Ярче

      Солнце заходит.       Хотелось бы, чтобы все было куда поэтичней. Романтичней, что ли. Хотелось бы сказать, что просыпаясь по вечерам, я медленно выползаю из ямы сна и вяло потягиваюсь. Что ещё дремлю, а может сонно шарюсь в поисках будильника или что еще там делают люди где-то между сном и бодрствованием. Вот только все совсем не так. Секунда, и я забыла обо всём вокруг. Мрак. Следующая, и я уже проснулась.       Первым дает о себе знать запах. Здесь так темно, что даже я не вижу ничего, кроме серого лучика света, пробивающегося сквозь щель в плотных шторах под кондиционером.       Металлический, густой и мясной, но этот запах не хороший. Он гнилостный. Протухший. И как мертвечина. Хочется добавить «как я» к заявлению, но это станет ложью. Кровь, которую я учуяла, принадлежит покойнику, и хотя формально я не жива, но и не мертва.       Эта вонь окутывает, и когда я сажусь, вслушиваясь в то, как громко зажужжав включился кондиционер, то понимаю, что пропиталась ею насквозь.       — Черт, — заявляю я вслух, стараясь вспомнить, что вчера произошло. Какой-то придурок подцепил меня в баре. Для меня легко охотиться. Даже слишком, что тошно. Я просто нацепляю первую попавшуюся одежду, что не мешковатая толстовка, сажусь на самом видном месте, а потом распускаю волосы и встречаюсь взглядом с каждым мужчиной в заведение.       Его звали… нужно подумать. Томас. Нет. Томми. Кажется он был врачом.       «Привет, выглядишь так, словно тебе не помешает компания». — Он уселся рядом, высокий и широкоплечий. Привлекательный. Из тех, кто знает себе цену; из тех, на кого западают, западали и еще долгие тысячелетия будут западать молоденькие девочки. Густо напомаженные волосы «ежиком». Я почувствовала едкий запах мусса и лака для волос. Квадратная челюсть с уже проклюнувшейся щетиной. Одеколон. Серьезно? Он что, облился «Аксом» с ног до головы? Помнится, пришлось подавить смешок от его: — «Угостить тебя выпивкой?».       Тогда я согласилась, позволив ему заказать нечто вполне девчачье. Космо. Помню, как его взгляд постоянно падал мне на грудь, а сам он вечно липнул, вторгаясь в моё личное пространство. Он был закоренелым «альфа-самцом». У него костюм от Армани. Ролекс на запястье. Идеальные, белые зубы, и хотя ему было уже за тридцать, а скорее всего, ближе к сорока, он все еще подбирал женщин, которые, как и я, выглядели в лучшем случае на двадцать два. Он привык добиваться своего.       Я смеялась над его шутками, позволив болтать о себе — мужчинам так легко задурить голову. Ему удалось обмолвиться, что он хирург. Имеет множество домов. «Старые деньги», как я поняла, и сразу попыталась понять как его зовут. Эллиот. В Готэме много «старых денег», чьи имена красовались на первых страницах светской хроники или под фотографиями в газетах. Помнится, я спросила его о друге, «втором пилоте», еще одном большом и широкоплечем красавце. Харви-адвокат, парень, который поднял бокал, когда мы обернулись в его сторону.       Я дала ему знать, что мне интересно. Химия между ними неоспорима — это подавленное влечение друг к другу, эта подсознательная, скрытая гомосексуальность — то, что ни за что не покажешь при свете дня или, по крайней мере, в тусклом клубном освещении. Им нужен был повод прикоснуться, а мое восхитительное женское тело стало как нельзя кстати. Они изголодались по новым ощущениям.       Я же была просто голодна.       Черт.       Я подтягиваю колени к груди. Я голая, не считая запекшейся крови, которая толстым слоем покрывает кожу. Я чую их запах. Их кровь. Их сперму. Но не слышу, как бьются их сердца.       Черт. ЧЕРТ.       Я снова потеряла над собой контроль, и после часа раскачивания вперед-назад, борясь со слезами, я встаю и включаю свет.       Они лежат в постели вместе, иронично обнимая друг друга так, как не решились бы при жизни. Простыни розово-красные, беспорядочно лежат вокруг них, испачканные их кровью из ран на шеях и бедрах, где я кусала и питалась. Они умирали, стонав в экстазе, плавно ускользая в небытие, пока я насыщалась кровью и сексом. В комнате холодно, дешевый отельный кондиционер натужно жужжит, чтобы не было жары и влажности. Это хорошо. Пройдет еще немало времени, прежде чем их тела завоняются.       Слегка напрягает то, насколько я цинична и равнодушна. Я быстро принимаю душ, смывая кровь и телесные жидкости. Мои вещи в углу, я бегло их осматриваю. Чистые. Повезло.       Включаю кондиционер на полную, потом достаю телефон Томми из кармана его пиджака и снимаю блокировку — хватило одного раза понаблюдать за мужчиной, чтобы запомнить его пароль. У него есть приложение отеля, так что быстро продлеваю номер еще на шесть ночей. Затем я открываю Фейсбук.       «Обожаю проводить время с лучшим бро и убойной дурью!» — делаю пост и оставляю телефон на столе.       У Харви есть карманный ножик. Не какая-нибудь тыкалка, а трехдюймовый складной нож. То, что нужно. С его помощью я живо маскирую следы укусов колотыми ранами. Хороший судмед вмиг раскусит что да как, но, если повезет, копы закроют на это глаза, учитывая явный гомоэротический характер произошедшего. Я достаю их бумажники и забираю всю наличку. С камерами мало что можно поделать, но если удача на моей стороне, они все равно не будут работать. Отыскав ключи Томми, я вешаю на ручку двери знак «не беспокоить». Надеюсь, пройдет еще несколько дней, прежде чем их начнут искать.       Я еду по Готэму, радуясь, что еще светло. Быстрая остановка у небольшого хозмага, покупка баллончика с краской, и я направляюсь к Ист-Энду. Паркуюсь на заброшенной стояке, рисую на лобовом «НАХУЙ ВСЕХ СВИНЕЙ» и ухожу. Это дело настолько бессвязное, а готэмская полиция — неумелая и коррумпированная, что ей ни за что его не раскрыть. Не обязательно безупречно заметать следы, достаточно просто сбить с толку. Я уже не первый год занимаюсь таким.       Уже за полночь, когда я добираюсь до ближайшей станции, к своему поезду домой.       И, разумеется, она здесь.       Блять.       Я настолько забылась, что даже не поняла, как прошла мимо, пока не посмотрела на нее, а она — на меня.       Ее глаза большие и ясные. Ярко-голубые, как почти прозрачная лагуна с белым песчаным пляжем. Я ловлю себя на том, что наблюдаю, как расширяются ее зрачки, подмечая тонкие линии сосудиков белков и припухлость лица — она плакала. Макияж вокруг глаз старый, возможно ему больше одного дня, он неровный и размазанный. Её милые розовые губки складываются в бокастую «о», когда она уставилась на меня во все глаза, полностью потерявшись в моих. Жаль, что у меня нет рубильника — чтобы хоть как-то это остановить, — но увы и ах. И вот так она становится моей.       Как само собой разумеющееся, я подмечаю признаки: ускорение ее пульса, неровное дыхание, внезапный, душистый аромат ее возбуждения. Я хочу восхищаться ей издалека. Пройти мимо, как таинственный корабль мимо «Пекода» в ночи.       Так ведь?       Я в курсе, что она ездит этим поездом. Но продолжаю на него садиться, прекрасно понимая, что не смогу ею овладеть. Я постоянно искушаю себя тем, чего не смогу заполучить. Доводя себя до крайности. Наблюдать за ней с вожделением, а затем просто уйти. В голове тут же возникает мысль, что я подвергаю опасности других. Неужели Харви с Томми пришлось расплачиваться за мою неудовлетворённую жажду этой красивой девчонкой? А Эдди и его безымянным дружкам-неудачникам потому, что они общались с ней чаще, — хоть это и было банальное домогательство, — чем я за все эти месяцы наблюдений за ней в чёртовом вагоне?       Не знаю, сколько времени прошло, пока мы вот так в открытую пялились друг на друга, но я вижу, как ее взгляд скользит к моим губам, от чего я неосознанно их облизнула. Это привычка и я прекрасно знаю, что для нее мои губы — невероятно красные, пухлые и блестящие. И, вашу мать, в ноздри ударяет терпкий аромат возбуждения, а в ее глазах беснуются чёртики, и я понимаю, что такое банальное действие точно будет в ее снах сегодня. Это бремя, данное мне Джейсоном много лет назад. Я не только вампир. Я суккуб и мне нужна не просто кровь людей. Мне нужен их оргазм.       Стоит уйти. Развернуться и никогда больше не садиться на этот поезд. Исчезнуть и стать для нее не более, чем полузабытой фантазией, расплывчатой мечтой, на которую она будет мастурбировать; плодом воображения, который она будет вспоминать после особенно влажного сна.       Я рушу чары и мгновение, торопливо пройдя мимо почти в самый зад вагона, в свою воображаемую маленькую крепость одиночества. Ненавижу себя всей душой, когда сажусь скукожившись, и натягиваю поглубже на глаза капюшон, позволив неизменно огненно-рыжим кудрям завесой скрыть лицо. Стены моей крепости нерушимы. Здесь я в безопасности. В безопасности и одна. Твержу себе это, как мантру, пока подтягиваю колени к груди и надеваю наушники, отчаянно шерстя плейлист, чтобы хоть как-то заглушить соблазнительный зов ее сердцебиения, чувственный звук ее милого акцента и несносную музыку ее смеха.       Сейчас не время поддаваться искушению. Нельзя думать о ней. И хотя я недавно поела, этого мало, потому что в конце дня самый лучший ужин это тот, которого желаешь больше всего на свете. Томми и Харви были для меня никем, они всего лишь попытка выжить.       Съесть же ее станет наслаждением. Как сочный стейк после пресного гарнира.       — Привет.       Я цепенею.       — Привет, простите, что мешаю, вы меня слышите? — Она близко, я могу услышать ее аромат. Настолько близко, что даже не глядя, я понимаю, как могу просто протянуть руку и коснуться ее. Медленно я поднимаю глаза и вот она, стоит несколько неуклюже, переминаясь с ноги на ногу. Рюкзак небрежно закинут на плечо, а на полных губах играет трепетная, обнадёживающая и нервная улыбка. Ее ярко-красная помада размазалась и, Господи, как же хочется ее поцеловать.       Наши взгляды встречаются, и она слабо машет рукой, по-прежнему неуверенна слышу я ее или нет.       — Привет. — Голос звучит низко даже для меня, он хриплый и с придыханием. Особенно, если сравнивать с ее гундосым говором.       — Эй, знаю, это прозвучит странновато, так что я просто скажу, — говорит она, а я очарована ее губами и проблеском сережки во рту. — У меня хорошо получается читать людей, и я могу сказать, что вас что-то гложет. Не хочу лезть не в свое дело, но мне кажется, вам нужен друг. Этот город отстой, — она нервно смеется. Я чувствую, как уголки губ сами поднялись в улыбке и, честно говоря, даже и не вспомню, когда в последний раз по-настоящему смеялась. Но мне хочется смеяться вместе с этой красивой девушкой. — Впрочем, это, наверное, странно, но обещаю, я не какой-то там Раскольников или типа того. — Она протягивает вырванный из записной книжки листок. — Вот. Просто позвоните или, ну, напишите, если захочется с кем-нибудь поговорить или, может, подружиться. — Я медленно забираю у нее листок, и она живо добавляет: — О’кей, это моя остановка, мне пора. Ещё свидимся!       Затем она бросается к двери и убегает.       Стоит скомкать бумажку, выбросить в урну и забыть об этом поезде раз и навсегда. Стоит уберечь ее от того, что может быть позже.       Харли. И телефон.       Ее зовут Харли?       — Харли, — шепчу себе под нос, смакуя именем на языке и тому, как оно вьётся вокруг клыков.       Хоть я и пихаю записку в карман, я уже выучила номер назубок. Даже не заметив я выхожу на своей остановке, обхожу кучи мусора на обочинах, ожидая, что их заберут древние, — можно даже сказать, доисторические, — мусоровозы сегодня вечером или завтра рано утром.       Не помню, как ввожу код замка от двери подъезда, как поднимаюсь два пролета по ступенькам и как открываю квартиру.       Здесь тихо и темно. Пусто. Формально под разными именами я снимаю две смежные квартиры. Эту я решила оставить как «гостевую». Я обставила ее так, как любой человек: мебель, телевизор, игровая приставка, компьютер, ряды стеллажей с фильмами и играми, книжные полки и, конечно же, растения. В горшках, на крючках и где только можно. Я люблю растения и, в отличие от других мне подобных, растения любят меня. Также, чтобы поддерживать образ я даже покупаю продукты в холодильник.       В спальне, за задней стенкой шкафа с одеждой, есть небольшой ход в другую квартиру. Она пустая и надежная, с зарешеченными и заколоченными окнами, и с крепко запертой дверью. Именно здесь я и сплю среди обогревателей в куче электрических одеял.       Аккуратно достаю записку и прикалываю ее к дверце холодильника. Я слышу ее запах, тонкий аромат ее лосьона для рук. Достав телефон, я добавлю ее номер и имя в свой список контактов.       Похоже, у меня появился новый друг.       Подруга.       Харли.