Черная легенда

Пробуждение было тяжелым для всех. Холстинин отпаивался водой из крана на кухне, периодически засовывая под воду и раскалывающуюся голову. Покровский со стоном ползал по стене от туалета до дивана и в обратном направлении, извергая остатки вчерашнего веселья в унитаз, и клялся, что никогда больше не будет мешать траву с водкой. Кипелов и Дубинин, выпившие вчера совсем немного, а по сравнению с одногруппниками — вообще не выпившие, мучались по другой причине. Так как диван, на котором предполагал спать Валера, был внезапно занят гитаристом и клавишником, спать пришлось на супружеском ложе Дубининых вместе с обладателем оного ложа, и сон обоих был дерганым, тяжелым и прерывистым. Идея ритуала для вечной молодости, захватившая Виталика с месяц назад, не зря казалась всем, с кем он делился ей, опасной и идиотской, и вчера Кипелов, как единственный, кто согласился поучаствовать в чернокнижничестве, полностью в этом убедился. Виталий и сам чувствовал, что это была одна из его главных ошибок в жизни. Увиденное, услышанное и пережитое оставило на обычно жизнерадостных молодых музыкантах тяжелый, грязный отпечаток, и это стало очевидно, когда они с трудом провалились в сон. Летние ночи были короткими, но окна дубининской квартиры выходили в темный двор, куда редко проникало солнце, поэтому квартира всегда была погружена в сумерки. Этих сумерек и попытались дождаться Валера с Виталием, молча сидя на кухне, прислушиваясь к пьяному храпу своих приятелей: ночь пугала. Казалось, стоит отвлечься, расслабиться, и снова из углов соберутся тени, снова жуткий шепот разнесется, тени начнут поглощать что-то дорогое, кого-то близкого. По этой же причине музыканты старались держаться вместе, инстинктивно пытаясь друг друга защитить. Когда же заснуть всё же удалось — то Валера, то Виталий просыпались с криком, метались по кровати. Один раз Дубинин проснулся от тяжелого, болезненного стона Валеры и пытался разбудить его, а когда это почему-то не удалось — обнял, как обнимал своего сына, когда тому снились кошмары, и что-то успокаивающе шептал; Валера так и не проснулся, но стонать перестал, а Дубинин отчаянно надеялся, что Кипелов никогда не узнает, как друг утешал его как ребенка, прижимая к себе. Теперь же оба проснулись окончательно, чувствуя себя совершенно разбитыми, мрачно курили на кухне и с трудом имитировали себя обычных, пытаясь подшучивать над Кириллом и Холстом. — А свечки-то вам были зачем? — вдруг обернулся от спасительного крана Володя и прищурился на друзей. — Какие свечки? — спросил Виталий, старательно делая вид, что понятия не имеет, о чем его спрашивают. — Ну вчера у вас на полу лежали черные свечки. Нахрена? — уточнил Володя, опираясь локтем на мойку. — Воло-одь, ты походу глюк словил, — как-то вальяжно протянул Кипелов, откидываясь на спинку стула. — Ну какие, нахуй, черные свечки? А чертей здесь вчера не видал? — Одного черта я вижу сейчас прямо перед собой, а точнее — двоих, — сказал Володя, продолжая подозрительно щуриться. Его кудрявая грива, смоченная холодной водой, картинно облепляла лицо и плечи, и пара прядей свисала на прозрачные, в любой ситуации слегка отрешенные глаза. «Дракон, — подумал вдруг Кипелов. — наверное, так выглядел бы дракон, прикинувшись человеком». — И эти черти делают из меня дурака, — продолжил Холстинин, — думая, что если я ужрался, то ничего перед собой не вижу и ничего не помню. — Водички надо Кирюхе принести, а то он уже всего себя выблевал, — вдруг засуетился Дубинин, схватил стакан и, наполнив его водой, ускакал в гостиную. Холстинин проводил басиста тяжёлым взглядом и перевел глаза на вокалиста. Тот слегка поежился, но храбро держал оборону. — А теперь, пока нашего главного черта здесь нет, — произнес Холст, — теперь признавайся — вы проводили ёбаные ритуалы, о которых Дерево трещал, не умолкая, последние дни? — С чего ты взял? — держался до последнего Валера, пытаясь сохранять вальяжность и закуривая новую сигарету. — У вас свежие шрамы на руках одинаковые, — выплюнул Холстинин и снова отвернулся к крану, включая воду. Дубинин, снова появившийся в этот момент на кухне, на мгновение замер, а потом попытался оправдаться: — Ну мы, это, короче… — Вы там того этого, это самое? — ехидно булькнул из-под струи воды Холстинин. — Вот это вот, типа? Виталий понял, как тупо прозвучали его междометия, и решил перейти в наступление: — Володь, а хули ты мне в моем доме вообще нотации читаешь? Приперся, бессознательного Кирилла приволок, воду из крана льешь и ещё требуешь каких-то объяснений о чем-то. — Дом-то, конечно, твой, и за внезапный визит прости. Так вышло, — Холстинин со вздохом вылез из-под воды. — А группа, участниками коей вы пока что являетесь — моя. И если участники моей группы творят хуйню, то это мое дело. Мне теперь снова искать басиста? И вокалиста тоже? Потому что мне уже хватило внезапного отлета Алика, который Большакова переманил с собой, и Кирюху тоже скоро уведет, я задницей чую. Я вообще с ним вчера об этом поговорить пытался, а в итоге только на сейшне каком-то мутном нажрались. Он ещё и укурился. — Я не укурился, меня накурили! — заявил Кирилл, входя в кухню с уже опустевшим стаканом в руках. — Спасибо, Виталь, мне реально надо было водички хлебнуть. Я ещё попью? — Ты не меня спрашивай, а дракона этих вод, — усмехнулся Дубинин, широким жестом показывая на мокрого Холстинина. «Он тоже это видит, — почему-то испугавшись, подумал молчащий Кипелов, и списал свою впечатлительность на сорванные вчера нервы. Страх за друга, который появился вчера от увиденной картины пожирания Володи страшной тенью, смешался вдруг с неосознанным страхом перед самим Володей. — Холодный водяной дракон». Появление Кирилла будто отвернуло Холстинина от мысли вставить друзьям по первое число за идиотизм — то ли он не хотел продолжать разговор при Покровском, то ли само присутствие клавишника подействовало на него умиротворяюще. Кирилл с тихой улыбкой, которая говорила окружающим о том, что звать ихтиандра он пока больше не планирует, закурил у окна и мечтательно посмотрел в небо. — Ух, жестко, конечно, было, — пробормотал он. — Но ничего, сейчас ещё воды попью, потом поем чего-нибудь, и будет хорошо. И тебе советую поесть, Володь, — обратился клавишник к гитаристу. — А потом по дороге на базу пива по кружке навернем. — Какую базу? — недоуменно переспросил Холстинин. — Ну нашу базу, какую же ещё. Отыграем ещё кое-что, запишем на будущее. Вам пригодится, — Кирилл, как и предрек Володя, явно не предполагал в этом самом будущем группы себя. — Я помню, о чем мы вчера говорили. Он обернулся: — Ребят, я вам больше не нужен, и мы все это знаем. В вашей музыке нет места моей музыке. Я не обижаюсь, не обижайтесь и вы — просто у нас разные пути, и ничего с этим не поделаешь. Музыканты тяжело молчали, понимая, что Покровский прав — не они ли его отключали несколько раз на концертах, не они ли находили причины, почему какие-то почти эльфийские мелодии Кирилла не могли появиться на записях? И хотя в музыкальном плане их пути расходились с самого начала, как друг Кирилл был всем очень важен — красивый, как его эльфийская музыка, какой-то инопланетный, но при этом всегда светлый и доброжелательный, он привносил в компанию незамутненную, чистую радость, даже когда участвовал в пьянках, вешался на девушек, хулиганил, как и все остальные. Сердце Валеры вдруг пропустило удар: он снова вспомнил ночные события, и ему стало ещё страшнее. Неужели своим дурацкий экспериментом с магией они с Виталиком погубили рыжего эльфа? Переглянувшись с басистом, он понял, что Дубинин думает о том же самом: Виталий переводил взгляд с Володи на Кирилла, периодически косясь на Кипелова, и на лице отражалось явное страдание. А Володя? Высокий, широкоплечий, уверенный в себе Володя никак не производил впечатление человека, которого какие-то там темные силы могут просто так одолеть. Но ведь черная тень поглотила и его, их Володю, их идеолога, их холодного дракона — как, уже свыкаясь с мыслью об этом, мысленно называл его Кипелов. — Ребята, ну давайте, лица попроще и больше оптимизма! — воскликнул Кирилл и засмеялся. В его волосах вдруг вспыхнули пробившиеся в мрачный дубининский двор лучи солнца, и казалось, будто над ним взвился огненный нимб. Валера порывисто поднялся с обжитого им стула и шагнул к Кириллу. Тот улыбнулся ему навстречу и, угадав мысли вокалиста, раскрыл объятия. Музыканты крепко, по-братски обнялись, и казалось, что таким образом уход Кирилла из группы будет почти безболезненным — ведь они точно, обязательно останутся друзьями. Неожиданно Кирилл вскрикнул и согнулся, держась за грудь. Валера, не успевший отойти, подхватил друга и в панике обернулся к остальным. Володя, разбрызгивая вокруг себя воду, рванулся к Кипелову и Покровскому, помогая поднять последнего и усадить, Дубинин бросился к телефону — звонить в скорую. Кирилл, тяжело дыша, скукожился на стуле, придерживаемый с двух сторон друзьями, и на вопросы о самочувствии повторял только: — Больно очень. Жжет. Давит… *** Скорая забрала Кирилла в больницу. Мрачный пожилой фельдшер только качал головой, глядя на похмельных и напуганных лохматых металлистов, и совсем не удивился, когда на его вопрос о том, что делал перед этим больной, Володя стыдливо пробормотал, что они пили водку и Кириллу что-то предложили покурить, но они честно-честно даже не знают, что именно. Поехать с Покровским в больницу хотели все, но фельдшер разрешил только одному. Этим одним решил ответственно стать Холстинин, который знал все номера родственников Кирилла, и, будучи лидером группы, считал необходимым всех опекать. Кипелов с Дубининым снова остались вдвоем, немного успокоенные тем, что у Кирилла только лишь подозрение на инфаркт, а его молодой организм должен справиться. Уже не решаясь притрагиваться к остаткам алкоголя, парни позавтракали, напились чаю, и Кипелов засобирался домой: жена ждет, да и дочке обещал погулять в парке. Уже на пороге он вдруг вспомнил один нюанс из событий вчерашнего дня: — Виталь, а знаешь, ведь там был язык совсем непонятный, на котором мы читали. И алфавита тоже я такого никогда не видел. — А как же мы читали с тобой вслух? — приподнял брови Дубинин. — Причем одно и то же читали. — А я не знаю. Оно само в голове как-то появлялось, — приглушив голос, ответил Кипелов. Виталий хотел ещё что-то сказать, но поддержать разговор уже не получилось: Кипелов, крикнув «Пока!», уже слетал вниз по лестнице. Басист закрыл дверь и привалился к ней спиной, закрыв глаза. Квартира звенела непривычной тишиной. И было очень страшно оставаться одному.