Людям надоели герои

Она тогда подошла. Откололась от общего потока толпы и подошла, глядя молча, нечитаемо, спрятав руки в карманы; из-под накинутого капюшона грязными прядями свисали пёстрые волосы. Артур тогда выжидающе уставился в ответ, неприятно чувствуя, как из разбитого носа медленно течёт кровь. — Тебе помочь? — интересуется она, будто это неочевидная вещь. Артур какое-то время ещё молчит. — Нет. — Почему? Почему-то этот наивный вопрос застаёт врасплох. Он моргает, не зная, что ответить. Что он привык? Что это обычное дело? Почти что часть работы — получать побои от прохожих. — Я в порядке, — выдавливает он наконец, откинувшись на ближайший мешок с мусором. Голова почти не болела, но шла кругом с какой-то гудящей пустотой, а вот тело как раз болело настолько, что животная потребность встать на ноги утихла в зародыше, позволяя лежать в мусорке среди крыс и вони. — Как знаешь, не настаиваю, — пожимает плечами девушка. Она стоит над ним, согнувшись, как стервятник, и неотрывно смотрит стылым, гипнотизирующим взглядом, от которого становится как-то зябко и неуютно. — Но я бы на твоём месте не отказывалась. Она умолкла, оглядываясь на узкую щель между домами, где снуют в этой прорехе вечно спешащие люди. Было в этом жесте что-то тоскливое. — Я, конечно, не настаиваю, — вновь заговорила девица, помявшись, и теперь в голосе засквозила неуверенность, — но в этом городе так мало помощи, да и доброты в частности, что дай мне тебе помочь? Если нет — найду кого-то другого. Эта речь странная, — подумал Артур. Странно вот так с незнакомцем говорить о таких вещах. Несмотря на общее сходство их мыслей, он бы вот так никому не рассказывал нечто подобное — жизнь научила притворяться нормальным и держать своё мнение при себе. Тебя никто не осудит за мысли, пока они не будут озвучены. Но спина болела. Старые гематомы ещё не зажили, а уже проявились новые. Остро болело ребро на каждом вздохе. С поясницей вообще беда… Он даже коленки сбить умудрился, когда падал. Помощь ему не помешает, хотя бы встать. Вместо этого Артур тихо говорит: — Так почему ты именно мне пытаешься помочь, если есть более нуждающиеся? — Ты мне больше всех понравился, — пожимает тощими плечами девушка. Вот так просто и прямо. — Есть в тебе что-то… искреннее. В глазах. — Она снова делает паузу, переводит стылый взгляд на Артура. — Твоим я верю. — Ты говоришь странные вещи, — ворчит он. Попытка собрать силы и рывком встать не увенчалась успехом, и он устало прикрывает глаза. — Так что? Девушка протягивает ему руку и Артур несколько секунд думает, что возьмись он, и рука сломается, или девица сама сломается, упадёт, рассыплется как песочная, как будто её и не было. Но всё же хватается. Она неожиданно ловко и устойчиво поднимает его на ноги, поставив к стенке. Терпеливо ждёт, когда Артур отдышится, чтоб снова протянуть руку без капли брезгливости. Артур смотрит на это несколько сконфуженно: с одной стороны ему действительно помогают, пусть и мелочью, но всё же в пределе своих сил, без страха или отвращения. С другой стороны — что она ему может предложить ещё? Даже помочь дойти вряд ли, ведь сломается же… В голове засела какая-то навязчивая ассоциация с хрупкостью, которую теперь Артур не мог никак прогнать даже спустя пять минут знакомства. Девушка всё ждёт, не сводя с него ледяных глаз, отчего хочется сжаться или спрятаться. — Не смотри на меня так, — не выдерживает Артур. Ему и без того паршиво. — Ох, прости, — она быстро опускает взгляд вниз как провинившийся котёнок. — Я могу провести тебя до метро, если хочешь. — Я не… — Артур тяжело вздыхает — как сказать, что денег на метро у него нет? Вообще он недалеко от дома и эти пять кварталов планировал пройти пешком, однако… — Не надо. Я сам. — Ты еле на ногах стоишь, — замечает девушка. — Я выдержу тебя, не беспокойся. Главное не бросайся под ноги. Она делает шаг вперёд, сохраняя дистанцию, но уже нарушая личное пространство, всем видом показав, что готова, чтоб на ней повисли. Это очень странно, — думает Артур, поборовшись с внутренним недоверием и беспокойством, перекидывает руку ей через плечо. Девушка высокая, они почти одного роста, и из-за этого им обоим жутко неудобно. Со стороны это выглядит ещё страннее, чем чувствуется, и некоторые косятся на них с неодобрением. Артур чувствует эти липкие взгляды, чувствует эту общую неприязнь, пропитавшую воздух, но сейчас он слишком уставший, чтобы реагировать. Девушке же, кажется, плевать. Артур всегда частично завидовал таким людям. Это его тайно восхищало. Ему хотелось быть таким же, не чувствовать вину за своё существование, не ловить взглядов. Он смирился, однако от этого стало ещё хуже. Легче воспринимать, да, переносить жизнь, но в сущности всё только ухудшилось в разы. Он тяжело переставлял ноги, стараясь, как и попросила девица, не ставить ей подножки, полностью сосредоточившись на процессе. Они вышли и влились в толпу. — Ты можешь меня высадить на лавочке? — тихо просит Артур, почти краснея — его ведут к метро, но признаться, что он нищий, он не может. — Ты уверен? Артур только кивает. Он понятия не имеет, как дойдёт домой. Сегодня избили его крепко и спасибо, что завтра выходной, можно полежать, ведь денег и так нет, а пропускать работу просто нельзя. Когда они доходят до грязной скамьи с поломанной доской, Артур тяжело опускается на неё, откинувшись. Пытается по ощущениям определить количество и серьёзность травм. — Выглядишь хреново, — констатирует девица. Опять стоит, руки в карманы. — У меня плохое предчувствие, что путь домой у тебя будет очень сложный. Я бы проводила всё-таки. — Спасибо, — Артур еле слышно выдыхает. — Ко мне редко бывают добры. — Он приоткрывает один глаз. — Так навязчиво — впервые. Девица криво улыбается. Молчит. А потом присаживается рядом. — У меня был паршивый день, — говорит она. — Когда мне плохо — я злюсь. Когда я злюсь, то хочу кого-то убить. И чтобы этого не сделать, я делаю всем добро. — Она ловит на себе внимательный взгляд Артура и объясняется. — Ну, чисто фигурально. Убивать кого-то я не собираюсь, но вот мысли… Мысли нехорошие. Чтобы им противостоять, нужно сделать что-то хорошее. Артур молчит. Слушает, молчит, но думает, как же это знакомо. Только вот он не может так просто взять и выразить их, как это делает сейчас девушка. Жизнь научила, что любая попытка открыться всегда будет жестоко наказана, и Артур это хорошенько усвоил. Он вообще очень понятливый, быстро учится, мама это давно заметила. — Зачем ты мне всё это рассказываешь? — спрашивает он без привычного недоверия, ему просто интересно. — Есть в психологии такой приём, «эффект попутчика» называется. Это когда ты высказываешь совершенно незнакомому человеку то, чего не скажешь ни одному из своих знакомых. Мы-то, скорее всего, больше не встретимся. Оно тебе не надо, ты вряд ли запомнишь, даже если и расскажешь кому-то, то что с того? Как какая-то девчонка поделилась своими мыслями на улице? Ну и что? А вот мне легче станет. Да и вроде как помогаю тебе. — Она подумала, снова усмехнувшись. — Считай это платой за помощь. Легче… Легче, — думает Артур. Ему тоже хочется иногда поймать кого-то на улице и выговориться, но только ему нужно понимание со стороны, а не просто недоумённый взгляд. Он смотрит на девушку и интуитивно ощущает, что тут его могут как раз понять — что-то есть в ней такое… не такое, как все. Нечто ненормальное, непривычное, прикрытое бесформенной курткой. Поэтому он решается на отчаянный шаг. — Мне некому рассказывать, — невесело усмехается он, вдруг ощущая, как нервный смех начинает клокотать где-то в груди. — Ты можешь сделать это кому-угодно, как я сейчас. — Я им неприятен, — Артур пережёвывает эти слова, как дольку лимона, морщась. — Все люди друг другу как правило неприятны. Пошлют — шли в ответ. — Здесь и так достаточно злобы, — это звучит задушенно, чтобы взорваться приступом громкого смеха. Артур закрывает себе рот ладонью, но продолжает смеяться, судорожно роясь по карманам. Прохожие оборачиваются. Девица выжидающе, молча смотрит, кажется, не столько сбитая с толку, сколько пытающаяся найти причину веселья. Артур отрицательно машет рукой, но не может сказать ни слова. Смех успокаивается кашлем, рывками, судорожно. — Это… нервное, — наконец, оправдывается он. — Я не могу это контролировать, извини. — Это что-то вроде болезни? — Вроде того. Девица смотрит под ноги спешащим прохожим, сама себе кивает. — Не извиняйся. Артур смотрит на неё с подозрением и какой-то внутренней, трепещущей благодарностью, рождающейся привязанностью спасённого зверька. Ребро болит и дышать трудно, но в глазах темнеть перестало. Пока что. — Выглядишь ты совсем не очень… — теперь в её голосе сквозит реальное беспокойство, видимо, Артур позеленел, хоть и стало ему немного лучше. Девица закопалась по безграничным внутренним карманам, в которых и слона можно спрятать, что-то недовольно причитая. Казалось, куртка состоит из сплошных карманов. — Надо было сразу это сделать, — бубнила она себе, выуживая зажигалку. — Посмотри на меня. Артур непонимающе, устало уставился на её манипуляции. Она поднесла огонёк на уровень глаз. — Я проверяю реакцию зрачка, — объясняет та. — Нет ли сотрясения. — Не слишком ли много чести для такого, как я? — неуверенно проговорил Артур, глазами прослеживая за зажигалкой, периодически поглядывая на прохожих — со стороны они выглядели довольно странно. — У меня был очень плохой день, — повторила девица. — Дай хоть кому-то сделать добро. На это ничего не нашлось и Артур умолк. Рассказывать сейчас, мол, не стоит на него тратить время было бы совсем уж жалко. Так настойчиво ему ещё помощь не оказывали. А что, если она захочет что-то попросить взамен? Что бы до этого не говорила, Артур знает, что некрасиво ничем не отблагодарить, вот только у него ничего нет. Даже на чай не пригласишь — мама вряд ли будет рада гостям. — Вроде ничего особо страшного, но лучше тебе полежать пару дней, — девица делает заключение, спрятав зажигалку. — Не тошнит? Артур замотал головой так активно, что аж перед глазами закружилось, а в желудке неприятно что-то перевернулось. — Ну и славно. — Она вдруг замялась. — Так тебя здесь оставить? Сам дойдёшь? Но что-то Артура тошнило. Разбирало на смех. Если его сейчас стошнит на людной улице под приступ смеха… Позорище. Хоть бы успеть отвернуться если что… На последний вопрос Артур медлит отвечать — он реально не знает, дойдёт ли. Силы как-то разом покинули тело, сделали его ватным, скомканным куском. Возможно, нужно просто ещё посидеть немного, возможно, это пройдёт… Но что-то вдруг щёлкает в голове, и Артур говорит это быстрее, чем успевает хорошо подумать: — Нет. Ты можешь проводить? Девица решительно кивает. Кажется, её нисколько не смущает ситуация, да и то, что незнакомый странный мужчина будет на ней виснуть — тоже. Кажется, она только за. Кажется, она стремится сегодня на кого-то нарваться в плохом смысле. — А почему ты… — неуверенно начинает Артур, замолкает, осёкшись. — Ты не боишься? Ну, в смысле, ты предлагаешь кому-то помощь, хотя это опасно. Ты выглядишь довольно… слабо, что ли. Не в плане, что ты слабая, а просто… Готэм — совершенно не прогулочный город. Та какое-то время молчит и Артур прикусил язык — ну вот, он заставил своего спасителя почувствовать себя неловко или нехорошо. — Меня уволили, — кратко вдруг, жёстко, как выстрел, выдаёт девица, не глядя на Артура. — Я поругалась с начальством — давно срёмся уже; сказала, что за то количество работы мне должны платить хотя бы больше, не говоря уже о двойной ставке. Работала по одинадцать часов, еле за квартиру плачу, а эта свинья ещё сказала, что из меня плохой работник. Ха! Ну я и пожелала не подавиться икрой за завтраком. Даже не знаю… Я больше рада, что сейчас у меня есть пара недель на отдых, пока меня не выгнали на улицу. Плюс ко всему я иностранка, меня не ищут, однако лучше быть примерным гражданином, но не получается, ведь, хоть я и не участвую в уличных разборках, чувствую, голод толкнёт на крайние меры. Так что на вопрос «не боюсь ли я», отвечу — чего бояться? Что меня подрежут в подворотне? Это было бы фееричным или даже закономерным окончанием дня. Но, знаешь, даже если шавку загнать в угол, то она начнёт кусаться. Артур поражённо молчал, слушая вырвавшийся поток эмоций. Ему знакома история, только он не может так безрассудно и смело в открытую высказаться Хойту. Даже если попытается. Смелости не хватит. Он смотрит на девицу с какой-то долей восхищения, ведь она не просто озвучила его ежедневные мысли, а сделала то, чего он сам не мог, хоть и хотел. Она как он, только чуть лучше. Не такая убогая, к примеру, хоть и выглядит не краше. — Меня тоже грозятся уволить, — вдруг улыбается Артур. Ему почему-то после её слов стало как-то комфортно, легко, будто они не познакомились двадцать минут назад в переулке, а знали друг друга лет десять точно и вот наконец встретились. — Так уволься сам! Опереди их, утри им нос! — фыркает девица. Артур фыркает в ответ. — Не могу. Если я потеряю работу, то нам с мамой не за что будет жить. — Ты живёшь с мамой? — Да, — гордо заявил тот, больше из самозащиты, чем от реальной гордости за это — в его возрасте жить с мамой смешно, а для некоторых — позорно. Сплошной позор. Но с вызовом уточняет. — А что? — Ничего. Это хорошо, что ты её не бросаешь. Обычно, когда сам с хлеба на воду перебиваешься, родителей отдают спецслужбам. На попечение государства, которому плевать, что налоги идут не в казну. Нам куда? — А? Артур так заслушался, что не заметил, как они дошли до перекрёстка, с которого начинался его квартал. По хорошему ему нужно было поблагодарить девушку и дойти несколько дворов самому — благо, на таких вот жалких никто не обращал внимания, здесь все какие-то такие жалкие; но вместо этого он указывает далее, и они идут, медленно и тяжело, продолжая выговариваться друг другу. У них будто установилась связь, будто обрывки ниток связались в узел и настигло понимание; наступило то, чего Артуру больше всего не хватало. Постепенно Артур чувствует, будто чужая смелость передалась ему, наполнила вены силами; он будто окреп сам, воспрял духом и даже позволил себе парочку высказываний в адрес правительства, что делал только зеркалу. — Знаешь, — девица заметно улыбается, — я родом из свободной страны, где свобода слова, поэтому мне очень тяжело молча смотреть на этот бардак. Все недовольны, но все убеждают себя, что им плевать, что это не их дело и их не коснётся «крайняя степень». Как и «крайняя мера». Ты пока что единственный, кто не избегал подобных тем. Артур просиял. Ему показалось, или его похвалили? Как бы там ни было, слова подействовали бальзамом на душу. — Ты здесь живёшь? — вдруг с подозрением спросила девица, оглядывая обшарпанные, замусоренные дворы. В одном из домов громко орал телевизор в открытое окно, а этажом ниже — громко ссорилась семейная парочка. — Да. Ох, прости… Ты и так сделала слишком много… Не стоило так далеко идти… Вся радость вмиг сменилась стыдом, да так, что Артур чуть не покраснел — он слишком увлёкся, доведя спасителя до самого своего дома. Что опасно. Для него же. Никому нельзя показывать, где живёшь, глупый, глупый, неосторожный Артур. — Да нет, — странным тоном отвечает та, заставив мужчину напрячся. — Просто я живу неподалёку. Похоже, мы не виделись из-за разницы графиков. Она вылезает из-под его руки убедившись, что Артур устойчиво стоит на ногах. На улице темно, фонарь над парадной создаёт резкие тени на уставшем, молодом лице, и Артур только сейчас замечает глаза. Цвет не разобрать, однако сколько же в них мыслей… Посмотреть и утонуть. Артур не верит в любовь с первого взгляда, да и в любовь в целом, однако, кажется, ему хотелось бы искупаться в том ворохе не озвученных идей. Его собственные мысли превратились в зажёванную пластинку, зацикленные и оттого всё более и более озлоблённые, как закрытый в подвале зверь. Он думает, что им есть о чём поговорить. — Ну, — неловко пожимает плечами девица, — вот и всё? Пока, что ли. Я выполнила свой долг, даже перевыполнила. Артуру почему-то наивно хочется услышать это «увидимся», но продолжения нет, девица какое-то время ждёт ответа и, не дождавшись, молча разворачивается уходить. — Эй! — уже вслед окликнул очнувшийся Артур. — Как тебя зовут? Та только небрежно махнула рукой, мол, неважно, и исчезла в глубокой тени, будто растворилась. Что-то в этой встрече было особенным. Не только сам факт помощи, а то слияние душ, которое на минуту показалось Артуру чем-то близким к счастью. Ему бы хотелось поговорить ещё, но, видимо, как девица в начале и сказала — это первая и последняя их встреча, и теперь Артура будут терзать ещё долго неаккуратно выброшенные подробности. Разговаривать всегда было опасно — любое слово потом прилетало обратно с двойным уроном, да ещё и слухи могут пустить… Хотя… какие слухи? Ты слишком большого о себе мнения. Рёбра болели, возвращая к реальности. Мама, наверное, волнуется, не спит, надо домой. Спать, только спать. И пусть приснится ещё раз этот прекрасный сон с взаимопониманием.