***
После очередного «довода» Юкимуры девушка задумалась: «Действительно, а почему нет?» Был ли это порыв подросткового бунтарства или жажда авантюризма, но идея без проблем пройти в клуб по знакомству кого-то с кем-то и повеселиться как обычный подросток в один момент вспыхнула в голове Эцуко неоновыми огнями. Яркими, притягающими и, очевидно, отупляющими, потому что девушка об этом ни с кем и словом не обмолвилась – она ведь не обязана отчитываться за каждый свой шаг пред недо-опекуном. Даже двумя. И всё было хорошо. Когда они пили какие-то разноцветные коктейли. Когда танцевали под режущую по ушам попсу. Даже когда группа ребят постарше, с которыми познакомились более коммуникабельные её одноклассники, присоединилась к ним. А потом у этих ребят обнаружились «веселящие» таблетки. Все, даже самые отсталые от жизни знают, что не стоит принимать сомнительный препарат из рук сомнительных людей. А о том, какая побочка может быть у этих препаратов, Эцуко знала не понаслышке. Но либо регенерация в её организме довольно выборочная, либо шоты с водкой оказались сильнее, но часть её мозга, отвечающая за здравомыслие, точно отключилась. Она приняла две. Через полчаса она снова была на танцполе в объятиях чрезвычайно привлекательного под действием стимуляторов Кацу, извиваясь так, как не принято в приличном обществе. По иронии, единственный оставшийся в здравом уме Широ первым закончил веселиться. Он предлагал ей уехать, но во второй раз настойчивости ему не хватило. Поэтому получив от раздражённой излишней заботой подруги не очень внятное заверение, что она позвонит, когда вернётся домой, Юкимура взял под руки двух друзей, едва находящихся в сознании, поймал такси и уехал. Эцуко забыла об обещании, как только тот же Кацу прижал её к стене возле туалетов и начал целовать. Она позволяла чужим рукам гулять по её телу, позволяла целовать её шею, запускала руки в шелковистую шевелюру, а когда мужская ладонь сжала её грудь сквозь лёгкую ткань топа, девушка прикрыла глаза от удовольствия и на выдохе произнесла имя. Совершенно неожиданное даже для самой себя имя: – Ринтаро… – Для тебя буду кем угодно, – томно прошептали её на ухо. Эцуко резко распахнула глаза и встретилась взглядом с другими. Несмотря на расширенные зрачки, девушка отлично разглядела их цвет: голубой, не алый. В этот момент зверь внутри, всё время благополучно не проявляющий признаков жизни, негодующе встрепенулся. Негодующе, потому что всё это время его нагло обводили вокруг пальца собственные ощущения. Виски девушки резко сдавило, заставляя сознание медленно проясняться. Руки сами оттолкнули не ожидающего подобного парня к противоположной стене коридора. «Вот дерьмо!» Если Эцуко что и знала наверняка в тот момент, это то, что ей нужно валить из этого клуба, пока она, пребывая под кайфом, не оставила здесь свою девственность, как героиня второсортной драмы о подростках. – Эй, не волнуйся. Я не причиню тебе вреда, – ласково начал Кацу, вновь подвигаясь к девушке. Только этого ей не хватало! – Волноваться придётся тебе, если сделаешь ещё шаг, – хоть под кайфом, хоть при смерти, но выдавать остроты и угрозы для неё было так же естественно, как дышать. – Ладно, было весело и всё такое, но мне уже пора. Она попыталась пройти, но её снова прижали к стене. – Говорю же, я тебя не обижу, – начал он нифига не доверительным тоном, забираясь руками ей под юбку. – Обещаю, тебе понравится. – Поверю на слово, козёл, – ядовито прошипела рыжеволосая, уверенно зарядив парню коленом между ног. Вновь оттолкнув брюнета, она стремительно направилась обратно в главный зал. Но добравшись туда, Эцуко едва удержалась на ногах: басы музыки грозили расколоть её черепную коробку, не говоря об убийственно быстро мигающих светодиодах. Дальше она слабо помнила, как забрала куртку, добралась до выхода и прошла две улицы, пытаясь найти максимально тихое и тёмное место, которым и оказался злосчастный переулок с мусорными баками и сваленными в кучу ящиками. Она почти рухнула на грязный асфальт прямо возле баков и стиснула голову руками. Её ужасно лихорадило, перед глазами всё еще плясали цветные пятна, а черепная коробка продолжала сжиматься – видимо, припозднившаяся регенерация восстанавливала безжалостно уничтоженные клетки мозга. В таком состоянии волчица никак не могла услышать быстро приближающиеся шаги. – Знал, что ты далеко не уйдёшь, сучка, – с этими словами девушку резко вернули в вертикальное положение, приложив затылком к стене. – Не хотела по-хорошему, ладно, – парень сжал её руки над головой и вставил колено между ног, чтобы она не могла ими двигать. – Мне тоже больше нравится по-плохому. Вот теперь Эцуко стало действительно страшно. Он начал грубо её целовать, продолжая одной рукой удерживать её запястья, а другой сжимать все выпуклости её подтянутой от постоянных тренировок фигуры. Паника. Ужас. Беспомощность. Рыжеволосая почти не контролировала своё тело, но ощущала каждое грязное прикосновение. Ощущала отвращение, грозящее отобразиться вывернутым желудком. На глазах непроизвольно начала скапливаться влага. Какая ирония: она была потенциально одним из самых опасных эсперов в городе, но совершенно ничего могла сделать против одного озабоченного ублюдка. Из глотки вырвался рык отчаяния и злости. Глаза на секунду вспыхнули янтарём: – Ох, не ту девушку ты решил изнасиловать! Из последних сил вытаскивая внутреннего монстра на поверхность, Эцуко резко подалась головой вперёд. Хруст. Она сломала сволочи нос, получив в ответ потерю ориентации и звон в ушах. Тем не менее, ей это не помешало выдернуть руки из ослабленной хватки. Она не успела его оттолкнуть, когда взбешённый попыткой сопротивления брюнет сжал длинные пальцы на её шее, снова ударяя её затылком о кирпичную кладку. Женские ногти без особого успеха принялись раздирать тонкую кожу запястий. Голубые глаза пылали яростью – к обычному желанию прибавилось желание её убить. Адреналин, ударивший в голову Эцуко, отлично прояснил сознание и придал необходимых для последнего рывка сил. Её пальцы стремительно превратились в когти. Секунда – и рука девушки была внутри чужой грудной клетки. Пальцы на её шее расслабились, а из чужой глотки вырвался булькающий звук. Зрелище расширившихся в ужасе глаз нарисовало на миловидном лице пугающе безумную улыбку. Острые когти обхватили тёплый пульсирующий орган. Один резкий рывок – и чужое сердце с чавканьем вышло наружу, заставляя тело по инерции завалиться на спину, давясь обильно вытекающей изо рта крови. Сердце ещё несколько раз сократилось в ладони девушки и остановилось. Парень тоже не дёргался. Жутковатая улыбка ещё несколько секунд держалась на лице девушки, пока та почти с научным интересом рассматривала то, что раньше видела только на картинках медицинских учебников доктора Мори. Черты лица разгладились, рука опустилась, давая органу шмякнуться об асфальт. Как в забытьи, Эцуко оттащила тело подальше, чтобы его не было видно из начала переулка. Её всё-таки вывернуло в ближайший мусорный контейнер. Потом она сползла по стене и прикрыла глаза, плавая на остатках сознания. Через неизвестный промежуток времени девушка «очнулась» от падающих на её лицо капель дождя. Несколько минут ушло на осознание ситуации, чуть больше – на её анализ. Опираясь на стену, рыжеволосая медленно поднялась и стала нашаривать в куртке телефон.***
За то время, что девушка пыталась прийти в себя её состояние из «плачевного» стало «приемлемым». Тело всё ещё била мелкая дрожь, голова ныла, желудок периодически сдавливало спазмами, но в ушах не звенело, а сама волчица могла вновь сохранять координацию в пространстве. Но это только физическое состояние. В плане эмоций главенствовали усталость и злость. Эцуко нервно вышагивала от одной стены к другой, провожаемая изучающим взглядом жёлтых кошачьих глаз. Словно почувствовав неестественное внимание к своей персоне, она резко остановилась и также пристально вперилась взглядом в животное. – Ну и чего ты так на меня смотришь?! – скопившееся раздражение начало выливаться на единственного, кто оказался поблизости. Пусть это и был всего лишь кот. На повышенный тон зверь даже не дёрнулся. Или у неё серьёзные проблемы, или в глазах этого животного было почти человеческое понимание. От этого стало не по себе. И за этим малейшим чувством тревоги тут же проснулась необоснованная агрессия. Кавамура в два шага оказалась возле ящика и со всей силы его пнула. Невинное животное едва успело убраться с пути, когда деревянная конструкция с жалобным треском разлетелась на части. Напоследок посмотрев на девушку, как ей показалось (она списала это на действие таблеток), с упрёком, но всё ещё сочувственно, кот исчез за поворотом. Она со злостью ударила кулаком по кирпичной кладке. «Отлично, теперь она и котика обидела». Нарастающее чувство вины прервал звук шагов. К счастью, прекрасно знакомых ей шагов. Волчица нервно сглотнула, скрестила руки на груди и прижалась к стене. Взлохмаченные влажные кудри рассыпались по плечам. Мори Огай двигался с привычной грациозностью, но всё же чуть торопливо. На привычные рубашку и брюки было накинуто чёрное пальто, полы которого чуть распахивались при каждом шаге. На руках были обычные чёрные перчатки вместо привычных хирургических. Мужчина молча подошёл и остановился прямо возле неё. Также молча он оглядел местность. Беглый, но подмечающий каждую мелочь взгляд прошелся по ней, потом вдоль переулка, чуть приостановился на распластанном в тени теле, отметил валяющееся рядом человеческое сердце и вновь вернулся к ней. Эцуко боялась представить, насколько ужасно она сейчас выглядела. Её макияж почти наверняка потёк, а помада смазалась. Открытые, благодаря короткой юбке, ноги покрыты грязными разводами от многоразового сидения на земле. Сама же одежда покрыта не только грязью, но и чужой кровью, а возможно и её собственной рвотой. Красивые рыжие волосы теперь напоминали старую мочалку. Так что единственное приемлемое во всём её обличии были туфли, каблуки которых стойко проносили её весь вечер и не сломались. Какого было педантичному чистоплюю в лице подпольного хирурга на неё смотреть, представлять тоже не хотелось, поэтому она лишь вызывающе вскинула на него взгляд, мол: «Давай, излагай всё, что думаешь». Вот только сфокусировать взгляд не получилось, а доктор не проронил ни слова. Он медленно подошел ближе, от чего по позвоночнику девушки пополз неприятный холодок. Брюнет остановился в шаге от неё. Теперь из-за разницы в росте взгляд рыжеволосой упирался ровно в его эстетично выпирающий кадык. От такой близости мужского тела она застыла, как каменное изваяние. Неожиданно её подбородок обхватили и приподняли цепкие пальцы, а в глаза ударил белый свет. Кажется, от этой стандартной проверки зрачков на светочувствительность она смогла прочувствовать свои глазные яблоки целиком. Когда свет выключился, Мори наклонился еще ближе и принюхался. Вновь обрётшие способность видеть глаза наткнулись на два кровавых омута, пылающих страшным недовольством, граничащим с тихой яростью. – Расскажи мне, милая Эцуко, какую дрянь ты умудрилась в себя запихнуть в этом несвойственном тебе эпизоде подросткового слабоумия? – она не раз слышала этот тон, но сейчас с каждой секундой на неё накатывала всё большая паника. Почему его вообще больше волнует не факт того, что она вырвала чьё-то сердце, а всего лишь накидалась без его ведома? – Пару коктейлей, текила, – она сглотнула, понимая, что ждёт доктор не этого. – Экстази, я думаю. Две таблетки. Её подбородок стиснули ещё сильнее. – Я глубоко огорчён, дорогая, – начал Мори с убийственным спокойствием. – Я ведь искренне считал что ты… – он осёкся на полуслове, наткнувшись на взгляд девушки. Там не было стыда, вины или привычного вызова. Только страх. Страх загнанного оленёнка, который, на его памяти, никогда не затрагивал фисташковых глаз Кавамуры. Только теперь он обратил на учащённое дыхание, на скопившуюся в уголках глаз влагу, на каменную маску вместо лица. Взгляд мужчины скользнул вниз, но далеко не ушёл, остановившись на бледной шее. Красно-фиолетовые следы чьих-то пальцев, до которых не добралась регенерация, были прикрыты потемневшими от нарастающего дождя волосами. Мори и не заметил их с первого взгляда. Он попытался отодвинуть волосы девушки для лучшего обзора, не замечая, каким диким взглядом она сопровождает каждое его движение. Разумом Эцуко понимала, что Ринтаро не тот, кого она должна бояться. Что, несмотря на пугающие интонации и огромное негодование, он не причинит ей вреда. Но в ней сейчас главенствовал далеко не разум. – Не трогай, – тихо прорычала волчица, отталкивая от себя мужчину. Толкнула она, на самом деле, несильно, но Огай аккуратно отошёл от девушки на добрых три шага, чуть приподняв руки. Как будто показывая, что не опасен. Осознав свою странную реакцию, девушка сжала губы и как будто попыталась улыбнуться: – Я же грязная, – сама не осознавая, какой подтекст она вкладывает в эти слова, продолжила рыжеволосая. – Не стоит тебе меня трогать. Испачкаешься. Подпольный доктор ещё раз, намного внимательнее и напряжённее, осмотрел стоящую перед ним девушку. Та вновь скрестила руки на груди, чересчур сильно впиваясь ногтями в рукава кожаной куртки, одна нога напряжённо потирала другую, плечи ссутулились, а губы периодически дёргались, как будто она действительно пыталась выдавить из себя улыбку. Получалось откровенно ужасно. Огай впервые чувствовал несвойственную, а главное непонятную для него гамму эмоций: растерянность, волнение и нарастающий гнев. Не на Эцуко, конечно. Он на несколько мгновений обернулся на труп хорошо одетого, крепкого, взрослого парня. Когда Кавамура позвонила и «тонко» намекнула, что кого-то убила, он если и удивился, то только времени, когда это случилось. Он не считал семнадцатилетнюю школьницу потенциальной серийной убийцей, но, учитывая агрессивный темперамент, проблемы с самоконтролем и насильственный характер обеих способностей, отлично осознавал риск возникновения некоторых «казусов». Вечно он забывает о такой важной части личности Эцуко, как непредсказуемость. А ещё он совершенно забыл, что имеет дело с подростком. Возможно, потому что при нем типичная подростковость почти не проявлялась. Что ж, получите, распишитесь, доктор Мори, раз уж взяли на себя ответственность. Да, он взял. Но Эцуко яростно скалилась на любое проявление снисходительности или покровительства. Даже денег никогда не просила свыше своей нелегальной, но заслуженной зарплаты. Поэтому она не знала, что, несмотря на созданную ей самой репутацию в клинике, никто даже не подумал бы посмотреть на неё косо. Ведь после того единичного инцидента предупрежденные доктором Мори санитары в первую очередь оповещают новоприбывших пациентов, что за неподобающее поведение в адрес помощницы главного врача они выйдут из больницы в гораздо более плачевном состоянии, чем в неё пришли. Если вообще выйдут. Но всех в городе он оповестить никак не смог бы, даже с его связями. Там Эцуко была сама за себя, выходя из любой стычки победительницей с гордо поднятой головой. Вот он и не допускал мысли о том, что кто-то сможет подобраться к ней достаточно близко, чтобы навредить. Как, в общем-то, не допускал мыслей о приёме сильнодействующих наркотических веществ. «Проклятие!» Брюнет снова повернулся к рыжеволосой, которая пыталась выглядеть как обычная «уверенная и стойкая Эцуко». Оба осознавали тщетность подобной попытки. – Я спрошу один раз, а ты ответишь мне честно, – мягко, но серьёзно начал Мори. – Он тебя… – Нет! – она не дала ему закончить вопрос. – Нет, он… Нет… Я… – И тут её прорвало. – Мы просто пошли в клуб. Всё было окей, правда. Ну да, мы пили. И танцевали и… Ещё пили и… – девушка буквально превратилась в ходячий сгусток эмоций. Голос подрагивал, а руки, покрытые засохшей от крови коркой, казалось, начали жить своей жизнью, то путаясь в волосах, то судорожно проходясь по телу. – Этот парень… Он не из школы. Мы там познакомились и… Да, я приняла чёртовы таблетки! Я… Со стороны Мори Огай выглядел напряжённым и растерянным. Он правда не понимал, как успокоить уверенно прохаживающуюся на грани истерики Эцуко. В обычной ситуации он бы подошел и хорошенько встряхнул человека. В обычной ситуации сама Эцуко бы ему сказала за это спасибо. Но прямо сейчас подобное физическое воздействие сделает только хуже. Оставалось лишь внимательно следить за пытающейся не очень связно всё рассказать девушкой. – …Я его оттолкнула и ушла… Но он, видимо, пошёл за мной. И он попытался… Но я пришла в себя и… Вот… – Кавамура кивнула на тело и глубоко вдохнула. Воцарилось молчание. Огай продолжал настороженно смотреть на девушку, ожидая нового эмоционального взрыва. Она наконец обратила внимание на его взгляд, почему-то напомнивший ей взгляд знакомого трёхцветного кота. – Нет! Нет. Не надо смотреть на меня так, будто я ходячая пороховая бочка. Не сахарная, не растаю. Со мной всё в порядке! Я в порядке, ладно!? Ладно?.. – громкий хрипловатый голос постепенно понизился почти до шёпота. Последний вопрос она задала глядя уже сквозь него. Этот монолог должен был убедить не мужчину, стоящего напротив, а её саму. Она вымученно растянула губы в неестественно широкой улыбке и подняла голову вверх, подставляя лицо холодным каплям. Говорят, когда людям хочется плакать, они всегда смотрят наверх, чтобы слёзы не скатывались вниз по щекам. Перед ним она не проронила ни единой слезинки. А Огай смотрел и смотрел, и впервые был готов признать, что будь на его месте Юкичи Фукудзава, тот справился бы с ситуацией лучше. «И что за ерунду ты только что подумал, Ринтаро?» – неожиданно спросил внутренний голос, так похожий на звонкий голосок Элис. – «Если бы ей было нужно сострадание Серебряного Волка, она бы ему и позвонила. Но здесь сейчас ты! Глупый, глупый Ринтаро!» Мужчина скупо усмехнулся. Да, он здесь, приехал по первой просьбе. И не только, чтобы спрятать тело. – Этому парню чертовски повезло, что он так легко отделался, – размеренно заговорил доктор. Эцуко недоуменно на него посмотрела. – Иначе умирал бы он куда дольше, – он посмотрел прямо в девичьи глаза, не давая усомниться в правдивости своих слов. – И мучительнее. Она поняла. Кивнула. – И что теперь? – окончательно успокоившись, спросила Эцуко. – Для начала, уберёмся из этого ужасного места. – А тело? – она озадаченно нахмурилась. – Кио и Менэбу как раз ждут неподалёку, чтобы с этим разобраться. Кио и Менэбу? Теперь понятно, что доктор Мори их так ценит не только за охрану частной собственности. Растерянность на её лице, видимо, была слишком явной, так как теперь озадаченно нахмурился Огай. – Ты же не думала, что мы вдвоём затащим труп в багажник, вывезем его за город и закопаем подальше в лесу? – Ну, – она поджала губы трубочкой. – Я склонялась в пользу ванны с кислотой. Брюнет криво усмехнулся. Рыжеволосая тоже. – Поехали домой, Эцуко. Она кивнула. Бросив последний взгляд на мертвеца и опостылевшие мусорные баки, мужчина и девушка направились к выходу из переулка. ••• – Чувствуй себя, как дома, Окаминоко, – сказал доктор Мори, распахивая перед ней дверь своего съемного, скромного, однокомнатного жилища. Эцуко осторожно переступила порог и застыла у самой двери. В любой другой день она бы с привычным любопытством начала рассматривать всё, на что падал взгляд, пытаясь найти в деталях интерьера отголосок хозяина дома. Но ей было неудобно даже дышать, чтобы что-нибудь не испортить или испачкать, потому что на первый взгляд эта квартира, как и серебристый седан, на котором они приехали, по стерильности не уступали операционной в клинике. Всё, чего она хотела – смыть с себя все воспоминания о предыдущих шести часах её жизни. Почему она вообще не у себя дома, а в доме Ринтаро? Он так предложил. А она сразу согласилась, не спрашивая причины. Потому что не хотела оставаться одна. Потому что ощущала на себе ауру безопасности рядом с этим человеком. А ей очень хотелось просто чувствовать себя в безопасности. Пока Кавамура осторожно разувалась у двери, с облегчёнными вздохами освобождая ноги от каблуков, мужчина принёс ей халат и полотенце. – Мне нужно будет осмотреть твой затылок позже. Девушка кивнула. Всё равно ведь не отстанет, пока не убедится, что медицинская помощь не нужна. Она аккуратно приняла стопку вещей кончиками пальцев. Благо, что руки она кое-как вытерла влажными салфетками ещё в машине. – Грязную одежду просто забрось в машинку, – рыжеволосая предпочла бы её сжечь, но ей ещё придётся в чем-то добираться до дома, так что она снова кивнула. – И Эцуко, – усталый, но при этом серьёзный тон заставил её вопросительно поднять взгляд. – Ты можешь трогать, что хочешь и как хочешь – после я с чувством абсолютного благоговения вычищу каждый уголок, где ты ходила, и натру до блеска всё, что ты брала в руки, это всё ничто. А самое главное, – он окинул девушку странно-пораженным взглядом, будто она была некой неизведанной, драгоценной диковинкой. – По какой-то причине ничего в тебе мне не кажется грязным или отталкивающим. И вряд ли когда-либо будет. Просто не забывай это. Кавамура, начиная напоминать китайский болванчик, в третий раз кивнула и, стараясь не показывать растерянности и удивления от услышанных слов, прошмыгнула в ванную комнату. И тут же дёрнулась, увидев своё отражение в зеркале над умывальником. Режиссёры фильмов ужасов её с руками и ногами оторвут, им даже на грим тратиться не придётся. Всё было именно так, как она себе и представляла: тушь и тени смазались так, что образовали шикарный эффект смоки-айс, на который девушки намеренно убивают уйму времени. Зрачки всё ещё были неестественно расширены. Волосы сильно пушились, тут и там были небольшие колтуны, что было ещё нормально, но пряди на затылке слиплись из-за крови – сколько раз её голова сегодня познакомилась со стеной? Два? Три? Сотрясением больше, сотрясением меньше. Идём дальше: часть ранее бледно-зелёного топа теперь была грязно-коричневой. Кусочков рвоты, благо, не наблюдалось. Удивительно, но вид синяков на шее не вызвал у неё никаких эмоций. В любом случае, как только вся «дрянь» выветриться из неё, они быстро пройдут. Возможно, к утру их уже не будет… Тряхнув головой, Эцуко сбросила с себя всю одежду, оставаясь в нижнем белье. В одних трусах, если быть точнее, поскольку топ выполнял также роль лифчика. Осмотревшись, она решила сразу смыть остатки макияжа. Никакого специального средства, естественно не было, пришлось довольствоваться обычным жидким мылом. Спустя минут десять интенсивного трения волчица добилась приемлемого результата и, раздевшись окончательно, зашла в душ, сразу включая максимально горячую воду. Комната быстро наполнялась паром. Какое-то время рыжеволосая просто стояла под струями воды, чувствуя, как засохшие кусочки грязи и крови смываются с её кожи. По закону типично холостяцкого жилища, на подставке стояло всего две бутылки: шампунь и гель для душа. Хотя её отец мог использовать одно жидкое мыло и для тела, и для головы, и для посуды, если бы она лично за этим не следила. «Папа… Если в загробном мире есть кабельное в реальный, и он видит всё, что со мной происходит… Да он уже несколько раз должен был в гробу перевернуться». Пытаясь аккуратно помыть волосы, нещадно наматывая счётчики в жилище доктора, в голову пришла мысль, что, наверное, их следовало сначала расчесать. Она как раз видела на стиральной машинке розовую пластмассовую расческу, явно принадлежащую Элис. Но умные мысли всегда приходят с опозданием. Оставалось, шипя от тупой боли, ковырять засохшую кровь и безжалостно вырывать колтуны помельче, ведь: «Не зубы, отрастут». Больше всего времени и средств Эцуко, тем не менее, потратила именно на тело. Сначала девушка медленно намылила тело и смыла. Этого показалось недостаточно. Второй раз она сильнее втирала гель в кожу. В третий раз она тёрла так, что пару раз случайно выпустила когти и оставила кровоточащие царапины на ногах и предплечьях. Кавамура остановилась, только когда вода в стоке снова стала красноватой. И только тогда сообразила, что всё это время из её глаз безостановочно лились слёзы, которые она сдерживала весь вечер. Она не могла их остановить. Они сами продолжали сбегать по лицу, смешиваясь в водой из душа. Рыжеволосая начала задыхаться. «Вдох, десять секунд, выдох. Вдох, десять секунд, выдох. Вдох… Чёрт!» Раздался стук в дверь. – Эцуко, все в порядке? Она резко выдохнула и убавила напор воды. – Да, – Кавамура недовольно поморщилась на надтреснутый голос. – Скоро выйду, – закончила она уже ровнее. – Не торопись. Царапины медленно затягивались, оставляя после себя пульсирующие красные полосы. Смыв с себя остатки пены и крови, Эцуко наспех вытерла волосы и тело, с трудом, но расчесалась, использовав таки расчёску Элис и спустила все выдернутые ей клоки волос в прилегающий к ванне туалет. Убедившись, что она снова похожа на цивилизованного человека, девушка натянула бельё обратно, накинула на себя одолженный ей халат и поплотнее укуталась в него. Мягкая, бордовая ткань доходила ей до щиколоток, а руки тонули в длинных рукавах, так что следы её мини-истерики были хорошо спрятаны. Она в квартире Ринтаро, в халате Ринтаро и даже пахнет как Ринтаро, благодаря его гелю для душа. Из всех возможных вариантов окончания этой ужасно длинной ночи, такого в её голове даже приблизительно не было. «Как же она устала!» Рыжеволосая обнаружила доктора на кухне, заваривающим чай. Неизвестно, чему она удивилась больше: тому, что мужчина решил заварить ей чай, или тому, что у него в принципе есть чай. Сколько Эцуко помнит, он всегда поглощал исключительно кофе, частенько в нездоровых количествах. И её же на этот кофе подсадил. Брюнет окинул внимательным взглядом девушку, и, оставшись удовлетворённым от того, что увидел, подвинул к ней дымящуюся чашку. Она благодарно кивнула. Так они и сидели в ненавязчивой тишине. Кавамура устроилась на стуле в позе лотоса и держала чашку двумя руками, обводя взглядом минималистичную, но уютную кухоньку в коричневых тонах. Огай сидел, откинувшись на спинку, вращал чашку одной рукой и время от времени переводил взгляд со стены напротив на непривычно тихую девушку. Обычно она так долго молчала, только если спала. Кто бы сказал, что ему будет не хватать их язвительных перепалок и саркастичных комментариев со стороны волчицы? Желание что-то сказать или сделать, чтобы вывести рыжеволосую из прострации и как можно быстрее вернуть в привычное состояние, продолжало скрестись изнутри. Оказалось, он тоже молчал подозрительно долго, поэтому принявшие тёмно-зелёный оттенок глаза вопросительно посмотрели на доктора. Тот это заметил и отставил чашку. – Позволишь всё же осмотреть твой затылок? Этому миру ещё понадобиться эта чудесная головка и хорошо, если она будет полностью функционирующей. Эцуко кивнула и про себя хмыкнула. «Врач – он всегда врач». Устало вздохнув на отсутствие звуковой реакции, он указал в сторону спальни. И по расположению, и по устройству квартира мужчины напоминала её собственную. Отличие было в том, что тут почти не было ни рамок с фотографиями, ни растений, ни того, что люди обычно называют «памятными безделушками». Впрочем, учитывая, что квартира была съёмной, а фактическим «домом» подпольного хирурга была его клиника, удивляться было нечему. Спальня была самая простая: шкаф для одежды, несколько полок с книгами, кровать, по бокам которой стояли две тумбочки, кресло в углу и окно с открытыми жалюзи. Напротив этого окна и оказалась, сев на край кровати. Электронные часы на тумбе показывали полпятого утра. Спустя минуту сзади неё присел и Огай, принеся с собой перекись. Вот только когда его рука для лучшего обзора осторожно начала отодвигать влажные волосы, плечи Эцуко напряглись, а голова рефлекторно дёрнулась вперёд. Рука застыла в воздухе. Повисла неловкая пауза. – Эцуко, посмотри на меня, – твёрдо раздалось за её спиной. Она обернулась через плечо. Выражение лица мужчины было спокойным, но в аметистовых глазах сквозило что-то похожее на реальное беспокойство. – Я обещаю, что никогда не наврежу тебе. И не позволю сделать это другим, – он наклонился к ней ближе, но в этот раз неуютно не было. – И я добровольно подставлюсь под твои когти, дабы ты лично разорвала меня на кусочки, если нарушу это обещание. Ты мне веришь? Рыжеволосая ещё полминуты смотрела на него, потом развернулась, расслабила плечи и спиной придвинулась ближе к Огаю. Да, она верит. Длинные пальцы прирождённого хирурга снова аккуратно прощупали её голову и начали обрабатывать заживающую рану. Она позволила себе прикрыть глаза, поддаваясь приятным ощущениям, когда чужие руки уверенно проходили по коже её головы, иногда пропуская пряди сквозь пальцы. – Вот и всё, – Огай отставил перекись подальше. – И никаких швов накладывать не надо, – обойдя кровать, он присел на корточки прямо перед ней, снова достал карманный фонарик и проверил реакцию зрачков. – Головокружение, тошнота, тупая боль в висках? – мужчина задавал вопросы, попутно мягко, но настойчиво приподнимая её голову для осмотра шеи. Неудовлетворительно поджав губы, он снова поднял взгляд на её лицо. Она чувствовала всё вышеперечисленное, но всё равно молча отрицательно помотала головой. Доктор не выдержал. На его лице появилось выражение глубочайшего страдания, а руки соединились в молитвенном жесте. – Молю, Окаминоко, свет моей души! Позволь услышать хоть слово из твоих прелестных уст, дабы усладить слух и успокоить тревожное сердце! – Эцуко удивлённо-вопросительно приподняла бровь на это представление. – Как воздух для всех тварей земных, тембры твоего чарующего голоса необходимы этому органу, который, несмотря на все глупые заверения недоброжелателей, бьётся прямо… – доктор максимально нежно поднял её руку и приложил к своей грудной клетке. – Здесь. Ещё пару мгновений тишины – и оно замрёт навек. Пощади раба своего, Эцуко! Эцуко улыбнулась. Мягко, и даже грустно, но впервые за весь вечер – искренне. Подобные всплески театральной активности всегда поднимали ей настроение. Взгляд упал на прислонённую к чужой груди руку, накрытую мужской ладонью. Она чувствовала тепло тела Мори сквозь тонкую ткань рубашки, а сверхъестественный слух выловил звуки размеренно бьющегося сердца. Ни разу не сбившееся с идеального ритма, оно действовало успокаивающе – тук-тук, тук-тук, тук-тук. Вот только испорченных сердец ей на сегодня хватило. Улыбка снова исчезла и Кавамура с необычайной серьёзностью заглянула в алые бездны докторских глаз, убрав руку. – Прости меня, Ринтаро, – чуть хрипло, но уверенно сказала девушка. Огай удивлённо моргнул. Это определенно не то, что он ожидал услышать. – За что ты извиняешься, Окаминоко? Она перевела взгляд на всё ещё темное небо за окном, встала и сделала несколько шагов по комнате. Огай тоже встал, но с места не сдвинулся. Девушка плавно к нему повернулась вновь с неуверенной улыбкой. – За то, что я повела себя как идиотка. За то, что тебе пришлось разгребать мои проблемы, хотя ты не обязан. За то, что я не думаю о последствиях. И за это всегда отвечают другие люди. У этой неожиданной откровенности определённо есть какая-то основа, и Мори терпеливо, но с жадным интересом, ждал, пока рыжеволосая всё сама расскажет. Кровать мягко прогнулась под его весом, когда он осторожно присел на неё. – Папа когда-нибудь говорил, что случилось с моей мамой? Вопрос был неожиданным. – Только то, что это был несчастный случай, – прозвучал осторожный ответ. – Тэкеши всегда был скуп на подробности. Эцуко хмыкнула. – Это было как сценарий для драматического фильма. Мы сильно поругались, я ушла, хлопнув дверью. Пошла гулять, не сказав куда, не взяв с собой телефон. Не ночевала дома. Мама нашла меня дома у подруги и забрала на машине. Она пыталась помириться, а я злилась всё больше. А потом была голубая вспышка... Окна в машине разбились, она сама вышла из строя, и мы попали в аварию. Я сидела сзади, отделалась парой царапин. А мама... Вот тебе и несчастный случай. Эцуко тихо шмыгнула носом и присела рядом с мужчиной. – Позже я узнала, что я эспер. Потом папа вернулся... – Она невесело хмыкнула. – Если он и понял, что случилось, он никогда даже не намекал на это. Не винил... А стоило. Лучше бы он что-нибудь сказал, – голос слегка сорвался. – Я не извинилась перед ней. В той первой ссоре была виновата я, но я не извинилась. И каждый раз, когда мы приходили на дурацкое кладбище, я молчала. Сейчас в центре моей выходки оказался ты, так что прости меня, Ринтаро. Этого больше не повториться. Теперь обещаю я, что тебе больше не нужно будет вытаскивать меня из неприятностей, в которых я оказываюсь, и разбираться с их последствиями, – она перевела уверенный взгляд прямо на него. – И наверное тебе стоит держать своё сердце подальше от меня. Потому что я не очень хорошо обращаюсь с этим органом, во всех смыслах, – закончила она со смешком, но по щеке всё-таки скатилась предательская слезинка. Сохраняя абсолютно нейтральное выражение лица, несмотря на множество усиленно крутящихся в голове шестерёнок, Мори Огай поднял руку и стёр мокрую дорожку с лица девушки большим пальцем. – И кому же я тогда его доверю? – с искренним непониманием спросил подпольный хирург. – Фукудзаве-доно? Уверен, он этот подарок не оценит. Эцуко несколько секунд поражённо рассматривала уже давно ставшее родным лицо, потом прикрыла глаза и устало рассмеялась. Потом неожиданно для брюнета и самой себя положила голову на мужское плечо. Огай застыл от такого доверительного тактильного контакта. Кавамура уже собиралась вернуться в исходное положение, как мужчина развернулся к ней корпусом и, мягко касаясь укутанного в его любимый халат тела, обвил девушку руками, устраивая голову той на своей груди. Теперь застыла Эцуко, но секунду спустя, подобрав под себя ноги, прижалась к Огаю ближе, обнимая того за подтянутый торс. Острый подбородок опустился на рыжую макушку, а мужская рука начала медленно перебирать всё ещё влажные волосы. В этой интимной сцене, тем не менее, не было никакого романтичного или сексуального подтекста. Эцуко осознала, что никого не обнимала со смерти отца. Это не было похоже на его крепкую, но уютную хватку. Это было что-то совсем другое, новое, но такое же безопасное и нужное. Огай же вообще не помнил, когда в последний раз обнимал живого человека. Слишком много было личностей, готовых при любой удобной возможности всадить ему нож в спину. Но с этой юной, стойкой волчицей мужчина решил позволить себе подобную слабость. Даже такому, как он, это бывает необходимо. Эцуко заснула, не услышав, как сердце в чужой груди на долю секунды сбилось с идеального ритма. ••• Утро, а точнее вечер, начался для девушки забегом до туалета. Сидя на кафельном полу, прислонившись горящим лбом к краю унитаза, Эцуко мечтала только о том, чтобы хозяина квартиры не оказалось дома. Осколки её разбившихся надежд с оглушительным звоном обрушились ей на голову, когда из-за спины раздался псевдо-заботливый, ехидный и чрезвычайно довольный голос: – Подержать тебе волосы, Окаминоко? – Неет, – она вымученно простонала, прикрывая глаза в немом: «За что?», хотя варианты ответа пестрили разнообразием. – Ты вообще не должен это видеть. Уй... – договорить её не дал новый приступ рвоты. – Тут нечего стесняться, ненаглядная Эцуко, – он действительно подошёл ближе и рукой собрал её волосы, возможно, чуть сильнее, чем нужно. – Что естественно, то не безобразно. Девушка скосила злобный взгляд на доктора, выглядевшего как объевшийся сметаной кот. Ему точно доставляли удовольствие подобные её мучения. – Кроме того, если бы грабли не били по лбу человека, наступившего на них, как бы он понял, что наступать на эти грабли не стоит? Верно? – голосом мудрого сэнсэя продолжил Мори, пока она справлялась с ещё одним позывом. Да, вот и настигла её расплата и за алкоголь, и за таблетки. Зачем читать бессмысленные нравоучения, когда есть такой прекрасный пример с садовым инструментом? Что ж, отдача от этих граблей ещё долго будет её преследовать в виде постоянных подколок адского доктора. Ещё и бумажной волокиты подкинет. Ладно, справедливо. – Верно, – выдавив максимально ядовитую улыбку, прошипела рыжеволосая. Во рту было очень сухо, всё тело бил лёгкий озноб и ужасно захотелось снова пойти и лечь спать. – Только не засыпать, Окаминоко. Нужно восполнить твой запас жидкости в организме, – видимо, увидев сонливость на её лице, проговорил доктор. – Приводи себя в порядок, а я сделаю чай. Эцуко подозрительно оглядела ставшего неожиданно заботливым мужчину. Кажется, не давать ей отправиться в царства Морфея не было коварным садистским планом Ринтаро. Да и ехидства на его лице поубавилось. Она собиралась кивнуть, но резко одёрнула себя, выдавив тихое: «Спасибо». Брюнет хмыкнул и вышел, закрыв за собой дверь. Всё возвращалось на круги своя. Вот только вновь сидя за столом на кухне, всё в том же халате со щедрого плеча Мори, волчица всем нутром чувствовала, что сейчас будет ещё один серьёзный разговор. Она устало вздохнула – слишком их много было за последние сутки. К слову проспала она пятнадцать часов. За это время почти все телесные следы прошлой ночи исчезли. В отличие от воспоминаний. – Что с тем трупом? Всё нормально? – какая потрясающая постановка вопроса. Огай, всё это время что-то сосредоточенно готовящий, кинул на неё быстрый взгляд. – Намеренно или нет, но ты выбрала идеальное время и место убийства, – Эцуко закатила глаза. – Дождь смыл большую часть каких-либо улик, с остальным разобрались наши друзья. Пропажа парня-кутилы с пристрастием к наркотикам скорее всего не вызовет подозрений. По крайней мере сразу. По твоим словам, из клуба ты выходила одна, – она кивнула на подразумевающийся вопрос. – И в переулке никого не было. – Вообще-то был, – как бы рыская глубоко в памяти, задумчиво сказала девушка. Выражение лица доктора за секунду стало удивлённо-напряженным. Эцуко ещё несколько секунд им наслаждалась, а потом продолжила совершенно невинным голосом: – Кот. – Кот? – с убийственно-ласковой улыбкой переспросил Огай. – Кот, – намеренно игнорируя реакцию мужчины, она подняла на него простодушный взгляд. – Красивый такой, трёхцветный, – она глубоко и грустно вздохнула, беря в руки чашку. – Кажется, я его обидела. Огай смиренно прикрыл глаза и покачал головой. На смену зарождающейся раздражительности пришло странное облегчение. Только проснулась, а уже треплет его нервы – жить будет. – В общем, как я и говорил, тебе не нужно об этом думать. Сейчас уж точно, – на стол перед ней опустился просто нереально соблазнительно пахнущий омлет с помидорами и сыром. Желудок предательски заурчал, поторапливая девушку его наполнить. – Не знала, что ты умеешь готовить, – как в трансе от аромата еды проговорила Кавамура, начиная нарезать омлет полосками. – Или что тебе вообще нужна еда, – она прокрутила тарелку и принялась делить готовые полосы на равные квадраты. Подперев подбородок рукой, Огай с интересом наблюдал за действием в тарелке рыжеволосой. – По-твоему я питаюсь солнечным светом? Ах! Нет, нет, нет! – он спохватился, едва Эцуко собиралась ответить, растянув губы в улыбке. – По-твоему я питаюсь кровью своих пациентов, – прозвучало уже утвердительно. Улыбка исчезла в лица девушки. Именно это она и хотела сказать. Состроив моську, она продолжила яростно разделывать не поддающийся ножу помидор. – Ты никогда не ешь то, что я приношу. А это даже не я готовлю, я не настолько жестока. – Сытость расслабляет. – А голод убивает, – когда всё блюдо было разделено на относительно ровные квадратики, девушка отложила нож, переложила вилку из левой руки в правую и только тогда начала активно поглощать омлет. В какой-то момент она заметила направленный на её тарелку весёлый взгляд. – Что? Это просто привычка. Так можно дольше наслаждаться едой. – Ох, так ты у нас гурман. А я уже начал подозревать у тебя лёгкую форму ОКР, – доктор развеселился ещё больше. – И как вам сие гастрономическое творение, мадмуазель? – полюбопытствовал он чинным тоном. – Хм, весьма, весьма недурно, мсье, – Эцуко мгновенно подыграла. – Насколько мне известно, вам куда привычнее держать в руках скальпель, чем кухонный нож. Так что примите моё восхищение. – Благодарю вас за столь лестную оценку моего труда. Наслаждайтесь! – А что же вы? Не отведаете своего шедевра? Ах, точно! Сытость расслабляет, а вы не можете себе позволить подобную вольность! Как жаль, как жаль... В ответ мужчина лишь ухмыльнулся. На этом псевдо-светский диалог закончился. Эцуко молча доела, а когда Огай принялся мыть посуду, она взяла полотенце, уселась на столешницу возле раковины и стала эту посуду вытирать. Как будто они сто раз так делали. «Просто идиллия». От этой мысли Кавамура как будто очнулась, вспомнив, как и при каких обстоятельствах оказалась на этой кухне, протирающей чашки. Вспомнила и разрушила идиллию. – Мне ведь совсем не жаль, – сказала она не то доктору, не то самой себе. Напор воды был несильным, так что её прекрасно услышали. – Ещё сегодня ночью я убила человека. А сейчас ем омлет, шучу и, как ты и сказал, совсем не думаю об этом. И мне совсем несложно это делать. Огай не перебивал и не спрашивал, давая девушке высказаться до конца. Он тоже ждал этого разговора. – То есть, он был ублюдком, и это была самозащита, и всё такое. Но ведь что-то я должна чувствовать. Вот только как и прошлым летом, так и сейчас... Я совсем не раскаиваюсь. Со мной что-то не так? – она даже задала этот вопрос почти равнодушно. Мужчина выключил воду, отдав рыжеволосой последнюю вымытую чашку. – Эцуко, я не тот человек, с которым можно проконсультироваться в вопросах морали и чести... – начал он, прислонившись ко второй столешнице спиной. – Со мной что-то не так? – Эм, да, много чего, очевидно, – как нечто само собой разумеющееся ответила девушка. – Очевидно, – согласился брюнет. – Я убиваю людей, манипулирую ими и иногда пытаю. Я плохой человек? – Что? Бога ради, я же дочь мафиози! Я не делю людей на хороших и плохих! – Значит, с твоим отцом тоже было что-то не так? А с Фукудзавой-доно? – Эцуко нахмурилась. – В конце концов, и его меч окроплён чужой кровью. – Я знаю... И понимаю, к чему ты клонишь, Ринтаро. Я не дура. – Вот именно. Значит, ты можешь понять, когда твои действия были достаточно оправданы, чтобы не зацикливаться на них. Ты не монстр, Эцуко. То, что случилось, не сделало тебя хуже или лучше. У тебя была сила, и ты ей воспользовалась, посчитав это нужным, – Он медленно подошел и встал в шаге прямо напротив неё. – Если у тебя есть сила, не нужно боятся ей пользоваться. Потому что если будешь бояться навредить случайно, в нужный момент не сможешь навредить намеренно. Не сможешь защитить близкого человека. Или, что ещё хуже, потеряешь контроль, – Эцуко скрежетнула зубами и стиснула столешницу за спиной. Доктор Мори зашёл на чертовски тонкий лёд, – И тогда в ночных кошмарах тебе будет сниться не только твоя мать, а каждый, кого ты подвела, – глаза девушки загорелись, а вся вымытая посуда поднялась в воздух с голубым свечением, медленно растекающимся от женских рук. Сохраняя идеально спокойствие, доктор сделал шаг вперёд, поставив руки по бокам от неё, – Злишься? Хорошо, – и наклонившись к самому её лицу строго, но размеренно, словно хотел запечатлеть свои слова на подкорках её мозга, договорил: – В её смерти, Эцуко, не было твоей вины, это действительно был несчастный случай. Отпусти эту ситуацию. Отпусти, и на следующей тренировке с Юкичи – будь сильной и не давай эмоциям застилать твой разум, – тихо закончил он, глядя в пылающие глаза. Вторая предательская слеза скатилась по девичьему лицу. Игра в гляделки продолжалась не меньше минуты, прежде чем Эцуко прикрыла глаза и медленно вернула тарелки, ножи и чашки на своё законное место. Когда она разомкнула веки, на Огая снова смотрели насыщенно фисташковые глаза с золотыми ободками. Смотрели спокойно. С пониманием. И даже с благодарностью. Он во второй раз стёр мокрую дорожку с её щеки большим пальцем. Вот так за десять минут ей жестоко, но действенно вправили мозги. Ну просто чудо-доктор. Из неё вырвался нервный смешок. – Что такое? – Просто... Ты невероятный человек, Ринтаро Мори, – она сказала это с удивительной непосредственностью, но вместо ожидаемого самодовольства увидела искреннее изумление. Мужчина подозрительно прищурился. Это заставило её улыбнуться. – Ну, раз уж мы во всём разобрались, теперь я могу идти спать, Док? Огай моргнул и медленно сделал шаг назад. – Значит, всё нормально? – спросил он, сам до конца не понимая, что именно хочет знать. – Нет, – она ловко спрыгнула со столешницы. – Но будет. Он кивнул. Она отразила кивок. – Я вернусь из клиники утром. Доброй ночи, Эцуко. – И тебе, Ринтаро, – она вышла из кухни. Какое-то время брюнет не двигался с места. Он давно отказался от этого имени, «Ринтаро Мори», долгое время позволяя лишь Элис, как части его самого, так к себе обращаться. А потом представился также почти незнакомой девчонке. Пробудил доверие своим настоящим именем с мыслью: «Интересно, что из этого выйдет». И ни разу не пожалел. Прекрасно осознавая всё, что он делает, Эцуко точно не считала его злом во плоти. По крайней мере, пока. Вероятно, когда-нибудь она его возненавидит. Но не сейчас. Может, пока есть хотя бы один человек, который искренне принимает тебя таким, какой ты есть, жизнь будет иметь больше смысла? Мужчина стремительно вышел из квартиры и направился в клинику. ••• Лёжа в кровати на спине Эцуко думала обо всём и ни о чем одновременно. О том, как на следующей тренировке не оплошает. И больше ни на одной не оплошает. И станет сильной. Сильнее, чем думают все. Потом вдруг стала анализировать прошлую ночь. Могла ли она остановиться раньше, чем... «А как она вообще остановилась?» Рыжеволосая так резко поднялась, что подпрыгнула на кровати. Её подлый разум подкинул ей воспоминание, которое до этого успешно скрывал: «...Она позволяла чужим рукам гулять по её телу, позволяла целовать её шею, запускала руки в шелковистую шевелюру, а когда мужская ладонь сжала её грудь сквозь лёгкую ткань топа, девушка прикрыла глаза от удовольствия и на выдохе произнесла имя. Совершенно неожиданное даже для самой себя имя: – Ринтаро…» «Твою мать!» Она зависла на неопределённое время. Почти не дышала. И не моргала. Наконец облегченно выдохнула, кивнула самой себе, словно придя к определенному выводу в своих мыслях, и медленно опустила голову обратно на подушку. В сон она проваливалась с абсолютной уверенностью: «Таблетки! Никогда в жизни она больше не примет эти чертовы таблетки!»