Почувствуй мою душу

Отряд был счастлив, когда все наконец-то вернулись в штаб Разведкорпуса. С момента отъезда в приют прошло всего несколько недель, но здесь всё поменялось так, будто они трудились на стройке несколько месяцев. Новобранцы, перестановки, постоянная суета и висящее в воздухе ощущение надвигающейся опасности… Мэй отвыкла от прежнего распорядка дня, поэтому пришлось срочно вливаться в активную жизнь разведчиков: тренировки, уборка, поручения, инвентаризация, завтраки, обеды, ужины и прочие важные дела. В очередное утро Мэй возвращалась с конюшни после того, как проведала Каштана — будто они не виделись прошлым вечером. Впрочем, конь как всегда был в отличной форме, а Мэй просто искала повод прогуляться в одиночестве — пока она шла до конюшни и обратно, можно было подумать обо всём на свете. Её мысли в последнее время занимала предстоящая операция, пусть о ней толком ещё не было ничего известно. Их до сих пор не посвятили в подробности, потому что все ждали прибытия последних добровольцев из других подразделений. Стоило Мэй об этом подумать, как у самого входа в штаб она заметила толпу солдат Гарнизона. Разведкорпус в самом деле вербовал людей, а его популярность возросла в несколько раз после коронации Хистории. К ним переводились в основном солдаты Гарнизона, но, судя по слухам, пришли несколько полицейских. Их Мэй ещё не видела, но это больше не имело значения — теперь они все были разведчиками. Ещё раз окинув взглядом болтающих солдат Гарнизона, Мэй пошла в сторону казарм. Её не покидало странное ощущение — как-то не вязались улыбки и смех новобранцев с предстоящей операцией. Разведкорпус готовился к ней последние месяцы, и все прекрасно знали, что любая экспедиция может пойти не по плану — Мэй была в двух, одна из которых обернулась полным провалом, из-за чего подразделение чуть не распустили. Да, кто-то из ветеранов уже отправился прокладывать маршрут в сторону Шиганшины, вот только мало ли что может случиться… Райнеру и Бертольду в итоге удалось сбежать. Вдруг они попытаются помешать? Вдруг за стеной Роза и в самой Шиганшине будет слишком много титанов? Вдруг… Повернув из-за угла, Мэй столкнулась с солдатом Гарнизона — повезло, что она шла медленно, иначе точно оказалась бы на полу. Недовольно выдохнув, она подняла голову и бросила: — Извините. Вот только внутри всё тут же похолодело. Короткие русые волосы, карие глаза, поджатые губы. Перед ней стоял… — Леон? — Мэй, — брат выдохнул. Она отшатнулась от него и закусила губу — вот уж его в штабе Разведкорпуса она никак не ожидала встретить. Зачем он здесь? Не может же быть, чтобы он перевёлся… — Что ты здесь делаешь? — Мэй нахмурилась, пытаясь не выдать своего волнения. — Привёз вам новобранцев. Сейчас в штаб с документами возвращаюсь, — ответил Леон, пожав плечами. — Приехал в надежде узнать о тебе, а получилось даже лучше. Мэй почувствовала, как внутри у неё поднимается целая буря эмоций. Облегчение, что Леон не перевёлся в Разведкорпус. Мимолётная радость, потому что Мэй всё-таки скучала по брату, но поняла это она лишь в то мгновение, когда увидела его. И злость, потому что в памяти всплыли те роковые слова, сказанные во время распределения… Последняя эмоция оказалась сильнее всего. — Ну, — Мэй выдохнула. — Узнал. Увидел. Теперь что? Леон выглядел спокойным, хотя на губах играл намёк на улыбку — может быть, он тоже рад её видеть?.. — Ты получила мои письма? — спросил он в ответ. — Я два написал. Получила, но не хотела отвечать, потому что обида была слишком сильна. За долгими размышлениями Мэй удалось понять, почему брат вообще сказал те слова и отвернулся от неё — потому что испугался. Вот только Мэй тоже было страшно, до сих пор она дрожала от одной мысли о встрече с титанами, но ей удалось заткнуть свой страх. Почему Леон не смог просто смириться с её выбором и сказал те ужасные слова, которые она до сих пор не может забыть и отпустить?.. Вместо ответа на вопрос Мэй отвела взгляд в сторону — и, кажется, по этому простому жесту Леон всё понял. — Я переживал, пытался хоть что-то о тебе узнать, а ты… — он возмущённо развёл руки в стороны. — После того, что ты мне сказал, у меня есть полное право не отвечать тебе, — Мэй перебила его. Несколько мгновений брат возмущённо хлопал глазами, а затем заговорил, с трудом сдерживая недовольство: — Если ты не читала письма, то я… — Ты даже не извинился, — она скрестила руки на груди. — Я два письма написал и пытался узнать, где ты. Тебе этого мало? — Леон нахмурился. Снова проснулось чувство вины, которое Мэй игнорировала с тех пор, как прочитала второе письмо. Брат беспокоился, а она, сволочь такая, всё равно обижалась. Но что делать, если чувства никак не затыкались? Кажется, Мэй начала путаться в эмоциях — она никак не ожидала встретить брата здесь, в штабе Разведкорпуса. Для неё он всегда был где-то там, далеко — в Гарнизоне — и напоминал о себе лишь письмами, случайными воспоминаниями и разговорами других людей. А теперь он стоит перед ней, во плоти — такой же высокий, ухоженный, с новой стрижкой… — Что тебе от меня нужно? — раздражённо спросила Мэй. — Я знаю, что ты жив и служишь в Каранесе, но собираешься переводиться. Ты знаешь, что я в Разведкорпусе, в отряде капитана Леви. Что ещё нужно? — Было бы неплохо, если бы ты мне это сама сообщила, а не мне пришлось выяснять это через других! — Леон подался вперёд. — Я тебя не просила об этом. Мэй сама удивилась тому, с какой холодностью она сказала эту фразу. Но это была правда — она не просила брата искать её, интересоваться ей, беспокоиться о ней… Кажется, Леон почувствовал это, потому что заговорил совершенно по-другому: — То есть тебе всё равно, что я беспокоился? Чувство вины снова всколыхнулось, но Мэй решительно отогнала его в сторону — она должна быть сильнее. — Да, мне всё равно. — Я… — Леон осёкся и резко переменился в лице. — Это что… нож отца? Мэй бросила взгляд на ремень, на котором болтались ножны. Ответить она не успела, потому что брат начал повышать голос: — Твою мать, я думал, что потерял его, и даже в лагерь ездил, чтобы найти его, а это ты его стащила! Секундное недоумение превратилось в злость. — Ты идиот? — Мэй стиснула кулаки. — Ты мне сам его на хранение отдал, а потом забыл про него. — Верни, — Леон вытянул руку. — Нет, — она мотнула головой. — Он тебе не принадлежит, верни сейчас же. — Ни за что! — Мэй отшатнулась от брата. — Ты его не заслужил. — Да ты… — Леон, кажется, задохнулся от возмущения. — Разговор окончен, — твёрдо сказала Мэй. — Нет, он не закончен, пока ты не отдашь мне нож. — Ты его получишь только в том случае, если я сдохну, — она подалась вперёд. — Так что молись, чтобы меня сожрал титан в следующей экспедиции. Леон побледнел — на мгновение Мэй показалось, что сейчас он кинется на неё с кулаками. Не хватало ещё подраться посреди штаба… Теперь ни о каком примирении можно было и не мечтать — всё превратилось в какую-то катастрофу. — Эй! — перед Мэй из ниоткуда возник Конни. — Чего тебе от неё надо? — Не лезь не в своё дело, — процедил Леон сквозь сжатые зубы. — Проваливай, тебя уже твой напарник обыскался! Конни кивком указал в сторону, где в самом деле стоял другой солдат Гарнизона. Почему он до сих пор не вмешался в разговор, оставалось загадкой, но в то мгновение Мэй больше всего хотелось, чтобы Леон ушёл. Поэтому, ведомая всё теми же злостью и обидой, она процедила: — Не смей мне больше писать и не ищи меня. Ей хотелось, чтобы он почувствовал, каково ей было, когда он говорил те слова на распределении — эту боль, обиду, одиночество, от которых она задыхалась и не спала неделями. Несколько мгновений Леон молча смотрел на неё, стиснув зубы, а затем тихо сказал: — Если бы тебя сейчас видели родители, им было бы стыдно. В то мгновение, казалось, зазвенел сам воздух. То, что Мэй хотела отдать, вернулось к ней самой — в несколько раз сильнее. От слов брата у неё потемнело в глазах, а в груди всё мерзко сжалось, стало тяжело дышать. — Уходите сейчас же, — твёрдо сказал Конни. — Пока офицеры не пришли и по башке всем не дали. Мэй до крови закусила губу, пытаясь заглушить мерзкую боль в груди и вернуться в реальность. Несколько мгновений они с Леоном молча смотрели друг на друга, а затем брат развернулся и пошёл дальше по коридору — прямо как тогда, на распределении, ни разу не обернувшись. Напарник поспешил за ним, что-то говоря Леону в спину. — Мэй? — Конни заглянул ей в лицо. Она не могла заставить себя ответить — казалось, ещё немного, и она начнёт задыхаться, как возле часовни Рейссов. Мэй укусила себя за внутреннюю сторону щеки и вгляделась в стоящего перед ней Конни — тот по-прежнему обеспокоенно смотрел на неё. — Чего он хотел? Она не знала. Забрать нож, помириться, рассориться окончательно? Уже неважно, потому что чувство вины захлестнуло её с головой — Мэй начала тонуть. Им было бы стыдно… — Ладно. Пошли в казармы. Ах, да. Она же шла в казармы до того, как встретила брата. Плевать — всё то, что волновало её десять минут назад, больше не имело значения. Ты виновата… а они ненавидят тебя…

* * *

Всё вокруг заволокло густым туманом — куда бы Мэй ни шла, она всё никак не могла понять, где оказалась. Она слышала голоса вдалеке, то и дело из мглы кто-то выныривал и врезался в неё, чуть ли не сбивая с ног, но не было видно никаких зданий, даже дорога растворилась в дымке. Наверное, так выглядит ад. От тумана воздух в лёгких загустел, глаза слезились, дышать было совсем тяжело. Мэй шла вперёд, не понимая, зачем она это делает, но она всем нутром чувствовала, что должна идти — если остановится, случится что-то непоправимое. Из мглы вынырнули люди и замерли — теперь они стояли плотно друг к другу и пристально смотрели на Мэй, будто ждали её. Она вгляделась в их лица, и сердце тут же пропустило несколько ударов. Мина, Томас, Хейден, Франц, Ханна, Джит, Дита, Петра, Оруо, Эрд, Гюнтер… Эти имена Мэй знала слишком хорошо — кадеты и разведчики, которых уже не было в живых. Внутри всё закричало о том, что нужно бежать, и Мэй послушалась — бросилась в сторону, прочь от толпы тех, кто погиб раньше неё. Мгла казалась бесконечной, будто она пропитала собой весь мир. Мэй постоянно оглядывалась, но никого не видела — никто её не преследовал. Замедлив шаг, она остановилась, потому что вновь почувствовала чьё-то присутствие. Горло снова будто сдавили невидимыми пальцами. Перед Мэй оказались двое — те, кого она больше всего на свете хотела и боялась увидеть. Карин Рид. Иво Рид. В последнее время Мэй начало казаться, что она забывает лица родителей, но теперь они стояли перед ней, ничуть не изменившиеся за эти пять лет, будто в последний раз они виделись только вчера. Мать и отец просто смотрели на неё, ничего не делая и не говоря, но Мэй чувствовала всем нутром, что они её ненавидят — за то, что она сделала, и за то, кем она стала. К горлу подступил ком, с каждой секундой смотреть на родителей становилось всё тяжелее — казалось, ещё чуть-чуть, и сердце остановится от душащего чувства вины. Собрав все оставшиеся силы в кулак, Мэй развернулась, чтобы уйти, но на пути встала фигура в чёрном, лицо её скрывал капюшон. Мэй почувствовала неладное — этот человек не вызывал ни доверия, ни чувства безопасности. Он был таким же враждебным, как и мир вокруг. Внутри всё снова закричало о том, что нужно бежать, но на этот раз Мэй не смогла пошевелиться. Она просто стояла и смотрела, как фигура медленно стягивает капюшон. Перед Мэй оказался её худший кошмар, её главный мучитель, хранитель всех её самых тёмных секретов. Она сама. Во взгляде — усталость и безразличие. В руках — нож из ниоткуда. Лезвие коснулось горла, и Мэй тут же зажмурилась, потому что знала, что будет дальше. Когда она снова открыла глаза, то увидела их с Сашей комнату. Ни тумана, ни лиц погибших, ни Мэй с ножом в руках. Лишь стол, заваленный вещами, и закрытый шкаф, где в полном беспорядке хранилась одежда. Стояла глубокая ночь, тишину разрезало лишь сопение Саши. Мэй резко села, пытаясь унять колотящееся сердце. Последние дни это была уже привычная картина — кошмар за кошмаром, бессонная ночь за бессонной ночью. Это настолько её замучило, что Мэй боялась засыпать, но всё равно пыталась — днём она обязана быть собранной. Вот только каждый вечер её ждало одно и то же, и это настолько лишало сил, что она не могла сосредоточиться вообще ни на чём. Никакого отдыха, лишь необходимость ждать, пока чувство вины утихнет и всё вернётся на круги своя. Отбросив одеяло в сторону, Мэй вылезла из кровати и подошла к столу. Там среди кучи вещей валялся бурдюк, и, едва отыскав его, она сразу же начала пить воду — в горле пересохло. Мэй помнила, что в верхнем ящике лежит склянка со снотворным, но сейчас оно ей не поможет, лишь сделает хуже и запрёт внутри очередного кошмара. Выход из ситуации оставался только один. Стараясь не разбудить Сашу, Мэй тихо переоделась, накинула толстовку и вышла из комнаты — ей нужно было добраться до тренировочной площадки на краю штаба. Ночью туда никто не заглядывал, потому что все спали, а она могла продышаться и успокоиться после очередного кошмара. В коридорах было прохладно — чувствовалось, что наступил последний месяц лета. Ветер обдувал лицо и помогал прийти в себя, но этого было недостаточно, чтобы унять поднявшуюся внутри бурю. У Мэй из головы никак не выходили лица родителей, которые она видела настолько чётко, насколько возможно. Впрочем, совсем забыть их не получится. У Мэй было лицо матери, а у Леона — отца. Глядя друг на друга или в зеркало, они могли вспомнить родителей, но этого всё равно было мало. Жаль, что не было никакой возможности запечатлеть момент из жизни, а услугами художников родители почему-то решили не пользоваться… Мэй судорожно выдохнула, подумав о том, что ей было бы слишком больно видеть лица мамы и папы на бумаге — наверное, хорошо, что они остались лишь в её памяти. Следом за лицами родителей в голове возник образ самой Мэй с ножом в руке. У неё не было привычки искать смысл в кошмарах, но здесь он настолько лежал на поверхности, что грех было его проигнорировать. Чувство вины, которое копилось внутри долгие пять лет, достигло своего апогея из-за простой фразы Леона. Мэй казалась себе жалкой — такая ерунда выбила её из колеи и толкнула в пучину кошмаров, которые она так старательно скрывала от всех и, в первую очередь, от себя самой. Это она виновата в смерти родителей. Когда эпидемия в Хлорбе только началась, Мэй заболела первой — именно она принесла эту дрянь в дом и стала источником всех бед. От неё заразились Леон и родители, последние в итоге не смогли оправиться, и через неделю их не стало. Сначала умер папа, а через несколько часов после него мама. Мэй и Леон пытались найти доктора, но это им удалось только на следующий вечер. Ещё через несколько дней тела родителей забрали и сожгли в погребальном костре — до этого времени Мэй и Леон сидели в своей комнате и боялись выходить оттуда. Ещё месяц им пришлось жить в доме среди вещей родителей практически без еды — город был закрыт, а поставки припасов ограничены, потому что из-за падения стены Мария везде царил хаос. Только после открытия Хлорбы к ним приехал дядя и забрал к себе. Сколько бы лет ни прошло, Мэй всегда будет помнить, что это она виновата в смерти родителей и во всём, что потом произошло с ней и братом. Она всегда будет отчаянно искать хоть какой-то смысл в своей жизни и пытаться понять, почему она выжила, а самые близкие ей люди погибли. Уже пять лет Мэй жила в этом кошмаре, но ответов на её вопросы не было. Это чувство вины, на которое она так упорно закрывала глаза, всегда будет там — похоронено под слоем других эмоций. Что бы Мэй ни делала, что бы ни чувствовала, что бы ни думала, оно всегда будет отравлять её разум и душу, пытаться убить, когда она слаба и недостаточно сильна, чтобы сопротивляться. Это её наказание за грех, который она совершила, потому что если бы она не ослушалась папу и не ушла гулять… — Рид! Резкий оклик заставил её вздрогнуть. Выдохнув, Мэй обернулась и увидела идущего к ней Магнуса. Что-то поздновато он возвращался к себе… причём она даже не успела дойти до выхода из штаба. Что он вообще забыл так поздно вне своей комнаты? — Опять бродишь после отбоя? — в голосе Магнуса слышалось недовольство. Мэй не ответила, лишь безразлично посмотрела на него. На очевидный вопрос дают очевидный ответ, но у неё не было сил, чтобы язвить, шутить или придумывать отмазку. Раз попалась — отвечай за свои действия. Магнус подошёл к ней вплотную и, окинув её взглядом, спросил: — Или из кладовки что-то стащила? — Нет. — Покажи. Мэй послушно вывернула карманы толстовки. Несколько мгновений они молча сверлили друг друга взглядами, а затем Магнус вздохнул. — Ты помнишь, что я обещал, если ещё раз поймаю тебя после отбоя? — Да. В прошлый раз, ещё на стройке, он заметил её, когда она возвращалась с ночной прогулки. Тогда они были в ссоре, поэтому Магнус отчитал Мэй и пригрозил, что если поймает её ещё раз, то сообщит об этом её непосредственному начальству. Что же, “ещё раз” наступил. — Ну, тогда пошли к капитану Леви. Перспектива наказания её не пугала — что с Мэй могли сделать? Дать дежурство на кухне или в конюшне, нагрузить тренировками? Ей было всё равно, но совершенно не хотелось доставлять проблем Леви… Впрочем, она уже ничего не сможет изменить. Оставалось лишь следовать за Магнусом по хорошо знакомой дороге и пытаться заткнуть беснующиеся в голове мысли. — Объясни хоть, зачем гуляешь? — спросил Магнус, когда они поднимались по лестнице. — Дышу, — Мэй вздохнула. — Тебе днём недостаточно? — Нет. Магнус покачал головой, но больше ничего не сказал. Наконец они подошли к кабинету. Из-под двери сочился свет — значит, Леви не спал. Магнус бросил взгляд на Мэй и только затем громко постучал — казалось, теперь весь штаб знал, что они пришли. Несколько мгновений стояла оглушительная тишина, а затем послышались шаги. — В чём дело? — спросил Леви, открыв дверь. Мэй уткнулась взглядом в пол и засунула руки в карманы. Образы из кошмаров наконец-то оставили её в покое, и она смогла сосредоточиться на происходящем, где у неё перед носом маячили проблемы. — Капитан, я поймал Рид в коридоре, — отчеканил Магнус. — Зайдите. Не говоря ни слова, Мэй проследовала за Магнусом в кабинет. — Так, — продолжил Леви, закрывая за ними дверь. — Поймал. И что? — Рядовым запрещено находиться в коридорах после отбоя. Кроме исключительных случаев, — заговорил Магнус. — Ты уверен, что у неё не исключительный случай? — Она мне об этом не сообщила. — И поэтому ты не отправил её в казармы, а привёл ко мне? — Леви скрестил руки на груди. — Это ваша подчинённая, — в голосе Магнуса скользнуло недовольство — в разговоре с Мэй и её друзьями он бы уже давно сорвался на ругань. — Меня она не слушает, потому что я ловлю её не в первый раз. Может быть, вы её образумите. Снова повисла густая тишина. Мэй не решалась заговорить — от неё всё равно теперь ничего не зависело, она могла лишь разозлить еле держащего себя в руках Магнуса. — Ладно, — Леви вздохнул. — Я разберусь с ней. Можешь идти. Отдав честь, Магнус вышел из кабинета, громко хлопнув дверью напоследок, отчего Мэй вздрогнула. Леви что-то недовольно пробормотал себе под нос, а затем спросил: — Что случилось? — В прошлый раз он сказал, что приведёт к тебе, если застукает на улице после отбоя, — Мэй вздохнула, перебирая рукав рубашки. — Извини. — Опять плохо спишь? Она закусила губу, думая, что сказать. Наконец она подняла голову и впервые за весь разговор посмотрела на Леви. К её удивлению, он не злился — по крайней мере, не выглядел злым. — Я в порядке. Просто… — Поэтому хреново выглядишь и по ночам бродишь? — Леви перебил её. Синяки под глазами и уставший взгляд — неизбежные спутники бессонницы и кошмаров. Жаль, что не замаскируешь их ничем. — Я могу просто вернуться к себе… — Мэй, если ты продолжишь упираться, я отстраню тебя от тренировок. А без них ты не будешь участвовать в операции. Внутри всё неприятно сжалось от одной мысли о том, что Мэй может не поехать в Шиганшину. Она опустила голову и уткнулась взглядом в свои ботинки. — Вам предстоит самое сложное, — продолжил Леви. — Та новая разработка, которую вам скоро покажет Ханджи, не шутка. Если ты не будешь соображать, ты будешь представлять опасность и для себя, и для других. — Как знание того… Мэй снова не успела договорить — Леви недовольно выдохнул и, указав на диван, сказал: — Садись. У неё не было ни сил, ни желания сопротивляться. Под пристальным взглядом Леви Мэй молча сделала то, что ей было сказано, лишь после этого он ушёл к шкафу, на котором стоял чайник. В кабинете, в отличие от коридора, было светло и тепло, на столике у дивана лежали какие-то папки и стояла полупустая чашка чая — скорее всего, Леви как обычно работал допоздна, пока ему не помешали. Снова кольнуло чувство вины, но Мэй решительно отогнала его в сторону — не здесь и не сейчас. В присутствии Леви она просто обязана держать себя в руках. Наконец он вернулся и протянул Мэй чашку с чаем — тёплым, не горячим. Запах оказался знакомым — именно этот чай они пили в тот самый вечер… — Рассказывай, — Леви сел на диван рядом с ней. Мэй вздохнула и начала греть руки о чашку с чаем. Придётся ответить прямо, потому что меньше всего на свете ей хотелось злить его. — Я не могу спать из-за кошмаров, — тихо сказала Мэй. — Снотворное не помогает. Вздохнув, Леви потёр переносицу — кажется, он ожидал этого ответа. — Ночные прогулки — единственный способ для меня прийти в себя и успокоиться. Я делаю это… часто. Всегда делала. Приходится быть осторожной, чтобы не попадаться, и в большинстве случаев у меня получается. Мэй знала, что в моменты отчаяния ей нужно остаться в одиночестве и утихомирить мысли, чтобы взять себя в руки — без этого она сойдёт с ума. Сейчас это роскошь, потому что она всё время на виду и в компании кого-нибудь. Успокоиться толком не получалось… оставались лишь ночные прогулки и поход до конюшни и обратно. Повисла тишина. Леви молчал, а Мэй продолжала пить чай — от него внутри растекалось приятное тепло, которое помогало расслабиться. Хоть что-то хорошее за последнее время. — Ты говорила, что не спишь из-за каких-то событий, — Леви взял со стола свою чашку и отпил чай. — Сейчас-то что? Чтобы дать себе время подумать, Мэй тоже отпила чай. Леви никогда ничего не делал из вежливости и не ценил увиливание от вопросов. А может ли быть так, что если ему рассказать, то станет легче? Она всегда носила всё в себе, с остальными не особо делилась, чтобы не нагружать своими проблемами. Вдруг… — Помнишь, я говорила… что у меня есть брат? — Мэй уткнулась взглядом в чашку. — В Гарнизоне, — Леви кивнул. — Мы с ним в ссоре со дня распределения, — она поджала губы. — Он ушёл в Гарнизон. При этом… его разозлило моё решение вступить в Разведкорпус, и прежде чем уйти, он наговорил мне… всякого. — Например? За столько времени слова Леона уже потеряли смысл, но последняя встреча с ним подлила масла в огонь злости. — Что я сдохну через неделю. И он не придёт на похороны. Леви хмыкнул и отпил чай. — Потом он писал письма и даже не извинился. А пару дней назад… — Мэй потёрла переносицу. — Он приехал в штаб вместе с новобранцами, просто сопровождал их. Мы столкнулись в коридоре, снова поругались, но он сказал то, чего я больше всего боюсь. Что родителям было бы стыдно за меня. К горлу подступил ком, поэтому Мэй снова отпила из чашки. Леви молча смотрел на неё — то ли ждал пояснения, то ли просто давал ей высказаться. В любом случае она была благодарна ему за то, что он слушал, не выгоняя и не перебивая её. — Я всю жизнь была сильно привязана к родителям. Их смерть стала для меня серьёзным ударом. Иногда мне кажется, что я до сих пор от этого не оправилась, хотя прошло уже пять лет. Поэтому слова брата — будто нож в спину. И мне стыдно, что просто слова настолько выбивают меня из колеи и провоцируют кошмары. Может быть… — Мэй поставила чашку на стол. — Может быть, ты прав, и меня лучше отстранить от тренировок. Повисла тишина. Мэй пыталась не слушать гудящие в голове мысли, а Леви задумчиво покачивал чашку, глядя на чай. Наконец он заговорил: — Не знаю, из-за чего он так сказал, но ты уже никогда не узнаешь, было бы твоим родителям стыдно или нет. Это лишь мнение твоего брата, и ничего более. Мэй закусила губу и упёрлась взглядом в чашку — не хватало ещё разрыдаться в присутствии Леви. Тот, кажется, ничего не заметил, потому что продолжил: — А у кого в Разведкорпусе нет кошмаров? Просто каждый справляется с ними по-своему. Кто-то бродит по коридорам, кто-то работает с документами до утра, а кто-то пьёт до блевоты. Жаль только, что не все это понимают. Мэй бросила взгляд на Леви, который по-прежнему задумчиво покачивал чашку в руке. — Ты не одна с этой проблемой. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что от них ещё никто не умирал. Плохо, потому что это лишает моральных сил, которые нам сейчас нужны, — он наконец-то перевёл взгляд на Мэй. — Я не буду говорить тебе, чтобы ты не ходила по коридорам после отбоя, потому что ты всё равно продолжишь это делать. И лично я не вижу в этом ничего ужасного. На этот раз Мэй не смогла сдержать усмешку — она всеми силами вцепилась в возможность отвлечься от гнетущих мыслей, поэтому хрипло ответила: — Магнус, наверное, думал, что ты меня отчитаешь и я сразу стану послушной. — Вы мои подчинённые, но вы сами принимаете решения, а потом живёте с последствиями. Я здесь вообще никаким боком не вписываюсь. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Мэй чувствовала себя совершенно иначе, не так, как после пробуждения — липкое и мерзкое чувство вины наконец-то замолчало и скрылось в дальнем углу её души, ненадолго оставило её в покое, чтобы потом снова нанести удар. Пока что Мэй снова могла функционировать как нормальный человек — осталось лишь дождаться, пока исчезнут кошмары. Леви поставил пустую чашку на столик и, пристально посмотрев на Мэй, сказал: — Отдохни завтра. В ответ она вопросительно выгнула бровь. — С утра приезжают последние новобранцы. Пока они не устроятся, тренировки не начнутся. Так что у тебя есть сутки, чтобы привести себя в порядок, — Леви кивнул в сторону бумаг на столе. — Можешь остаться и помочь мне с документами, насколько тебя хватит. Отвлечёшься. Завтра придёшь в себя. Послезавтра приступишь к тренировкам вместе с остальными. Но только если я увижу, что ты соображаешь. Мэй кивнула, закусив губу. Внутри всё снова заныло, но на этот раз — от того, что Леви было не всё равно на неё и её состояние. Уже в который раз он тратил на неё время и силы, хотя не был обязан делать этого?.. — Можно… я кое-что сделаю? — тихо спросила она. — Можешь попробовать. Мэй осторожно придвинулась к нему. Леви пристально наблюдал за ней — видимо, пытался предугадать, что она задумала. Медленно, чтобы в случае чего у него было время остановить её, Мэй положила руку поверх его ладони и осторожно сжала — в то мгновение ей как никогда хотелось коснуться его, просто чтобы понять, что происходящее ей не снится. — Спасибо, — тихо сказала Мэй. В ответ на это Леви усмехнулся и взял её за руку в ответ — у неё по спине побежали мурашки от этого простого, но такого нужного ей жеста. — Посмотрим, какой ты будешь на тренировке, так что рано благодаришь. — Я не за это. А за всё, что ты сказал. — Ну если тебе от этого будет легче. Мэй немного помолчала, чувствуя тепло руки Леви — оно несло в себе спокойствие, которое начало медленно распространяться по всему телу. Если бы не кошмары и жуткая усталость, она бы сейчас сидела и улыбалась. — Ты работаешь с бумагами до утра? — наконец спросила Мэй. — Чего время терять? — Леви пожал плечами. — Значит, у тебя всё-таки бессонница. — Тц, — он закатил глаза и не ответил. — И кошмары? — Я видел много дерьма, — сказал Леви, выдержав паузу. Мэй вздохнула. Видимо, это в самом деле участь всех разведчиков — не спать и мучиться от того, что пришлось увидеть и сделать. — Не пьёшь? — Мэй склонила голову набок. — Только чай. Алкоголь не люблю. — Вот это да, — она усмехнулась. — А ты? — Леви внимательно посмотрел на неё. — В последний раз я пила на выпускном. Три месяца назад, получается, — она вздохнула. — Мне не нравится пить. Алкоголь развязывает язык. — Тебе есть что скрывать? — Всем есть. Леви кивнул, то ли соглашаясь с ней, то ли одобряя её ответ, а затем спросил: — Так что, остаёшься работать? — Да. — Хорошо. Бумаги тебе принесу. Он медленно отпустил её руку, а затем поднялся и ушёл к шкафу. Наблюдая за тем, как Леви копается в папках, Мэй спросила: — Если Магнус спросит, отчитал ли ты меня… что ему ответить? — Правду. Что я заставил тебя работать всю ночь, — ответил он, не оглядываясь. — Ладно, — она усмехнулась. Наконец Леви принес документы, а затем сходил и налил им ещё чай, пока Мэй прибиралась на столике. Наверное, не так уж и плохо справляться с бессонницей и кошмарами не в одиночестве.