/flashback/
На полу уже от третьего подряд будильника, разрывается телефон Тэхёна. И признаться честно, у Тэхёна уже есть огромное желание бить телефон об пол до тех пор, пока он не замолкнет. Он поднимает голову с подушки, протягивая руку в сторону тумбочки, пытаясь на ощупь найти вибрирующий телефон, и до него не сразу доходит, что телефон звенит на полу. И каким бы сильным у него не было желание завернуться в одеяльный кокон, Тэхёну удаётся перебороть себя и это определённо заслуживает уважения, ведь не каждый человек может встать с третьего будильника. Он садится на край постели, прикладывая ладонь ко лбу, потому что есть такое ощущение, что если голову не поддерживать, то она просто оторвётся и покатится по полу. Он наконец-то вырубает надоевший будильник, откидывая телефон в сторону. К нему медленно начинает возвращаться нормальное сознание и видение вещей. Зрение потихонечку восстанавливается, тело перестаёт быть бесполезной квашнёй из кожи и костей, которая не поддаётся никаким командам, кроме: «лежать». Он поднимается на ноги, понимая, что скоро нужно будет будить Хосока, который совершенно спокойно продолжает спать рядом. Но чтобы разбудить его нужно хотя бы самому проснуться. Каждое утро Тэхёна начинается с того, что он раз за разом «благодарит» Юнги. Ведь именно из-за него у Тэхёна появилась эта ебанная привычка. Первым дело, после пробуждения, Тэхён не идёт в душ или чистить зубы, он не идёт ставить чайник или пить воду. Он, как и Юнги, и как Намджун, первым делом хватается именно за сигареты. Именно так он просыпается, именно так он заставляет два сонных вареника раскрыться и превратиться в глаза. Он немного открывает окно, поджигая сигарету, которая лежала на столе. Он голоден, чертовски сильно голоден до никотина и первая затяжка для него, подобна куску пиццы для человека, который не ел дня три. И Тэхёну, в одном мгновение становится легче дышать, становится легче стоять, потому что сигарета за одну тяжку сформировала из него нормального человека. После того, как выкуренная сигарета вылетела в окно, парень пошёл в комнату. Хосок до сих пор спал, и похоже, даже не думал просыпаться. — Хён. — позвал младший, опираясь плечом на дверной косяк. Но старший даже не шевельнулся. Парень немного улыбнулся, и подошёл к кровати ближе, присаживаясь на край. — Хосок. Вставай давай. — проговорил, тряся старшего за плечо. Но Хосок на это лишь сонно промычал что-то не членоразборчивое и перевернулся на другой бок. — Хосок. Просыпайся. — парень лёг рядом с ним, прижимая одеяльный кокон вместе с Хосоком к себе. — Хоби-хён. Хватит спать. — Отстань, Тэхён. — еле слышно пробормотал Хо, зарываясь в одеяло с головой. — Не отстану. — с улыбкой проговаривает младший, стаскивая одеяло с Хосока. — Просыпайся. — он чмокнул его в щёку, от чего старший сразу сморщился, открывая сонные глаза. — Фу. Уйди отсюда. — немного оттолкнул его от себя. — С самого утра во рту помойка. — Хосок так говорит всегда, когда чувствует со стороны Тэхёна запах курева. Раньше, когда они только-только начинали общаться, Хосок по четыре, а то и по пять раз на дню скидывал Тэхёну статьи о том, как сигаретный дым вредит курильщикам и тем, кто находится рядом с ними. И всегда добавлял к этому такую фразу: «Пассивные курильщики, то есть я, страдают намного сильнее, чем обычные курильщики, то есть вы». — Не уйду. — парень улыбнулся ещё шире. — Чтобы я ушёл, тебе нужно встать. — Я хочу спать. Тэхён улыбнулся и вновь притянул кокон из одеяла и Хосока к себе. — Вставай. — проговаривает, теребя чужие волосы. — Нам пора собираться, любовь моя. Хосок укладывает голову к нему на плечо, вновь закрывая глаза. — Ещё полчасика. И я обязательно встану. Тэхён перевернул его под себя, нависая сверху. — Никаких «полчасика». — чмокнул его в губы, невинно улыбаясь. — Вставай…/end flashback/
— Нет. Спасибо. — пробормотал старший. Юнги, Чонгук и Намджун обменялись непонимающими взглядами. — Помирились наконец-то? — спросил Намджун, присаживаясь на стул. Хосок повернул голову в его сторону и вопросительно посмотрел на него. — А мы ссорились? — Ну скажем так, отношения у вас были весьма прохладные и весьма-весьма натянутые. — отметил Юнги. — Даже я это заметил. — добавил Чонгук, смотря брату в глаза. Хосок немного улыбнулся. — Может расскажем? — спросил он у Тэхёна. Его голос прозвучал ласково и мягко. Давно они не слышали и не видели такого Хосока. — Почему бы и нет. — ответил Тэ, с загадочной улыбкой. — Мы с Хосоком любим друг друга. Чонгук ударил по столу с счастливой улыбкой. — Я знал. Я так и знал. — посмотрел на Тэхёна. — Я ещё во время разговора на балконе понял, что между вами что-то есть. — Погодите-ка. Тэхён, ты же пару месяцев назад приехал к нам в студию со словами…– начал Юнги, но его прервал Хосок. — Это он обо мне говорил. Просто между нами произошло маленькое недопонимание. — посмотрел на Тэхёна, с улыбкой. — Я потом вам об этом расскажу. — Ну хоть кто-то из нас обрёл своё счастье. — сказал Намджун вставая изо стола. — Поздравляю. После этих слов Намджуна все почувствовали неловкость, ведь они единственные, кто обрёл счастье и, кто сможет его сберечь. Они смогут прожить полную и счастливую жизнь, и это нормально. Так и должно было произойти. Тэхён уже на какое-то мгновение даже пожалел о том, что завёл об этом разговор, ведь он, как никто другой, знает, что для них болезненна тема отношений. Хоть Тэ и знает, что они рады за него искренне, но всё же… — Так. Ладно. — проговорил Юнги, присаживаясь за стол. — Всё это очень прекрасно, но вы сами помните. У нас есть дела по важнее. Все, молча, сели за стол, устремляя свой взгляд на Чонгука, который в свою очередь, растерянно смотрел на них. — Ехать нужно всем. — начал младший тихим голосом. — Я не знаю зачем Чимину это нужно, но будьте готовы ко всему. Сами прекрасно понимаете, у этого человека трюков, как у привокзального шулера. — взглянул на них с еле заметной улыбкой. — Но и у меня в кармане есть один козырь, к которому Чимин не будет готов. Все вопросительно посмотрели на него. — Что за козырь? — хором спросили Хосок и Юнги. — Узнаете скоро. Сами. — его глаза загорелись плотоядным, даже дьявольским огнём шалости и злости. Но как ни странно, в этот момент он выглядел по-настоящему живым. Словно ребёнок, замышляющий пакость. Живой и невероятно красивый. Не зря всё же говорят, что красота бывает только демонической. — А долго ехать до этой самой Конджиам? — поинтересовался Тэхён. Чонгук приложил пальцы к подбородку, обдумывая ответ на этот вопрос. — Без понятия, хён. Даже примерно не могу сказать. Пока мы с Сокджином ехали, мы находились в такой прострации, что я помню всё очень смутно. Но приехали мы туда, часа за два до назначенного времени. — Зачем так рано? — спросил Намджун. — Ну, знаешь, лучше приехать заранее и просто ждать, чем быть где-то в другом месте и переживать, что опоздаешь. — опустил глаза. — Да и ехать-то нам было некуда. — Ну, если так подумать, — начал рассуждать вслух Юнги. — Конджиам находится в Кванджу. До него ехать, минут тридцать. Плюс доехать до самой больницы, а это ещё минут десять — пятнадцать. — Ну где-то в районе часа мы потратим, потому что там пробки везде, всё же рабочий день сегодня. — отметил Хосок. — Тогда нужно потихонечку собираться и выезжать. — сказал Тэхён. — Ага. Прям сейчас и начнём. — проговорил Юнги, поднимаясь со стула. — Пошлите покурим? — Пошли… Как ни странно, сборы пролетели весьма быстро. После этого они все разбежались по углам и сидели в собственных, проедающих голову, мыслях. Эти мысли довели их до того, что, когда пришло время уезжать они цеплялись за каждую мелочь, лишь бы ещё чуть-чуть потянуть время. Только вот все пятеро парней прекрасно понимали, чем дольше они тянут время, тем опаснее это для каждого из них. Ехали они в абсолютно тишине. Ни звука, ни шороха, потому что все сидели, как на иголках. И эта напряжённая тишина давила на них словно бетонная плита. Юнги и Чонгук сидели впереди. Вместо лишних разговоров, которые будут только ранить их надломленные души, они просто держались за руки. От этого тоже не легче, но хоть как-то. Тэхён, Хосок и Намджун сидели сзади. Хосок лежал на плече Тэхёна, и держал за руку Намджуна, который сидел и раз за разом перечитывал то письмо, которое передал ему Сокджин. Он раз за разом вникал в эти слова, раз за разом прокручивал их в своей голове, с каждым разом осознавая то, какую ошибку он совершил. И это осознание бьёт по нему очень сильно. Когда наконец они смогли приехать к больнице Конджиам, до рокового полудня оставалось от силы минут пять. Они молча вылезли из машины, устремляя взгляд на лес. — Он не сказал тебе куда идти надо? — неожиданно прервал молчание Намджун. — Вчера мы с Сокджином ждали его здесь. Он сам за нами пришёл. Видимо сегодня он тоже придёт за нами сам. — тихо ответил Чонгук, опираясь ладонью на капот. — Нужно подождать. — Ты как всегда прав, Чонгук. — раздался сзади незнакомый голос. Все испуганно повернулись на него и увидели Чимина, который стоял перед ними держа руки в карманах. На его лице сияла дьявольская улыбка, которая не излучала ничего хорошего. — Кто же ещё знает меня так хорошо, как ты. — Чимин осмотрел всех оценивающим взглядом, будто проститутку на ночь выбирает. — Я-то уж думал, что вы не приедете. Грешным делом, подумал, что Чонгук хочет убить вас всех. В этот момент у Юнги, Хосока и Чонгука сжались кулаки от внутренней злости, которая прям готова вырваться наружу и смести всё на своём пути. Им пятерым хочется сейчас убить Чимина. Уничтожить его. Сравнять его с землёй. Закопать его живьём. Его лицо приняло суровый вид, а голос стал низким, грубым и холодным. — Чонгук. Пора возвращаться. Ну, поссорились, ну подрались. С кем не бывает? Ревность — штука крышесносная. Тебе ли не знать. Чонгук отчаянно замотал головой. — Нет. Я так больше не могу и не хочу. Я хочу остаться здесь. Рядом со своей семьёй. Рядом с братом. — Видит бог, я хотел по-хорошему. Ты этого не хочешь. — Чимин громко свистнул. А дальше всё произошло слишком быстро. Слишком быстро с разных сторон на всех, кроме Чонгука набросились люди, полностью в чёрном. Слишком быстро они приложили ножи к их горлу. Слишком быстро их сковал неподдельный страх. — Решайся, Чонгук. Либо сейчас они начнут умирать у тебя на глазах, либо ты возвращаешься. Чонгук начал метаться из стороны в сторону, пытаясь найти спасение в чём-угодно, лишь бы не озвучивать те слова, которыми подпишет свой смертный приговор. — Не смей, Чимин! Не смей!!! Чимин на его крики лишь ухмыльнулся. — Я ничего не буду делать. Ты сам их убьёшь. Своими руками и своими словами. Вдруг раздался звук выстрела, который прогремел, точно так же, как гром. Чонгук испуганно зажмурил глаза, и уже приготовился орать во весь голос от отчаяния, за смерть дорогого человека, но повернувшись назад, он увидел, что все четверо парней стоят и смотрят на него так же испуганно и непонимающе, как и он сам. Тогда он повернулся к Чимину, и увидел, как он падает на колени, держась рукой за плечо, на котором одежда мгновенно окрасилась в красный цвет. Сзади него стоял Сокджин. Выглядел он очень болезненно. Бледное лицо, сухие потрескавшиеся губы. Он еле может стоять на ногах, поэтому опирается на близстоящее дерево. — Прости, Чонгук. Немного опоздал. Пробки…/flashback/
В глазах всё плывёт, от невыносимо яркого света. Джин не понимает где он находится, не понимает, что с ним происходит, но надеется, что он мёртв. Надеется, что так выглядит рай, куда он, по идее, не должен был попасть. Совершенно неожиданно он чувствует прикосновение к своей руке, слышит, какие-то неразборчивые слова, чувствует, как кто-то гладит его по руке. Парень начинает часто моргать, чтобы хоть чуть-чуть стабилизировать зрение и начать различать окружающие предметы. Но совершенно неожиданно для себя он видит Чонгука, который сидит рядом с кроватью, на которой лежит Сокджин и шепчет: — Хён, зачем ты только пошёл туда? Почему ты позволил Чимину так с собой поступить? Ты же обещал мне попытаться выбраться. Джин не сильно сжал его ладонь, в ответ на что в него устремились грустные, карие глаза. Только их Сокджин и узнал, ведь в этих глазах он видел столько же боли, сколько есть в нём самом. Ведь этого человека он хотел спасти. А в итоге, получилось наоборот. Это он спас его. — Чонгук… — почти прошептал. Его голос хрипел, как во время болезни. — Хён, как ты? Джин смотрит, глазами с которых начинают скатываться слёзы. — Что… Что я тут делаю? — Успокойся. Всё в порядке. Джин закрыл глаза рукой и отчаянно провыл от боли внутри него. Он думал, надеялся, что все его страдания наконец-то закончились. А теперь всего надежды обречены. Он до сих пор жив. И от этого ещё больнее. — Почему я до сих пор жив? — спросил с истерикой в голосе. Чон посмотрел на него печальным взглядом. Он прекрасно понимает, каково это, мечтать и надеется умереть, но раз за разом приходить в сознание и разбиваться о свои же надежды. Это очень отвратное чувство. Чонгуку ли не знать об этом. Он ведь сам множество раз страдал от такой пытки. Ему понятны эти слёзы со стороны старшего. — Успокойся. Тише. — это, наверное, самое глупое, что пришло в его голову в такой момент, ведь когда отчаяние накрывает с головой, никакие в мире слова не успокоят. И от этих слов ему и в правду не легче. Ему только хуже от этих успокоительных слов, точнее от того, что он их вообще слышит. Ведь по идее, мёртвые ничего не видят и ничего не слышат. Чонгук понял, что разговор у них сейчас не задастся. Он даже представить не мог, что может сделать чтобы успокоить его, ведь чем больше он будет нервничать и напрягаться, тем хуже ему потом будет. После недолгих раздумий он понял, что единственной хорошей идеей будет позвать профессионала. — Подожди, я врача приведу. — проговорил, выходя из палаты. Ему плохо. У Джина внутри всё горит, и полыхает пламенем пожара. Затушить его не в силах не один живой человек. Он сжигает, пожирает его изнутри, заставляя корчиться в агонии. Его рвёт на куски и внутри, и снаружи. Выворачивает на изнанку. Те раны, которые нанёс ему Чимин болят не так сильно, как сломанная, израненная, больная душа. Она горит, словно доска, политая бензином. Эта боль даже рядом не стоит с физической. Она заставляет мучиться, сходить с ума. Это ни с чем не сравнится. Не придумали ещё даже таких слов, чтобы хоть попробовать описать то, какая мясорубка сейчас твориться внутри него. Сердце бьётся очень слабо. Настолько, что кажется, что оно вот-вот остановится, но каждый раз, когда этот момент приближается оно, зачем-то, начинает колотиться вновь. Врачи приходят достаточно быстро. Они сразу начинают что-то спрашивать, но Джин не слышит. Не может разобрать, не понимает. Не хочет понимать. Чтобы успокоить его, они вводят ему два укола успокоительных, которые начинают действовать быстрее, чем планировалось. Его снова начинают спрашивать о чём-то, но Джин по-прежнему не слышит. — Проследите за ним. — единственное, что Джин смог разобрать. — Хорошо. — проговорил Чонгук, поворачивая голову в сторону старшего. Это не Сокджин. По крайней мере, Чонгук никогда его таким не видел. Поломанный, не живой, изнеможённый, слабый. Глаза неживые. В них не горит огонёк жизни. Его словно накрыли стаканом. Чон подошёл к стулу, стоявший рядом с кроватью и сел на него. — Ты как? Джин медленно перевёл на него взгляд. — Никак. — у него даже голос другой. Больной, хрипящий, сиплый. Чонгук никогда раньше не слышал такой голос. — Что ты здесь делаешь? — У нас проблемы. — тихо проговорил, опуская глаза в пол. — Я не хотел на тебя вываливать всё это, но ты единственный, кто может мне хоть как-то помочь. Одного только взгляда на Чонгука хватило Джину, чтобы понять, ситуация в которой он оказался — самая что ни на есть дерьмовая. И раз только он может помочь, то эта ситуация непременно связанна с Чимином. — Он знает, что я выжил? Чонгук поднял на него голову, растерянно заглядывая в глаза. Он не ожидал такого прямого вопроса в лоб. Не думал, что Сокджин вообще его об этом спросит. — Нет. Чимин думает, что убил тебя. Он напрямую мне об этом сказал. — Чимин должен был связаться с тобой. — Да. Он звонил. — проговорил тише, потому что слова, которые ему нужно было озвучить, застряли у него комком в горле. Они не давали ему не дышать, не говорить, но тем не менее пересилить себя удалось. — Он сказал, что теперь ему нужны все. И Хосок, и Юнги, и Тэхён, и Намджун. Сказал, чтобы я привёл их на то же место, завтра в полдень. Сокджин задумался на пару минут, а потом совершенно спокойно ответил. — Хорошо. Я приеду туда завтра. Но у меня одно условие. Никто не должен знать, где ты сейчас был и кого ты просил о помощи. — А как ты сможешь приехать? В таком состоянии тебе не то что ехать, даже вставать не желательно. — спросил младший заглядывая в его глаза. — За это не переживай. И не с такими ранами в бой выходили. Прорвёмся…/end flashback/
— Ах ты ж сука, а! — прошипел Чимин, поворачивая голову в его сторону. — Монстр! Я же тебя убил, а ты всё равно жив. Сокджин немного улыбнулся. — Как видишь не совсем убил. — он прошёлся взглядом по каждому, но заострил его только на Намджуне. Он столкнулся с его ошеломлённым взглядом, который прожигает внутри Джина дыры. Он тяжело вздохнул, морщась от боли, переводя внимание на Чимина. — Чимин. Он не вернётся в Нью-Йорк. — проговорил, медленно шагая в сторону Чонгука. — Он останется здесь, и ты с этим ничего не сделаешь. Хватит мучить ни в чём не виновного человека. Чимин медленно поднялся на ноги. — Тебя забыл спросить. У него выбора нет. — достал из кармана пистолет и перезарядив его, направил на Сокджина. — Ты станешь первым, кто умрёт здесь сегодня. — Чимин уже собирался спустить курок, как вдруг Чонгук встал перед Сокджином, закрывая его собой. — Не трогай их, Чимин. Пожалуйста. Ты можешь убить меня, но их оставь в покое. Всех. — Что ты делаешь, Чонгук? Уйди. — проговорил Сокджин пытаясь оттолкнуть его в сторону, но бесполезно. У Чонгука будто ноги вросли в пол. Не сдвинешь. Чимин отпустил пистолет. — Ты знаешь, что для этого нужно сделать. Чонгук отвернул голову в сторону и тяжело вдохнул, пытаясь угомонить дрожь в голосе. — Отпусти меня. Хватит всего этого насилия. — Нет. Решайся. Либо они все умрут, либо ты их спасёшь своим возвращением ко мне. — Чимин. — громко позвал Юнги, привлекая к себе внимание всех. — Тебе его совсем не жаль, да? Чимин медленно подошёл к нему, заглядывая в его глаза. — Слушай, Мин Юнги, я бы на твоём месте сейчас стоял и молчал. — Да нет. Будь ты на моём месте, ты бы сейчас сидел на коленях и молил отпустить его. — мельком посмотрел на Чонгука. — У меня есть такое желание. И я бы действительно сейчас умолял бы тебя об этом, если бы не знал, что тебе всё равно на чужие страдания, что ты глух к любым моленьям и слезам. Чимин стиснул зубы. — Убери нож. — приказал сквозь зубы. От шеи Юнги убрали нож, но вместо того, чтобы что-то сказать, Чимин с силой замахнулся и сильно ударил его по щеке, от чего Юн потерял равновесие. — Чимин, прекрати! — крикнул Чонгук. — Замолчи. — холодно и очень строго. Он поднял Юнги за ткань одежды. — Ты думаешь, что эти слова что-то изменят? — Ты любишь его. По крайней мере, мне так сказали. А если любишь, то лучше, что ты можешь для него сделать, это отпустить. Я ведь отпустил его когда-то. По крайней мере попытался. — снова мельком посмотрел на Чонгука, у которого от этих слов глаза были на мокром месте. — Я хотел, чтобы он был счастлив. И только одна мысль, что он счастлив, давала мне стимул просыпаться по утрам. Чимин приложил к его виску пистолет. И в этот момент у Чонгук в голове пронеслась картинка из того кошмара. Его начало трясти от страха за жизнь Юнги. Тогда он решился на самый отчаянный для себя шаг. — Чимин. — он сделал пару шагов к нему на ватных, подгибающихся ногах. — Я… я вернусь. — с его глаз сорвались две слезинки. — Нет! — прокричал Хосок. — Чонгук, не надо. Чимин поднял пистолет в воздух и выстрелил пару раз. — Рот закрой, Чон Хосок, иначе следующая полетит в Тэхёна. — двое парней замерли в испуге, глядя друг на друга. Чимин подошёл к Чонгуку, заглядывая в его глаза. — Вернёшься? Чонгук не смог ответить. Он лишь кивнул, чувствуя, как слёзы продолжают скатываться по его щекам. — Я попрошу тебя только о двух вещах. — О каких? Чонгук опустился на колени. — Первая. Оставь их всех в живых. А вторая, дай мне одни единственные сутки, и я вернусь. — Чимин отвёл голову в сторону. — Пусть будет всё, как ты хочешь. — говорил, чуть ли не задыхаясь, ведь свою истерику нужно держать в руках. — Хочешь, чтобы я вернулся, я вернусь, но прошу, выполни эти две просьбы. — поднял голову вверх и заглянул ему в глаза. — Пожалуйста… Чимин поднял его на ноги, прижимая к своим губам. И первое, что почувствовал Чонгук от этого поцелуя — это унижение. Этот грёбанный поцелуй, на глазах у всех… у Юнги… позор. — Хорошо. Я выполню твои просьбы, но, если ты не приедешь завтра, наша договорённость аннулируется. Ты сам понимаешь, что это будет значить. Выбор за тобой. — Куда и во сколько я должен приехать? — еле слышно спросил Чонгук. — В аэропорт Инчхон. В четыре часа у нас с тобой самолёт. — Чимин повернул голову в сторону Юнги. — Что, Юнги, противно? Все разом повернулись в сторону Юнги. Он стоял, отвернувшись от Чонгука и Чимина с закрытыми глазами, прикусывая губу от злости, которая прямо-таки распирает его. — Ты проиграл. Он с силой зажмурил глаза. От его слов сердце разорвалось на части, а поцелуй просто убил его. Перерезал все возможные артерии и вены, сломал все кости и растёр их в порошок, развеяв по ветру. Сейчас он просто стоит и истекает кровью. Нет, не физически. Морально. Душу растерзали окончательно, не оставив от него ничего живого. Чимин на такую реакцию лишь улыбнулся и, наигранно поцеловав Чонгука в щёку, подошёл к Сокджину. — Благодари Чонгука, что он попросил оставить тебя в живых. — направил на него пистолет, и уже хотел выстрелить ему в руку, но его позвал Чонгук. — Чимин, не смей! Хватит! Парень стрельнул на него строгим взглядом, а потом посмотрел на Джина. — Если бы не он, я бы тебя убил прямо сейчас. — он повернулся на всех тех, кто стоял с ножами в руках и очень громко, командным голосом проговорил: — Уходим. Сердце в одно мгновение замирает. Стук прерывается и Чонгуку кажется будто он умер в это самое мгновение. Как будто он рассыпался на части, оставаясь горсткой пепла на холодной земле. Он смотрит на то, как Чимин уходит и его глаза в одно мгновение наполняются отчаянием, которое так и рвётся упасть на щёки. Ему нечем дышать. Воздух проедает лёгкие изнутри, принося невыносимое жжение. Он хочет рухнуть на землю и кричать, что есть силы, но ноги будто чужие. Они делают шаг в сторону и заставляют бежать. Бежать, что есть силы и как можно дальше, чтобы скрыться от этого позора. Чонгук не видит ничего. Он будто в бреду, не видит и не слышит ничего. Он бежит, не разбирая дороги, не видя ничего кроме стволов деревьев, появляющиеся, как будто не откуда. Он пытается держать свою истерику внутри себя, но с каждым шагом, который уносит его всё дальше и дальше от парней, она подступает к нему со всех сторон. Она опутывает, как целлофановая плёнка. Через неё не вдохнуть, не выдохнуть. И вот он спотыкается о какой-то корень торчащий из земли, но не падает, он успевает схватиться за дерево, стоящее рядом. Руки скользят по грубой коре, неприятно царапая ладони, но эта боль Чонгуку чужда. Он не чувствует её, просто потому, что та боль, которую он сейчас испытывает от слов и действий Чимина перекрывает собой всё. Он бьёт кулаком по стволу, оставляя на своих руках новые ссадины. Заливается слезами, потому что тот шаткий мир, который он возвёл за последние пару дней рушится слишком стремительно. Трёт свои губы, чтобы стереть с них след поцелуя, мысли о котором просто омерзительны. Его выворачивает на изнанку от одного только осознания, что это видели все. Что это видел Юнги. От этого он ещё сильнее трёт губы рукавом своей толстовки, в надежде, что сейчас вместе с незримым следом поцелуя, сотрётся и воспоминание о нём. Лес пронзает отчаянный, ломанный, больной крик. Чонгук никогда в своей жизни не кричал настолько громко, настолько ранено и отчаянно, никогда не бился в настолько сильных конвульсиях, никогда не ревел настолько сильно, что готов был вырвать волосы у себя на голове с корнями. Он давится своими же криками. Всё его тело напряженно, а он продолжает кричать. Кричать без остановки, и передышки потому что сил нет уже переваривать всё происходящее, не говоря уже об осознании и принятии. Ладони тянутся ко рту, чтобы хоть как-то приглушить крик, но это бесполезно. Даже, через плотно прижатую ладонь, крик получается слишком громким. В его голове раз за разом прокручиваются слова Чимина. Они оглушают его, ломают внутри всё, что ещё хоть как-то помогало ему выжить до этого дня, сводят с ума уже давно воспалённый мозг. Но вдруг он чувствует, как кто-то поднимает его на ноги и разворачивает к себе, крепко обнимая. — Тише. — шепчет родной, успокаивающий голос Юна. — Тише, тише, тише. — его ладонь гладит по спине, в отчаянной попытке успокоить его. А Чонгуку только от его прикосновений плохо. У него и так сердце внутри разрывается на части, а он в этом ему помогает. — Я ненавижу тебя, Юнги! Не встреть я тебя на том обрыве, не влюбись я в тебя до беспамятства… если бы всего этого не было, мне бы не было так тяжело уезжать. — кричит, ударяя кулаками по его плечам. — Зачем? Зачем ты появился в моей жизни? Зачем? Зачем? Зачем? Юнги лишь жмурит глаза и сильно сцепляет зубы. Ему самому не легче сейчас. Ему так же, как и Чонгуку больно и плохо. Каждое слово Чонгука, пронзает его словно гарпун. Он ведь так же, как и Чонгук хочет сейчас кричать до срыва голоса, но он не отпускает Чонгука из своих рук, даже наоборот, прижимает его к себе сильнее и держит крепче, чтобы, не дай бог, не упустить. — Это же очевидно. Чтобы любить тебя. — прошептал, закрывая глаза, запуская ладонь в его волосы, успокаивающе перебирая их. Чонгук обхватил его руками, прижимаясь к нему. Он весь дрожит, его всего трясёт от той истерики, которая не проходит для него просто так. — Я не хочу. — шепчет Чонгук, еле сдерживаясь, чтобы не зареветь снова. — За что я должен… за что? — Не знаю, любимый. Не знаю…