просит о встрече. Что бы вы чувствовали? Правильно. Такую же растерянность, оцепенение и шок. — Чонгук, ты жив? Как? — При встрече расскажу всё. Просто скажи мне, куда приехать? — К-ко мне домой. — Хорошо. Я минут через пятнадцать буду. Только, хён, не говори никому о том, что я звонил. — Х-хорошо. Когда парень сбросил звонок, у Намджуна начал отказывать мозг. Что это сейчас было? Сон? Он сильно ущипнул себя за руку, но он по-прежнему стоит в коридоре с телефоном в руках. Неужели реальность? Нет. Не может быть такого! Скорее всего, это вымысел его фантазии. А что, если нет, и он действительно жив? Что делать тогда? Ведь Намджун сейчас не сдержится и сразу начнёт расспрашивать его обо всём. О событиях семилетней давности в первую очередь. У Намджуна в голове не укладывается, что такое могло произойти, что кто-то там, наверху, услышал их бесконечные молитвы и вернул его обратно. Парень не мог просто так сидеть дома и ждать, поэтому, когда он смог отойти от ступора, бегом побежал на улицу. В тот момент на улице после дождя дул не сильный ветер, рассасывающий эти тяжёлые, свинцовые тучи, накрывавшие Сеул с самого утра. В некоторых местах начали проявляться солнечные лучи, которые тонкими струйками освещали сырой асфальт. Эстетика любимой погоды Намджуна. Нервы начали зашкаливать, когда во двор заехала машина Юнги. Он ведь любит приезжать без приглашения. А что, если они встретятся? Что будет, если сейчас следом за ним приедет Чонгук? Что будет если он узнает, что Чонгук жив? Это будет пиздец. Вся спокойная жизнь пойдёт через жопу. Ничего уже не будет так, как было до этого момента, делящего всё на «до» и «после». Машина остановилась около подъезда, но из неё долгое время никто не выходил. Намджун уже хотел подойти к окну Юнги, но вдруг дверь открылась. Этого Намджун не ожидал, от слова вообще никак. — Чонгук? — младший повернулся к нему лицом. Он вообще не изменился. Всё такой же ребёнок, каким был тогда. Намджун изменился. И очень даже. Сильно похудел, весь какой-то чересчур бледный. Сам на себя не похож. А ещё и волосы в чёрный цвет выкрасил, что делали его, на контрасте со светлой кожей, ещё бледнее. Юнги потянул на себя дверь, из которой вышел Чонгук, резко закрыл её и быстро поехал прочь, очевидно, в сторону дома. Между двумя парнями повисло молчание. Весь мир в этот момент резко рухнул, и они оба застряли в невесомости. — Привет, хён. — тихо сказал младший, медленно приближаясь к нему. — Живой…– проговорил также тихо, притягивая его к себе и обнимая, точно так же, как ребёнка. Намджун никогда не думал, что вся его ненависть к этому человеку сможет пройти настолько быстро. Он думал, что если вдруг так случится, что они ещё когда-нибудь встретятся, то Намджун уничтожит его. Заживо закатает в асфальт. Или сожжёт его, полив бензином. Но никогда не думал, что вот так, с объятьями набросится на человека, которого долгое время считал врагом народа. Не думал, что сможет так просто простить того, кого проклинал и ненавидел. Не думал, что сможет простить Чонгука. — Да. Живой. Не знаю, к счастью или к сожалению. — проговорил дрожащим голосом утыкаясь носом в плечо старшего. Если бы он услышал эту фразу, когда Чонгук был с Юнги, то побил бы его, но зная, что он муж Пак Чимина, он еле заметно улыбнулся, тяжело выдыхая, пытаясь сдержать слёзы радости. — К счастью. Для нас всех… Юнги приехал домой, и, припарковавшись, закинул голову назад, тяжело выдыхая. Почему-то ему казалось, что от встречи с Чонгуком ему стало и легче, и тяжелее одновременно. Легче от того, что он узнал, что его любимый человек жив, но тяжелее, от того, что ещё раз влюбился в него. Он уже смирился с тем, что будет один всю оставшуюся жизнь, но, когда ты знаешь, что в мире есть тот, кого ты любишь больше жизни, но не можешь быть с ним — это как минимум жестоко. Очень. Он взял в руку пачку сигарет, лежащую в бардачке. Ему хотелось сейчас курить. Хоть он и пытался бросить, и курил только по необходимости, но сейчас он просто хочет, иначе от ломки будет страдать не тело, а душа. Домой подниматься не хотелось. Чего там делать? Он всё равно там один. Он приходил домой только ради того, чтобы нормально поесть, помыться и нормально выспаться. Всё остальное время он проводил на работе, у Хосока, у Тэхёна, у Намджуна, в машине. Где угодно, но только не дома. На хер домой, если там его ждёт только боль и тишина? — «Такими темпами, я никогда курить не брошу». — единственное, что промелькнуло в его голове, когда он поджёг сигарету и преподнёс к своим губам, но вдруг в его голове всплыл поцелуй Чонгука, который остался жаром на его губах. Он всегда появляется в его голове очень вовремя. Вечная боль и вечное исцеление. — «Ну, вот ты и попался Юнги. Любишь ты его, до сих пор. Не отрицай. Перестань врать себе. Лгать бесполезно. Нельзя построить дальнейшую жизнь на лжи. Никто не сможет. И ты тоже. Особенно, на лжи самому себе»…