/flashback/
— Юнги нас убьёт. — прошептал Тэ, уже в тысячный раз рассматривая отделку крыши автомобиля, делая вид, что ему это очень сильно интересно. — Но мы же не так уж и сильно опаздываем. — ответил Намджун, внимательно смотря на дорогу, пытаясь внести хоть какую-то нотку оптимизма в их разговор. — Ага. Всего лишь на двадцать минут. — сказал, смотря на свои наручные часы. — Совсем чуть-чуть. — добавил саркастическим тоном. Пробки на сеульских дорогах в начале дня просто гигантские и мёртвые. И хрен ты проедешь туда-куда тебе надо. Тут везде всем надо на работу, на учёбу или по каким-либо другим важным делам. И никого не волнует, что ты являешься трейней одного из лучших агентств Южной Кореи и что за опоздание тебе придёт хана, потому что в вашей группе, есть такой прекрасный человек, как Мин Юнги, который сразу приходит в ярость, когда кто-то опаздывает на тренировки. Оно и понятно, ведь если кто-то опаздывает, то по шапке получает он, как самый старший из реперов. Но зато, потом у него есть прекрасная причина орать на всех подряд. В кармане звонит телефон, и у Намджуна сразу исчезает желание вынимать его и отвечать на звонок, потому что он прекрасно знает, кто ему звонит. — Ставим ставки. Миллиард процентов на то, что это Юнги-хён. — внимательно наблюдая за реакцией старшего. Парень повернулся в его сторону, медленно залезая рукой в свой корман, в котором вибрирует телефон. — Я бы на твоём месте молился, чтобы это был не он и не директор. — его голос стал звучать более строже и устрашающе. — Иначе, нам с тобой хана. — он поднял телефон и заглянул в экран. — Блин! — и кто бы, кроме Тэхёна видел ту степень отчаяния, которая отразилась на его лице. — Твою мать. — прошептал, зажмуривая глаза и прикусывая губу. — Это ты во всём виноват. — строго посмотрел на донсента. — Ты накаркал и призвал этого пианиного дьявола. — он отвернулся, пару секунд смотря на экран. Он понимал, что нужно ответить, понимал, что, если не ответит будет только хуже, но желания отвечать не было от слова вообще. Но всё же переступив через себя, перекрестившись и помолившись всем известным богам, он ответил. — Да, Юнги-хён? Какое-то время на той стороне не было ни звука. Только спустя пару секунд на другом конце раздался голос, который поначалу звучал подозрительно спокойно. — Ким Намджун, родной мой, ты не забыл, что нам сегодня на работу? — Нет, хён. Не забыл. — очень неуверенно ответил донсент. — Так какого хрена вас с Тэхёном всё ещё нет? — его голос за эту короткую фразу настолько сильно поднялся в громкости, что Намджуну пришлось убирать телефон, чтобы не дай бог не оглохнуть. — Мы сейчас будем. Тут пробка… — Бегом. — очень строго. — Если вас не будет здесь через полчаса, я вас обоих сдам на фарш. — сбросил. Рядом сидящий Тэхён посмотрел на старшего. — Хён сильно зол? — Я бы не сказал, что сильно. Думаю, он будет немного разочарован, но кричать он на нас не будет, а просто начнёт гонять нас по всем песням. — говорил немного неуверенным голосом. — Правда? — в голосе проскользнула надежда. — Нет. Думаю, нам с тобой крышка. Младший приложил пальцы к переносице, зажмуривая глаза. — Твою мать. Пробка была просто нескончаемой и бесконечной. Именно поэтому, за полчаса они не успели добраться до студии. Им даже часа ели хватило. Юнги за этот час ни разу не звонил, что было очень странным. Наверное, когда они приедут в студию, их ждёт полный пиздец. Они как можно быстрее бежали вверх по лестнице, потому что сейчас каждая секунда на счету. Лишняя секунда может прибавить им время жизни. Но, буквально в паре шагов от роковой двери в студию, они услышали два голоса, которые сначала громко о чём-то разговаривали, а потом точно также громко засмеялись. Первый голос они могли узнать из миллиона — это Юнги, а вот второй они ни разу в жизни не слышали. — С кем это он там? — шепотом спросил младший, останавливаясь на пару секунд, чтобы прислушаться к голосам. — Без понятия. Следом за словами из студии полилась музыка клавиш старого пианино, которое стояло там и удивлённый возглас: — Вау. Юнги-хён, как ты это делаешь? — Может у нас новичок? — предположил Тэ. — Не дай бог. — старший открыл дверь и увидел своего хёна и какого-то абсолютно левого парня, который сидит за пианино и пытается издать нормальную мелодию. — Да как? Это невозможно! Просто нереально! — проговорил, когда понял, что у него ничего не получается. — Ты немного неправильно делаешь. — подошёл к нему ближе, размещая пальцы на клавиатуре, пробежавшись по паре клавиш. — С клавишами нужно работать немного нежнее, а не долбить по ним, как робот по кнопкам ноутбука. — говорил очень нежным голосом, таким которого ни Тэхён, ни Намджун не разу не слышали. — Разумеется, нормального, мелодичного звука у тебя не получится. — заглянул ему в глаза. — И ещё такой момент, почему ты нажимаешь вместо «до», «си»? Парень почесал затылок. — Ну… так получилось. — проговорил смущённо. Юнги посмеялся, взъерошивая волосы на его голове. — Попробуй ещё раз. — Доброе утро. — прервал их звучный голос Тэхёна. Старший повернул голову в сторону Намджуна и Тэ. — Наконец-то. — его голос мгновенно сменился на более строгий и злой. Будто в нём и не было всей той ласки и нежности. — Я думал, что состарюсь тут, пока вас жду. Тэхён сделал пару шагов вперёд. — Не состарился бы. Я смотрю, ты тут без нас не особо скучал. — язвительно сказал Тэ. Намджун тоже прошёл вперёд, оставляя сумку, с которой вошёл, у стены. — Я вижу, ты, как всегда, в хорошем настроении, хён. — Намджун пренебрежительно посмотрел на незнакомого парня, который осматривал их двоих. Заметив этот взгляд, парня, будто в пол вжало. — Я в чудесном настроении. Был. — пробурчал старший, медленно осматривая двоих младших. — Ключевое слово — был. — проговорил Тэ, проходя вперёд чтобы скинуть вещи. — А это кто? Новенький что ли? Юнги посмотрел на них потом, а потом на парня за пианино. — Нет. Это Чон Чонгук. — перевёл взгляд на Гука. — Чонгук, познакомься, это два Кима. Ким Намджун. — указал на старшего. — И Ким Тэхён. — указал на младшего. Намджун удивлённо посмотрел на этих двоих. — Да ладно? Тот самый Чон Чонгук? — ошарашенно уставился на Чонгука. Самый старший на это лишь кивнул, улыбаясь и наблюдая за действием донсентов. Намджун подошёл к Чонгуку и взял его за руку, пожимая её. — Удачи тебе, и терпения как можно больше с этим невыносимым человеком. Трое младших не смогли сдержать смешок, а вот улыбка Юнги, после этой фразы, слетела мгновенно. — Охренел? — возмутился старший, с обидой и недоумением посмотрел на Джуна. Чонгук поднялся со стула, на котором сидел и немного поклонился. — Спасибо, хённим, но мне оно не понадобится. — он чуть шире улыбнулся, немного краснея. — Вместо терпения у меня хорошая сила убеждения. Намджун улыбнулся ему в ответ. — Я наслышан об этом. Упорства тебе не занимать. — отпустил его руку. — Но главная проблема Юнги, это сначала говорить, а потом думать. — одним глазком взглянул на Юнги, который похоже начинает закипать от злости. — Поэтому терпение на него нужно не малое. Чонгук повернулся и посмотрел на Юнги. — В следующий раз я приму это к сведению. — он подмигнул ему, от чего Юнги стало как-то не по себе. Но, вместо того, чтобы что-то говорить, он просто скрестил руки на груди, обиженно отворачиваясь от донсентов. — Обосрали с ног до головы. — пробубнил. Тэхён подошёл к Чонгуку ближе и заглянул ему в глаза. — Чонгук-щи, вы давно знакомы? Младший задумался не на долго. — Где-то около трёх лет. — немного смущённо ответил Чон. Тэхён посмотрел на самого старшего. — И ты только сейчас нас знакомишь? Ты второй год треплешь нам нервы со своими отношениями, и только сейчас приводишь его? — Не истери, Тоха. И не возникай. Ты не просил. Это Намджун мне всю плешь проел. — холодно ответил Юнги. — Чонгук, можно ему ввалить? — строго спросил Тэхён. По его лицу было видно, стоит ему только сказать слово «да», то парень реально подойдёт и двинет ему. Младший посмотрел на стоящих перед ними хёнов и улыбнулся, глядя на Юнги. — Не надо. Я сам дома ему ввалю. — Ну-ну. Кто кому дома ввалит? — со смехом спросил Юнги у Чонгука. — Рискни здоровьем. Намджун и Тэхён смотрели на них двоих и удивлялись, умиляясь одновременно. Только этот ребёнок мог отвечать, и спокойно перерекаться с ним и не получать за это ничего. Эти словесные перепалки были очень милые. Просто взглянув, как они ведут себя вместе, можно сразу сказать — они очень близки. Смотрят друг на друга с улыбкой и взглядом полным любви. Этот ребёнок меняет Юнги. Причём конкретно. — Чонгук, — прервал этих двоих Намджун. — приходи к нам на репетиции чаще. — Да. Хён рядом с тобой добрее становится. Младший посмотрел на Юнги. — Ну, если сам Юнги-хён не против. — Против. — строго ответил Юнги, глядя на двух рэперов. — Мы с тобой расслабимся. — А по-другому загнёмся…/end flashback/
От этого воспоминания на сердце появилась ещё одна рана. Причём не только у Тэхёна. Намджун хоть и не показывает это, но он скучает, хоть и отрицает, но он тоже страдает от его смерти, страдает от того, что страдают все вокруг него. Вдруг, совершенно неожиданно Тэхён осознаёт одну вещь: — Слушай, хён, а мы ведь не ездили в студию. — сказал Тэхён, разворачиваясь лицом к старшему. Старший медленно повернул голову в его сторону, удивлённо смотря в глаза. — Точно. — затушил сигарету в пепельнице. — Он ведь может там быть. Тэхён, как можно тише, открыл дверь с балкона. — Оставайся с Хосоком. Я проверю. — проговорил шёпотом. Он, как можно тише прокрался мимо спящего Хосока, в надежде, что не разбудит его своей неловкостью. А то у Тэхёна, как всегда, если нужно куда-то прокрасться, то, он обязательно что-нибудь уронит, споткнётся на ровном месте или за свою ногу. Но в этот раз всё прошло более-менее спокойно. Он вышел из комнаты Юнги, и начал быстро одеваться, но его остановил Намджун. — Подожди, Тэхён. — схватил его за, руку, когда младший уже собирался покинуть пределы квартиры. — Не нужно ехать туда. Тэ непонимающе посмотрел на него. — Это ещё почему? — Даже если он там, вытащить его оттуда ты не сможешь. Ты же знаешь, какой он упрямый. — заглянул ему в глаза. — Да и если он там, то нам не за что переживать. Еду он себе купит. Вода — есть. Где спать — есть. Посидит там ещё денёк, а завтра или уж на крайняк послезавтра вернётся. — А если он не там? — неожиданно спросил. — Что нам делать если его там нет? — в ответ на эти два вопроса Намджун молчал. — Вот поэтому нужно туда поехать, чтобы убедиться, там он или нет. Намджун опустил его руку. — Ладно, езжай. Тэхён быстро вылетел из подъезда и побежал к своей машине, которая была припаркована почти у выезда. Он как можно быстрее поехал в сторону музыкальной студии, надеясь, что их догадки верны, и Юнги сейчас действительно там. Дорога с пробками сводила с ума. Все возвращаются по домам и сейчас на главных улицах одни пробки. До поворота ещё очень долго и Тэхён не выдерживает. Рядом с ним был поворот на второстепенную дорогу, между жилых районов. Он выкрутил руль и поехал именно там. Их ожидания оправдались. Когда он подъехал к высотному зданию увидел, что на шестом этаже, в их студии, и в единственных окнах во всём здании, горит свет. Так быстро он ещё никогда не бегал по этим лестницам, даже когда они с Чонгуком бегали здесь наперегонки. Его гнали вверх переживания, и жажда дать Юнги пиздюлей, за то, что заставляет переживать всех. За дверью слышалась мягкая музыка клавиш, и какой-то непонятный напев слов. Только каких именно — не разберёшь. — Юнги!!! — позвал Тэхён, как только открыл дверь в студию. Но старший, ни на секунду, не оторвался от клавиш. Он прикасался к ним, и извлекал мелодичные, незнакомые для него звуки. Эта музыка не похожа не на одну из тех, которые они написали. Всё слишком минорно. Очень грустно. Не похоже на него. У Юнги другой стиль написания музыки. Новая? Скорей всего. Его тихий, низкий, мурчащий и дрожащий в некоторых местах, голос украшал эту мелодию. Словно он создан именно для этой музыки. Когда парень нажал на последнюю клавишу, когда сыграл последний аккорд, когда в воздухе растворилась последняя нота, он тяжело выдохнул и повернул голову в сторону стоящего в дверях донсента. — Это новая песня. Как тебе? Тэхён смотрел на него и понимал только одно. Он окончательно сломался. В глазах грусть, круги под глазами, а сами глаза красные, опухшие и заплаканные, на губах, ели заметная, фальшивая улыбка, мертвенно бледный цвет лица и… белые волосы, что предавало ещё больше бледности. — Очень грустная. — проговорил тихо, делая пару шагов вперёд. — Соответствует ситуации. — развернулся к пианино. — Зачем приехал? Тэхён удивлённо посмотрел на него. Неужели, он ничего не понимает? Неужели, он не осознаёт, то переживание, которые они испытывали всё это время? — Юнги-хён, до тебя не доходит тот факт, что мы за тебя переживали? Хосок там с ума сходит, мы с Намджуном беспокоимся. — сделал ещё пару шагов вперёд. — Ты уехал хрен знает куда, ни сказав ни слова… — Ну, ты же знаешь, если я пропадаю, то я тут. — Откуда мы могли знать? В прошлый раз, тебя здесь не было, хотя я приезжал, проверял. — замолчал на пару секунд, пытаясь поймать на себе взгляд старшего. — Тем более хрен знает, куда тебя понесёт. Сегодня ведь… — Я в курсе, какой сегодня день. — сказал громко и достаточно строго, перебивая очередную нотацию младшего. — Не напоминай мне. — прикрыл глаза, опуская голову с тяжёлым выдохом. — Это единственное место, где я могу немного отвлечься. Мне тут дышать легче. — сжал ладони в кулаки. — Я бы не смог в этот день сидеть рядом с Хосоком или с кем-то из вас. Поэтому я и уехал, не сказав ни слова. — Но мне-то можно было сказать? — Я телефон где-то потерял. Мне что, с руки тебе позвонить? — Да хоть с тапки. Старший ели заметно ухмыльнулся и, посмотрев на него пару секунд, отвернулся, устремляя взгляд на клавиши. — Всё. Иди. Завтра приеду. Сейчас, я хочу побыть один. Тэхён аккуратно разулся и подошёл к нему, обнимая со спины. — Ты же знаешь, я никуда не уйду. Не смогу я тебя оставить одного в таком состоянии. — посмотрел на его руки, которые собирались зажать новый аккорд. Под ногтями кровь, костяшки разбиты, а сами руки дрожат. Из этого Тэхёну стало понятно только одно: он снова вымещал свой гнев и свою боль на музыкальном инструменте. Юнги, как можно тише выдохнул, прикасаясь ладонями к кольцу рук на своей шее. — Тэхён, уходи. Пожалуйста. — Поехали домой, хён. Хватит сидеть тут… — Я раньше думал, что музыка спасает, что музыка лечит от боли, что с музыкой можно остыть, побороть свои чувства, перекипеть, перебороть, переболеть, пережить эту сильную, больную тягу. Я думал, что если вернусь к работе, то мне станет легче, и что в итоге? Я уже вторые сутки сижу за этим грёбаным пианино, а мне всё хуже. — Тебе не станет легче, пока ты его не отпустишь. — Я не смогу отпустить, потому что вокруг есть, и люди и предметы… и чувства, которые будут напоминать о нём. За примером далеко ходить не надо. Пианино, ты, Намджун и Хосок. Моя любовь к нему, которая, сука, не гаснет, нихуя. — поставил локоть на клавиши, которые сразу издали несколько звуков, и прикрыл свои глаза ладонью. — Я только о нём и думаю. Без остановки, без передышки. Он как вошёл в мою голову в две тысячи двенадцатом, так и не выходит оттуда. Тэхён на эти слова лишь обнял его сильнее. Хотелось забрать всю его боль на себя, и дать ему вздохнуть нормально. Сделать так, чтобы ему стало хоть чуть-чуть легче… Годы идут, числа сменяют друг друга, но ничего, к сожалению, не меняется. Именно так, описывались последние, почти, три года. Сегодня — понедельник. Двадцать второе апреля. Две тысячи двадцать четвёртый год. Да. Прошло почти три года со смерти Чонгука, почти три года с того момента, когда Юнги и Хосок потеряли смысл жизни, три года с того момента, как Хосок поженился на отчаянии и чувстве вины. И ни один из них не мог даже предположить, что потеря будет настолько невыносимой, настолько болезненной и тяжёлой. Эти двое живут прошлым. Живут прошлым, потому что у них нет будущего. Боль уже не такая. Не такая жгучая, не такая поглощающая, ведь она уже сожгла их до основания. Разрушила то, что, казалось бы, уже давно разрушено. Именно этого и стояло ожидать. Смерть Чонгука слишком сильно ударила, слишком резко задушила, слишком сильно затопила огонь жизни. И ладно бы только у Юнги и Хосока, так и у всех остальных тоже. Именно это событие перевернуло их жизни с ног на голову. Именно поэтому им четверым приходилось учиться жить по-новому. Можно сказать, с чистого листа. Хотя, может быть так даже лучше, ведь сейчас лишь только боль напоминает о том, что он вообще когда-то был в их жизнях. Напоминает о том, что он вообще когда-то существовал. Нужно пытаться забывать. Пытаться жить дальше. Ведь не одна трагедия не может длиться вечно. Ведь нельзя всю жизнь страдать из-за одного человека. Хотя, кто сказал, что нельзя? Всё случилось именно так, как Юнги и предполагал. Они до сих пор не могут оправиться. Боль не утихает. Легче не стало. Ни капли. После первых восьми месяцев страданий все ребята погрузились в работу. Хосок начал работать официантом в кафе через дорогу, чтобы меньше проводить времени в своей квартире, и в квартире Юнги. Он практически живёт на работе, потому что, хоть и прошло изрядно времени, а мысли о брате не дают ему покоя. Он всё также винит себя в том, что не смог уберечь его. Злится и ненавидит себя. Но парни рады хотя бы тому, что, не смотря на эту боль, Хоби не сдался, хотя он был на грани. «NoDream’s» погрузилась в написание музыки, текстов, вереницу камбэков и новых альбомов, тренировок и различных шоу, концертов и туров. Хотя от этого легче не стало. Юнги всегда думал, что музыка лечит, что с музыкой можно хоть как-то абстрагироваться и хоть на пару часов забыться, но, уже седьмой год подряд, теория даёт сбой. Студия, друзья, различные новые знакомства и сотрудничества, но не становится легче. И это единственное, от чего по-настоящему больно. От того, что, не смотря на все усилия и жалкие попытки забыть и выкинуть из головы, время карает, тем, что делает лишь больнее. Оно издевается над ними, ломает не щадя. Единственное, от чего было по-настоящему больно, так это от того, что время не лечит… …наоборот, только калечит. И так всегда. Когда ты надеешься на время, на то, что оно хоть как-то поможет, хоть как-то спасёт, то оно словно худший враг, лишь давит на больное, заставляя корчится в настолько сильных муках, которые невозможно описать словами. Оно бьёт, рвёт, крошит, сжигает, душит. Убивает. Да, медленно, но верно. Почти год назад было ровно два года с его смерти. Они вчетвером полетели в Америку, чтобы, снова побывать там…/flashback/
В Нью-Йорке начинается новый день. Точнее для кого-то новый, а для кого-то продолжается старый. Новый день начинается для тех, у кого Нью-Йорк — это родина или для тех, кто приехал сюда больше, чем на сутки. А старый день продолжается для тех, кто всю жизнь прожил в Южной Корее, а Нью-Йорк всем своим сердцем ненавидит, для тех, кто прилетел сюда буквально на несколько часов, для тех, кто даже не собирается перестраиваться на местное время, для тех, у кого разница во времени четырнадцать часов. Вымотанные длинной и очень долгой дорогой, четверо парней прибыли в Нью-Йорк. Прибыли они достаточно рано, почти в восемь утра, и любой бы на их месте, сейчас послал бы на хрен все дела и ринулся бы в первый попавшийся отель, чтобы хоть немного поспать или уж на крайняк отдохнуть. Тот, кто знает, что не сможет отдохнуть по прилёте, тот спал в самолёте, набираясь сил, чтобы сразу из аэропорта поехать по своим важным делам, не теряя времени на сон и отдых. Но Юнги, Хосок, Намджун и Тэхён не смогли сомкнут глаз. Тэхён, Хосок и Намджун сидели вместе. Двое младший отчаянно пытались отвлечь Хосока от негативных мыслей, только вот успеха не было. Юнги же сидел сзади них. Один. В собственных мыслях. С наушниками в ушах. Единственное, что он делал весь перелёт — это смотрел в иллюминатор, наблюдая за небом, за тем, как лениво плывут облака, наблюдал, за тем как день сменяется на ночь и наоборот. Они мало того, что в самолёте они не смогли и глаза сомкнуть за время перелёта, так ещё и здесь расслабиться себе не позволили. Как только они вышли из аэропорта, так сразу взяли машину в прокат и помчали в сторону нью-йоркского кладбища. На рассвете оно выглядит не так печально и не так серо, как в полдень или вечером. На кладбище нет людей, на парковке нет ни одной машины. По крайней мере, нет ни одной, кроме их. Они очень долго не могли зайти на территорию кладбища. Ноги не шли туда. Причём у всех так. Хосок вообще стоял как можно дальше от ворот, но он знал, что нужно собирать силы и выдержку в кулак, знал, что нужно перебороть себя. — Как он? — достаточно тихо спросил Юн, поджигая сигарету. Пока это первая. Пока. Потом полетит одна за одной, и они все это знают. — Никак. — Намджун подошёл к нему ближе. — Он весь полёт находился в какой-то прострации. — попытался заглянуть в его глаза. — Так же, как и ты. — он достал из кармана сигареты, протягивая одну Тэхёну, а вторую оставляя себе. — Я вот что думаю. — начал говорить Тэхён устремляя взгляд на Хосока. — Если всё будет совсем плохо, то нужно будет увести его отсюда раньше. Долго он здесь выстоять не сможет. — Ага. Теперь ему об этом скажи. — проговорил Джун, переводя взгляд на Тэ. — Он не… — Тэхён прав. Я займусь этим. — спокойно сказал Юнги, разворачиваясь к ним лицом. — Меня он послушает. — Думаешь это хорошая идея? — Намджун поджёг свою сигарету. — Предлагаешь оставить его там до тех пор, пока он с ума не сойдёт, а поверь мне, у него на это есть все шансы. Двое младший печально посмотрели на него. Да, они знают, что у Юнги и у Хосока шансы сойти с ума с каждым разом лишь выше. А у Хосока в особенности. Ведь время их ни капли не лечит, оно наоборот только лишь калечит. После этого не совсем приятного разговора, парни всё же смогли переступить через себя и двинуться в тот самый ад. Три минуты ходьбы… Один взгляд… Пара секунд осознания… И вот со стороны Хосока звучит первый протяжный и очень болезненный стон. Он замирает на месте как вкопанный. Ноги отказываются идти дальше. Слёзы капают с мгновенно покрасневших глаз, ноги подгибаются, руки начинают дрожать. Парням не нужно смотреть на него, чтобы понимать, что происходит с Хосоком. Каждый раз, когда он хоть краем глаза замечает могилу своего брата, у него начинается истерика. Его рвёт на куски только от одного осознания, что его брат лежит под землёй. И их самих тоже разносит в щепки от этого осознания. Когда ему всё же удаётся подойти к его могиле, он садится на колени перед холодным камнем, прикасаясь ладонями к ледяным бортикам могилы, в то время, как его губы, будто самовольно, самозабвенно шепчут, говорят и кричат две единственные фразы: — Я убил его… Это я убил его… Прости… Прости меня, Чонгук. Он неустанно шепчет его имя, как молитву, которой сможет себя спасти. — Чонгук. Чонгук. Чонгук. Чонгук. Чонгук…… Хосок готов землю на его могиле рыть. Настолько ему больно. Он не переставая просит у него прощения, словно ждёт, что Чонгук положит руку ему на плечо и с улыбкой скажет, что простил. Но он не хуже других знает, что такого не будет. В момент осознания этого факта Хосоку хочется упасть на землю, и реветь, до тех пор, пока слёзы не кончатся, пока легче не станет, пока боль не уйдёт. Юнги даже смотреть не может на торчащий из земли мрамор, на котором начертано его имя. Не говоря, уже о том, чтобы что-то говорить. У него просто не поворачивается язык произнести какое-либо слово. Даже имя его прочитать вслух не может, не говоря уже о том, чтобы воспроизвести его из памяти. Для него разом перестаёт существовать всё. Он забывает все звуки, забывает все буквы, забывает своё имя и имена тех, кто сейчас рядом с ним. Только он. Чон Чонгук. Больше нет никого, кроме него. Даже сам Юнги вероятнее всего отсутствует. Есть только он. Чонгук. Чонгук. Чонгук. Чонгук. Чонгук……. Он молча стоит пару минут, смотрит умирающими глазами, которые словно стеклянные, а потом также молча уходит добивать нервы сигаретами и мыслями. И это очень напрягает. Его молчание подобно крику. Его маска хорошо скрывает разбитую душу, а его боль не утихает, ведь с каждым днём он всё меньше становится от него зависим, а чем меньше он зависим, тем сильнее он задыхается. Лучше бы Юнги не молчал. Лучше бы кричал. Кричал, ломал вокруг себя всё, делал бы что угодно, но только бы не молчал. Ведь молчание намного опаснее крика. Молчание может мгновенно оглушить человека, в то время, когда крику нужно на это время. Тэхён старается не показывать весь свой букет боли и грусти, которое принесло ему чужое страдание, но это было невозможным. Он смотрит на Хосока, который сидит на коленях перед могилой брата, раз за разом произнося какие-то не понятные слова. В этот момент он похож на сумасшедшего. На того самого парня, который свихнулся от чувства вины и тяжести утраты. Он похож на припадочного, больного эпилепсией, который сидит сейчас и задыхается. Он смотрит на Юнги, который вот-вот рассыплется, оставаясь горсткой пепла на земле. У него дрожит всё тело. Кажется, что он стоит и дрожит от холода, только вот это не так. Он пытается держать свою истерику внутри себя, пытается не уронить не одной слезы, чтобы через некоторое время прийти и помочь Хосоку подняться и уйти из этого места. Он пытается держать себя в руках, чтобы не давать раскисать другим. Он смотрит на могилу и вспоминает Чонгука. Вспоминает его глаза, вспоминает его улыбку и его смех. Вспоминает самые нелепые и смешные ситуации, которые произошли с ними. Чонгук. Чонгук. Чонгук. Чонгук. Чонгук……… Намджун пытается успокоить всех, но как? Он даже себя держать не может. Он прекрасно понимает, что любые слова, любые призывы к спокойствию сейчас будут весьма неуместны. Как можно заставить человека успокоиться, если в могиле лежит его брат? Как можно заставить человека успокоиться, если в могиле лежит его жизнь, его любовь? Как можно заставить человека успокоиться, если в могиле лежит друг? Если, там лежит Чонгук? Никак. И только этот факт уже перечёркивает любые попытки успокоения и спокойствия. — Тэхён. Нужно держаться. Ты помнишь? — проговорил настолько тихо, чтобы никто, кроме Тэхёна об этом не услышал. Его голос дрожит. Оно и понятно. У него просто не хватает сил совладать с собой. — Да. — шёпотом. Он вытер лицо ладонью. — Говорят, мёртвых слезами заливать нельзя. — Им можно. Смотреть на их страдания просто невозможно. И Тэхёну не хватает сил. Он опускается на колени рядом с Хосоком, прижимая его к себе, пытаясь своими объятиями снять и перекинуть на себя его груз вины и тяжесть той боли, которую он несёт в себе годами. Но разве это как-то поможет? Нет. Ведь, к сожалению, боль не вещь. Её нельзя положить в карман, и нельзя выкинуть по дороге. Нельзя. Никто не сможет. И Тэхён тоже не в силах. Намджун в последний раз взглянул на могилу, в последний раз взглянул на Тэхёна и Хосока, которые сидели в обнимку, и развернувшись пошёл к Юнги. Он по-прежнему курит, только вот это уже не первая сигарета, а как минимум третья. Он курит очень быстро, почти не убирая сигарету от губ. Он будто дышит тем никотином, который получает из сигарет. Но параллельно с дыханием, он сгорает вместе с ней, оседая пеплом на зелёной траве. — Ты как? — единственное, что Джун смог выдавить из себя, когда подошёл к нему. Юнги ничего не ответил. Не смог. Вместо этого он просто кивнул, давая понять, что с ним, вроде бы всё в порядке. Ну раздирает всё внутри, ну больно, и что с того? Это уже нормально. Для Юнги такое состояние стало абсолютно нормальным. Вечные мысли, вечные воспоминания, вечный траур. Ведь куда не посмотрит, он везде видит, что рядом нет его. Он хочет сказать хотя бы одно слово. Попытаться как-то успокоить, ведь так убиваться из-за чужой смерти нельзя. Но его язык будто онемел, а голос просто исчез. Хотя слов, скорее всего, не нужно… В отчаянии слова не нужны…/end flashback/
Вообще, за это время они очень сильно сблизились. Стараются держаться вместе, потому что знают, разделись они сейчас, нервы сдадут у всех сразу. Не зря говорят, что общее горе сближает даже злейших врагов. И именно это горе сблизило их ещё сильнее. Хоть они и никогда не были друг другу врагами, но это горе помогло осознать, насколько они друг другу необходимы. Юнги давно не был на обрыве. Ну как давно? Для него время будто остановилось. Оно ускользает из его рук, не оставляя о себе никаких воспоминаний, кроме песен, которые выходит от его имени и от группы в целом. За это время ему казалось, что он совсем забыл про него, но память недавно снова подкинула ему воспоминания о нём. Ему приснился сон о том, как этот обрыв помог ему выжить, о том, как он побывал здесь впервые, когда ему было десять. Хоть это и было двадцать лет назад, но это воспоминание по-прежнему храниться в его голове. Это одно из самых ярких воспоминаний детства, потому что с тех пор, он постоянно находил время, чтобы вернуться сюда вновь. Не зря говорят: «Если воспоминания не выходят из головы, значит они слишком дороги». Юнги не сможет забыть об этом обрыве, пока ему дорог каждый момент, проведённый здесь. И сейчас, когда ему снова нужно спасение, когда нужно снова отыскать смысл жизни, он приехал именно сюда. Здесь ничего не изменилось. Его не было здесь около двух лет, а это место всё такое же. Иногда закрадывается мысль, что время обходит это место стороной, потому что за двадцать лет здесь не поменялось ничего. Он шёл по лесу, оглядываясь по сторонам, и вслушиваясь в каждый звук. Слушает, как под его ногами ломаются ветки, шелестит старая листва и трава. Слушает, как заливисто щебечут птицы, как ветер играет свою музыку на молодых листьях вековых деревьев. Слышит отдалённый шум воды, которая мгновенно завораживает Юнги и притягивает к себе. Именно сейчас в это самое мгновение, на него снова накинули удавку из воспоминаний и притягивают к себе. А Юнги и не против. Он только за удушиться в этих воспоминаниях. Пройден последний поворот, и вот до выхода на обрыв остаётся «финишная прямая». «Прямая», которую Юнги хочется как можно быстрее преодолеть. Но, к своему же удивлению, на краю обрыва он увидел какую-то тёмную фигуру человека, который стоял на самом краю, но кто это издалека понять просто невозможно. Да ему, в принципе, по хер, кто там. Он просто хочет на этот обрыв. Если что, выгонять людей с края не впервой. Но, с каждой секундой приближаясь к выходу на скалу, его сердце начинало биться быстрее. Что это? Хуй знает. Он не понимает, почему он так отреагировал, а самое главное, на что? Шаг. Шаг. Шаг. Шаг. Он начинает ускоряться, и совсем скоро переходит на бег. Ноги будто чужие. Боль от вчерашней изнурительной тренировки проходит мгновенно, как будто её и не было. Он бежит, как можно быстрее бежит, уже не обращая внимание ни на что, кроме как на просвет в стене деревьев. И вот осталось совсем чуть-чуть. Последний рывок. Три… Два… Один… … И его сердце замерло. Воздух, который прямо сейчас нужен был Юнги сразу начал прожигать лёгкие. Будто воздух в одно мгновение стал радиоактивным и не пригодным для дыхания. У него начинают дрожать пальцы и дёргаться глаз, потому что всё происходящее с ним похоже на дежавю. На самом краю, стоит парень, одетый в серую футболку и узкие чёрные джинсы, с длинными, чёрными волосами. Его полупрофиль, который выдаёт некоторые черты лица, очень знакомый, очень родной. Очертания тела, которые, за три года, были выучены наизусть. Каждый миллиметр, каждый изгиб выдавали его. — «Не может быть». — прокрутил в своих мыслях Юнги. — Чонгук! Глаза распахиваются настолько широко насколько это вообще возможно. Его резко бросает и в жар, и в холод одновременно, а в голове мгновенно образуется гулкий туман. Ему страшно. Страшно повернуться на зов, ведь он прекрасно помнит, кто его зовёт. Он помнит этот голос. Помнит этого человека. Он помнит Юнги. Он не хотел поворачиваться к нему, но тело сделало всё за него. Чонгук повернулся к лесу сразу встречаясь с парой настолько же широко открытых глаз. — Юнги? — его голос немного дрогнул и стал похож на подобие жалкого хрипа. Как же не вовремя. Дыхание набрало бешенный темп и в одно мгновение остановилось. Он замер как вкопанный. Его мозг просто не в силах переварить всё это. Это же просто невозможно. Чонгук не может быть здесь, просто потому что его тело уже три года лежит под землёй. Тогда, что сейчас видит Юнги? Всё это очередное видение его параноидальной шизофрении? Или сон, в котором собственная фантазия просто добивает в нём жизнь? Если да, то это очень плохо. Если нет… а варианта «нет» не существует. Чонгук развернулся к нему полностью, делая несколько неуверенных шагов вперёд. Он не ожидал такого поворота событий. Даже мечтать о таком не мог, хотя желание увидеть его хотя бы случайно, присутствовало в огромной степени. Ведь именно этого человека он больше всего хотел увидеть. Он не настолько сильно хотел встретиться с Хосоком, сколько именно с Юнги. Только вот он прекрасно понимал, что ему это не светит. Ведь он обещал исчезнуть из его жизни и больше никогда не появляться, чтобы Юнги его больше не видел, чтобы он смог жить нормально. Правда, всё произошло далеко не так, как он планировал, но факт остаётся фактом. Он исчез и не планировал показываться ему на глаза. Медленно отходя от потрясения Юнги двинулся к нему. Не так быстро, как хотелось бы, но всё же. Шаг за шагом, он приближается к нему, вглядываясь в его лицо. Это точно Чонгук. Сомнений быть не может. Другой вопрос в том, реально ли это? Ведь Чонгук столько раз снился ему, столько раз Юнги принимал сон за реальность, хотя внутри всегда было сомнение на этот счёт, но, как все мы знаем, заблуждение намного уютнее истины. Он неуверенно протянул руку вперёд, отчаянно молясь о том, чтобы всё то, что он сейчас видит, не рассыпалось прахом. Он надеялся, что сейчас почувствовать его тепло, его прикосновение. Чонгук пару секунд смотрел на него и не понимал: почему Юнги смотрит на него так, будто с каждой секундой промедления ему в сердце вонзают гарпуны? Почему при любом взгляде на него он видит в глазах столько надежды, страха и ещё одного непонятного для него чувства. Неужели, это из-за его «смерти»? Неужели, его «смерть» причинила ему столько боли? Он притронулся к нему, чувствуя, как его пальцы дрогнули, а глаза расширились ещё сильнее. Он не торопился. Смотрит ему в глаза, проводит пальцами по коже, с каждым разом забираясь выше. — Юнги… — но не слова больше он произнести не успел. Старший не сдержался. Он обхватил его руками, прижимая к себе, как можно сильнее. Он боится его отпустить, боится, что сейчас его кто-нибудь разбудит, и снова вытащит в тот мир, в котором ему находиться не хочется, ведь там его не ждёт ничего, кроме страданий. Он боится отпустить потому что потерять Чонгука он больше не в силах. Ему всё равно, как потом он будет объяснять это всё, что будет говорить. Сейчас ему хотелось просто чувствовать его рядом. Просто чувствовать его дыхание, слышать его голос. — Хён… — сказал почти шёпотом, прижимаясь в ответ. — Ты жив… — только от одной этой фразы язык начинает неметь. Ему невероятно тяжело произносить эти слова. — …или у меня снова приступ сна? — прижимаясь сильнее, боясь отпустить, и заглянуть в глаза. Если сейчас, кто-то разбудит его, вытащит из этого прекрасного сна, то у Юнги начнётся пиздец. Юнги просто умрёт, потому что такое заболевание не лечится. — Я жив. Это не сон. — проговорил, поглаживая старшего по спине одной рукой, а другой рукой зарываясь в его белые волосы. Старший уже с трудом верит в эти слова. Он столько раз обжигался об собственные мысли, столько раз до последнего надеялся, что все его сны реальны. Теперь в его голове крутится только одна мысль: «Он врёт, Юнги. Чонгук мёртв. Ты спишь. Хватит мучить себя надеждами, которые всё равно в реальность не обратятся». Только вот от этих слов ни капельки не легче. Хоть здравый смысл и пытается как-то остановить и пресечь любые мысли о том, что это всё реальность, но также где-то внутри теплится надежда. Ведь надежда — единственное, что сильнее всех существующих на Земле эмоций. Даже, когда нет веры, когда всё потерянно, надежда есть всегда. Чего только Юнги не хотел сейчас сказать? И то, что заколебался видеть его во снах, чувствовать его объятья, его тепло, а потом просыпаться и терпеть, как собственные мысли заново заживо хоронят его, уничтожают и раскладывают на атомы. Как от души каждый раз отрывают куски, когда он вспоминает его улыбку или прокручивает в голове его голос. Как мучается от бессонницы, потому что перед глазами зависает его лицо, его образ, его фигура. Как Юнги скучал всё это время, и как мечтал вернуть назад хотя бы тот, последний разговор, на этом самом обрыве. Чонгук сильнее прижал его к себе, аккуратно целуя в плечо, чувствуя дрожь в его теле. Он немного отстранился, чтобы видеть его лицо, руками прикасается к его щекам, пальцами стирая слёзы, которые совершенно неуместно расположились на его щеках. Только вот не понятно, что это за слёзы. Радости или печали? — Не плачь… пожалуйста. Он бы сказал, что всё это сон, но всё слишком реально. Просто слишком реально, чтобы быть сном, но и слишком хорошо, чтобы быть реальностью. — Чонгук… я тебя ненавижу. — проговорил, прикасаясь ладонью к его щеке. — Зачем ты оставил нас тут одних? Зачем появился снова? — Я хотел сказать Хосоку, что, жив и со мной всё нормально. Хотел, чтобы его перестало пожирать чувство вины. А тебе я обещал исчезнуть. Ты же выполнил условие договора, приехал тогда, когда я просил. — немного опустил глаза, затаивая дыхание. — Я приехал сюда сегодня просто потому, что не могу без этого места. — как бы глупо это не звучало, но это действительно так. Это место стало для него своего рода смыслом жизни и, если бы он не встретился здесь с Юнги, то ему было бы проще от нахождения здесь. — Не думал, что ты всё ещё бываешь здесь. — говорил тихо. — Вот именно. Исчезнуть, но не умереть. — говорит дрожащим голосом, ели сдерживая себя. Он хотел снова прижать его к себе, потому что только в его объятиях он чувствует себя спокойно. — Я надеялся, что от моей смерти тебе будет легче начать новую жизнь. Поэтому я решил не показываться тебе на глаза. Я думал, что так будет легче для всех. — посмотрел ему в глаза. — Но судьба снова столкнула нас. И снова на этом обрыве. — Я тебя ненавижу. — проговорил, снова прижимая к себе. — Ненавижу… всей душой. За что ты только свалился на мою голову? — Прости… — шёпотом. Он не мог сказать в ответ на эти слова ничего больше, чем банальное «прости», но понимал, пока этого достаточно. Больше слов не нужно. А если и нужно было бы, то Чонгуку, нечего сказать. Хотя, нет. Ему есть, что сказать. — Хён… я скучал — говорил неуверенно, словно с опаской… — «Я тоже» ……остаётся не озвученным…