* * *
— Мам… мама… Мэй проснулась от звука собственного голоса и, вздрогнув, открыла глаза — в лазарете было уже светло, отчего ей пришлось прикрыть глаза рукой. Помещение залило солнечным светом — первый яркий день за неделю. Кажется, даже на улице потеплело, вот только сил и настроения радоваться не было. Мэй по-прежнему чувствовала дикую слабость во всем теле, горло саднило, голова болела, пусть и не так сильно, как прошлым вечером. Хотелось спать, но сон больше не шёл. Тишина стояла до тех пор, пока не ударили в колокол — лишь после него штаб ожил. На другом конце помещения послышались разговоры проснувшихся разведчиков, а вскоре Беатрис, сменившая Анью, принесла завтрак и сказала, что в лазарете придётся остаться подольше — температура никуда не делась. Мэй на это никак не отреагировала и попыталась поесть, но быстро поняла, что у неё нет никакого аппетита — в итоге её хватило только на чай, кусок хлеба и очередную порцию лекарств. Каша, напоминавшая о сне, осталась нетронутой. Время тянулось невыносимо медленно, Мэй то дремала, то выпадала обратно в реальность. В эти моменты она слышала, как где-то вдалеке иногда хлопала дверь, разговаривали и ходили люди, но она их игнорировала, надеясь как можно быстрее вернуться в небытие. Двое разведчиков вскоре покинули лазарет, Мэй осталась там одна под присмотром Беатрис — остальные готовились к экспедиции, до которой оставалось всего ничего. От этой мысли Мэй вздрогнула — ей нужно как можно скорее встать на ноги и отправиться за стену вместе с остальными. Разведкорпус уходил в долгую экспедицию почти на неделю, чтобы уничтожить титанов в ключевых точках. Мэй была частью строя дальнего следования, руководила рядовыми, а ещё она не закончила тренировки… Всё как всегда невовремя. В какой-то момент в полудрёме Мэй услышала голоса — тихие, из-за чего слов было не разобрать, но она сразу же узнала Беатрис и Леви. Внутри всё вздрогнуло и неприятно сжалось. Мэй не видела их из-за ширмы, поэтому не могла подтвердить или опровергнуть свою догадку, но вскоре послышались шаги, и к койке подошла Беатрис. — Офицер Мэй, к вам пришёл капитан Леви. Сам он, засунув руки в карманы кителя, стоял за её спиной — хмурый и внимательно глядящий на Мэй. Его взгляд ей не понравился, и она не могла сказать, почему именно. Сердце пропустило удар, но не от радости. Мысли в голове сошли с ума. Какого чёрта он забыл в лазарете? Нет, с этим всё понятно, но какого чёрта он вообще пришёл к ней? А если заразится? Неужели не боится? У Мэй внутри всё похолодело. Этого только не хватало. Это была плохая идея, очень плохая. Одна мысль о том, что кто-то может снова заразиться от неё и умереть, сводила с ума. Как назло Беатрис оставила их наедине и ушла к себе за стол. Поборов подступившую тошноту, Мэй только и смогла выдавить: — Вы зачем пришли? Леви на мгновение опешил — явно не ожидал такого начала разговора, — но быстро взял себя в руки и ответил: — Не явилась в кабинет утром, пропадаешь неизвестно где. Потом прислали записку, что ты тут, пришёл убедиться, что ты действительно болеешь, а не отлыниваешь от работы. Мэй не нашла в себе сил ответить на его сарказм, поэтому просто выдавила из себя мысль, которая заполонила собой всю голову: — Я могла вас заразить. И всё ещё могу. К её ужасу Леви будто не услышал её и, взяв стул, поставил его рядом с койкой. — Насчёт этого можешь не переживать, — он сел рядом. Совсем рядом. Слишком близко. Мысли в голове снова сошли с ума, и Мэй забормотала, пытясь сказать пять вещей одновременно: — Капитан, как же… я же… ведь вы… — Мэй, успокойся, — Леви нахмурился. Вжавшись головой в подушку, она прикрыла глаза и глубоко вдохнула, пытаясь взять разбушевавшуюся панику под контроль, но получалось плохо — она чувствовала, как последние силы покидают её. — Беатрис сказала, с тобой ничего серьёзного, — послышался голос Леви. — Не знаю, — ответила Мэй, открывая глаза — она изо всех сил вцепилась в реальность, чтобы не провалиться с головой в слишком хорошо знакомое чувство вины. — Чувствую себя отвратительно. Ещё и подвожу вас. Но, может, я успею поправиться к экспедиции… — Ты не пойдёшь, — перебил он её. Мэй бросила взгляд на Леви — он сидел, скрестив руки на груди, и пристально глядел на неё. Это снова было настоящее недовольство — в последнее время Мэй сталкивалась с ним слишком часто, и это пугало. — Но там же план… — тихо начала она. — Кто вместо меня будет?.. — Разберёмся, мы с Ханджи всё обсудим, — он перебил её. — Но ты останешься в штабе в любом случае, даже если тебя выпишут. — Нет, капитан, я… — Ты. Не идёшь. В экспедицию, — Леви нахмурился сильнее. — Это приказ. Этот тон не терпел возражений, и Мэй оставалось лишь подчиниться — она была не в том состоянии, чтобы доказывать ему что-то или спорить с ним. Все остатки сил уходили на то, чтобы не провалиться в панику. — Хорошо, — она вздохнула. — Как скажете. — Но это не значит, что ты будешь без дела сидеть. Если поправишься до моего возвращения, будешь как обычно работать без меня. Оставлю тебе инструкции. Сделаешь — хорошо. Не сделаешь — займёшься этим потом. — Хорошо, капитан, всё сделаю. А теперь, пожалуйста, уходите, — тихо сказала Мэй. Всё это время Леви хмуро смотрел на неё, но после этой фразы он удивлённо вскинул брови. Звучало плохо, очень плохо, но Мэй не могла поступить иначе — она уже чувствовала, как к горлу подступает ком. Ещё немного, и она больше не сможет держать себя в руках, а она по-прежнему была готова на всё, лишь бы не рыдать в присутствии Леви. — Не хватало, чтобы вы накануне экспедиции заболели, — добавила Мэй, чтобы хоть как-то смягчить грубость. В ответ Леви закатил глаза и недовольно сказал: — Я же сказал тебе успокоиться. Чтобы я заболел, нужно что-то посерьёзнее жара. — А вдруг на мне ваша удача закончится? Пробормотав это, Мэй пристально посмотрела на Леви — хотелось, чтобы он по её взгляду всё понял, и ей не пришлось ничего пояснять. Несколько мгновений он молчал, а затем сказал со вздохом: — Если тебе станет легче, я уйду. Мэй не хотелось его вот так выгонять, но она всё же закусила губу и кивнула — ей и правда станет легче, если он вернётся к себе и не будет к ней приближаться, пока она не выздоровеет. Окинув её внимательным взглядом, Леви как-то странно усмехнулся и, поднявшись, убрал стул на место. Чувство вины сразу же захлестнуло Мэй с головой — как же мерзко вот так прогонять его, он ведь пришёл проведать её, потому что беспокоился, а она… — Капитан… Он молча оглянулся на неё — хотелось съёжиться от его холодного взгляда, который совсем не походил на тот, который она видела в архиве. Мэй оттолкнула Леви, и он плохо воспринял это, пусть и пытался не показывать этого. Она вдохнула и, собравшись с силами, тихо сказала: — Моя семья погибла… во время эпидемии. Поймите, я просто… боюсь… — Ты поправишься, — перебил её Леви. Поджав губы, Мэй поймала его взгляд и сказала самым твёрдым голосом, на который была способна: — Не этого боюсь. Дыхание перехватило — это был максимум, на который Мэй оказалась способна. Если она скажет ещё хоть слово об этом, если продолжит копаться в этих воспоминаниях, если Леви не уйдёт, то она не выдержит и сойдёт с ума, и тогда уже никто не сможет ей помочь. Мэй рухнет на самое дно бездны и не сможет выбраться оттуда, потому что сожаления и чувство вины сожрут её с потрохами. Прости. Прости меня… — Выздоравливай, — недовольно выдохнул Леви. — Спасибо, — чуть ли не прошептала она. Прости меня, Леви, но я не могу поступить иначе. Он смотрел на неё ещё несколько мгновений, а затем направился в сторону выхода. Мэй долго смотрела ему в спину, в то время как тревога внутри билась в конвульсиях. Когда хлопнула дверь, Мэй легла на бок и вцепилась в одеяло, пытаясь взять себя в руки. Слёзы потекли по щекам и носу, и уже ничто не могло их остановить. Иногда ей казалось, что она готова на что угодно, лишь бы переписать один день своей жизни.* * *
Вскоре лекарство перестало действовать, из-за чего вернулись жар и головная боль — сильнее прежнего, будто они хотели отомстить за то, что их изгнали. Мэй снова начала видеть искажённые воспоминания прошлого — какие-то ярче, какие-то тусклее, но везде были те, кого она боялась и хотела увидеть больше всего на свете. Родители. Они улыбались, молчали, ворчали, ругались, кричали, смеялись и даже пели… Их образы были настолько реальными, что Мэй потеряла счёт времени и не могла сказать, какой из двух миров реальнее — тот, где родители живы, или тот, где они погибли. Карие глаза и каштановые волосы, собранные в низкий хвост, мягкая улыбка, чёрная рубашка и платье поверх неё — мама. Серые глаза и русые волосы, уставший взгляд, морщины на лбу, светлая рубашка под коричневой курткой и чёрные штаны — папа. Именно такими Мэй помнила их, именно такими они были при жизни, именно такими они покинули этот мир. В одну секунду они стискивали её в объятиях, в следующую — проклинали за свою смерть, а мгновение спустя она просыпалась и вспоминала, что не слышала их голосов уже почти шесть лет. Она даже не помнила их, не могла вспомнить и знала, что больше никогда не услышит. А после этого всё начиналось сначала. И снова. Снова… Голова болела. Горло пронзали сотни мелких иголок. Всё внутри металось от злости, непонимания и чувства вины — они душили до невозможности дышать. Мэй мечтала вернуться домой. Домой. В безопасность. Туда, где никто не осудит. Туда, где отпустят все грехи. Туда, где тепло. Туда, где она найдёт спокойствие… Вскоре Мэй разбудили, вытащив из бесконечного кошмара, и дали лекарство — она даже не поняла, кто именно к ней пришёл: Беатрис или Анья. Горечь на языке и какие-то слова не запомнились, а вскоре всё снова растворилось во тьме. Мир перестал существовать — ровно до тех пор, пока Мэй не пришла в себя. Она всё ещё находилась в лазарете, но что-то в нём изменилось. Царил полумрак, все койки были пусты, но Мэй знала причину — потому что все её друзья, знакомые и подчинённые не справились с болезнью. Сама она сидела у постели Леви и держала его за руку. Он уже давно не отвечал на её прикосновения, считая, что это Мэй во всём виновата. Бледный, осунувшийся, хрипло дышащий, с тёмными синяками под глазами и сухими потрескавшимися губами — он держался в этом мире из последних сил. Ладонь Леви была горячее обычного из-за температуры, а тёмные волосы спутались и налипли на влажный от испарины лоб. Мысли замерли, их центром стал он, борющийся со страшной болезнью. Мэй вздрогнула, когда палату сотряс надрывный кашель — казалось, ещё немного, и Леви выплюнет лёгкие, но он всё же сумел вдохнуть и подавить этот жуткий приступ. Мэй наблюдала за ним, практически ничего не видя из-за подступивших слёз. Хотелось что-то сказать, что-то сделать, но было уже поздно — от неё ничего не зависело. Она принесла болезнь сюда. Это она виновата — она стала источником беды. Опять. Хрип вдруг затих. В лазарете повисла тишина. Мёртвая тишина. В то же мгновение, когда Леви перестал дышать, Мэй всё поняла — он покинул её следом за всеми, кто ей дорог. Она осталась одна — и в этом была только её вина. — Нет… нет… Леви… нет… Горло сдавили невидимыми пальцами. В глазах потемнело. Сквозь пелену Мэй смотрела на затихшего Леви и чувствовала, как остатки разума покидают её, толкают в пучину безумия, которое она сама на себя навлекла. — Беатрис… Она не знала, зачем звала медсестру — может, его ещё можно спасти… может… он… он… — Беатрис! …нет… бесполезно… Крик затих, превратившись в шёпот. Сжав холодеющую руку Леви, Мэй вгляделась в его лицо, которое стремительно теряло краски. Нет, это всё бессмысленно — его больше нет. Паника накрыла её с головой и лишила остатков сил… — Он умер… умер… это я виновата… я… …и лишь раздавшийся у неё над ухом голос не дал ей окончательно сойти с ума. — Мэй, я здесь. На лоб легла холодная тряпка, и на мгновение морок отступил — из тьмы появилось лицо Беатрис, склонившейся над ней. Маска закрывала нос и рот, поэтому Мэй смогла разглядеть только её чёрные глаза. Казалось, хмурая Беатрис видит её насквозь — все её мысли, чувства, воспоминания, привязанности… — Выпейте. Снова горечь на языке, но Мэй не сопротивлялась — у неё просто не осталось на это сил. Когда лекарство в склянке закончилось, она с трудом огляделась — все койки вокруг были пусты. Леви нигде не было. — Где он? — прохрипела Мэй. — Кто? — Он… они… остальные… где они?.. — Я не понимаю вас. — Разведчики… Мгновение, которое Беатрис молчала, размышляя над ответом, показалось Мэй вечностью. — Спят, — наконец заговорила она. — Сейчас ночь. — Они живы? — Живы, — в голосе Беатрис скользнуло удивление. Сердце пропустило удар — это был просто очередной кошмар. Облегчение сбило Мэй с ног, и она пробормотала, еле шевеля губами: — Не пускайте… — Что? — Никого не пускайте… ко мне. Никого… Уж лучше Мэй рассорится со всеми и обречёт себя на одиночество, чем станет причиной их смерти. — Хорошо. Никого не пущу. Теперь отдыхайте. Услышав это, Мэй растеряла остатки сил и с облегчением провалилась обратно во тьму. Она больше не станет источником всех бед… и никто не умрёт из-за неё.* * *
Мэй плечом толкнула дверь и, втащив на кухню тяжёлый ящик, за которым её отправила бабушка, бросила его у окна — внутри тут же что-то неприятно звякнуло. — Осторожнее! — бабушка подпрыгнула на месте и бросилась к ящику, чтобы осмотреть какие-то склянки. — Не дрова же притащила! — Извините… — пробормотала Мэй, потирая ноющие руки. — Ничего не разбилось и ладно… Она не любила ездить к бабушке. Ей нравилось находиться в дороге, но те дни, которые она с родителями и братом проводила в деревне недалеко от Хлорбы, всегда тянулись бесконечно долго. А теперь, когда родителям пришлось срочно вернуться в город и оставить Мэй с Леоном в этой глуши, стало и вовсе невыносимо. Мэй никогда не отлынивала от работы, но в этом доме ей было неуютно. У бабушки повсюду стояли ящики, доверху заполненные какими-то старыми тряпками, под потолком на верёвках месяцами сушились травы, во всех комнатах пахло чем-то сладким и приторным, из-за чего Мэй постоянно чихала. Как же хотелось вернуться обратно в Хлорбу, чтобы каждый день видеть возвышающиеся над городом стены, убираться в лавке, ходить за покупками на рынок и делать уроки, а не вот это вот всё… Мэй больше никогда не будет жаловаться на домашние дела. Наконец бабушка закрыла ящик и, поправив мятый передник, с тяжёлым вздохом сказала: — Мэюшка, сходите с Леончиком до старика Датча, купите хлеб. На обед суп покушаем. Услышав, как бабушка исковеркала её имя, Мэй скривилась, однако её обрадовала возможность хотя бы ненадолго сбежать из этого тёмного и душного дома — эти короткие и редкие прогулки буквально были глотком свежего воздуха. — Хорошо, — ответила она, изо всех сил стараясь скрыть нетерпение. Бабушка вытащила из очередного ящика кошелёк и достала нужную сумму. Сунув несколько монет в карман, Мэй выбежала из кухни на крыльцо. Двор у бабушки был небольшой, но весь заросший всем, что только можно вырастить, поэтому ей пришлось несколько секунд вглядываться в сад, чтобы заметить Леона, копающегося на грядках. — Бежим за хлебом! — крикнула Мэй, перепрыгивая через ступеньки. Брат молча побросал всё, что держал в руках секунду назад, и выбежал за ней следом за калитку — вдвоём они помчались так быстро, как только могли, и остановились лишь тогда, когда свернули за угол и оказались вне поля зрения бабушки. Им потребовалось время, чтобы перевести дыхание. — Ещё чуть-чуть, и я бы начал драть этот дурацкий тысячелистник, — пробормотал Леон. Откашлявшись, он выпрямился. — Ты как её уговорила? — Никак, она сама отправила. — Добрая сегодня. Настойки обпилась, что ли… Заправив за уши выбившиеся из косы волосы, Мэй недовольно ткнула его в бок — бабушка, конечно, пила настойку за ужином, но никак не за завтраком. По крайней мере, не в присутствии Мэй и Леона… Или же брат прав, и она всё-таки успела выпить?.. — Ну, поползли. Как можно медленнее они пошли в сторону лавки старика Датча — единственной на всю округу. Пройдя мимо нескольких небольших, но ухоженных соседских домов, Мэй и Леон оказались на главной улице всей деревни — по ней можно было за пятнадцать минут дойти от одного конца до другого. — Бабкин дом реально как ведьминский выглядит, — пробормотал Леон. Мэй не ответила, потому что говорила ему об этом ещё прошлым утром. Лето было в самом разгаре, стояла жара, всё время хотелось пить. Людей на улицах осталось совсем мало — все сидели по домам, спасаясь от палящего солнца. Заняться тут было нечем. Мэй не думала, что ей придётся остаться у бабушки больше, чем на пару дней, поэтому она не взяла с собой ни книги, ни тетради с домашним заданием и теперь умирала от скуки. — Хочу домой, — протянула Мэй. — И я… — Леон кивнул. Они редко находили общий язык, но в такие моменты, когда их что-то объединяло, Мэй в кои-то веки чувствовала, что у неё есть старший брат. Наверное, всё-таки не так уж и плохо, что они застряли в этой дыре вместе — без Леона тут было бы куда более уныло. Наконец они дошли до лавки. Мэй спряталась за Леоном и сунула ему монеты, чтобы брат купил хлеба, потому что не любила говорить с Датчем — старик всегда много болтал о самых бессмысленных вещах на свете, но особенно он любил делиться безумными планами, благодаря которым собирался разбогатеть. Увидев Мэй с Леоном, старик как всегда попытался завести разговор, но брат упорно отвечал ему хмурым взглядом и ничего не говорил. Сдавшись, Датч наконец-то продал им несчастную буханку хлеба — можно было возвращаться, но Мэй и Леон этого не сделали. Они пошли к дому бабушки не главной, а другой дорогой — и именно там они наткнулись на толпу местных мальчишек, которые делали каждое пребывание в этой деревне невыносимым. — Ведьминские ублюдки! И в этот раз они явно не собирались просто так отпускать Мэй и Леона.* * *
Она выпала обратно в реальность до того, как во сне началась драка — теперь это было лишь воспоминанием о давно минувших днях. Мэй не знала, сколько времени провела в лазарете, потому что день и ночь смешались в один бесконечный поток, но, когда она более-менее пришла в себя, за окном было уже темно. Стояла тишина. Мэй смотрела в потолок и думала о том, что ей приснилось — впервые за долгое время она могла ясно мыслить, несмотря на то, что тело одолела жуткая слабость. Тот день был одним из самых мерзких, которые они с братом провели в деревне: им вдвоём пришлось драться против пятерых. К счастью, они могли постоять за себя и даже не подумали о том, чтобы бросить друг друга или убежать. В итоге купленный хлеб был растоптан, чистая и новая одежда превратилась в грязную и порванную, Леону сломали нос, Мэй разбили губу, но и противники не ушли целыми — кажется, кто-то даже сломал руку. Драку разнимали случайные прохожие, они же отвели Мэй и Леона к бабушке, которая чуть не упала в обморок, увидев кровь, и принялась лечить их своими любимыми народными средствами, которых в доме было предостаточно. Папа, приехавший тем же вечером, пришёл в ярость и поругался с бабушкой — тем летом Мэй и Леон больше не вернулись в деревню. Всё произошло лет десять назад, но теперь казалось, что это случилось в другой жизни. Заметив, что Мэй проснулась, Беатрис принесла еду — жидкий суп, кусок хлеба и горячий чай, но для больного и слабого человека это было более чем достаточно. Мэй с трудом поела, но это придало ей нужных сил — достигнув самого дна, она наконец-то начала подниматься обратно на поверхность. Мэй выпила всё то же горькое лекарство и легла спать дальше — к счастью, той ночью сны и воспоминания оставили её в покое, дав ей возможность прийти в себя и восстановиться. Утром, когда со скудным завтраком было покончено, к койке подошла задумчивая Беатрис. Маски на ней уже не было, что заставило Мэй напрячься — неужели она тоже не боится заразиться?.. — Как вы себя чувствуете, офицер? — Лучше, спасибо. И пожалуйста… зовите меня Мэй. — Тогда вы зовите меня Беатрис, — она склонила голову набок. — Хорошо, — Мэй слабо улыбнулась, а затем решилась задать вопрос, который мучил её с прошлого вечера: — Я немного потерялась во времени… Сколько я тут?.. — Четвёртые сутки, — Беатрис приложила руку к её лбу. — Температуры нет. Идёте на поправку. — А что… остальные разведчики? — Мэй начала перебирать одеяло. — Уехали в Хлорбу вчера утром, — она убрала руку. — Анья и доктор Пауль отправились с ними, меня оставили с вами. Значит, сейчас они уже успели выехать за стену Роза… — Я одна осталась в штабе? — тихо спросила Мэй. — Нет, ещё двое рядовых. Один сломал руку на тренировке, второй отравился чем-то в Тросте накануне отъезда. Кивнув, она закусила губу. Внутри всё противно сжалось, и она вздохнула, чтобы избавиться от мерзкого напряжения — тишина в лазарете теперь ощущалась совершенно иначе… — Беатрис, спасибо, что присматриваете за мной, — заговорила Мэй. — Это мой долг. — Вы хоть отдыхаете? — Вы здесь одна, мне самое лёгкое досталось. А вот Анье в экспедиции придётся несладко. Мэй поджала губы. Не отводя взгляда, Беатрис добавила: — У нас есть комната для отдыха, так что не думайте, что я за столом сижу целыми днями. Там очень удобная кровать, — она фыркнула, из-за чего сразу стало понятно, что это ирония. Рядом со столом медсестёр находилась дверь. Мэй думала, что это подсобка, но теперь она начала подозревать, что именно там и отдыхают медработники. — А живёте вы где? — Снимаю комнату в Тросте у добрейшей старушки. Офицер Жан любезно сопровождает меня в город, когда не занят. Очень мило с его стороны. А Мэй он говорил, что общается с Беатрис лишь по делу… В то же время ей показалось странным, что медсестре не выделили комнату в штабе и той приходится мотаться туда-сюда. Впрочем, может быть, она сама захотела жить в городе. — Да, Жан такой, — Мэй улыбнулась. Беатрис кивнула, а затем, вдруг прочистила горло и заговорила, резко сменив тему: — Мэй, мне нужна ваша помощь. — В чём? — она удивлённо вскинула брови, даже не пытаясь предположить, что от неё могло понадобиться. — Я просматривала вашу медицинскую карту и увидела, что вы болели во время эпидемии в Хлорбе весной восемьсот сорок пятого. От неожиданности у Мэй внутри всё похолодело — чтобы не свалиться в панику, она снова закусила губу и выжидающе посмотрела на Беатрис. Та продолжила: — Сможете ответить на несколько вопросов? — Зачем? Беатрис сложила руки на животе, в её взгляде появилась сильная заинтересованность. Мэй впервые видела её такой с момента их знакомства. — Я хочу стать доктором, — совершенно спокойным тоном продолжила Беатрис. — В Орвуде есть академия, но для поступления нужно сдать экзамен и иметь рекомендацию или опубликованную статью. Первое мне не светит, поэтому я работаю во втором направлении. — И вы хотите написать про эту эпидемию?.. — Думаю, просто я интересуюсь этой темой и… много читала. Не знаю, в курсе вы или нет, но в восемьсот тридцать третьем году в Шиганшине тоже вспыхнула эпидемия, — Беатрис подалась вперёд. — Эта болезнь похожа на ту, что поразила Хлорбу, но в вашем городе методы доктора Йегера не сработали. Мэй впервые слышала про эпидемию в Шиганшине — ничего удивительного, потому что ей самой тогда был всего год от роду, — но её внимание привлекло кое-что другое: — Доктора Йегера?.. — Гриша Йегер. Талантливый доктор. Он смог остановить распространение болезни в Шиганшине, благодаря ему многие выжили. Наверное, он бы и в Хлорбе сумел взять ситуацию под контроль, но он пропал после падения стены Мария. Скорее всего, погиб. Столько лет уже прошло… У Мэй по спине прошёл неприятный холодок, от которого внутри проснулась мерзкая слабость, а в голове зароились мысли. Гриша Йегер мог бы остановить эпидемию. Гриша Йегер мог бы предотвратить весь тот кошмар. Если бы он не погиб, родители могли бы выжить… Мотнув головой, Мэй постаралась не думать о том, как могла бы сложиться её жизнь в этом случае, и пристально посмотрела на Беатрис. Кажется, она не знала, что Гриша — отец Эрена. Что же, оно и к лучшему. — Поможете мне? Ваше имя раскрывать не буду, — уголки её губ дёрнулись, будто она хотела улыбнуться, но передумала в последний момент. — Если не можете, не надо. Вам нужен покой, в конце концов. Или можем вернуться к этому разговору позже. У Мэй закружилась голова, она не знала, как поступить. Ответить на вопросы, добровольно окунуться в те события, а потом снова страдать от воспоминаний, которые только-только перестали её тревожить? Или отказаться, оставить Беатрис одну с её вопросами, хотя она ухаживала за Мэй все эти дни, а потом мучиться из-за чувства вины, потому что не помогла?.. — Давайте попробуем сейчас, — всё же тихо ответила Мэй. — Если что… остановимся. Нет, она не останется в стороне. Беатрис удивлённо вскинула брови, а затем всё-таки улыбнулась. Мэй впервые видела её улыбку — скромную и спокойную, но всё же искреннюю. — Секунду. С явным трудом держа себя в руках, Беатрис медленно ушла к себе за стол и вскоре вернулась с блокнотом и карандашом. Мэй вдохнула и приготовилась к пытке, в глубине души надеясь, что всё будет не так страшно, как она думает. Она справится. За столько лет она научилась терпеть эту боль. Или всё же не научилась? Беатрис пододвинула к койке стул и села на него — в то мгновение она растеряла всю свою холодность и отстранённость. Мэй нервно сжимала одеяло, чтобы успокоиться. Пролистав блокнот до чистой страницы, Беатрис что-то быстро написала и наконец-то спросила: — Сколько лет вам было? — Двенадцать. До её тринадцатилетия оставалось каких-то три месяца. Мэй уже весной думала, что попросить у родителей в подарок, но так и не придумала — и с тех пор толком не отмечала свои дни рождения. Максимум — чаепитие в столовой с близкими друзьями. — Как быстро вы заболели? — продолжила Беатрис, не поднимая головы. — Одной из первых, ещё до закрытия города, — Мэй уставилась в потолок. — Какие у вас были симптомы? — Жар, кашель, дикая усталость, боль в мышцах, отсутствие аппетита. По-моему все так болели. — Вы контактировали с больными? Сердце пропустило удар. Вспомнился мужчина в очереди — Мэй не видела его лица, но на всю жизнь запомнила его надрывный кашель. Она была уверена, что заразилась от него, но на вопрос ответила иначе: — Не знаю. Специально нет. — Чем вас лечили, помните? — Беатрис бросила на неё короткий взгляд и продолжила писать. — Мы пили много воды и какие-то лекарства, настойки… — Мэй нахмурилась — Какие именно, не помню, но на вкус было в сто раз хуже того, что вы мне тут даёте. — Вы тяжело переносили болезнь? — Сильнее того раза я не болела, — Мэй пожала плечами. Она на всю жизнь запомнила, как целую неделю ей казалось, что кости непрерывно гудят, суставы выворачиваются наизнанку и внутри всё горит, а от боли перед глазами постоянно мелькают яркие вспышки. Она больше никогда так не болела — ни до, ни после эпидемии, но родителям всё равно было хуже — сдавшись под натиском болезни, они практически всё время были не в себе и умерли, не приходя в сознание. Мэй вздрогнула, вспомнив их, лежащих на кровати в спальне, и прикрыла глаза. Нет, с годами она не научилась терпеть эту боль. — Сколько вы болели? — послышался голос Беатрис. Вдохнув, Мэй собралась с мыслями, уставилась на своё одеяло и продолжила: — Неделю. И ещё долго не могла прийти в себя. — Что вы имеете в виду? — Я очень плохо помню, что было после того, как я выздоровела. Но… — голос дрогнул, и Мэй пришлось прочистить горло, чтобы продолжить говорить: — Помню, что чувствовала себя до ужаса слабой и плохо спала. — И сколько это длилось? До сих пор длится. Мэй не чувствовала себя собой с тех самых пор и страдала от проблем со сном вот уже почти шесть лет. Но это не имело прямого отношения к эпидемии, поэтому вслух она сказала: — Пару месяцев. Беатрис кивнула и, сделав пометку в блокноте, спросила: — Кто-нибудь из вашей семьи болел? Мэй ждала и боялась этого вопроса, но сердце всё равно сжалось до боли сильно. Ей тут же захотелось закончить этот разговор, но она всё же выдавила из себя: — Все. — И как они перенесли болезнь? — Выжил только мой брат. На это простое, но полное боли предложение ушли все последние силы Мэй. Она поняла, что если продолжит, то сойдёт с ума — прямо как во сне, — но раз уж она ступила на этот путь, раз уж решила помочь, то нужно довести начатое до конца. Мэй замерла, ожидая следующего вопроса, однако Беатрис помолчала несколько мгновений, а затем внезапно закрыла блокнот и поднялась со стула. — Больше у меня нет вопросов. Не веря своим ушам, Мэй перевела взгляд на Беатрис — она снова выглядела мрачной и задумчивой, будто тема эпидемии в Хлорбе резко перестала её интересовать. — И чем вам это поможет? — Не знаю, — Беатрис убрала стул на место. — Даст почву под ногами. Основу, от которой я смогу оттолкнуться. Я просто… — она шумно выдохнула. — Мне нужно хотя бы просто начать, а по ходу дела разберусь, что куда и как. Поеду в Хлорбу, опрошу других выживших… Выкручусь, не переживайте. Спасибо за помощь. Мэй кивнула, чувствуя накатывающее опустошение — ей срочно нужно было остаться в одиночестве и успокоить начинающуюся внутри бурю. — Чуть не забыла. Беатрис резко развернулась и ушла, но быстро вернулась и протянула Мэй неподписанный конверт. — Перед отъездом заходил капитан Леви. Как вы и просили, я не пустила его к вам, поэтому он оставил это. Сердце пропустило удар, на месте пустоты внутри появилось чувство вины. Как же отвратительно получалось — заболела, не пошла в экспедицию, выставила из лазарета, запретила приближаться… Мэй не могла иначе, но ей всё равно было мерзко от самой себя. Лучше бы она болела. Лучше бы он не приходил. Лучше бы всё было иначе… Когда Беатрис ушла к себе за стол, Мэй дрожащими пальцами открыла конверт — там оказалась записка с инструкциями на время отсутствия Леви: какие документы обработать, какие коробки разобрать и что купить в Тросте, если она соберётся туда. Однако её внимание привлекла вторая половина записки. Мэй закусила губу, вчитываясь в уже давно ставшие родными буквы. …Не переживай из-за экспедиции. Командование твоими подчинёнными я взял на себя. Строй скорректировали. По плану мы вернёмся через пять дней после выезда из Хлорбы. Постарайся сделать столько, сколько сможешь, но не сиди в кабинете целыми днями, как ты обычно делаешь. Я оставил ключ от подсобки в нижнем ящике стола, если он тебе понадобится. В остальных моих вещах не копайся. Кроме чая, он в твоём распоряжении. Посторонних не пускай. Если всё же придётся, не оставляй их одних в кабинете. Впрочем, сама всё знаешь. Выздоравливай. Капитан Леви К горлу подступил ком. Закусив губу, Мэй уткнулась носом в записку и прикрыла глаза, пытаясь удержать себя в руках. В каждой аккуратно выведенной букве ощущалось беспокойство Леви, не было ни капли недовольства — он переживал за неё, пусть и вынужденно прятал это за простыми фразами. Она знала, чувствовала это и никак не могла избавиться от мерзкого комка в горле. — Прости… — выдохнула Мэй, зажмурившись. Легче не стало.* * *
На улице Хлорбы было тесно. Шарахаясь от тел погибших и переполненных телег, Мэй продолжала идти вперёд, еле переставляя ноги. Она искала… а что она искала? Доктора? Еду? Родителей? Брата? В голове было пусто, она не могла вспомнить, но всё равно продолжала идти, потому что так надо. Бездействие, безразличие — смерть. Конец. Неискупленная вина. Вечные страдания. Выход лишь один — шагать. Кто-то постоянно бежал ей навстречу, врезался в неё, почти сбивая с ног, но она держалась и продолжала идти. Когда силы начали иссякать, из-за угла навстречу Мэй вышла её копия — они узнали друг друга и остановились прямо посреди дороги. Вся Хлорба тут же замолчала, замерла и отступила, позволяя им поговорить. — Помоги… — прошептала Мэй. — Я больше не могу… — Ты сама себя мучаешь, я тут бессильна, — копия сделала шаг вперёд. — Я заслужила… потому что виновата… но я больше не могу, — она рухнула на колени, с трудом сдерживая слёзы, и посмотрела в глаза самой себе. Копия остановилась напротив неё. Шрам на левой стороне губ уже не казался Мэй таким отвратительным, как в их прошлую встречу. Взгляд её стал более уставшим и печальным, под глазами залегли тёмные синяки — казалось, копия тоже измучена и держится на ногах из последних сил. Она понимает Мэй, как никто другой. — Что мне делать? Я пытаюсь не сломаться, но я устала, так устала… вставать снова и снова… — Пока ты держишь всё в себе, тебе будет хуже. Нам будет хуже. Мы ведь с тобой уже не в первый раз говорим об этом, — копия пожала плечами. — Я не могу просто выкинуть эти мысли из головы… о том, что произошло. О том, как всё сложилось. Как всё могло бы сложиться. Но я не могу… не хочу больше страдать. Копия присела напротив неё и, вздохнув, сказала тихо и мягко: — Возьми всё, что разрушает тебя изнутри, и выброси это. Отпусти. Перестань держаться. Станет легче, — помолчав мгновение, она спросила: — Не веришь мне? Мэй молча смотрела в глаза самой себе. Раньше она бы уверенно сказала “нет”, но теперь в душе поселились сомнения. — Может, всё-таки попробуешь? Голос копии был тихим и спокойным. Собрав остатки сил, Мэй кивнула — у неё не было другого выбора. Она перепробовала всё, и каждый раз возвращалась к одному и тому же результату. Значит, нужно согласиться на предложение копии — возможно, это их последний шанс на спасение. Излечение. Свободу. Тишину. Покой. Ей всё равно больше нечего терять. Устало улыбнувшись, копия мягко коснулась лба Мэй — по телу прошла волна дрожи, которая принесла с собой долгожданную лёгкость. — Отпусти, — голос раздался у неё в голове. И Мэй отпустила.