A walk on part in the war

Мальчик был лет шести на вид – большеголовый, большеглазый, смотрел на Серёжу в упор, не отводя взгляд, а руки убрал за спину. - Знаете, Сергей Викторович, сколько ему лет? – резко спросила Нина. Нина обращалась к нему «Сергей Викторович», а себя просила называть Ниной, и в этом чувствовалось превосходство. Или подозрение, что он соскочит, вернётся в свою высокую башню, останется для неё Сергеем Викторовичем навсегда. - Сколько? – спросил Серёжа. Он уже понимал, что не шесть. Когда он жил в «Радуге», давно, ещё до Олега, у него был сосед по комнате, который в восемь лет выглядел на пять. Нина не ответила, перевела строгий взгляд на нянечку в белом халате, стоящую рядом с директором. - Сколько? – спросила она у неё. Нина Серёже нравилась. Нравилась ее привычка сразу переходить к делу во всем, ему было с ней просто. Не нужно было домысливать, что стоит за словами. «Похожа на тебя», - говорил он Олегу. Нина была руководительницей благотворительного фонда помощи детям-сиротам. На первой же встрече с Серёжей она прямо спросила, готов ли он включиться в реформу системы психоневрологических интернатов. Про то, что Серёжа провёл детство в детском доме, она и не заговорила, как будто не знала, хотя должна была знать. Но в психоневрологическом интернате Серёжа никогда не был, и Нина организовала его визит в один из лучших детских домов-интернатов для детей с отклонениями в психическом развитии. И вот так они и оказались в этой комнате, с мальчиком лет шести, стоящим за решеткой детского манежа, директором интерната в сером слишком свободном костюме, нянечкой в белом халате, Ниной и Олегом, замершим у дверей. Нянечка, перед тем, как ответить Нине, посмотрела на директора. На Серёжин взгляд лицо директора осталось ровно таким же, как было, но нянечка, видимо, что-то на нем прочитала, потому что довольно бодро отрапортовала: - Ване шестнадцать. Это старшая у нас группа. Она даже слегка улыбнулась, поглядев на Ваню. Относилась к нему, видимо, тепло. Ваня улыбки не заметил, но и на Серёжу уже не смотрел, отвёл взгляд куда-то в сторону. Теперь уже Серёжа сам смотрел на него не отрываясь. И не понимал, как это он мог думать, что ему шесть. Этот взгляд из-под насупленных бровей был взглядом старика в теле младенца. - Здесь все взрослые, - сказала Нина. - Рост замедляется при таких диагнозах, Сергей Викторович, - торопливо сказал директор. - Только в интернатах, в семьях дети с такими диагнозами растут, - почти мягко возразила Нина. Серёжа не понял, почему она смягчилась. Это была какая-то их, одним им известная игра. Зато он вспомнил, отчетливо вспомнил, что его соседа по комнате, того, что выглядел младше своих лет, звали Витей. Что он почти не говорил и засовывал в рот кулак, и однажды ему связали руки за спиной. А потом его повезли к врачу, и обратно он не вернулся. И вот тогда ребята из их группы стали странно поглядывать на Серёжу и говорить, что он следующий. Он вдруг понял, почему Ваня держит руки за спиной. - Руки связаны, п-потому что кусает их? - на «п», конечно, запнулся и содрогнулся от отвращения к себе самому за то, что способен испытывать досаду из-за заикания в такой момент, когда нужно думать о Ване, думать о Вите, думать о том, как помочь Нине, не думать, не думать о том, как он выглядит со стороны. Как он, может быть, подходит этой комнате, подходит больше, чем директор в своём мешковатом костюме, больше, чем Нина с огнём, горящим в ее груди. Он выродок, он не может почувствовать ужаса, как должен, наверное. Но он чувствовал то же, что и обычно, а то, что медленно ворочалось, рождаясь или высвобождаясь из забытья глубоко внутри, он не мог идентифицировать. - Он ничем не занят, - сказала Нина, - отсюда аутоагрессия. Аутоагрессия это агрессия, направленная… - Я знаю, что это, – оборвал ее резко. И опять его передернуло от раздражения на себя за то, что подумал: сейчас хорошо получилось. - Если ему руки развязать, сразу начинает себя царапать, - объяснила нянечка, вот смотрите. Бесцеремонно отвела Ване волосы с шеи, показала следы. В детском доме у Серёжи были такие на запястьях. Он спросил: - Можно развязать ему руки… на некоторое время? Я хочу поговорить с ним. Нина выразительно посмотрела на директора: мол, у миллиардеров свои причуды, что поделать. Директор нахмурился и вопросительно посмотрел на нянечку. Нянечка, впрочем, передернула плечами без всякого замешательства: надо – развяжем. - Развяжите – кивнул директор. Нянечка подошла, ловко щёлкнула какими-то пряжками, и руки Вани освободились, повисли вдоль туловища. Серёжа подошёл. И сразу же почувствовал: Олег подошёл тоже, совсем близко. Вот это точно выглядело глупо. Телохранитель хочет защитить его от шестнадцатилетнего Вани в теле шестилетнего ребёнка. Но в этом вопросе как раз мнение окружающих было Серёже безразлично. Олег стоял совсем близко, и поэтому сначала Серёжа посмотрел на Олега. Серёже непонятно было, что чувствует директор интерната, что чувствует Нина, что чувствует этот юноша, почти мужчина в детском манеже, но по Олегу он сразу понял, что тот на грани. Он понял это по чуть больше чем обычно сжатым губам, чуть больше подрагивающим ноздрям. Вплоть до их двенадцати лет, до тех пор, пока в «Радуге» не сменился директор, самым большим их страхом был страх, что Олега за драки отправят в психиатрическую больницу. К Олегу относились хорошо, и его предупредили, что так может быть. Других ребят не предупреждали, и они возвращались из больницы чем-то обколотые, непохожие на себя, сонные и поглупевшие. Взгляд Вани тоже был сонный, но глупого в нем ничего не было. Серёжа сел на корточки перед манежем. - Привет, - сказал он Ване и улыбнулся ему. Эта улыбка далась ему как-то очень легко, легче всего, что он делал с тех пор, как вошёл в интернат. Он смотрел на Ваню и улыбался, а Ваня смотрел на него. И Серёжа протянул ему руку сквозь прутья манежа. Ваня скользнул по ней блестящими глазами. И внезапно резко наклонился, но в то же момент Олег схватил и отстранил Сережину руку, а Ваня растеряно посмотрел на то место, где она только что была. А потом вдруг утробно закричал, засунул свой кулак в рот и укусил. - Все в порядке, - быстро сказал Олег. - Он хотел вас укусить, - без особого извинения в голосе сказал директор, - не нужно было давать руку. - Оральная фиксация, - сказала Нина. - Все хорошо, - сказал Серёжа, - вы простите, - он посмотрел на директора, - нам надо идти. На лице директора впервые отразилась растерянность. - В моём кабинете, - начал он, - мы накрыли для вас… что же вы, Сергей Викторович… - Извините, Андрей Александрович, у Сергея Викторовича ещё одна встреча, отложить никак нельзя. Они все вместе пошли к выходу, директор впереди. - Вы испугались? – тихо спросила Нина. - Нет. Он испугался, но не Вани. Он хотел бы, чтобы из той липкой трясины, в которой беспомощно барахтались сейчас его чувства, вышла на свет живая эмоция, и она была бы не отчаяньем, не страхом, и не яростью. Он хотел бы поехать сейчас с Олегом домой и там проспать примерно месяц. Но позволить себе проспать месяц он никак не мог, поэтому сказал: - Давайте встретимся завтра, Нина. И Нина ответила: - Конечно, Серёжа.