Надвое

Когда-нибудь Ли заново привыкнет к набитому соломой матрацу и пахнущему овечьей шерстью одеялу; к горячей похлёбке, поданной грудастой женщиной по имени Текла, и к бадье с горячей водой. Он начнёт воспринимать блага как должное, а пока только упивается ими, и это не позволяет перевернуть страницу и оставить недавнее прошлое там, где ему место — внутри Барьера. Колония — не самое страшное место для того, кто может за себя постоять. Ли — умеет. Однако она перерубила его жизнь надвое. Ли не рассчитывает вернуть прежнее звание — и жизнь. Даже имя обелить он не хочет. Хочет лишь взглянуть в очень светлые глаза, прежде чем те остекленеют… Он стискивает зубы и ощущает, как на висках вздуваются вены — от ярости, которую он — пока — не может выплеснуть. Ногти впиваются в ладонь… и кулаки тут же разжимаются. Потому что, судя по голосам во дворе, на ферму Онара заявились гости, точнее, один гость. Ли прислушивается к приветствиям и ждёт. Его злит, что кто-то отнимает время у… его подчинённого? Ха, как бы не так: Ларес никогда им не был. В колонии он сам возглавлял воров, здесь — нет, но… Ли вздыхает. Ларес был — и останется — себе на уме. Тот не входит, а вваливается в дверь. Трезв — они знакомы слишком долго, чтобы Ли не отличил Лареса пьяного от Лареса трезвого. Даже не курил — запах болотной травы неявный и несвежий, впитанный одеждой — уже не меховыми доспехами, в которых тот щеголял в колонии, а дешёвыми, грубо сшитыми шмотками. — Здоро́во! — Ларес обходит стол и плюхается на единственный стул, цепляется ступнёй за ножку стола и откидывается на спинку. — Здоро́во! — Ли не советует сесть как положено. Бесполезно это, да и прекрасно знает, что Ларес, раскачивающийся на двух ножках стула, не упадёт. Повисает молчание. Тот выпрямляется, стул встаёт на все четыре ножки. Ларес оглядывает себя, дёргает за рукав, поправляет ворот измятой рубашки. — Я так паршиво выгляжу? — уточняет он. — Ты в последний раз так таращился на меня, когда… — он скашивает глаза в сторону двери. Убедившись, что та заперта, добавляет, впрочем, не забыв понизить голос: — я… — Замолчи! — Ли бьёт ладонью по столешнице. Уж что, а болтать лишнее точно не стоит. — Ты прекрасно выглядишь, — язвит он. — Как невеста на выданье! Дурацкое сравнение — Лареса, чьи тёмно-русые волосы не уложены в причёску, а встрёпаны от ветра, чьё лицо пересекает шрам, и томно хлопающей ресницами девицы. Не говоря о наряде, совсем не похожем на изящное платье. — Тьфу! — Ларес сплёвывает себе под ноги и поднимается. — Лучше не пытайся одурманить голову. У тебя не получается, потому что язык заточен только отдавать приказы. Генерал, — выдыхает, а не проговаривает он звание, — чтоб тебя! Он подходит совсем близко — настолько, что Ли убеждается в своей правоте: Ларес не пил и не курил. В висках стучит, но уже не от ярости. Прошло достаточно много времени с тех пор, как Ларес ушёл в город. Теперь он здесь, широко улыбается, золотой зуб — не продал коронку, надо же! — выделяется на фоне остальных. — И что, не хочешь даже спросить, как я устроился? — Его левая бровь дёргается. Правая из-за рубца, пересекающего её, двигается плохо. Ли хочет, разумеется, узнать всё, начиная от мига, как Ларес просочился в город, заканчивая мелочью вроде «где раздобыл одежду» или «кого раздел по пути». Вряд ли тот подкупил стражников, хотя мог — просчитал, что магическая руда после падения Барьера взлетит в цене, и взял столько кусков, сколько смог унести. — Раз пришёл, значит, у тебя есть новости. — Ли подходит к стулу — тому самому, что давеча занимал Ларес (единственному, если быть точным) — и садится. Он вскидывает выбритый — уж что, а поскоблить лицо удаётся чаще, чем в колонии — подбородок и добавляет: — Говори, что важного узнал. Он прекрасно знает, что Ларес не любит стоять, когда он сидит, и ему любопытно, как тот выкрутится. Плюхнется на колени, ещё и поёрзает, чтобы раззадорить до предела? Или?.. Ларес выбирает «или» и садится на край стола. Одной ногой, обутой в сапог с широким голенищем, он упирается в пол, второй болтает. Далёкий от хороших манер пронырливый вор, которого, по-хорошему, следует вздёрнуть на виселице. Ли до того, как угодил за Барьер, подобных типов не жалел. Потому он не вспоминает колонию как страшный сон, что та заставила его в преступном отребье искать — и увидеть — достойных людей: друзей… и даже больше. — «Говори, что важного узнал»! — Ларес кривит рот и разводит руками. — Косноязыкий военачальник в тебе сдохнет вместе с тобой. Всё важно, и всё зависит от того, что именно ты хочешь узнать. Конкретнее надо спрашивать, — он щурится и некоторое время сидит с открытым ртом, — например: что это за хрен на дороге к ферме, который пытается ободрать как липку прохожих? Ясно, о ком речь. О Сентензе, подчинённом Сильвио, который знает, как можно легко заработать. Ли не одобряет эту затею, но и не возмущается, особенно после того, как Сентенза и его людишки насовали по шеям ополченцам и развернули назад, в город. — Хочешь сказать, что он ободрал тебя? — Ли не на шутку удивлён. — Ещё чего! — Ларес от возмущения подпрыгивает на столешнице. — Просто хотел узнать имя этого жопоголового. Ли чешет татуировку, набитую на его на плече, и облизывает губы. Кажется, разговор затекает в иное русло. Скоро вообще станет не до разговоров, потому что он соскучился — по взгляду карих, с прищуром глаз, по подвижным рукам. По Ларесу в целом. Поэтому Ли называет имя «жопоголового»… …а вот задать вопрос, а не затребовать рассказать, ему на поверку оказывается ой как сложно.