***
Два месяца назад – А может я просто всю неделю буду есть скумбрию, тушёную в мисо? – Нет. – На завтрак, обед и ужин! – Неа. Брюнет смиренно вздохнул. И дернул его чёрт согласиться на предложение Кавамуры сыграть в «Правду или Действие». Видел ведь, с каким азартным блеском в фисташковых глазах она это предлагает. Но имениннице грех было отказывать. Кроме того, это был отличный способ выведать что-нибудь занимательное о девушке. А может это всё оправдания, и он просто переборщил с самодельным алкоголем. В итоге два пьяных азартных барана после одной «правды» от каждого стали выбирать исключительно действия, дабы как можно сильнее подгадить ближнему своему. Так, например, Эцуко пришлось полчаса петь, а не говорить, а Огай в течение минуты флиртовал с Фукудзавой по телефону (нужно было пять, но мечник почему-то повесил трубку). Еще парочка унизительных заданий, и девушка озвучила последнее действие. И в этот момент, три дня спустя, стоя в залитом неоновыми цветами тату салоне рядом с искрящейся самодовольством волчицей, Огай осознал, что именно ради этого была затеяна вся игра. – Хирата-кун, – Эцуко обратилась к появившемуся тату мастеру. – Я нашла тебе идеальную спину. Совершенно чистый холст – твори и твори. Высокий мужчина, чьи все виднеющиеся части тела были заполнены многочисленными рисунками, символами и иероглифами, приветливо улыбнулся девушке. – Отлично, – он также приветственно кивнул доктору и понимающе усмехнулся. – А спина не против, что с ней будут что-то творить? – К сожалению, не против, – хмыкнул Мори. – Тогда располагайтесь. Эцуко, глянь сюда, я набросал то, о чём ты просила. Огай медленно двинулся по коридору с лилово-голубой подсветкой, разглядывая развешенные по стенам эскизы, нарисованные явно профессиональной рукой. Кушетка для клиентов располагалась уже в хорошо освещённом помещении со всем необходимым для работы. Кавамура вместе с мастером склонилась над столом, с довольной улыбкой рассматривая протянутые ей рисунки. Наконец она выбрала один и указала на что-то, после чего парень принялся корректировать работу красным карандашом. Итак, Эцуко очевидно не в первый раз в этом месте, а вандализм на его спине планировался заранее. Что ж этой волчице на месте то не сидится? У него не было татуировок, для себя он не видел в них никакой необходимости. Хотя, как ценитель прекрасного, он находил некую эстетичность в рисунках на коже. Не во всех, но тем не менее. Доктору было даже любопытно, что там Кавамура придумала, раз подошла к этому с такой ответственностью. Явно что-то немаленькое, спина – просторный холст. – А я могу поучаствовать в выборе того, что останется на моём теле до конца жизни? – как бы невзначай бросил Огай. Зелёные омуты оторвались от уже готового эскиза и задумчиво сощурились. – Мы договорились, что я выберу рисунок, – брюнет нарочито обреченно кивнул. – Но я не настолько ужасный человек, чтобы не дать тебе хотя бы посмотреть. Пока мастер готовил рабочее место и инструменты, Эцуко протянула доктору лист с карандашным рисунком. И мужчина с уверенностью мог сказать – ему понравилось то, что он там увидел. Трёхпалый японский дракон был вертикально вытянут, чешуйчатое тело невообразимо извивалось и скручивалось кольцами. Морда дракона не выглядела злой или агрессивной, как её часто изображают. Поднятая кверху, она казалась скорее спокойной, но от этого не менее угрожающей. Вокруг драконьей головы красным цветом были изображены очертания круга – солнца. Этим же красным цветом были выделены ещё две интересные детали: катана, обвиваемая массивными чешуйчатыми изгибами, и пышный цветочный бутон, аккуратно расположившийся в длинных когтях передней, самой видной, лапы дракона. Присмотревшись, можно определить в этом цветке пион. «И сколько же смысла ты вложила в эту татуировку, Окаминоко?» С хитрецой в глазах он посмотрел на рыжеволосую. Та отвлечённо наблюдала за действиями татуировщика, но почувствовав на себе взгляд, показательно небрежно спросила: – Ну как? – Очень любопытно, – никакой конкретики, но Кавамура увидела, что ей было нужно. Доктора Мори зацепила эта татуировка, и он искренне не возражал против её перенесения на своё тело. Девушка дёрнула уголком губ. – Буду считать это за одобрение. Хирата закончил приготовления и пригласил Мори на кушетку. И тот начал расстёгивать рубашку. Эцуко надеялась, что её продолжительный взгляд не был слишком... заинтересованным. Хотя кого она обманывает? Кавамура откровенно пялилась на обнажённый торс доктора Мори. А пялиться было на что. Несмотря не внешнюю худощавость, мужчина не был хилым или костлявым. У него было поджарое бледное тело, покрытое полосками шрамов разной степени давности, а на жилистых плечах и руках просматривался рельеф мышц. Вместе с чётко выделяющимися ключицами и изящной шеей вырисовывалась просто потрясающая картинка. Эцуко может позволить себе полюбоваться, она тоже ценитель прекрасного. Благо ехидный доктор никак не прокомментировал её взгляд. Только посматривал на неё как-то подначивающе. Думал, она смутится и взгляд отведёт? Как бы ни так! Наконец доктор занял своё место на отрегулированной кушетке, опираясь на ту грудью и открывая спину. Мужчину не радовал тот факт, что он находился в таком уязвимом положении перед незнакомым человеком. Но его удивительно успокаивал тот факт, что рядом была Эцуко, которая, он был уверен, прикроет его спину в прямом и переносном смысле. – Сколько времени это займёт? Уложишься в один этап? – полюбопытствовала Кавамура, когда мастер принялся переносить трафарет. – По размеру она всего четверть спины займёт, обильного закрашивания нет, цветных элементов немного. Там важен болевой порок клиента. – С этим проблем нет. Меня всего-то будут несколько часов иглой протыкать, – подал голос Огай. Хирата хмыкнул, бросил взгляд на шрамы. – Служили? – Было дело, – достаточно миролюбиво ответил Огай. Когда надо, доктор Мори мог и притворится нормальным членом общества. – В общем, с перерывами часов в шесть уложимся. Почти столько же, сколько я твою набивал, – мастер снова обратился к Эцуко. – Сделала татуировку и даже не похвасталась, Окаминоко? – Как-то случая не представилось, – брюнет на это хмыкнул и выжидающе приподнял бровь, повернув голову в сторону девушки. Эцуко с секунду помялась, но потом скинула джинсовку и, повернувшись спиной, задрала футболку до самых плеч. Хирата на секунду поднял голову, осмотрев свою работу, горделиво хмыкнул и вернулся к дракону. Доктор Мори же внимательно всматривался в чёткие линии рисунка. На всю правую лопатку девушки расположился чёрно-белый оскалившийся волк. Он тоже был вытянут вертикально, но голова смотрела вниз. Красный цвет присутствовал в виде силуэта полумесяца над изогнутым зверем, обрывков цепей, обвивших шею и передние лапы, и плотных завитков, выходящих из зубастой пасти в обе стороны и так поразительно сильно напоминающих кровь. Это был не просто волк. – Фенрир, – Огай не спрашивал, он утверждал. Эцуко опустила футболку. – Фенрир. Больше о её татуировке они не говорили. Следующие несколько часов были заняты жужжанием тату машинки и рассказами Хираты о самых незадачливых посетителях или значениях той или иной татуировки. Эцуко поддерживала беседу, иногда даже Мори вставлял свой комментарий. К слову, тот ни разу не вздрогнул, не поморщился и вообще никак не выказал дискомфорта от процедуры. За это он уже получил звание самого лучшего клиента. После небольшого перерыва пришло время делать цветную часть. Татуировщик заправил красный цвет и... Передал иглу Эцуко. Ей никогда не надоест удивлённое лицо Мори Огая. – Не переживай, Док. Я тренировалась. – На человеке? – На кожзаменителе, – она нагнулась ближе, чтобы следующие слова услышал только Огай. – Раз уж ты доверяешь мне зашивать своих дорогих пациентов, и в этом можешь мне довериться. Алые глаза вперились в уверенное лицо девушки. – Могу. Эцуко заняла место татуировщика. Эта идея пришла ей в голову совершенно случайно и совершенно не хотела из неё выходить. И только потому, что она поладила с Хиратой и сделала ему одно хорошее одолжение, тот разрешил ей сделать пару несложных элементов. Под внимательным взглядом тату мастера она вывела несколько красных линий, подтирая лишнюю краску, и мужчина удовлетворительно кивнул. Зазвонил телефон, и тот отошёл, кивнув девушке. А Кавамура продолжила с самой большой осторожностью, какой только обладала. У неё действительно была набита рука на всякого рода мелкие телесные операции, но тут случай особенный был. Спина у доктора Мори тоже была красивая: на бледной коже слегка проступали жилистые мышцы, а шрамы, которые были и здесь, лишь напоминали о том, что их обладатель умеет принимать удары с любой стороны. Эцуко бы послушала истории этих отметин. Но она не успела первой начать разговор. – Твоя регенерация не действует на подобное вторжение в целостность кожных покровов, – не то спрашивал, не то утверждал доктор размеренным тоном. – Ну, полагаю, мозг даёт телу сигнал о том, что это не опасно для жизни и можно не тратить на это энергию. Как в случае с проколотыми ушами. – Это имеет смысл, – Огай умудрился извернуться так, чтобы и работе не мешать, и поглядывать на девушку одним глазом. – Почему дракон? – в лоб спросил мужчина. Эцуко одновременно хотела и не хотела, чтобы он её спросил о смысле выбранной татуировки. – Как будто ты не знаешь, что символизирует дракон, – попыталась выкрутиться рыжеволосая. – Знаю. Но хочу, чтобы сказала ты, – этот тон, мягкий, но при этом требовательный, всегда на неё действовал. Он значил, что рано или поздно придётся выложить всё, о чём доктор спрашивает, как бы она не юлила. – Когда я подумала, что бы тебе подошло, дракон показался мне единственным достойным вариантом. Я всегда любила рассказы об этих созданиях больше, чем про каких-нибудь других. Дракон может олицетворять как зло, так и добро, – Эцуко говорила, аккуратными движениями выбивая детали катаны, а доктор рассматривал сосредоточенный профиль девушки. – Сила, власть – это самый распространённый смысл тату. И он тебе подходит. Ты любишь быть главным, – она улыбнулась и бросила быстрый взгляд на брюнета. Алые глаза косились на неё с любопытством и вниманием. – Ты мудрый, целеустремленный, жестокий. И эти качества ты вкладываешь не столько в себя, сколько в некую глобальную цель, суть которой мне неизвестна, по крайней мере сейчас... – волчица говорила и говорила, надеясь, что получается связно. Ну, доктор спросил – пусть сам разбирается в потоке её мыслей. – С твоими мозгами и амбициями ты мог бы быть кем угодно. Но сначала ты добровольно ушёл на войну, а теперь создал нелегальную клинику... До тебя тяжело дотянуться, как... Как до дракона в небе. Наблюдаешь за всеми, со скукой или наоборот любопытством, и лишь иногда снисходительно спускаешься на уровень простых людей... И ты используешь любые методы для защиты того немногого, что тебе важно. Например, этого города, – наверное, Эцуко могла бы сказать ещё больше, но она и так заболталась. – Вот так. Дальше разгадывай сам, а то неинтересно будет. Девушка перешла к цветку (ей было слышно, как мастер всё ещё болтает по телефону с подружкой), не поднимая глаз, поэтому не увидела серьёзного выражения лица Огая, быстро, впрочем, сменившегося мягкой усмешкой. У того уже стала затекать шея, поэтому он отвернулся, начав рассуждать вслух. – Хм, солнце... Очень многозначно, начиная национальной ценностью, заканчивая хорошим завершением композиции, – Кавамура согласно хмыкнула. – Серьёзно, ты добавила солнце просто для красоты картинки? – доктор спросил с весёлым возмущением. – Не совсем. Солнце и правда многозначный элемент, как и луна. Каждый человек может наделить его своим, особенным смыслом. Или находить в рисунке всё новые значения в зависимости от жизненных обстоятельств. – Глубоко, Окаминоко, – девушка с трудом удержала себя от закатывания глаз. – Ну, хотя бы с катаной всё просто. Прямая отсылка на наше тесное сотрудничество с Фукудзавой-доно. Благодаря тебе напоминание о нём навсегда останется на моей лопатке. – Он будет рад услышать это, – легко рассмеялась рыжеволосая. Со стороны брюнета тоже послышался смешок. – Остался пион... Язык цветов не в моём обиходе, но можно предположить, что нечто нежное и хрупкое должно быть рядом с драконом, чтобы уравновешивать его опасность и силу. Я правильно понял, Окаминоко, или бутон имеет большее значение, наравне с клинком? – Намекаете, доктор Мори, что в цветке я оставила на вашей лопатке напоминание о себе? – Ну что ты, Эцуко. Сравнение девушки с цветком не редкость, но ты скорее агрессивный кактус, чем нежный пион, – от такой прямолинейной наглости она даже оторвалась от работы. – Вы тоже, доктор, иногда скорее вертлявый уж, чем грациозный дракон, – буркнула Эцуко, но всё же улыбнулась. Она бы себя тоже с кактусом сравнила. – На самом деле, пион просто мой любимый цветок. Вот я его и выбрала для противовеса, как ты и сказал. Под хмык брюнета, рыжеволосая вернулась к работе над этим самым пионом. Немного помолчав, доктор выдал: – А мне вот всегда по вкусу больше кактусы были... – сказал и зашипел сквозь зубы, потому что Эцуко случайно надавила иглой сильнее, чем нужно, и на коже значительно выступила кровь. – Чёрт, извини, – она протёрла кожу салфеткой. Больше крови не было. – Наверное, всё же стоит доверить это профессионалу. Встав с насиженного места, девушка собиралась оторвать Хирату от затянувшегося телефонного разговора, но доктор Мори успел привстать и ухватить её за руку. – Раз уж начала, драгоценная Эцуко, работу надо закончить. Продолжай, – он с аккуратной настойчивостью притянул её обратно, в неприличную близость к своей обнажённой груди. – Обещаю, под руку больше не болтать, – он чертовски обаятельно усмехнулся. Мужчина продолжал держать её за руку, тёмные, передние пряди волос, не собранные в небольшой хвост, небрежно обрамляли бледное лицо, а глаза смотрели так... просто и расслабленно, без всякого скрытого за рубиновыми радужками подтекста. Кавамура на мгновение застыла в моменте. Да, дьявольский врач был дьявольски прекрасен. Неудивительно, ведь Люцифер по своей сути – падший ангел, и он был любимцем Господа. Эцуко всё-таки закончила этот цветок, задаваясь вопросом, когда началось её падение.***
– Окаминоко? – хриплый голос доктора вывел рыжеволосую из прострации. Она так сильно погрузилась в себя, что в какой-то момент рука с мокрой тканью расслабленно опустилась на подогнутую ногу, а вторая начала кончиком пальца очерчивать красно-чёрный рисунок. Эцуко предпочла не задумываться, на какое время она так зависла. – Да, я... Задумалась, – она улыбнулась и подавила зевок. За последние четверо суток она поспала часов двенадцать от силы. Её воскресная норма. – Ты устала, – доктор Мори кинул тряпицу в таз и отодвинул его подальше, разворачиваясь к девушке. К слову, его тут же опрокинули на кровать толчком в грудь. Едва голова коснулась прохладной наволочки, брюнет облегчённо выдохнул и прикрыл глаза. – Уж пободрее тебя буду, – она потёрла глаза и набросила на Огая одеяло. Того своеобразное охлаждение от температуры не избавило, но хотя бы расслабило. По виду он был уже на полпути в мир грёз. Ну, или в забытие. – Спи спокойно, Ринтаро, – Эцуко целомудренно прикоснулась губами ко лбу мужчины. – Я буду здесь всё время. ••• За шесть часов Эцуко смогла поспать три раза по пятнадцать минут, и в итоге залила в себя две чашки кофе, к бодрящему действию которого её организм, кажется, уже выработал иммунитет. Созвонилась с Фукудзавой, посмотрела тупую утреннюю передачу, где люди с неестественными улыбками рассказывают, как жизнь прекрасна, и, выведя на экран ноутбука фотографию своей «визуализации», пыталась вычислить, где бы она устроила пристанище, если бы была эспером-биотеррористом. Доктор Мори сам выдвинул предположение о самой сути распространения яда без материальной выгоды. Идея предварительной проверки действия наркотика на неблагополучном населении, чтобы впоследствии тот был массово распространён среди жителей города или даже страны, была безумной и устрашающей, и сам Огай, она уверена, хотел ошибаться. Рассказать бы об этом какому-нибудь Отделу по делам одарённых, вот только сейчас из улик у них были только улики против их собственных незаконных действий, а предположение так и оставалось просто предположением. В общем, мир спасать им придётся втроём. Вот только сейчас мир Эцуко сузился до одного конкретного человека. К одиннадцати часам температура Мори значительно понизилась. Звучит как хорошая новость, только теперь мужчину начал колотить сильный озноб. А ещё он оставался без сознания. Эцуко тоже начало колотить, только от волнения. Она пыталась разбудить доктора, но тот только крутился на постели, глаза под закрытыми веками заметно двигались – ему что-то снилось. «Вот черт!» В своей жизни Кавамура болела не очень часто и всегда быстро выздоравливала. А с появлением способности девушка вообще забыла, что такое респираторные заболевания, в клинику с таким не обращались. Поэтому ей было проще сделать все виды перевязок, чем помочь человеку с гриппом или простудой. Интернет тоже стал бесполезным, ибо к тому, что человека с ознобом нужно согреть, она и так пришла путём немудрёных логических измышлений. Но тут возникала новая дилемма: в квартире Мори Огая было всего одно одеяло, лёгкий плед и... Ну и всё. А ещё он всё ещё лежал без футболки, и надеть её на мужчину не было никакой возможности. Звук стучащих друг о друга зубов тревожно бил по барабанным перепонкам девушки. Самое страшное – видеть всегда уверенного и сильного человека таким уязвимым, болезненным. Так ведь не должно быть. Доктор Мори – это уверенность и безопасность. Для Эцуко он всегда таким был. Волчица могла сколько угодно быть самостоятельной и огрызаться на протянутую руку помощи, но в самой глубине души знала, что если будет совсем тяжко, подпольный хирург с ласковой усмешкой подвинет её за свою спину и решит проблему, какой бы нерешаемой она не была. Любому человеку нужен тот, кто может защитить, рядом с кем не нужно быть сильным. После отца Кавамура не думала, что найдётся кто-то ещё, подходящий на эту роль. Нашёлся. И теперь он умирал. Озноб превратился в настоящие судороги, кожный покров приобрел синеватый оттенок. Мужчина так дёргался, что мог случайно навредить себе, ибо при всех симптомах неестественная физическая сила сохранялась. Не совсем уверенная в том, что делает (как и во всём, что она делала на протяжении последней недели), рыжеволосая оказалась на кровати, со спины обхватывая дрожащего брюнета, одним боком вжимая того в кровать, и, чуть навалившись, фиксируя вторую руку где-то у груди. Она заключила доктора буквально в звериную хватку, своими ногами попутно обездвиживая ноги Огая. Он вырывался на уровне инстинкта, не приходя в себя, но Эцуко держала. Холод чужого тела колол её, одетую в майку на бретельках и леггинсы, но Эцуко держала. Она плакала, что-то говорила в затылок мужчины, яростно пытавшегося сбросить странную ношу, но всё ещё держала. А потом всё прекратилось. Мори обессиленно затих. Последние слёзы облегчения скатились из глаз Кавамуры, которые она устало прикрыла. Всего на минутку. ••• Тепло. Мягкое, обволакивающее тепло заполняло собой пустоту. Успокаивало, защищало, манило к себе. Мужчина сосредоточился на этом ощущении, направил поток своего сознания прямо к нему. Ближе, отчётливее... Подпольный хирург открыл глаза. Несколько секунд ушло на осознание, где он находится: в своей квартире, в своей кровати. В комнате царил полумрак из-за опущенных жалюзи, но сквозь щели можно было определить дневное время суток. Да и часы на прикроватной тумбочке показывали пятнадцать минут пятого. Потом хирург сосредоточился на своих ощущениях. Ему было нехорошо, но это «нехорошо» было значительно лучше утреннего. А ещё было тепло. Источник этого приятного ощущения, выведшего мужчину из мрака, находился прямо у него за спиной. Опустив взгляд, он обнаружил обнимающую его за корпус женскую руку. Медленно, без резких движений Огай повернулся на спину. Теперь рука лежала у него на животе, а в плечо размеренно дышала скрутившаяся на кровати Эцуко. Во сне почувствовав изменение положения, она неосознанно прижалась ближе к мужчине, который перекинул уже свою руку на подушку вокруг головы девушки. Хирург на мгновение перестал дышать, когда волчица фыркнула во сне, потёрлась носом о его грудь, крепче обхватила чужой торс, как будто Огай мог куда-то деться, и затихла. Мори был... Сконфужен? Удивлён? Растерян? Последнее, что он помнил, было впадение в дрёму после махинаций Эцуко с холодной водой. Ему точно что-то снилось, по ощущениям это был лихорадочный кошмар. А ещё всё тело скручивало. И холод пробирал до костей. А потом он погрузился в обволакивающую, согревающую темноту. Мужчина посмотрел на девушку. И вспомнил урывками, что Эцуко с ним говорила, пытаясь его добудиться. Судя по синякам на запястье и скованности в мышцах, ей пришлось его удерживать, а потом она сама уснула. И Огай определённо не собирался её будить. Волчица всё время была рядом с ним и совсем не хотела отдыхать, пребывая в исключительно взвинченном состоянии. Хотелось бы сказать, что в её присутствии не было необходимости, что он и в худшей ситуации мог позаботиться о себе. Вот только хуже ситуации с ним не случалось. Ну, разве что в тот день, когда молодой военный хирург в одиночестве отсчитывал последние минуты в овраге со сломанной ногой. Хах, наверно у Кавамур на роду написано его из лап смерти вытаскивать. Брюнет задумчиво приобнял спящую девушку. К такому ведь и привыкнуть можно: к этой бескорыстной заботе. Такой привлекательной и желанной. Мори пришлось научиться жить без этого, он отстранился от привязанностей и выработал невосприимчивость к чужому эмоциональному влиянию. Но хирург не был из тех, кто врёт самому себе. С этого всегда начинается цепь провалов и падений. Ему нравилось присутствие Эцуко Кавамуры в его жизни. Он вполне осознанно подпустил её ближе, чем кого-либо. Даже если не планировал этого изначально. И хоть это не меняло его намеченного пути, но вносило определённые правки. Он подумает над этим. Решит, что с этим делать, когда угроза мучительной смерти не будет висеть над его головой дамокловым мечом. Шесть лет назад Огая не пугала перспектива смерти. Но здесь, в Йокогаме у мужчины появилась цель, большая цель к которой он планомерно движется. И даже не в одиночестве. Мори Огаю нельзя сейчас умереть. Задумчиво поглядывая то на сопящую девушку, то на потолок, хирург пролежал около часа, впервые, наверное, не думая ни о чём, наслаждаясь временной умиротворённостью и приятной близостью тёплой волчицы. С чудным урчанием Эцуко завозилась во сне, шмыгнула носом и медленно разомкнула веки, слегка ссохшиеся от слёз. Она быстро сообразила, в каком положении заснула. Всё ещё лежа щекой на чужой грудной клетке девушка запрокинула голову. Огай безмятежно посмотрел в ответ. Теперь ему открылся лучший обзор на лицо Кавамуры: чуть мерцающая в полумраке бледная кожа с маленькими точками родинок и полным отсутствием веснушек. Удалось разглядеть и покрасневшие, припухшие глаза. Такие бывают не от усталости. Маленький чувствительный волчонок плакал из-за него. Огай вздохнул: он не стоил этих переживаний. У самой же рыжеволосой болела голова, чесались глаза и, кажется, началась изжога от постоянного потребления кофеина. Но она смотрела на осунувшееся лицо мужчины, не горящего и не мёрзнущего, и не помыслила о том, чтобы немедленно вскочить или отодвинуться. Просто судорожно вздохнула и негромко спросила: – Как ты себя чувствуешь? И от вопроса, и от этого участливого взгляда, и от самой атмосферы в комнате захотелось просто прижать волчицу ближе, дабы та не рыпнулась, не вскочила судорожно и не сиганула куда-нибудь в очередную передрягу. – Всё хорошо, Окаминоко, – он аккуратно провёл ладонью по рыжей макушке. – Можешь ещё поспать. Спать больше не хотелось никому из них. Но они продолжали молча лежать и это ощущалось... Правильно. Необходимо. Для них обоих. Самый пик заражения остался позади. Теперь должно наступить относительное улучшение. И у них будет два дня на то, чтобы найти эспера. Кавамура найдёт его. Из-под земли достанет. Была ли её вина в том, что произошло? Можно ли было что-то изменить? Не торопиться или действовать быстрее? Чёрт знает. Ринтаро говорил, что нужно учиться на ошибках, а не жалеть о принятых решениях. Не заниматься самокопанием, стопорясь на месте, а переступать через себя и двигаться вперед. «Логически оптимальное решение существует всегда, какой бы безысходной не казалась ситуация, Окаминоко. Помни об этом, особенно в моменты растерянности, когда кажется, что выхода нет». Эцуко приподнялась на локте, заглядывая в блёклые алые глаза. Как она посмотрит в них, когда они совсем выцветут? Нет, она обещала себе, что станет достаточно сильной, чтобы защитить тех, кто ей дорог. Сейчас ей нужно быть сильнее, чем когда-либо. – Я не дам тебе умереть, Ринтаро. – Знаю, Окаминоко. Он слегка улыбнулся потрескавшимися губами. Эцуко задержала на них взгляд. Рыжеволосая только училась не врать себе – она хотела поцеловать доктора Мори. Не в первый раз, но сейчас – больше чем когда либо, ибо это может быть последняя возможность. Кавамура даже могла бы списать это на эмоции или вроде того, чтобы избежать неловкости. Зверь внутри скулил и порывался вперёд. Но она одёрнула цепь. Глаза доктора загадочно прищурились, но он ничего не сказал. Кавамура отвела взгляд. Странную интимную атмосферу прервал самый неожиданный звук: звук урчащего живота. Не Эцуко. – Хм, ты ведь что-то говорила про суп? – неловко усмехнувшись, Огай тоже приподнялся и небрежно пропустил смоляные пряди сквозь пальцы в бессмысленной попытке убрать их от лица. Эцуко тихо засмеялась. ••• В половине девятого Эцуко оставила доктора отлеживаться дома и направилась на встречу с Фукудзавой. У них осталось два дня и погоня начинается сейчас.