Время будить королей

Джон, кажется, ещё никогда в жизни не испытывал такого соблазна смотреть исключительно под ноги и не поднимать глаз. Не из-за стыда, а из-за того, что мог увидеть на лицах людей, которые собрались вдоль широкой дороги, ведущей к Великой Пирамиде. Толпа, давно не видавшая подобного, всё увеличивалась, и задние ряды напирали на передние, однако никто не смел преграждать путь или бросаться на новоприбывших. Пока что люди просто глазели. Детей поднимали на плечи взрослых, чтобы те могли увидеть небольшой отряд, ведущий Сареллу и Джона к пирамиде. Сейчас к Герою и Вдовцу присоединились и другие стражники, поджидавшие у ворот с внутренней стороны. Джон насчитал около трёх десятков сопровождающих, окруживших его с Сареллой со всех сторон. Вряд ли они серьёзно опасались пленных, скорее, исполняли намерение доставить их невредимыми в пирамиду, что возвышалась над городом. Джон почти не сомневался, эти собравшиеся вдоль выложенной кирпичами дороги люди и понятия не имеют, что происходит, и кого сейчас ведут к Дейенерис. Сарелла шагала рядом, то и дело оглядываясь по сторонам и словно ожидая подвоха, Джон сцепил зубы и упорно переставлял ноги, слыша позвякивание толстой цепи и её жалящее-тяжёлые прикосновения к запястьям, другой же её конец находился в руках Вдовца, ехавшего впереди и лишь изредка покрикивающего что-то на гискарском — видимо, приказывал расступиться. Сарелла пару раз оборачивалась именно к Герою, который сейчас находился чуть позади, пытаясь что-то спросить у него. Голос её звучал взволнованно и тревожно. Однако Герой почти не замечал её, лишь бросил несколько отрывистых фраз, после которых Сарелла больше не пыталась вступить с ним в диалог. Сумка с драгоценностями и драконьими яйцами покоилась перед ним, на седле. Видимо, Безупречный уже понял, насколько ценные вещи везёт — и это несказанно радовало Джона. Главное, чтобы они оказались у Дени. Это всё, что его сейчас волновало. Он шёл, вдыхая запах прогретой земли, песка, немытых тел и конского пота. Запах железа, сковывавшего его руки. Люди, с которыми он иной раз встречался взглядами, отворачивались от него почти в ужасе. Да, они ничего не знали про Джона Сноу, не знали, как он выглядит и даже, вполне возможно, не ведали, что в действительности случилось с их королевой, но при этом они глядели почти со страхом. Возможно, дело было в цепях, которыми сковал Джона Вдовец. Те выглядели старыми, но не утратившими своей прочности. Не исключено, что Джона приняли за кого-нибудь из восставших рабовладельцев, которого приказано унизить таким образом, пусть он и вряд ли походил на кого-то из них… Или просто опасного преступника, которого ведут на суд, что было уже куда ближе к истине. Нет, они не знают, кто такой Джон Сноу, не знают его и что он в действительности натворил. Что пытался отнять у них человек, на которого они смотрят, — и что, по большей части, отнял бы, не окажись в мире тех, кто смог вернуть Дени обратно. Если бы им было известно подобное досконально, Джон не смог бы сделать и двух шагов. Здесь он никакой не герой — убийца и предатель. Он пытался лишить надежды слишком многих. Так пусть они его ненавидят, кем бы ни считали. Цепи на его руках прямо показывали тем, кто жил в Миэрине, что он собой представляет. Восставший против женщины, несущей им всем свободу. Это обратная сторона того мира, в котором Джон пробыл столько времени. Он никогда не считал себя героем и не искал себе оправданий, но теперь перед ним словно поставили огромное зеркало, в полной мере отражающее уродливую суть случившегося. Мысль эта подтвердилась, когда сопроводительный отряд уже свернул к дороге, которая кончалась у подножия пирамиды. Со стороны толпы, и без того что-то неразборчиво гудящей, полетело нечто липкое и мягкое. Гнилой фрукт, который врезался в плечо. Джон вскинул голову в растерянности. Видимо, кто-то перешёл от роптания к действиям. От страха — к гневу. — Эй! — вместо него крикнула Сарелла, сама немного обескураженная. За этим последовал уже второй бросок; чей-то изношенный сандалий пролетел над головой Джона и шлёпнулся на другой стороне дороги, едва не угодив в лоб кому-то другому. Раздались возмущённые крики. — Прекратить! — рявкнул Вдовец, оборачиваясь. Герой уже повернул лошадь в сторону толпы, выставив вперёд копьё. Он тоже что-то прокричал вмиг всколыхнувшейся волне негодования. Сопровождающие их стражники тут же ощетинились оружием, опасаясь, как бы взбудораженная толпа не ринулась и на них. Тогда кровопролития не миновать. Джон слышал короткие, яростные выкрики, по человеческому морю прокатилась волна, из-за напирающих сзади некоторые, стоящие в передних рядах, попадали вперёд. Всё это могло обернуться крайне плачевно. Как минимум, смертельной давкой. В этой сутолоке завязалась короткая драка, грозившая перерасти в массовые беспорядки. Волнение способно было охватить весь город подобно пожару в сухостое. Достаточно лишь искры. Герой окликнул какого-то человека, едва не напоровшегося на его копьё. Теперь уже и в него полетели не только фрукты — в остроконечный шлем угодила парочка мелких камней. Лошадь заржала и отпрянула в сторону, едва не сбросив своего всадника, когда досталось и ей. Джон впился взглядом в покачнувшуюся на коленях Героя сумку. «Нет. Только не это» , — он бы не переживал, иди речь исключительно о золоте. Не хватало ещё, чтобы кто-то украл драконьи яйца. Здесь, настолько близко от самой Дейенерис. Взгляд метнулся в сторону Великой Пирамиды, распахнутые двери в которую охранялись несколькими стражниками. Последние находились уже достаточно близко, чтобы Джон заметил и их беспокойство. Они видели: люди Миэрина, бессознательно или нет, поняли, что собой представляет Джон. Люди эти были детьми, чью мать обидели. Голос Вдовца очередной раз грозно пророкотал где-то над головой, и Джон ощутил, как другой конец цепи, который он сжимал прежде, соскользнул вниз и тяжело зазвенел о камни. Тогда же рядом оказалась и стража, окружившая разом со всех сторон. Право слово, словно он мог бежать в подобной ситуации, даже если бы хотел! В воцарившейся суматохе, Джон попытался отыскать глазами Сареллу, и та, к его удивлению, оказалась впереди, почти у самых ворот. Она бежала, прижимая к себе ту самую сумку — видимо, Герой успел передать ей ценный груз. Рядом с ней, прикрывая её щитами, быстро передвигались Безупречные, остальные стражники остались рядом с Джоном. Цепь никто из них не трогал, поэтому та тяжело волочилась за ним по земле и путалась в ногах, пока он следовал за ними ко входу в пирамиду. Вдовец и Герой прикрывали это отступление. Люди напирали, толпа уже не боялась оружия. Намерения каждого были вполне однозначны. Джон не сомневался — если бы не приказ Дейенерис, ни Вдовец, ни Герой, ни их люди ни за что не стали его защищать и отдали бы на растерзание толпе. У королевы действительно доброе сердце, несмотря на то, что он сотворил. И от этого осознания становилось ещё горше. Дейенерис полагалось желать его смерти — возможно, она того и желала, — но она велела сохранить ему жизнь. И Джон сильно сомневался, что лишь для того, чтобы казнить самой. Возможно, такое объяснение притупило бы его горечь, и в него хотелось верить, однако Джон просто старался не думать о грядущем в ближайшее время. Он вообще почти ни о чём не думал и не слышал, кроме отдалённых гневных выкриков, грохота цепи и шумного, сбитого дыхания. Тогда-то он и различил хорошо знакомый грозный рык. Рёв дракона. Дрогон. Чёрная тень легла на беснующуюся толпу, закрыла собой и без того хмурое небо. Джон замер, не понимая, чего ожидать и существует ли вероятность, что Дрогон прямо сейчас поставит точку в это вопросе. Ему полагалось уничтожить Джона ещё в Тронном зале — возможно, он сделает это теперь. Однако Дрогон не торопился изрыгать пламя. Однако снизился так, что люди в ужасе бросились в стороны, некоторые попадали на землю. Среди них оказались и Джон, и те, кто его сопровождали — настолько сильным был ветер, вызванный взмахом огромных крыльев. Жёлтая пыль клубами поднялась в воздух, забиваясь в глаза, нос и рот, на зубах заскрипел песок. Дрогон снова заревел, и Джону почудилось в том звуке какое-то злое веселье. Даже злорадство, адресованное вполне конкретному человеку. Люди бросились в стороны, когда дракон принялся наворачивать круги, а из ноздрей его повалил густой едкий дым. Воспользовавшись этим, одни из стражников подтолкнул Джона в спину, веля поторапливаться, хотя это оказалось и весьма проблематично из-за цепей. И всё же пришлось двигаться довольно быстро, пока люди не опомнились и пока Дрогон — уже не приходилось сомневаться — прикрывал это отступление к Великой Пирамиде. Перед лицом мельтешили незнакомые лица, над головой пролетели высокие потолки, а после раздалось громыхание массивной двери, закрывшейся за спиной. Очередной рёв Дрогона, тут же устремившегося куда-то наверх, заглушил далёкие вскрики людей. Джон рывком обернулся. Сарелла уже находилась тут, по-прежнему прижимая к груди тяжёлую сумку и глядя на суетливых стражников. Вдовец и Герой, ворвавшиеся в пирамиду, как и другие, верхом, спешились. Хорошо ещё, что главные ворота были настолько огромны, что в них проехал бы, наверное, и слон. Эти двое о чём-то шумно переговаривались со стражей, на время словно позабыв о присутствии пленников — а как ещё можно было назвать Джона и Сареллу в подобных обстоятельствах? Цепь Джона, напоминающая металлический поводок, выскользнувший из руки хозяина, всё ещё валялась на полу. — У тебя кровь, — заметила Сарелла. Джон удивился, и только потом понял, что ото лба, по виску и щеке, течёт что-то тёплое. Наверное, один из камней в него всё-таки угодил, но легко не заметить подобного, учитывая происходящее. — Ерунда, — кисло улыбнулся он. — Главное, что драконьи яйца теперь здесь. — Эй, вы! — похоже, этот негромкий диалог не остался незамеченным. Вдовец уже шагал по направлению к ним, недвусмысленно опустив ладонь на меч. Теперь он даже не пытался улыбаться — ситуация к веселью не располагала. Он оглядел сначала Джона, а затем — Сареллу с ног до головы и вытянул вперёд свободную руку. — Отдай мне это, девочка. Тебя велено отвести к мейстеру Марвину. Здесь тебя никто не винит и не держит в плену, но веди себя смирно. Сарелла, однако, нахмурилась, словно намереваясь защищать драконьи яйца до конца. Даже ценой своей жизни. Пальцы её лишь сильнее вцепились в сумку. Упрямая дорнийка! — Сделай, как он просит, — устало попросил Джон, понимая, что деваться некуда. — Они отнесут их, куда нужно. — Нет! — замотала головой Сарелла. — Пусть сначала придёт архимейстер. Я должна увидеть его! Я вам не верю! — Хватит! — Вдовец зарычал, как злобный пёс, наступая на неё, сейчас совершенно безоружную. Джон чувствовал себя бессильным, и от этого чувства ему самому хотелось зарычать. Хорошо, что сейчас никто не смотрел в его наполненные яростным огнём глаза. Вдовец сосредоточился исключительно на Сарелле. Джон дёрнулся было, однако рядом довольно быстро оказался один из стражников, приставивший к его горлу кинжал. — Не нужно наживать себе неприятности, — почти ласково попросил Вдовец, сменив тон, но появившаяся на миг улыбка нисколько не сделала его исполосованное шрамами лицо дружелюбнее. Напротив, лишь сильнее исказила пугающие черты. — Мы отнесём это королеве. Думаешь, я не понимаю, что это? Я клянусь, никто не собирается красть у неё драконов. — Я отдам это архимейстеру лично в руки, если вы меня действительно собираетесь отвести именно к нему, — огрызнулась Сарелла, не желая сдавать позиций. — Только ему или королеве. Вам я тоже не могу верить. — Вот же упрямая девчонка. Хватит повторять одно и то же! Вдовец сделал к ней шаг, намереваясь выдрать сумку из рук силой. И, похоже, находящаяся здесь стража ему бы помогла. Тем временем, Герой отдал короткий приказ Безупречным, кивнув в сторону Джона. Кто-то из них осторожно произнёс имя Дейенерис, однако Герой выдохнул ещё какое-то слово, после чего любые вопросы исчезли. Джона потащили на цепи прочь, но он всё ещё оборачивался на Сареллу, которая теперь смотрела только перед собой. Вся поза её выражала готовность к любому исходу, однако отступать она была не намерена. Вдовец протягивал руку, на лице его теперь отразилось недовольство. — Быстро, я сказал! Пока я не сделал это силой. Однако прежде, чем ситуация разрешилась какой-нибудь неприятностью, прежде, чем Сареллу успели схватить другие стражники и вырвать из её пальцев сумку, Джон, увлекаемый прочь, увидел немолодого, низкорослого и крепкого мужчину, который спешил вниз по ступеням. Как раз туда, где находилась Сарелла. Мельком Джон различил крепкую цепь на его шее, заметил мелькнувшее беспокойство на лице, услышал его окрик на всеобщем: — Сарелла! — голос его был низким и грозным, вопреки отпечатавшейся на лице тревоге. Говорил этот мужчина так, словно пришёл отчитать упрямую дорнийку. — Сарелла! Боги, Вдовец, оставь ты её в покое! Все оставьте её! Что было дальше, Джон так и не узнал — до него доносились только отголоски спора. По всей вероятности, это и был тот самый мейстер Марвин, о котором ему доводилось слышать. Тот, которого искала Сарелла. И тот, кто помог вернуть Дейенерис обратно. Джон малодушно порадовался тому, что пока не имел удовольствия смотреть в глаза этому человеку и говорить с ним. Может статься, что это и не понадобится. Вряд ли им с Марвином есть что обсуждать, кроме самого поступка Джона. А он ещё увидит достаточно напоминаний о нём. Но, как бы ни сложилось всё дальше, Джон надеялся увидеть Дейенерис. Жестокая какая-то мысль, учитывая произошедшее, но так хотелось посмотреть на неё и убедиться в том, что нашёлся кто-то, исправивший эту жуткую ошибку. Чудовищное недоразумение. Этот кошмар. Если она окажется жива — Джон сможет умереть спокойно. Прощение ему не требовалось — слишком глупо просить о нём и даже думать, что люди прощают подобные предательства. И всё же… Всё же. Неужели боги могут быть столь снисходительны? Безумны и жестоки, бесчувственны и равнодушны — тысячу раз да. Прочее вызывало сомнения. И всё же они — или кто-то ещё — позволил произойти чуду. Кровь больше не текла из рассечённого лба и медленно подсыхала, неприятно стягивая кожу. Но пока никто не торопился оказывать Джону помощь — он, как и прочего, её совсем не ждал, а умереть от пусть и глубокой, но всё-таки просто царапины, ему явно не грозило. Безупречные отвели его в тесную коморку, больше пригодную для хранения мётел и лопат. Но вместо них там обнаружился небольшой стол, вмурованный прямо в пол, и два поскрипывающих стула. Цепь, которой были скованы руки до сих пор, обмотали вокруг каменных ножек стола. — Жди, — таково было единственное слово брошенное перед тем, как Джон остался в полном одиночестве. Дверь хлопнула напоследок, заставив вздрогнуть, и гнетущая тишина наполнила не только тесную комнатушку, но и само сознание. В ушах и самой голове звенело от напряжения. Перед глазами кружили похожие на мелких чёрных мушек пятна. От песка снова начали слезиться глаза, вынуждая часто моргать. Джон в неверии уставился прямо перед собой, видя каменную кладку стены, и понимая, что тишина только чудилась ему прежде — на самом деле, вся пирамида была наполнена невнятным гулом голосов и беспокойством: их с Сареллой прибытие определённо наделало шуму. И не только в городе. Интересно, ожидали ли их прибытия вообще? Что подумала Дени, когда впервые услышала известие о тех, кто стоит у ворот? И удалось ли Сарелле и Марвину отвоевать драконьи яйца? Окажись они у той, кому надлежит, Джон был бы полностью спокоен, ибо выполнил то, к чему стремился. В отношении драконов, во всяком случае. Он снова посмотрел на свои закованные руки, вспоминая лица людей на улицах. Те, что вытеснили из разума даже восхищение величественной пирамидой и архитектурой города, приводящей в душевный трепет. Их лица, поначалу растерянные, непонимающие и смущённые, а после — полные гнева и ярости. Эти люди видели в Джоне врага, даже не понимая, на кого смотрят. Ибо они были частью того мира, который он едва не погубил. Осколки этих мыслей безжалостно резали образовавшуюся в груди пустоту, вспарывали старые гноящиеся раны, выпуская вместе с гноем старую боль. Отрезвляя и пробуждая от тягучего смертного сна прежние чувства. И знал ли Томас о том, что ждёт их с Сареллой тут, в Миэрине? Наверняка догадывался. Но злиться на него не имело смысла: Джон не ждал, что его тут примут с радостью. И расскажи Томас о подобной встрече, это ничего бы не изменило. Он вдруг криво улыбнулся, и на лице отразилось несвойственное ему злорадство, граничащее с мрачным торжеством: чего бы ни просил, чего бы ни хотел от него Бран — то, что им притворялось, — оно этого уже не получит. Пусть подавится. Санса же и Арья вряд ли узнают, что случилось с Джоном на самом деле. Вот только Призрак… жаль, что теперь он так далеко, и попрощаться с ним по-настоящему не представлялось возможным. Они расстались там, на обдуваемом холодным ветром берегу Драконьего Камня, глядя прямо в глаза надвигающейся неистовой бури. Запор на двери неожиданно снова скрипнул, и по ту сторону послышалась возня, какие-то голоса, среди которых Джон различил и мягкий женский. Но не голос Дейенерис — нет, он был незнакомым, но в нём слышались властные и спокойные нотки. «Может быть, мне это всё кажется, — пришла в голову ужасающая мысль перед тем, как дверь распахнулась и на пороге появилось две фигуры — женская и мужская. — Может быть, я всё ещё в каменном мешке, в темницах Красного Замка, а всё, что я видел — лишь отблеск угасающего разума. Умирающе эхо моих грёз. Ничего этого нет». — Джон Сноу, — голос женщины, тот самый, что прежде раздавался за дверью, заставил на время забыть о страшной догадке, способной свести с ума. — Я знала, что мы скоро увидимся. Я ждала этой встречи, хотя и не скажу, что её обстоятельства чрезвычайно радуют меня. Женщина прошла в комнату, следом за ней — мужчина. Безупречный. Он внёс следом за ней и осторожно положил в угол небольшой свёрток. Сама же женщина держала в руках поднос, на котором стоял кувшин с водой, чаша и небольшой отрез ткани. Вскоре поднос этот очутился на столе перед Джоном. Он осмелился поднять глаза и посмотреть на ту, что стояла рядом, глядя на Джона снизу вверх. Спокойно и даже чуть надменно. На алых губах застыла загадочная полуулыбка. Джон же, в свою очередь, смотрел на эту женщину, очерченную слабым светом, падающим из небольшого окна, что располагалось под самым потолком: тёмные волосы, отливающие почти вишнёвым оттенком, красивое молодое лицо с правильными чертами, пылающие внутренним огнём глаза. Однако не это окончательно убедило Джона в том, что перед ним стоит красная жрица, а ярко-алый рубин, пульсирующий на шее, словно вынутое из груди сердце, и платье цвета огня и крови. Прежде Джон был знаком всего с одной служительницей Р`глора — Мелиссандрой — но и здесь не оставалось никаких сомнений. В душе снова заворочались тяжёлые, неуклюжие воспоминания, вынуждая отвернуться. От красной жрицы это не ускользнуло. Она тихо рассмеялась и, повернувшись к Безупречному, что-то произнесла на валирийском. Тот, замешкавшись, кивнул и вышел, неплотно прикрыв за собой дверь. Джон не шелохнулся, когда женщина взяла с поднос отрез ткани и, смочив его водой из кувшина, принялась осторожно вытирать кровь с лица Джона, стараясь не задевать царапину. «Надо же, откуда такая забота?» , — мелькнула в голове полная мрачной иронии мысль. Джон старался не морщиться. Он ощущал чужое тёплое дыхание и чувствовал исходящий от женщины едва уловимый приятный запах. — Ты же не станешь пытаться удушить меня цепью? — в голосе её не прозвучало никаких опасений, подозрений или страха. Только нечто, напоминающее скорее горькую насмешку. Джон покачал головой, будучи неуверенным, что этого достаточно. Однако красной жрице хватило и того. Она обхватила горячими пальцами его заросший жёстким волосом подбородок и осмотрела лицо. Кажется, пока её удовлетворял результат. Джон угрюмо молчал, не сводя с неё мрачного взгляда. Женщина тем временем взяла один из стульев и поставила его поближе к месту Джона, явно не желая сидеть по ту сторону стола. Словно пыталась доказать, что они на одной стороне. — Ты знаешь, кто я? — она закинула ногу на ногу и сцепила пальцы на колене. — Красная жрица, полагаю, — тихо, почти с неохотой ответил Джон. — Верно. Меня зовут Кинвара. Я Верховная Жрица храма Владыки Света в Волантисе, — представилась она, чуть кивнув головой. — И я служу нашей королеве. Дейенерис Бурерождённой. Джон вздрогнул и почти процедил сквозь зубы: — Я видел, что бывает с теми, кому служат красные жрецы. — В самом деле? — Кинвара нисколько не обиделась на его холодный тон и лишь насмешливо вскинула бровь. — Ты говоришь о Станнисе, о Дейенерис или о себе самом? Вопрос этот вдруг поставил Джона в тупик. Он снова отвернулся, глядя в сторону и не желая на него отвечать. Кинваре то, казалось, и не требовалось. — Я знаю о Мелиссандре Асшайской, — продолжила она, и в голосе её уже не слышалось насмешки или веселья. — Знаю, чем всё для неё закончилось, о её ошибках и чем она пожертвовала. Всё это мне известно, Джон. Знаю я и о Станнисе и то, что он сделал. — Если так, — тон Джона не стал любезнее, — вы знаете, почему я не люблю прислужников бога света. — Мелиссанда допускала ошибки, как и любой человек, невзирая на свои годы… Но даже если забыть об этом, не пытайся примерить человеческую мораль и логику на поступки и желания бога. И не забывай к тому же, что в итоге Мелиссандра отдала свою жизнь и все свои силы ради победы людей в борьбе против Короля Ночи. О человеке принято судить не столько по его поступкам, сколько по их последствиям и итогам. Джон хотел было ответить ещё что-то резкое, но лишь фыркнул. Он бы отмахнулся, не будь на его руках цепей. Меньше всего сейчас хотелось слушать проповеди. — Но пришла я не за этим, — почти прочитав его мысли, пояснила Кинвара после короткой паузы. — Мой разговор касается твоего будущего. Удивление Джона было таким искренним, что он позабыл ненадолго о своей неприязни и уставился на Кинвару во все глаза. Та коротко посмеялась с его реакции. — Ты удивлён? — Я удивлён, что оно у меня есть. — Оно есть у каждого, — назидательно сказала Кинвара. — И у живых, и у мёртвых. Существование после смерти — такая же важная часть мира. — Так мне полагается излить вам свою душу перед тем, как отправиться в небытие? — мрачно пошутил Джон, сверкнув глазами. — Спасибо, но в этом я не нуждаюсь. Уж точно не от вас. — Ты предпочёл бы поговорить с королевой, а не со мной? — задав этот вопрос, Кинвара не дала Джону возможности ответить на него. — Но нет, речь не о твоей смерти. Слишком рано. Умрёшь ты не сегодня. И, вероятно, даже не завтра. Решать это, конечно, только королеве, но так сложилось, что мне уже известно, как она рассудит. Джон почти затаил дыхание, чувствуя, как внутри что-то задрожало, напоминая тонкую, натянутую над самой бездной струну. — Теперь ты готов меня слушать и не рычать? — невинно поинтересовалась Кинвара. — У меня есть выбор? — Он всегда есть. У каждого. И даже сейчас, — серьёзно ответила она. — Одно твоё слово — и я уйду, оставлю тебя. Джон заколебался, чувствуя искушение воспользоваться столь соблазнительным предложением, но он не был глупцом и сознавал, что вряд ли Кинвара пришла сюда развлечения ради, и наверняка это как-то связано с Дейенерис. Потому, помедлив немного, он мотнул головой. Давно не мытые волосы мазнули по грязному, заросшему щетиной лицу. — Нет. Говорите, раз вы уже здесь. — Разумно, — уголки губ Кинвары снова дрогнули. Она чуть подалась вперёд и положила свою руку аккурат рядом с рукой Джона, мимолётно коснулась кожи кончиками пальцев. — У меня есть кое-что для тебя. Кое-что очень важное. — Важное? Для меня? — он снова изумился. — Да. Часть твоего прошлого, которая несомненно сыграет свою роль в будущем, — загадочно предсказала Кинвара. — Но прежде всего… то, что когда-то королева просила передать тебе. Сама она, похоже, совсем забыла о том, однако мне удалось тайком увезти это с собой. На сей раз Джон ничего не ответил — он молча ждал и наблюдал за тем, как Кинвара вытаскивает успевшую несколько поистрепаться серебряную косу с вплетёнными в неё колокольчиками. Ту, что и покоилась в небольшом свёртке, который принёс сопровождавший её Безупречный. Кинвара же тем временем осторожно опустила косу на середину небольшого стола. Против воли Джон опустил на неё взгляд, чувствуя, как поперёк горла встал тяжёлый кислый ком. Его вдруг отчаянно замутило, поскольку он сразу осознал, на что именно смотрит. «Это волосы Дени, — болезненно пульсировало в голове. — Волосы Дени, которые она обрезала». Он ощущал, что Кинвара внимательно наблюдает за ним и его реакцией, и пальцы невольно сжались в кулаки — Джона захлестнуло иррациональное негодование. Подняв тяжёлый взгляд на сидящую напротив женщину, он мрачно поинтересовался: — Зачем? Зачем это мне? — Что — зачем? — Кинвара недоумённо вскинула брови. — Зачем королева это сделала или зачем я показываю это тебе? Отвечать не хотелось, потому что во рту пересохло. С трудом ворочая враз онемевшим языком и даже не глядя в сторону кувшина с водой, Джон судорожно облизнул губы: — Всё это… зачем, — звучало это сдавленно, почти жалко, и Джону сделалось тошно от звуков собственного голоса и неподъёмности заданных вопросов, что грузно оседали на пол тесной коморки. Кинвара уставилась прямо в лицо Джона, поймала его взгляд, не отпуская. Стоило большого труда не посмотреть в сторону, однако он выдержал. — Ты знаешь, — почти по слогам произнесла Кинвара. — Прекрасно знаешь ответ на оба эти вопроса. Не так ли? Джон ничего не ответил, даже виду не подал, что услышал сказанное. Боялся, что, если откроет рот, вместо слов из горла вырвется сдавленное, сиплое рыдание. Кинвара права: конечно, он знал. Знал, что Дейенерис сделала это, полагая себя проигравшей, и отрезала волосы, как любой потерпевший поражение кхал — или кхалиси. Знал, что Кинвара показывает эту косу, потому что причиной её поражения стал именно он, Джон. И это была даже не честная битва, а предательский удар. Горечь этого осознания давила на грудь и мешала дышать. — Дени… — почти шёпотом выдохнул Джон. На этот раз он даже не стал поправляться, произнося её имя. — Дени велела отдать мне это, да? Она? В сущности, никакой разницы не было, но он всё равно спросил. — Она сказала, что я могу делать с этой косой, что угодно — выбросить, сжечь или бросить к твоим ногам. И больше не интересовалась, куда подевались её волосы, — спокойно и серьёзно пояснила Кинвара. — Я её прекрасно понимаю, поскольку это — болезненные воспоминания, которые нескоро померкнут. Замечу лишь, что мне стоило большого труда незаметно провезти это и ещё один предмет, когда мы почти налегке добирались через Ваэс Дотрак, — последнее Кинвара произнесла чуть лукаво. Последний факт её явно немного веселил. — Что же вы, под юбками это прятали? — безжизненно улыбнулся Джон. — У меня есть свои секреты, — уклончиво ответила Кинвара. — Куда важнее, что я сумела их сохранить. Джон снова опустил взгляд на тускло поблёскивающие серебристые волосы и колокольчики в них. Дыхание перехватило, когда он вспомнил, как зарывался в них руками, вдыхал их запах, ощущал под пальцами их мягкость. Вспомнил, как они могли разметаться по подушке, как струились по гибкой обнажённой спине тяжёлыми волнами. «Была моя любовь, как снег, прекрасна, и волосы её как серебро луны…» Горячие слёзы вскипели в уголках глаз, и туманная дымка размыла очертания этих прекрасных волос. Джон ощутил, как у него начинает подрагивать нижняя губа, от того пришлось болезненно прикусить её. Кинвара наверняка видела всё это, но ничего не сказала. Неловко и зло вытерев слёзы тыльной стороной ладони, на что цепь отозвалась глухим звяканьем, Джон хмуро посмотрел на жрицу. — И что вы предлагаете мне с ними делать? Я не хотел этого. И не желаю сейчас. — Чего именно? — в интонации Кинвары прокрался холод, которого прежде не было. Доброжелательное настроение её тут же улетучилось, и выглядела она теперь скорее раздражённой. — Чего именно ты не хотел? — Чтобы… чтобы всё закончилось так. Чтобы всё случилось так, — это звучало как нелепое оправдание. — Не хотел, — упрямо повторил Джон. — Никогда… Никогда. — Если не хотел, то почему же это всё равно случилось? — вопрос Кинвары заставил сцепить зубы. Джон не сразу нашёлся с ответом. Да и что на такое отвечать? Всё сейчас будет звучать, как всё та же жалкая и неправдоподобная попытка придумать оправдание. Вымученное, глупое, никому теперь уже не нужное. Особенно Джону. И он не сомневался — Дейенерис оно тоже без всякой надобности. — Потому что… потому что я делал не то, чего хотел на самом деле, — признал Джон наконец. Он помнил, что говорил ему Томас. — Я делал то, что мне говорили. — Так это королева Дейенерис велела тебе убить себя? — на сей раз это была неприкрытая злая ирония. — Нет! — Джон бы закричал, будь у него на то силы. Где-то в груди заклокотал гнев. — Нет! Не она. Я не об этом! — Как противоречиво, — Кинвара откинулась ни спинку стула, привычным расслабленным движением закинув ногу на ногу. Взгляд её по-прежнему изучающе скользил по бледному лицу Джона. — Ты этого не хотел, и поступал вопреки собственным желаниям и стремлениям. Однако… при этом слушался ты отнюдь не королеву, которой поклялся в верности. Понимаешь, как это звучит со стороны? Надеюсь, что да. Ведь тогда выходит, что ты противился не только себе самому, но и её воле, внимая лживым словам других людей. Джон шумно выдохнул через ноздри, чувствуя, как внутри у него всё горит от досады и гнева. Вначале пришлось выслушивать обличительные речи от Томаса, теперь — от этой женщины. Разве это что-то изменит? Сейчас ему как никогда хотелось, чтобы Кинвара убралась прочь. Цепи на руках звякнули, когда он коротко дёрнулся. Однако Кинвара не обратила на то внимания, нисколько не испугавшись. — Не на меня ты должен злиться, — резонно заметила она. — И не на мои слова. Ибо сам знаешь, что я только подвожу итог сказанному тобой. Сказанному только что. — Справедливо, — хрипло выдохнул Джон. Голос его стал совсем надтреснутым, как у древнего старика. — Я знаю, что вёл себя… неразумно. Подло, низко и жестоко, — добавил он. — Мне следовало… следовало поступить иначе. — И что бы ты изменил, будь у тебя такая возможность? Разумеется, время нельзя повернуть вспять. Но скажи мне честно, — Кинвара потянулась к кувшину и налила воды в чашу. — Держи, выпей, не будет лишним. Джон не стал сопротивляться, когда она поднесла чашу к его потрескавшимся губам. Прохладная вода потекла в горло, лилась по подбородку, за ворот рубахи. Но лучше всего — она струилась в раздираемую жаждой глотку, принося облегчение. Джон едва не застонал, настолько это оказалось приятным ощущением. Он пил так жадно, что чаша опустела довольно быстро. Когда Кинвара отставила её в сторону, он перевёл дух и всё-таки заговорил. — Я бы послушал Дени. Я бы не оставил её одну. Я бы не позволил этому случиться… Я бы свернул Тириону Ланнистеру шею, — посулил Джон. — И сам бы убил Вариса ещё раньше. — Я не говорю, что эти люди… как и твои сёстры, были правы. Но не забывай и о своих ошибках. — Это и есть мои ошибки — позволить этим двоим прокрасться мне в голову, позволить Тириону Ланнистеру жить. Позволить Варису плести интриги за спиной Дени. А мне самому — осуждать её за вполне оправданные поступки. Боги, хватит! — Джон действительно почти закричал. — Это невыносимо. Я не хочу говорить об этом. Какой толк, если прошлого не вернуть? — Уже жалеешь себя? — Кинвара спросила эта безо всякого сочувствия. Она напоминала хищника, играющего с будущей жертвой и наблюдающего за её потугами спастись. Безуспешными и забавными, разумеется. — Слишком рано. А ведь ты ещё не говорил с самой королевой. — Дени? — Джон посмотрел на Кинвару с искренним изумлением. Прежде он, пусть и хотел её увидеть, но не до конца верил в реальность подобной перспективы. — Она действительно… хочет поговорить со мной? — На счёт «хочет» я сильно сомневаюсь, — честно ответила Кинвара. — Скорее, полагает это своей обязанностью. — Она казнит меня? Я не боюсь этого, я просто хочу знать правду. — А она знала правду, когда ты пришёл, чтобы лишить её жизни? — на этот раз Кинвара вытащила из лифа красного платья завёрнутый в ткань предмет. Оружие. Кинжал, который Джон тоже не мог не узнать, когда Кинвара извлекла его на свет. — Знала она, что ты задумал и с какой целью явился? После обрезанной косы кинжал уже не произвёл такого впечатления, но в тесной коморке всё равно повисло тягостное молчание, нарушаемое лишь громким, свистящим дыханием Джона, которое вырывалось сквозь сцепленные зубы. Кинвара определённо пытала его, при этом ни касаясь и пальцем. Лучше бы ему вырывали ногти и ломали кости. — Так что, ты был с ней честен до конца? — Нет, — прохрипел Джон. — Не был. Я и сам не знал, что смогу сделать это. — Слабое оправдание. Джон зажмурился. Это было слишком. Только гордость не позволяла просить о пощаде или последней милости. Гордость — и осознание того, что он совершил. Осознание, которое он носил при себе столько времени. Он заслуживал и худшего. — Зачастую никто не казнит людей хуже, чем они — сами себя, — словно прочитав его мысли, заметила Кинвара. — Если мы, конечно, говорим о тех, кто сохранил в себе хотя бы зачатки человечности. Я делаю всё это не для того, чтобы мучить тебя. Поверь, это не доставляет мне ни малейшего удовольствия. Ни морального, ни тем более физического. Я не какое-то чудовище, что упивается чужими страданиями. Все эти вещи — напоминание. Однако есть у них и другое предназначение. Кинвара снова подалась вперёд, наклоняясь почти к самому лицу Джона. Так близко, что чужое горячее дыхание, как и в самом начале, коснулось покрытой холодной испариной кожи. — Кинжал, которым ты убил её, — то был мягкий, почти шелестящий шёпот. Джон смотрел на лицо Кинвары заворожено, как смотрит мышь на удава, зачарованная и не понимающая, что сейчас случится, — как это ни печально, теперь очень важен. Я не зря сохранила и его, и косу королевы. Владыка Света направлял меня, не иначе. Джон не без усилия стряхнул с себя оцепенение и нахмурился. — Что? О чём вы? Кинвара и сама отстранилась, возвращаясь на прежнее место. Лицо её теперь выражало только предельную сосредоточенность. Между густыми тёмными бровями залегла морщинка, когда она нахмурилась. — Нечасто Владыка Света теперь являет мне видения, — призналась она. — Но кое-что я поняла предельно точно. Кинжал напитался кровью её сердца, — Кинвара кивнула в сторону оружия, которое лежало на столе. Она, очевидно, всё ещё не видела в Джоне угрозы и не опасалась, что тот использует его по назначению прямо сейчас. — Кровью дракона, которой так боятся твари, и которых нам предстоит остановить. Пока я не вижу, как это сделать, но знаю — Владыка Света не лгал. И этот кинжал предназначен тебе. Ты должен будешь взять его, когда настанет время… И ещё кое-что. Дитя, которое она носит в себе, дитя ещё и Р`глора, сосредоточие силы Матери, даровавшей свет. Ты понимаешь? — Не особенно, — честно признался Джон. — Я вполне допускаю, что Дейенерис Бурерождённая — не избранная Владыки Света, а и есть его воплощение в этом мире, — пояснила Кинвара. — Теперь-то я понимаю, что… Она вдруг осеклась, словно едва не сболтнула лишнего, хотя и без того наговорила достаточно. У Джона начинала по-настоящему болеть голова. — И… и что я должен сделать? Что? — Как я и сказала, это станет понятно довольно скоро. Не просто так Р`глор отправил своё дитя. Никто другой не смог бы вынести этого пламени. Когда же настанет твоё время… я скажу. «А оно для меня вообще настанет?» — хотел спросить Джон, но промолчал, не желая перебивать Кинвару. — Её волосы… хранят в себе её силу. Тебе не нужны они все, но из пряди можно сплести защитный амулет. Пока мне неведом его узор, но я надеюсь, что и здесь Р`глор даст мне знак. Всё это звучало как очередные фанатичные бредни, в которые Джон никогда не верил. И всё же он видел и помнил, как Мелиссандра поджигала оружие сражавшихся за Винтерфелл, как запылал ров благодаря силе, дарованной ей Р`глором. Так она сама говорила. Значит, не стоит исключать, что в словах Кинвары тоже заключена некая истина. — Ты не относишься к этому серьёзно, — тут же поняла она. — Понимаю. Не впервые я сталкиваюсь с недоверием людей касательно силы Владыки Света. Однако надеюсь, что ты поменяешь свою точку зрения и пересмотришь со временем своё отношение. Тем более, после того, что сам узнал и увидел. А ты видел, не так ли? Джон вновь не счёл нужным отвечать на этот вопрос — слишком уж он многозначный. Неужели Кинвара каким-то образом прознала и про то, что случилось с Браном? Хотя чему удивляться. — Значит, время у меня всё-таки будет? — Не думаю, что королева казнит тебя, — хмыкнула Кинвара. — Не сейчас. — Драконьи яйца, — спохватился Джон. — Сарелла! — С ней всё в полном порядке, она в безопасности, — успокоила его Кинвара. — Что до драконьих яиц… их уже передали королеве, и, пока ты был здесь, Сарелла рассказала ей вкратце об их происхождении. Поверь, счастью королевы не было предела… Возможно, именно поэтому она готова так скоро увидеть тебя. — Так скоро? — повторил Джон, не вполне понимая суть сказанного. — Когда? Теперь он не был уверен, что сам готов. И его одолевали весьма противоречивые чувства, особенно после беседы с Кинварой. Как-то ему дастся говорить с самой Дейенерис? — Да, — она убрала со стола вещи, причинившие всем столько боли, обратно. — Как и сказала, я дам их тебе, когда настанет время. Скоро тебя отведут в место, где ты сможешь смыть грязь и привести себя в надлежащий вид перед встречей с королевой. Ещё тебя накормят. — С… спасибо, — запнулся Джон, пребывая в немалой растерянности. — К чему такое гостеприимство? — он спросил это безо всякой иронии. — Не льсти себя надеждой, что это беспокойство о тебе. Я хочу лишь, чтобы ты выглядел надлежащим образом, когда предстанешь перед королевой, — Кинвара дала понять, что подобная инициатива исходила именно от неё. Вероятно, Дейенерис просто согласилась с её словами. — Вряд ли мой внешний вид как-то повлияет на этот разговор, — с горечью проговорил Джон. — И тем не менее, — отрезала она. — Ты обещаешь, что станешь вести себя покладисто? — А вы поверите моим словам и клятвам — теперь? — Поверю. Прямо сейчас — да, — призналась Кинвара. — Конечно, это не значит, что во время вашего разговора поблизости не будет стражи или что ты окажешься полностью свободен, но я хорошо различаю ложь, и могу попросить, чтобы цепи твои стали не столь громоздки и неудобны. — Тогда вы и так знаете, что я не собираюсь противиться. Даже если меня отведут на смерть, — проговорил Джон, глядя прямо в глаза Кинваре. Некоторое время она молчала, чуть прищурившись, после чего удовлетворённо кивнула. — Так и есть. Хорошо. Скоро за тобой пришлют людей. Поднявшись, Кинвара направилась к двери, не забыв прихватить с собой принесённые сюда вещи. И не просто вещи — неподъёмный груз горьких воспоминаний. Джон оказался тому искренне рад. Он провожал её взглядом, пока двери не распахнулись, выпуская красную жрицу, а после не закрылись, уже привычно отрезая Джона от остального мира и оставляя в зыбкой полутьме. *** К его удивлению, прошло совсем мало времени прежде, чем в коморку прошло несколько слуг в компании стражников, которые отвели его в небольшую купальню, расположенную ярусом выше. Джон, как и обещал, покорно шёл следом, глядя себе под ноги. И видел лишь широкие мраморные ступени и полы. Наверняка, из этого же камня были сделаны и стены, однако сейчас Джона меньше всего интересовала окружающая обстановка. Хотя сама пирамида воистину оказалась огромной. Куда больше, чем Винтерфелл или Красный Замок. Она была наполнена людьми. До слуха доносились обрывки незнакомой речи, и он чувствовал исходящую отовсюду ненависть. Эти яростные взгляды, полные нескрываемого презрения… Но чужая ненависть не жалила, не делала так больно — ибо Джон знал, что своими руками выстроил для того прочный фундамент, пропитанный кровью Дейенерис. Той, что стекала по его рукам, разливалась по припорошенному снегом и пеплом полу. С него осторожно сняли цепи, успевшие до крови натереть кожу на запястьях и щиколотках. Джон покорно опустил руки вдоль тела, давая понять, что не намерен сопротивляться. Он дёрнулся только тогда, когда из перепачканной одежды его выкатилась та самая волантийская монетка, подаренная Томасом. Меч почти сразу оказался у лица Джона, стоило ему броситься за ней. — Пожалуйста… — попросил он и тут же вспомнил, как это на валирийском. И повторил свою просьбу. — Kostilus. Склонив голову, Джон ждал. Стражник некоторое время подозрительно вертел монетку в руках, словно пытаясь понять, опасна ли она, однако в итоге, к удивлению Джона, опустил её на небольшой столик. Хмуро посмотрел сверху вниз и произнёс с жутким акцентом на всеобщем: — Пока она лежать тут. Вернуть ты после того, как говорить. Джон выдохнул с облегчением — по всему выходило, эту вещь он увидит снова после того, как поговорит с Дейенерис. Если, конечно, стража исполнит своё обещание. Но это было лучше, чем совсем ничего. Когда его запихнули в наполненную горячей водой ванную, он сцепил зубы. Мочалки больно скребли кожу, отдирая грязь. Он старался не делать лишних движений — и лишь те, что было велено. Например, поднять руку и наклониться. Замереть, когда очередной раз протирали пропитанной чем-то едким тканью рассечённый камнем лоб. Джон не менее покорно откинул голову назад, когда ему брили бороду, водя смертельно-острой бритвой по шее и подбородку, скользя вокруг подрагивающего кадыка. Волосы ему тоже значительно укоротили, и он видел тёмные завитушки, усеявшие пол вокруг. Старую одежду, купленную в Пентосе, отобрали. Та за время пути настолько поистрепалась и износилась, что уже никуда не годилась. Джон не рискнул напоминать, что в сумке у него была ещё одна смена белья, понимая, что лучше бы ему вновь прикидываться немым и делать всё так, как велено. Новое его облачение на удивление пришлось впору: им оказалась рубашка из фиолетового шёлка, кожаный жилет, выкрашенный в чёрный, и тёмно-синие штаны. Джон ощущал себя почти что куклой, но позволял этим людям делать с ним всё, что они сочли необходимым. Знал, что сопротивление или возражения не имеют никакого смысла — и сделают лишь хуже. Хотя горячая ванна определённо пошла ему на пользу, как и жареные, истекающие жиром колбаски, которую ему подали. Всё это напомнило о гостеприимном Саладоре Саане, который угощал его и заодно обрядил в пёструю одежду. Ещё дал выпить приторно-сладкого летнего вина. Тогда же Джон вспомнил и о Давосе — и понадеялся, что тот всё ещё жив и находится в безопасности, как и его жена. Что и Арья с Призраком сумели сбежать. Всё это сейчас казалось далёким, зыбким, обманчивым сном, который даже не ему самому приснился. Странное, беспокойное чувство. Джону удалось впихнуть в себя едва ли половину поданного ужина — аппетита практически не было. От волнения сводило желудок. И только после еды на его руки вновь надели металлические кандалы. Однако теперь ноги были свободны, а ещё не оказалось почти ставшей привычной громоздкой и тяжёлой цепи. Джон покорно следовал за тремя стражниками, которые сопроводили его ещё выше. Огромные, в несколько метров высотой двери гулко распахнулись, открывая Джону просторный зал, отделанный, как и практически всё в пирамиде, мрамором. Здесь почти ничего не было, кроме мощных колонн, подпирающих невероятно высокие потолки, и подобия трона, к коему вела длинная лестница. Джон замер в некоторой нерешительности. Глядя на тёмную скамью и несколько недоумевая — почему-то он полагал, что Дейенерис встретит его именно там. Презрительно посмотрит сверху вниз на предателя и убийцу, разделённая с ним длинной лестницей. Однако ожидания его не оправдались: Джона повели к находящейся поблизости террасе. От тронного зала её отделяла очередная высокая арка, завешенная лёгкой полупрозрачной тканью. И Джон моментально различил за ней до боли знакомый силуэт. Почувствовал медово-пряный цветочный запах, доносящийся оттуда с порывами ветра. Когда занавеска откинулась, Джон невольно замер, не в силах даже вздохнуть. Цветущий жасмин, вот что оказалось источником запаха. Ещё Джон никогда не видел, чтобы тучи одновременно надвигались с двух сторон, но так и было. А ещё там была Дейенерис. Всё это вместе — распустившиеся цветы, надвигающаяся гроза и светлая фигура королевы — напоминало одновременно пугающую и величественную картину, написанную умелой рукой. Дейенерис пока не смотрела в его сторону, хотя наверняка не только знала о его приближении, но и слышала шаги. Однако взгляд её был устремлён в противоположном направлении — туда, где лежал город. Туда, где собирались грозные облака, от которых вечерние сумерки делались ещё темнее. В небесных очертаниях мерещилось нечто недоброе, зловещие тени. Джон зажмурился на мгновение, сделал глубокий вдох, словно готовясь нырнуть в воду, когда один из стражников подтолкнул его вперёд, позволяя подойти чуть ближе и разглядеть Дейенерис как следует. Увидеть, что лёгкое платье, в которое она облачена, нисколько не скрывает огромного живота, однозначно свидетельствовавшего о её положении. Джон прекрасно помнил не только о словах Брана — он помнил и о своих снах. И насколько тяжело далось ему принятие этой новости. Однако наглядное подтверждение всего этого оказалось куда хуже — он на мгновение даже забыл о прочих страхах. Только глупо моргал, когда его рывком усадили на стул напротив Дейенерис. Их разделял низкий столик — не ступени. Обернувшись, она посмотрела на Джона не сверху вниз, а глаза в глаза. В этом была вся она. И даже во взгляде её Джон прочитал не презрение и даже не злость — затаённую боль. Он сглотнул ставшую горькой слюну, слыша, как сердце гулко стучит в ушах. У него бы наверняка подкосились ноги, не толкни его стражник ранее в плетёное кресло. Руки и ноги как-то разом объяла забытая слабость, точно из них вынули кости. Дейенерис подала знак рукой, и все трое стражников отошли на несколько шагов, однако силуэты их отчётливо различались за тонкой тканью. Понадобится пара мгновений, чтобы они вновь очутились подле Дейенерис, защищая её жизнь. Сам же Джон не отрывал взгляда от такого знакомого — и такого невероятного красивого — лица, от её невозможных глаз. Мгновение это длилось, длилось и длилось, пока Дейенерис первой не заговорила. В голосе её тоже не было злости — и от того становилось ещё хуже. Лучше бы она обрушила на него гнев и презрение. Те, которые он вполне справедливо заслужил своим поступком. Ярость сейчас выражала лишь подступающая к городу буря, на фоне которой хрупкий силуэт Дейенерис смотрелся до странного гармонично. Прекрасно. Величественно. — Ты всё-таки пришёл, — прозвучало это обыденно. Почти устало. — Да, — ответ прозвучал глупо, но Джон не нашёл, что ещё сказать. — Я… хотел принести тебе… — Я видела. Я знаю, — на лице её мелькнуло знакомое выражение радости. Но в следующий момент оно исчезло. — Я рада этому. Она, очевидно, не хотела выражать своих эмоций при нём. — И я рад, — Джон чувствовал себя полным дураком. Растерянным и до невозможности жалким перед этой невероятно сильной женщиной. Она была куда храбрее и решительнее его самого. — Рад не только этому… но и увидеть тебя, — всё-таки признался он. — Ты… — взгляд снова упал на живот. Уголки губ Дейенерис дёрнулись, словно она силилась изобразить улыбку. Руки коснулись живота. — Да. Рейенис, — после этих слов Джон изумлённо уставился на неё. — Рейенис, — поражённо повторил он. — Да, да, — это прозвучало почти горячечно. — Она приходила… Говорила со мной. Она… она спасла меня. От чудовища. От внимания его не ускользнуло, что Дейенерис вздрогнула от этих слов, но тут же взяла себя в руки. Стало понятно, почему ей так неприятны подобные слова — ведь Джон убил не только саму Дейенерис, но и дитя, которое она носила под сердцем. Тогда как это дитя, напротив, спасло ему жизнь. И всё же кое-что не давало покоя: как беременность достигла подобного срока? Прошло немало времени, но большую часть его Дейенерис была… она была мертва. И беременной перед смертью совсем не выглядела. Всё это не укладывалось в голове, но Джон понимал, что не время и не место задаваться подобными вопросами. Вряд ли Дейенерис вообще станет на них отвечать. На её месте — он бы не стал. — Рейенис говорила, что я должна принять и выслушать тебя, — призналась Дейенерис. — Она и… ещё один человек. — Что за человек? — вдруг заволновался Джон. — Кинвара? Мейстер Марвин? — Не только Кинвара. Но кое-кто ещё, — было похоже, что она не настроена посвящать Джона в детали. Ему же становилось только больнее от её тона, ставшего почти равнодушным. Тона, в котором всё ещё не было ненависти. Вероятно, Дейенерис сочла, что даже этого он не стоит. И она, безусловно, права. — Просто в пути мы с Сареллой познакомились кое с кем. Удивительная встреча, — пояснил Джон свой интерес. Было странно вот так просто рассказывать Дейенерис об этом. — Прежде он приходил ко мне и в темницах Красного Замка, хотя я думал, что это сон. И выглядел иначе. Но потом мы встретились в Пентосе по-настоящему. Он называл себя Томасом, хотя на самом деле его зовут Эменос… В общем, это долгая история. Но дело в том, что он говорил о необходимости нашей встречи. Я подумал — может быть, ты его тоже знаешь? Знаешь, кто он и откуда. Мне показалось, что тебя он точно знал… Взгляд Дейенерис снова на мгновение изменился — в нём читалось неверие, растерянность и сожаление. Она моргнула. — Томас, — она мягко, почти ласково произнесла это имя. — Эменос, — ещё мягче. — Да, я знаю его. Его не нужно бояться. И мы больше не встретимся… так он сказал. И я сожалею об этом. Джон же неожиданно и болезненно осознал, подумав совсем об ином: спокойствие Дейенерис связано отнюдь не с тем, что подобная беседа нисколько её не волновала. Она просто таким образом отстранялась, словно говорила с человеком, которого никогда прежде не знала и видела едва ли не впервые в жизни. «Теперь я для неё чужой» , — ничего удивительного в том не было, но Джон коротко выдохнул. Они ведь говорили о Томасе. Монетка, которую он упросил оставить при себе, ждала его. Возможно, стоило спросить о ней у Дени? Но, похоже, она не захочет отвечать, даже если и знает куда больше. — Сарелла рассказала о нём много удивительных вещей, — продолжил Джон вопреки собственному беспокойству и мыслям, — да и я видел… достаточно. Он ведь не человек, правда? — Он был человеком и, возможно, остаётся им даже в большей степени, чем некоторые из ныне живущих, — на этот раз в интонациях и во взгляде мелькнул холод. Имела ли Дейенерис ввиду самого Джона или ещё кого-то? Он не стал спрашивать. — Его имя — Эменос Тар из рода Гарио, — тихо напомнил Джон, опустив взгляд на собственные руки. — Ты наверняка знаешь, что это значит. Он снова украдкой посмотрел на Дейенерис, которая поджала губы и чуть нахмурилась. Это отчего-то сделало её похожей едва ли не на ребёнка. Джону мучительно хотелось коснуться её, прижать к себе, убедиться в её реальности. В их реальности, поправил сам себя он, посмотрев на живот. «Они обе — реальны. Это я сам для них всего лишь призрак, завывающий во мраке, скитающийся среди руин прошлого. Пришедший ради того, чтобы бередить старые раны». Её волосы, успевшие отрасти почти до плеч, потревожил резкий порыв ветра, и новые колокольчики отозвались глухим звуком. Джон поначалу не заметил их, оглушённый прочим, но теперь понял — они разные. Не такие, как прежде. Он бы хотел спросить, что она знает и видела. Хотел бы узнать, через что ей довелось пройти, чтобы она выплеснула свою боль на того, кто стал ей причиной... Но при том понимал: она этого не сделает. Для этого нужно доверие, которого больше нет. Джон мог бы спросить, чем он может помочь. Но вряд ли Дейенерис нуждалась в его помощи. Или, по крайней мере, не стала бы об этом говорить. — Расскажи мне, что случилось на Драконьем Камне… и в Красном Замке, — вдруг прошелестел знакомый мягкий голос. Джон понял, что она смотрит прямо на него, прямо в его лицо, тогда как у него самого не хватало сил на подобное. Наверное, потому что совесть самой Дейенерис была чиста. Ей нечего стыдиться, в отличие от Джона. — Там произошло нечто странное, — Джон едва заметно качнул рукой, и железо звякнуло. — Никогда бы не подумал, что там есть… подобное. — Это древний замок, — Дейенерис снова смотрела вниз, на город, словно выискивая там что-то. Джон же, напротив, бросил короткий взгляд в небо. Но Дрогона там больше не было. Только клубящиеся тучи. В груди снова тревожно кольнуло от этого зрелища. Где-то вдали послышалось едва заметное рокотание. — Он наполнен валирийской магией. — Вероятно, — не стал спорить Джон. — И всё же увиденное там поражает воображение. Но, как бы там ни было, те, кто хранят это место, отдали мне драконьи яйца. Я не знаю, кто из твоих драконов оставил их, но они здесь. И они — твои. Только ради этого я стремился попасть сюда. — А сокровища? — вдруг спросила она, игнорируя последние слова. — Мне отдали их хранители того места вместе с яйцами, — пожал плечами Джон. — Не знаю уж, зачем и почему. Наверное, так положено. Однако ты должна знать: чтобы попасть туда, я выпил драконьей крови. Наконец-то на лице Дейенерис снова проступили какие-то эмоции. То был короткий испуг, сменяемый сначала замешательством, а после — гневом. — Что?.. — тихо и яростно выдохнула она. — Как ты… — Я не знаю, — Джон, вопреки всему, обрадовался, заметив её негодование. — Но… мне так велели. Сказали, что я должен опустошить чашу, чтобы войти в хранилище. И только… только имеющий отношение к этой крови, мог бы выжить. — И ты выжил, — не то сожаление, не то насмешка, не то горькая ирония. — Как видишь, — беспомощно и грустно улыбнулся Джон. — Но это того стоило. — И каково это? Пить кровь дракона? — неожиданный вопрос заставил Джона смутиться. — Горько. Горячо. Больно, — перечислил Джон, вспоминая о своих ощущениях сквозь мутную пелену. — Но мир и правда открывается с другой стороны. Дейенерис чуть поморщилась, как Джону показалось, от боли, однако тут же снова взяла себя в руки, явно не желая демонстрировать Джону собственную слабость. — Предшественники, — вдруг продолжил Джон. — Они назвали себя предшественниками человечества. Те существа, которые охраняли проходы под Драконьим Камнем, — пояснил он, заметив вопросительный взгляд. Дейенерис нахмурилась. — Ещё я видел, что расходятся они в разные стороны, как… как тайные тропы. Переходы. — Линии, — едва слышно прошептала Дейенерис. — Что? — не понял Джон. Однако она тут же сменила тему разговора: — Брандон Старк хотел получить драконьи яйца? — Чтобы уничтожить, — не стал скрывать Джон. — Да. — И почему ты отказался? — Я не мог допустить этого… снова. При этих словах Дейенерис заметно напряглась. Она бросила быстрый взгляд в ту сторону, где находилась стража: Джон не успеет сделать к ней и шага прежде, чем они преградят ему путь. И это вновь причинило ему боль — Дейенерис никогда больше не станет доверять ему. Никогда. Джон символизирует для неё опасность. Смерть. Однако и жалеть себя не намеревался: кто виноват в этом, как не он? Удивительно, что Дейенерис вообще решилась поговорить с ним на столь близком расстоянии, пусть то и далось ей наверняка непросто. — Что ты имеешь в виду? — тихо спросила она, когда справилась со своими чувствами. — Я не хотел… — говорить было трудно. И Джон не желал произносить это вслух. — Я не хотел снова причинить тебе боль. — Боль? — на сей раз в голосе слышалась неприкрытая, злая насмешка, хотя в лице Дейенерис почти не изменилась. — Боль — это вовсе не то слово, которое следовало бы использовать, Джон, — её рука опустилась на живот, — ты просто убил нас обеих. Любую боль можно пережить, в отличие от убийства. — Я не знал… — А если бы знал? Джон сглотнул. У него не было сил оправдываться, и смысла в том — тоже. Как и просить прощения. Казалось, что извиняться за убийство — ещё более цинично и подло, чем само это злодеяние. Такие вещи не искупаются простыми словами. Их принято смывать другим способом. — Я говорю о намерениях Брана, — взяв себя в руки, Джон старался говорить как можно мягче и спокойнее, хотя испытывал желание отвесить самому себе оплеуху. — Он… предлагал мне отдать ему драконьи яйца, предлагал мне — и тебе тоже — служить ему, — нельзя было не заметить мрачной улыбки, мелькнувшей при этих словах на лице Дейенерис, — в обмен он обещал возвысить нас, сделать равными древним богам. Взойти на престол мироздания. — И ты ему поверил? — Нет. Точнее, я не думаю, что это был обман, но и понимаю, что значило бы то возвышение. Я не мог на это пойти. В случае, если я откажусь, он обещал уничтожить тебя и нашу дочь, Дени, — Джон сцепил пальцы с такой силой, что те побелели. — Но согласиться на его условие значило бы отказаться от человеческой сути. — Не называй меня так, — строго отрезала она. — И это моя дочь. Свою же ты убил вместе со мной. Джон умолк, онемев на несколько мгновений, и теперь смотрел на Дейенерис, почти не мигая и не смея даже пытаться что-то сказать. К горлу опять подкатили слёзы, но и плакать он не мог — что за жалкое будет зрелище. — Хорошо, — покладисто проговорил он. — Но я говорю ровно то, что он сказал мне. Понимаешь? Конечно, я ни за что не стал бы отдавать ему драконьи яйца, и ни за что не привёл тебя к нему. Тебя и… — Джон запнулся, слова кончились, оборвались. — Тебя и Рейенис. Она приходила ко мне, и она, как я говорил, спасла меня. — Он не получит никого из нас, — решительно заявила Дейенерис так, словно имела ввиду даже Джона. Хотя в этом он сомневался. Вряд ли теперь ей есть дело до его судьбы, так что не стоит обманываться на этот счёт. — Я… надеюсь на то, — Джон как-то неловко улыбнулся. Весь этот разговор состоял из коротких, порой даже обрывистых фраз. Даже и не разговор толком — перебрасывание словами. Всё прочее осталось за пределами этих слов, которые в таких случаях мало что значили. Дейенерис же теперь неотрывно смотрела на лицо Джона, словно изучая его. Её взгляд напоминал прикосновение, настолько он был пристальным и тяжёлым, но Джон не посмел отвести глаз, посмотреть в сторону, пусть до конца и не понимал, как себя сейчас следует вести. Вообще-то смотреть прямо в глаза королю или королеве всегда считалось дурной манерой, дерзостью и вызовом, но правила эти так опостылели, что следовать им уже не хотелось. Никаким правилам, придуманными другими людьми, если честно. Следуя им, Джон и так потерял слишком многое. Самое дорогое, что у него было. Самое ценное он уничтожил своими руками, потому что поверил в чужие идеалы, забыв о самом главном. Долге любви , как назвал это Томас. Вернее слов и не придумаешь. Без этого всё теряло ценность и смысл. Тогда Джон всё-таки решился произнести. — Я люблю тебя. Всегда любил. Дейенерис чуть прищурилась, и её фиалковые глаза потемнели, напомнив предгрозовое небо, простиравшееся над головой. Но даже оно не способно было так напугать, как этот пронзительный взгляд, от которого душу невольно объял забытый трепет. — Оставь эту ложь себе. Мне она больше без надобности. Я ею пресытилась, — она незаметно мазнула рукой по левой груди, и Джон сразу же понял, о чём идёт речь. — Не за этим я позвала тебя. Не думай, что эта встреча доставляет мне большое удовольствие. Я пошла на это, потому что иначе нельзя. Поверь, ты умер бы прежде, чем переступил черту города, будь на то лишь моя воля. И я не желаю обсуждать с тобой твой низкий поступок, слушать твои оправдания и клятвы, которые ничего не значат. Спасибо тебе за жестокий урок, Джон. Он на многое открыл мне глаза. Теперь он ощутил её гнев — и от этого, как ни странно, действительно стало немного легче. Гнев и злость лучше холодного равнодушия, с которым Дейенерис его встретила. Гнев и злость — это чувства. В подобных обстоятельствах — лучшее, на что Джон мог надеяться. Как бы больно ни становилось от этих вполне оправданных слов, Дейенерис теперь выглядела по-настоящему живой. Она жива — и Джон хотел рыдать от счастья вопреки сказанному. — В таком случае, чем ещё я могу быть полезен для тебя? Скажи мне, и я сделаю всё, что в моих силах, — искренне произнёс он, зачем-то силясь улыбнуться. — Думаю, это мы узнаем позже, когда придёт время, — отрезала Дейенерис и тут же снова поморщилась. На протяжении всего разговора по лицу её пробегала слабая судорога, которую она то и дело подавляла. Но теперь с губ её слетел болезненный выдох, почти стон. Одновременно в небе, уже совсем близко, пророкотал раскат грома. Джон дёрнулся было к ней, но Дейенерис выставила руку вперёд, останавливая его. — Не приближайся ко мне! Не трогай меня! Эти слова явно послужили сигналом для стражи, которая моментально оказалась на террасе. Джон опомниться не успел, как у самого его лица сверкнуло остриё копья. — Марвин, — торопливо, почти шёпотом проговорила Дейенерис. Джону оставалось только смотреть. С тёмного неба упало несколько холодных капель, но этого он почти не заметил. — Марвин. Видимо, она просила позвать мейстера. Джон, чувствуя холод металла рядом с горлом, посмотрел на побледневшую Дейенерис. Только сейчас он заметил, что низ её платья полностью вымок, а под ногами образовалась небольшая лужа. До него не сразу дошло, на что именно он смотрит. Ведь дождь ещё не успел пойти в полную силу. — Дени! — почти закричал он, снова дёрнулся, и остриё копья проткнуло кожу, по шее потекла кровь. — Не двигайся, — грозно предупредил Безупречный на всеобщем. Тем временем Дейенерис, подхватив на руки, несли куда-то прочь. Сердце же Джона колотилось, как ненормальное. Он хотел броситься следом за ней, даже понимая, что ничем не способен ей сейчас помочь. И что она попросту не подпустит его к себе. Небо над головой окончательно потемнело, словно кто-то резко опустил полог — и наступила ночь. Тучи с обеих сторон схлестнулись, словно вражеские войска на поле брани. Где-то в глубине бури вновь что-то ухнуло, зарокотало, громыхнуло, и сизые небесные бастионы пронзила сухая молния, напоминавшая скрюченные пальцы. Дождь припустил сильнее. — Дени! Дени! Дени! — Джон опомнился, предприняв ещё одну попытку дёрнуться. К тому моменту на террасе оказалось ещё четверо вооружённых людей, которые вынудили Джона подняться и поволокли его прочь. Видимо, в ту коморку, где он и находился прежде. Там, где ему было суждено лишиться рассудка от беспокойства, мечась из стороны в сторону. Джон уже представлял себе, как будет в отчаянии бросаться на стены и выть, как дикий зверь. Реветь, пока его не изобьют до полусмерти, веля заткнуться. Он будет завывать, как обрушившаяся на Миэрин буря. От очередного раската грома, казалось, затряслась сама пирамида, пронзённая невероятной силой до основания. Где-то вдалеке послышался чей-то испуганный крик. Прямо как тогда, на Драконьем Камне. — Дени! — Джон чувствовал себя сумасшедшим, когда выкрикивал её имя, пока его самого волокли прочь почти силком, подгоняя копьями, тянули за кандалы, к которым вновь приделали длинную цепь. Наверное, сейчас бы он не заметил даже того, что ему и вовсе оторвало руки. — Дени! Дени! Эхо расползалось по мраморным коридорам, расплёскивалось в лабиринте величественных анфилад, вторя буре. Где-то позади, отражаясь от высоких сводов, послышались другие обеспокоенные голоса. Великая Пирамида наполнилась волнением. А за её стенами неистовствовала тьма. Небесное воинство швырялось раскалёнными молниями и било в барабаны. Трубило в рог. — Дени, — прошептал Джон в отчаянии, понимая, что по лицу его снова катятся слёзы. Живые, настоящие слёзы, и на языке становится горько и солоно от них. Возможно, стоило помолиться, но каким богам сейчас он мог доверить жизнь Дейенерис и жизнь его дочери? Канделябры и факелы на стенах, которые были зажжены в пирамиде, на мгновение погасли, оставив людей в непроглядной темноте. Джон не понял, что произошло, но в следующий миг они вспыхнули сами по себе — и пламя поднялось так высоко и ярко, что едва не ослепило. Один из стражников вовремя успел отпрянуть в сторону от одного из факелов прежде, чем огонь опалил его лицо. Запахло палёным волосом. Искры рассыпались по мраморным плитам и стенам, озаряя их неистовым и яростным светом. Оно шипело, гудело, танцевало, выбивало тени из окружающего мира. — Веди себя смирно, — вскоре Джона запихнули в очередную комнату. Но уже не ту, в которой он находился прежде. Здесь не оказалось окон, зато были уже и кровать, и стол. Стоило встревоженным стражникам уйти, сняв с Джона кандалы, как он тут же бросился к двери. Однако он не стал биться в неё и кричать, понимая, насколько это бесполезно. Он слушал гомон человеческих голосов, безумные крики бури за каменной кладкой стены и собственные судорожные выдохи. По раскрасневшемуся лицу из-под смеженных век катились слёзы. А вспышка пламени навеки отпечаталась на изнанке сознания.