Последняя надежда

      Примерно два года назад по неизвестным мне причинам я попал в пионерлагерь «Совёнок», оказавшись в прошлом и переместившись из своего настоящего времени. Поначалу я тщетно силился разузнать, почему сюда попал и как мне вернуться домой, но со временем бросил отчаянные попытки и смирился с тем, что застрял в этом мире надолго и, как выяснилось позже, навсегда. После окончания смены я оказался в райцентре. Я честно пытался стать своим в этом чужом для меня времени, но всё безуспешно. Я пытался устроиться на работу, но у меня не было диплома, у меня в принципе не было никаких документов. В университет не удалось поступить по той же причине. В итоге я оказался один в чужой для меня эпохе, когда в стране полным ходом шла перестройка, а Егор Летов пел «Всё идёт по плану». То, что я был один, это ещё ладно — за свою прежнюю жизнь хикки я привык к одиночеству, но я также остался без жилья и средств к существованию. Без дома, денег и документов мне некуда было идти, и поэтому пришлось путешествовать по стране в основном автостопом или пешком. Москва, Ленинград, Куйбышев, Киев, Минск — я много где бывал и встречал много разных людей, но никто из них не мог понять меня — пришельца из другой эпохи. Когда я начинал путешествовать то думал, что это как-то поможет мне, что я встречу человека, который сможет меня понять или что-то ещё. Но это ни капельки не помогло. В итоге я просто устал от всего, в том числе и от моей бессмысленной жизни. Около десяти часов вечера я стоял на крыше обычного пятиэтажного дома. Холодный январский ветер обжигал лицо. Я стоял, смотрел вниз на людей, которые отсюда выглядели словно муравьи, и думал: «А что поменяется с моей смертью? Да ровным счётом ничего. Никто даже не заметит моей смерти. Ну, пожалуй кроме людей, на которых я упаду. И то они уже через пару дней или недель забудут об этом. Моя жизнь, как и смерть, не будет иметь какого-либо значения. Хотя, впрочем, это можно сказать и про большинство людей, на которых я сейчас смотрю с крыши хрущёвки». Я закрыл глаза и сделал шаг в пропасть. Несколько секунд падения. Удар, резкая боль во всём теле, темнота…

***

Я лежал на чём-то мягком. Тело ужасно болело. Даже сгибание или разгибание пальцев приносило сильную боль. С трудом открыв веки, я не увидел ничего кроме белого света, от которого у меня заболели ещё и глаза. — Где я? — удалось выдавить мне из себя почему-то оказавшиеся труднопроизносимыми слова. — Как ты себя чувствуешь? — спросил у меня монотонный, но приятный женский голос, который показался мне до боли знакомым. Глаза немного привыкли к яркому свету, и я увидел силуэт девушки в белом врачебном халате. Как я не напрягал глаза, а её лицо разглядеть мне никак не удавалось. Лишь силуэт в белом халате. Я немного повертел головой в разные стороны, что принесло мне ещё порцию боли, но зато я смог увидеть, где нахожусь. Меня окружали белые стены, койки с такими же белыми простынями, люди в белых халатах, какие-то приборы. Всё стало предельно понятно: я оказался в больнице. Перекинув взгляд на своё тело, я увидел, что на мои ноги и левую руку был наложен гипс, живот был обмотан бинтами. «Эх, даже умереть не могу нормально», — промелькнуло у меня в мыслях. При попытке встать резкая боль, поглотившая моё тело, остановила меня. — Лежи-лежи, тебе сейчас нужен отдых. Ты, конечно, везучий. Упасть с крыши пятиэтажки и отделаться всего лишь синяками, переломом ног, левой руки и несколькими сломанными рёбрами. — Воды, — прохрипел я. Силуэт девушки на короткое время пропал из палаты, а потом вернулся с гранённым стаканом воды. Девушка поднесла его к моим губам, и я сделал несколько глотков. — Ну что же. Расскажешь, что ты делал на крыше вечером? Ну или хотя бы своё имя назови, а то у тебя при себе не было документов. — Семён, — мой голос до сих пор оставался хриплым. — Так, — девушка записала что-то в блокнот. — А фамилия? — Персунов. — Хорошо, — сказала она, убрав блокнот в карман халата. Через несколько минут глаза окончательно привыкли к свету, и я смог разглядеть девушку получше. Большая грудь, которая виднелась под халатом, длинные тёмные волосы, серьёзный взгляд и глаза разного цвета — один синий, а другой красный. Разглядев её, я сразу понял кто это, что очень удивило меня. — Виола? — удивлённо спросил я. — Мы знакомы? — Да, — я впервые за несколько лет искренне улыбнулся. — Ты была медсестрой в пионерлагере «Совёнок». Не узнаёшь? — Хм, — Виола сделала очень задумчивый вид. — Точно! Я вспомнила тебя. Ты был в отряде Ольги Дмитриевны? — Да. — Ну что ж, пионер, рада тебя видеть, — Виола слегка улыбнулась. — Слушай, а всё же… что ты делал на крыше? — Неважно. Куда интереснее узнать, что здесь делаешь ты. Почему ушла из «Совёнка»? — А ты разве не в курсе? — удивлённо спросила Виола. — В курсе чего? — «Совёнок» закрыли пару лет назад. — В каком смысле закрыли? — я посмотрел на Виолу ошарашенным взглядом. — В прямом, — с грустью ответила тёмноволосая докторша. — Но почему? — Да я и сама не знаю… Просто в один день нам сказали, что лагерь закрывается. — Чёрт! — Ладно, ты отдыхай, а я потом ещё зайду проведать тебя, — Виола подмигнула мне правым синим глазом и вышла из палаты. Узнав, что Совёнок закрыли, мне стало ещё грустнее. Сейчас мне было даже немного хуже, чем когда я стоял на крыше. Хоть я и проклинал день, когда попал в него, но всё же время, проведённое в нём, было одним из лучших в моей жизни, ну по крайней мере явно лучше, чем сейчас. Я глянул на часы, которые показывали час дня. Виола пришла в три. Все эти два часа я просто смотрел в потолок и думал. Почему? Зачем было закрывать Совёнок? Эти размышления ни к чему не привели. Виола села на край кровати. В руках она держала тарелку с супом. Она зачерпнула содержимое супа ложкой и поднесла к моим губам. Я слегка удивился. — Виола, а разве кормить пациентов это не забота медсестёр? — я проглотил содержимое ложки. — Ну я ведь тоже когда-то была медсестрой, — она подмигнула и улыбнулась. За десять минут тарелка была опустошена. — У тебя хороший аппетит. Это хорошо. — Слушай, Виола, а ты не знаешь, чем занимается Ольга Дмитриевна и остальные из моей группы? — с грустью в голосе спросил я. — Оля, кажется, работает воспитателем в детском саду. Электроник и Шурик стали учёными. Алиса и Мику собрали свою рок группу. А славя стала медсестрой. На счёт остальных не знаю. Я кивнул. Ну хоть у кого-то жизнь наладилась. — Семён, ну а ты чем занимаешься? — Ну это… Я путешествую, — промямлил я ответ. — О! Здорово! Повезло. Я вот ни где кроме дома и больницы не бываю. — Правда? — с удивлением спросил я. — Да. Дом, больница, дом, больница и снова дом. Мы долго с ней разговаривали о том и сём. Я рассказывал ей о местах, где побывал. Она рассказывала про свою жизнь. Правда, в основном про работу и временами про «Совёнок». Во время того, как мы разговаривали, мне на миг показалось что Виола — это единственный человек, который может меня понять. Но я прекрасно осознавал, что мне это просто кажется. Когда я снова посмотрел на часы, был уже час ночи. — Виола, а во сколько у тебя заканчивается смена? — В одиннадцать, — ответила улыбающаяся докторша. — Уже час… прости, что задержал тебя. — Да ничего. Я всё равно остаюсь на работе до трёх. — А почему? — Просто не хочется возвращаться домой. — Почему? Неужели тебя там никто не ждёт? Семья, муж? Когда я произнёс слово «семья», на лице Виолы тут же испарилась улыбка, которая сохранялась на протяжении всего нашего разговора. В этот момент я понял, что спросил лишнего. — Прости, — произнёс я, смотря на грустное лицо Виолы и на слегка прослезившиеся глаза Увидев её слёзы, в груди у меня что-то ёкнуло. — Да нечего, — Виола вытерла глаза и снова нацепила улыбку на лицо. — Ладно. Ты отдыхай, а я пойду. Спокойной ночи. Виола быстро вышла из палаты, а я ещё долго лежал, вспоминая наш диалог. Я корил себя за последние сказанные слова, оставившие на душе горький осадок, но в целом разговор получился душевным. Все мои мысли занимала Виола, когда мы были знакомы ещё в пионерлагере. Я сравнивал, какой она была раньше и какой стала теперь, придя к выводу, что она почти не изменилась за несколько лет. Погружённый в эти мысли, в конце концов я заснул.