Черная легенда

В то время, когда обалдевший от новых сторон своей жизни Житняков пытался не сойти с ума под руководством Приста, а Валера и Виталий привыкали к тому, что в их группах есть элемент сверхъестественного, на другом конце Москвы совершенно другой осколок Арии'85 пытался решить последствия всё той же проблемы. В полной панике после новостей, полученных от Маргариты и Харькова, после участия в создании защитного заговора, Грановский срочно и ничего не объясняя уговорил Покровского приехать, но больше никому, кроме участников Мастера, об этом не рассказывать. Алик и сам не помнил и не понимал, как уговорил Кирилла приехать, как объяснил ему срочность этого и что наплёл, чтобы он остановился именно у него, но главное — ему это удалось. Грановский боялся применять какие-то фокусы для того, чтобы убедить друга — и так слишком жестким было влияние вампиризма Кипелова, и Алик не был уверен, что Кирилл выдержит дополнительное магическое воздействие, однако его таланта убеждения оказалось достаточно. Кирилл, казалось, не изменился с последней недавней встречи, но при ближайшем рассмотрении можно было увидеть, как под глазами клавишника залегли глубокие тени. Только очень близкий Кириллу человек мог заметить, какого неестественного цвета на самом деле его кожа, и как лихорадочно блестят его глаза. Кирилл улыбался, когда на него смотрели, но при этом внимательный Грановский видел, как гаснет эта улыбка, стоит Покровскому решить, что за ним никто не наблюдает. И Алик знал причину этого: он знал, почему без всяких предпосылок появилась куча болезней, которые, сами по себе не смертельные, усугубляли друг друга и медленно пожирали рыжего эльфа изнутри. Грановский хотел избить Кипелова и Дубинина, избить ногами, но понимал, что это не поможет. И ему оставалось быть благодарным глупым профанам за то, что они хотя бы через много лет додумались что-то изменить и исправить. Басисту срочно пришлось придумывать Кириллу занятие, которое бы задержало его в студии на максимальный срок, и в голову не пришло ничего лучше, чем как бы невзначай подсунуть Покровскому заготовки будущего альбома и попросить поколдовать над аранжировкой; Кирилл с энтузиазмом взялся за дело, и Грановский временно успокоился. Следующим шагом было найти кого-то, кто мог подлечить Кирилла (и так и быть, Холста — подумал Алик), и выбор был очевиден. *** Лекс был непростым человеком, и коллеги с фанатами знали это. Не знали они, насколько непростым, и даже не совсем человеком был Лекс, и почему так упорно он скрывал любую информацию о себе. Не знали они, что эта скороговорка про «кофе, водку и собак» родилась, когда Лекс панически пытался придумать ответ на простой вопрос журналистов, пока Грановский медленно белел рядом, сжимая зубы. Только позже, сильно позже Лекс решил, наконец, познакомиться с тем, что он назвал, и понравилось ему все перечисленное, всё, включая собак: эти существа оказались очень дружелюбными к таким, как он, чувствуя в Лексе родственную, дикую душу. В Британии таких, как Лекс, называли бы «дивным народом», но родная земля давно открестилась ото всех нехристей, и поэтому племя Лекса официального имени не имело. Только обрывками в славянской мифологии можно было найти упоминания леших и мавок, которыми считались лексовы родичи — народность, которая издавна оберегала природу и имела с ней гораздо более прочную связь, чем люди. Почему лесной житель выбрал жизнь с людьми — Алик узнал не сразу. Когда они познакомились в конце девяностых, Лекс уже был довольно привычным и понятным тусовке человеком, за одним лишь исключением — домой к себе он никогда никого не звал, и в принципе никто не знал, где он живёт. Грановский сразу почувствовал в новом знакомом что-то необычное, но долго не мог понять, в чём дело: уже было решив, что этой загадке самое место рядом с необъяснимым магическим фоном от Кипелова и Дубинина, он вдруг оказался посвящённым в тайну Лекса. Известный в миру, как Алексей Кравченко, Лекс проникся доверием к неулыбчивому еврею с явными некромантическими наклонностями, и внезапно позвал того к себе домой — дом на окраине Москвы, спрятанный в глубине густого, дикого сада. Чувствуя непривычное волнение, Алик переступил порог дома, казавшегося совсем обычным снаружи, и поражённо вздохнул внутри: домик оказался живым. Сплетенный, как оказалось, из крепких, гибких ветвей, которые иногда шевелились и перемещались, домик выглядел так, как Грановский мог бы вообразить себе дом дриады. Постоянно растущий, меняющий форму, усыпанный зелёными побегами и листьями, домик радушно создавал любую новую форму, которая была нужна — например, когда басист осознал, что его не держат ноги, домик услужливо подставил свежевыросший табурет. — Ты кто такой вообще? — замерший в первые мгновения от потрясения Грановский, наконец, опомнился и повернулся к Лексу, угрожающе выставив левую руку. — Имей ввиду, я могу защититься! Алексей смущённо развел руками: — Да ты не переживай, я не хочу тебе зла. Просто хотел познакомить тебя с домом. Мне кажется, ты никому не выдашь мой секрет, — немного неуклюже произнес они присел прямо на пол напротив гостя. Алик молча ждал, когда Лекс начнет что-то объяснять, но тот широко улыбался, радуясь, что наконец поделился тайной с другом, и совершенно не собирался ничего рассказывать. Басисту пришлось намекать на то, что он хотел бы каких-то объяснений, и Лекс, не переставая улыбаться, начал рассказ. Грановский выяснил, что Лекс — представитель лесного народа, многие столетия прятавшегося от людей наедине с природой, и что он самостоятельно решил узнать своих соседей по планете поближе. Его долго отговаривали, но Лекс упёрся и настоял на своем — а когда, выучив обычаи человечества, привыкнув к новому миру и создав себе правдоподобную биографию, услышал тяжёлую музыку — то пропал. — У нас такое не делают, понимаешь? Мы не пользуемся электричеством, мы вообще иначе живём, чем вы, — объяснял Кравченко. — У нас тоже есть музыка, но она… Другая. Я, наверное, не смогу тебе описать. Но могу показать. Хочешь? Грановский только и смог, что кивнуть, и Лекс запел. Запел странно, непривычно и непохоже на что-либо, слышанное Аликом раньше. Однако это пение завораживало, рождало почти осязаемые образы и окутывало покоем. Вечность, как показалось Грановскому, он пребывал вне привычного мира: голос и само звукоизвлечение Лекса заставляли терять счёт времени. Наконец гость из иной расы замолк и, будто и не прерывался, продолжил: — Ну вот. А вы делаете это совсем иначе. И мне это очень нравится. Я бы хотел быть частью вашей, человеческой музыки… Но даже и не знаю, с чего начать. Только вот знакомства завести пока успел и стать немного похожим на вас… Грановский, не моргая, долго вглядывался в глаза Алексею и видел там только теплоту, доверие и искренность — всё то, чего так часто не хватало Алику в людях. А потом неожиданно для самого себя брякнул: — А хочешь стать моим вокалистом? *** Именно к Лексу Грановский и захотел обратиться, подозревая, хотя и не зная наверняка, что тот знает что-то совсем иное, чем вся аликова привычная магическая братия. Основываясь на обрывках рассказов, на своих впечатлениях и знаниях, басист предположил, что долгоживущая и иначе устроенная народность Лекса, к тому же так ловко обращающаяся со всем живым, природным, может иметь какие-то свои способы лечения — особенно от вмешательства темных сил. Сам не обладавший особыми сантиментами относительно «тёмного» и «светлого» в мистических делах и часто пугавший своей склонностью к мертвечине более щепетильных друзей, Грановский всё же был и сам испуган тем, что почувствовал в манускрипте, добытым «этими идиотами» — как в последние дни Алик называл басиста и бывшего вокалиста Арии. И подозревал, что одной блокадой дело не поправить. Так как лексов секрет был Аликом надёжно храним, то басист не поделился своими идеями с другими участниками истории. Когда Кирилл засел в студии, Алик вызвал в студию Лекса и быстро, выйдя встречать вокалиста на улицу, описал ситуацию. Лекс, уже довольно давно живущий с людьми, отреагировал довольно предсказуемо, а точнее — отборным матом с витиеватыми конструкциями. Выждав, пока вокалист выскажется, Алик приступил к самому важному: — Мы можем хоть что-то сделать для Кирилла… И Володи? — нервно похрустывая артритными пальцами, спросил басист. — Я… Не уверен, что это поможет настолько, насколько это необходимо, — после паузы неуверенно ответил Алексей. — Но немного остановить приближение угасания можно… Наверное. Я попробую. Ты говоришь, что вы делали защиту для них? — Да. Идиот Виталик уверил меня, что альбом уже скоро выходит. Как раз представят публике этого своего новенького мальчика. — Мальчик хороший, — задумчиво кивнул Лекс. — Я его помню по паре фестивалей. Хорошо, что заговор спел он — в нём есть что-то такое… — Да, — согласился Грановский. — Я заметил, хотя и не уверен. Мы можем что-то сделать прямо сейчас, правда? — вдруг умоляющим тоном уточнил он. — Я видел ту книгу… И Кира. Думаю, что и Холст не лучше. — У меня нет многих нужных знаний, но, вероятно, я смогу подкормить жертв силами природы, — снова сделав паузу, ответил Лекс. — Кирилл уже здесь? — Кирилл прямо тут, рядом. Возится с аранжировкой нашей последней песенки, — продолжил хрустеть пальцами Алик, и взгляд его заметался над головой собеседника. Осенние дни уже мало отличались от вечеров, и вечные сумерки над столицей настраивали на романтический лад даже такого старого циника, как Грановский. «Скоро деревья станут рыжими, как Кир», — с внезапной нежностью подумал он и вместе с Лексом молча зашёл в студию. Положив Кириллу руку на плечо, как бы приветствуя его, Лекс попытался для начала понять, что именно тянет из Покровского силы, и с трудом удержался от того, чтобы не отдернуться, как от огня: древняя темная энергия, которую ощутил Кравченко, была чужда и отвратительна жителю лесов. Кирилл приветливо улыбался ему, не понимая, почему вокалист замер и молчит, однако Лекс очнулся и, наконец, приветствовал клавишника. Грановский нервно покосился на эту странную сцену, но удержался от комментариев: он не хотел мешать Лексу или случайно выдать себя и вокалиста Кириллу. Через час бытовой болтовни, обсуждений аранжировок и других занятий, Кирилл на что-то отвлекся, и Грановский затащил Лекса в тихий уголок выяснить, как идут дела. — Ну, как там? У тебя что-то получится? — прошептал Алик. — Как вы, люди, можете общаться с такой дрянью? — задал встречный вопрос Лекс. — У нас такое даже близко не подпускают, не то что какие-то шуры-муры с этим водить. Я ещё привык к твоей склонности к мертвечине, но смерть всё же часть естественного течения вещей… — Давай нюансы чёрной магии обсудим потом, а? — нетерпеливо зашипел басист. — Что там? — Я думаю, мне удастся перекачать немного живой силы в Кира. Он открыт, чист сам по себе, несмотря на ту гадость, которая его жрёт. Будет легко. — То есть, с Володькой тебе будет не так легко, — усмехнулся Алик, подумывая о том, что вторую жертву идиотизма коллег открытой не назовешь. — Не знаю… Увидим, — сказал Лекс, уже настраиваясь на передачу энергии и слегка теряя связь с реальностью. Алик облегченно вздохнул: в Лексе он был уверен. Тот не стал бы его зря обнадеживать — это было не в привычках Кравченко. Кирилл смотрел в монитор и даже не заметил, что коллеги куда-то выходили. Музыка, рождающаяся в нём в этот момент, почти осязаемо витала вокруг него, и Покровский был погружен в процесс целиком. Лекс встал у него за спиной и, казалось, ничего не делал — просто с интересом наблюдал за процессом. Однако Грановский, усевшись на стул неподалеку и с отсутствующим видом игравший на неподключенном басу, ощущал потоки силы, исходившие от него. Вскоре Алексей снова положил руку на плечо Кириллу, склонился рядом, глянув в монитор, и задал какой-то вопрос, на который клавишник начал с энтузиазмом отвечать. Алик наблюдал за происходящим с искренним интересом — не только из-за того, что хотел помочь Покровскому, но и потому, что никогда ещё не видел Лекса колдующим. В отличие ото всех, кого знал басист, Лексу не требовались никакие спецэффекты: он просто брал энергию из окружающего мира, из воздуха, из земли, из деревьев за стенами, и передавал её Кириллу, а тот на глазах розовел и глаза его блестели всё ярче. Через пятнадцать минут Лекс убрал руку с плеча Покровского, и незаметно улыбнулся Алику: дело было сделано. Басист и сам понял, что дела Кирилла стали лучше: тот, немного удивленный тем, что мучавшие его боли в желудке и мышцах вдруг пропали, а тело наполнилось силами, решил своё внезапное улучшение, не откладывая, пустить в дело и принялся за аранжировку с утроенной энергией. *** На следующее утро Алик с ещё большим интересом наблюдал за Кириллом, который, зевая, шатался по квартире Грановского и приводил себя в порядок. От непривычного переизбытка энергии Покровский застрял в студии до глубокой ночи, и только угрозами и уговорами Алик вытащил того и увез домой. Кирилл рассказывал какие-то бельгийские истории, про гейм-студию, с которой работает, и их новые разработки, про свою гентскую квартиру, в которой «ты себе не представляешь, какие у меня новые соседи», и ещё что-то такое легкое и интересное. Он весь лучился хорошим настроением и энергией и был готов работать снова в любой момент. Алик, удовлетворенный увиденной картиной, отдал другу ключи от студии, а сам решил сегодня не ехать работать. После того, как за гиперактивным Кириллом закрылась дверь, басист сел размышлять, как ему поступить дальше. Он понимал, что любая энергия конечна, и временные улучшения Покровского — не постоянные. Однако, если у Лекса не будет проблем с периодическими вливаниями энергии, а защитный заговор арийцев, наконец, заработает, то проблему можно будет считать решенной. Теперь нужно было придумать причину, чтобы посетить Холстинина: на базе или дома — не имело значения, и как-то адекватно объяснить, почему он появится со своим вокалистом и никак иначе. Кроме того, нужно было предупредить как минимум Попова о том, что на Вову снова готовится магическое воздействие, и оное необходимо от него скрыть: Холст — не Кирилл, который даже не понял, что что-то происходит, и так легко всё не пройдет. Прист! Именно он оставался основым связующим звеном между группами: проработавший в своё время с Аликом дольше, чем сам Алик в Арии, он поддерживал контакты с Мастером беспрерывно. Поэтому с Поповым следовало посоветоваться о том, какой повод придумать для того, чтобы Володя не удивился внезапному появлению своего бывшего басиста. Сергей сразу понял, что от него требуется, и перезвонил Алику через час, уверив того, что уже наплел Холстинину о том, как важно, срочно, просто необходимо быть на студии именно сегодня им обоим и как безотлагательно коллеги из Мастера хотят посетить их и посоветоваться о продюссировании пары треков. В голосе Попова слышалось откровенное довольство собой и своей сообразительностью. Алик облегченно вздохнул и пошёл собираться, попутно позвонив Лексу и объяснив тому суть сегодняшней поездки. Октябрь был гораздо холоднее сентября, и Алик ёжился даже в куртке. Лекс, легче относящийся к любым погодным проявлениям, активно жестикулировал, рассказывал какие-то истории и явно чувствовал себя значительно лучше, нежели басист. Грановский в какой-то момент перебил поток сознания лешего и спросил: — А Вову тебе тоже надо трогать для того, чтобы помочь ему? — Конечно, — тут же переключился Лекс. — Я же говорил, что у меня нет достаточных знаний. Поэтому без контакта ещё неизвестно, куда я направлю собранную из мира силу. — И много времени тебе нужно? — уточнил Алик. — Ну, ты же видел вчера — четверть часа примерно. Может быть, больше, — пояснил Лекс. — То есть, за рукопожатие ты не управишься? — помрачнел Алик. — К сожалению, нет… — вздохнул вокалист и задумался. Пройдя медленным шагом от автостоянки до дверей арийской студии, музыканты уже решили было действовать по обстоятельствам, но тут увидели зрелище, достойное Монти Пайтона. Навстречу им несся Дубинин, глаза которого были полны глубочайшего ужаса, а открытый рот не издавал ни единого звука — видимо, тоже от потрясения. За ним, прищурившись, Алик разглядел Холстинина, который гнался за своим басистом, размахивая гитарной стойкой, как мечом, над головой, и издавал нечленораздельные вопли, в которых периодически можно было разобрать что-то вроде «Убью», «В жопу засуну», «Голову оторву». Виталий промчался мимо Алексея с Грановским, следом проскочил Володя. Казалось, они даже не заметили людей, вставших у них на дороге, а те следили за удивительной картиной, приоткрыв от изумления рты — такого, в исполнении коллег по цеху, Алик не видел с начала девяностых, а Кравченко так и вовсе никогда. *** Виталий навернул широкий круг вокруг музыкантов и побежал в обратном направлении, надеясь, видимо, запереться в студии, если успеет туда быстрее гитариста. Холстинин, не сбавляя темпа, увидел этот маневр и бросился вслед. Слегка придя в себя, за ними неуверенно последовали Алик с Лексом, гадая, что могло Володю заставить наплевать на больную спину и на глубоко дружеские чувства к его басисту. Виталию удалось-таки задуманное, и он захлопнул дверь прямо перед носом у Володи, который еле успел затормозить и не впечататься в нее. Через секунду, осознав, что добыча утекла, Холст забарабанил в дверь, продолжая орать: — Открой! Открой, сука! Я всё равно тебя достану! Ты не сможешь сидеть там вечно. Я сам эту дверь ставил, я её и вынесу сейчас! Из-за двери послышался немного странный, давящийся то ли смехом, то ли страхом голос Приста: — Аппарат растащат, если дверь вынесешь. Вова, успокойся, прошу тебя. — Я тебе тоже башку оторву, если будешь этого идиота защищать! — ещё больше озверел Холст. — Он не открывает — ты открой! Быстро, блядь, открой! — гитарист замолотил в дверь с ещё большим рвением. Алик, подойдя к Володе, какое-то время с детским любопытством наблюдал, как обычно спокойный, рассудительный гитарист орёт матом, угрожая свои согруппникам расправой, и натурально пытается вынести дверь. Лекс только хлопал глазами, не понимая, что вообще происходит, но обоих посетило понимание, что Володя успел узнать нечто, что разом превратило его из философа-стоика в дикое животное. И кажется, они знали, что. — Вова! Вов! — собравшись с духом и от души налюбовавшись на бесящегося гитариста, обратился к тому Грановский. Лекс благоразумно помалкивал, но был настороже — Володя мог попытаться перенести ярость и на них. — Вова! Что случилось? У тебя спина больная, успокойся! Упоминание о спине немного остудило пыл Холстинина, который продолжал попытки высадить дверь, и голос Грановского, случайно ставшего свидетелем припадка холстининского бешенства, выдернул его из этого припадка. Тяжело привалившись спиной к запертой двери, Володя потер лоб ладонью, посмотрел на стойку от гитары, валявшуюся рядом, и, наконец, поднял глаза на бывшего одногруппника: — Спина… Да, спина. Привет, Алик. Привет, Лёха, — заметил он и вокалиста Мастера. — Знал бы ты, что этот, прошу прощения, басист, натворил — ты бы, пожалуй, мне дверь снести даже помог. Знал бы ты, почему у меня спина больная… Алик тяжело вздохнул. Идиот Дубинин таки как-то выдал себя именно тому, кому единственному не нужно было ничего знать. С одной стороны, это облегчало задачу лечения, и Лексу больше не придется придумывать причину притереться к Володе, с другой — Володя в гневе действительно страшен, и то, что они только что наблюдали — лишь вершина айсберга того, на что способен разозленный Володя. Разозленный маг Володя реликтовых драконьих кровей — а как известно было Алику, даже крошечная капля этой крови в жилах способна была дарить человеку безграничные возможности. Этот полусказочный, невозможный потомок древних чудищ и сам когда-то об этом не знал, пока не открыл в себе способности, которых у людей быть не должно. Алик, который первым из Арии узнал о своих талантах, провел с Володей немало времени, узнавая подробности, помогая контролировать себя и обучаясь вместе с ним. Грановский помнил, на что способен Володя, если его вывести из себя — сказывалось воспоминание о том, как они впервые заявили о том, что хотят уйти от продюссера и оказались с Холстининым в оппозиции друг другу. Процесс тогда затянулся, парни, кроме Андрея Большакова, были не уверены до конца, и последним ушёл Кирилл, провалявшийся между Арией и Мастером в больнице — и теперь Алик знал, почему. И Алик помнил, как он боялся подходить к Вове ещё несколько лет и все необходимые вопросы решался с ним обсуждать только по телефону — а ведь Грановский ничего не боялся, в том числе и разговаривать с мертвыми и тянуть могильный холод темных знаний из страниц древних фолиантов. Лекс был более-менее в курсе этого, однако никогда не предполагал, что сможет увидеть бешенство Холстинина воочию — и, пацифистичный по своей природе, не очень рвался увидеть. Но сейчас он испытывал что-то похожее на восторг — настолько явно сейчас из Владимира сочилась сила, необыкновенная и редкая. — Что ж… — Алик прокашлялся и встретился взглядом с абсолютно прозрачными глазами Холста. — Значит, ты в курсе. — Ах, значит и ты? — Холст стрельнул глазами в сторону Лекса, прежде чем вызвериться на Грановского, и тот легко кивнул. — И Лёха. И Лёха? — немного удивился он, но потом снова впился взглядом в бывшего сооснователя Арии. — Да, Вова, и я. Я узнал тоже совсем недавно. И я хотел защитить Кира… И тебя, — быстро заговорил Грановский, не желая становиться случайной жертвой Володи и пытаясь его успокоить. — И твоего басиста-идиота тоже хотел защитить. Ты же, если сделаешь с ним всё то, что собираешься сейчас, потом больше всех жалеть будешь. А ведь он случайно это всё натворил. Поверь мне, если не веришь ему! Володя сверлил тяжелым взглядом Алика, и со стороны поединок прозрачных, как вода, и оттого пугающих глаз, с черными, как нефть, выглядел тревожно. Лекс зябко передернул плечами и отступил к акации, росшей неподалеку, положил руку на ветви, и почувствовал себя спокойнее рядом с живым деревом, обмениваясь с ним теплом. Акация тут же легко погладила дружественное существо свободной веточкой по плечу, и тот улыбнулся, ощущая нежность к деревцу и большую уверенность в себе. Игра в гляделки между Грановским и Холстининым продолжалась ещё какое-то время, а потом Холстинин опустил глаза, признавая, наконец, правоту Алика, и шагнул к нему навстречу, протягивая руку. Лекс удовлетворенно улыбнулся и снова присоединился к Алику. Из двери, которую всё это время подпирал собой гитарист, выглянул второй гитарист и хихикнул: — Ну что, ты успокоился? Привет, мужики! Володя повернулся к Присту и мрачно смерил его взглядом: — Дай угадаю, и ты тоже был в курсе. — Они мне совсем недавно рассказали! — поднял руки Попов. — Я думаю про Виталю с Валерой то же самое, что и ты! Не кусайся! — И ничего не сказал мне? — уточнил Холстинин, хотя понимал, что ответ получит такой же, как от Алика. Прист буквально слово в слово сказал то же, что и Грановский — про желание защитить как Холста, так и от Холста, и означенный Холст хмыкнул: — Что ж, я рад, что у меня так много защитников. И в какой-то степени я понимаю, почему вы так боялись, что я узнаю. — Потому что басистские кишки на люстре — не мой любимый вид декора, — радостно пошутил Прист. — И Алик, я думаю, тоже не фанат таких украшений. А… — вдруг опешил он. — А ничего, что тут Лекс? — А Лекс в курсе. Нам, господа, есть ещё, что обсудить, — Алик, поняв, что пока убийство Дубинина откладывается, решил взять ситуацию в свои руки. — Может быть, всё-таки зайдем внутрь? Тут люди могут услышать, и вообще как-то холодно. — Сейчас зайдем. Вы мне только сразу скажите, кто ещё в курсе, и что там с Кириллом. Ну чтобы я понимал хотя бы что-то для начала, — медленно отозвался Холстинин. — Ну, Киру гораздо лучше! Он сейчас живет у меня, я специально его вызвал. Сегодня на базу покатил, полон идей и вдохновения, — воодушевленно ответил Грановский. — Мы кое-что смогли сделать для него, и теперь хотим помочь тебе! — Как трогательно, — иронично заметил Володя. Алик поморщился: — Сам в шоке. А по поводу посвященных в идиотию наших, так сказать, коллег — кроме присутствующих Марго, Маврин и Лёша Харьков. В общем, все, кто в теме. — И Миша наш, — добавил Попов. — Кипеловский басист? Ого! — искренне удивился Холстинин. — Не думал, что рядом со святейшим задерживается всякая нечистая сила. Хотя, после того, что я сегодня узнал… Он её скорее уж притягивать должен. Что ж, ладно. Пойдемте внутрь. Обещаю ничего не сделать с идиотом. Уже в студии до Холста вдруг дошло, что сказал Сергей. — Миша? — резко осведомился он у Приста. Тот попятился от неожиданности, но ответил: — Мишка буквально на днях раскрылся. Когда мы… Когда мы делали защиту. Мы тебе сейчас расскажем. — То есть, именно поэтому вы пару недель назад во дворах тут неподалеку шептались? — А ты нас заметил? Ну да. Я мальчику рассказывал, что он не сошёл с ума, и что теперь ему с этим делать. Очень талантливый у нас мальчик оказался. Очень горит желанием теперь и с тобой об этом поговорить. — Ну хорошо, — вздохнул Володя, поморщившись, присел на диван и устроился поудобнее. Спина и в самом деле дала о себе знать, когда приступ злобы прошёл, и теперь требовалось обращаться со своим телом осторожнее. — Извлеките Дерево из где он там заныкался, будете мне сейчас всё рассказывать. Чувствуя огромное облегчение, как Сергей, так и Алик с Лексом, разыскали трясущегося Дубинина на кухне и уговорили явиться пред очи друга. Тот с трудом согласился, боясь так, как не боялся никогда в жизни, и когда все собрались, приступил к рассказу, который потом дополнили Сергей и Алик. Лекс скромно молчал в углу, но всё больше к нему приходило понимание, что его тайну тоже придется раскрыть, и он готовился к этому.