«Несчастье страшное случилось.
Тяжка судьба, невзгодам нет числа,
И сердце мудрое тоскою омрачилось.»
Прикрыв дверь в спальню, чтобы брат, сидящий в гостиной, не смог выловить ни слова, Акане нажимает кнопку «вызов» на телефоне. Первый звонок в новом году она делает человеку, чей голос предпочла бы никогда не слышать. — Казуко, ты выяснила, где он? — требовательно спрашивает Акане, как только длинные гудки сменяются звенящей тишиной. На другом конце провода раздается причмокивание губами. Казуко играючи молчит, сильно давя на и без того расшатанные нервы Акане. — Знаешь, это было сложно. Мне пришлось всех девочек подключить, — жалуется Казуко. — И младшеньких своих послала. Снова наступает молчание: не слышно даже дыхания с другого конца. Казуко не дает твёрдого ответа, сплошные увертки, однако Акане понимает — у нее получилось. И столь, казалось бы, радостная новость не приносит Акане облегчение. Иглы напряжения сильнее вдавливаются в ее ослабевший от волнения разум. Она боится опоздать — прийти позже оппонента — и нетерпеливость делает ее раздражительной сверх меры. — Черт, Казуко! Хватит играться! — рявкает Акане в телефон. Раздается смешок, от которого зубы начинают скрипеть от глухой ярости на легкомысленность Казуко. — Для тебя, что угодно, милая Акане, — противно тянет Казуко. — Твоя цель в Йокогаме, заведует Китайским кварталом. — Чего? — глупо переспрашивает Акане. Казуко вздыхает несколько устало. Излишнее нетерпеливое любопытство утомляет ее, и Казуко ниспускается до нормальных, человеческих, объяснений. — По слухам, твой мальчишка стал «головой Дракона». Смысл слов Казуко не сразу доходит до Акане. Она долго молчит, пытаясь понять услышанное, и с шумом втягивает воздух, когда осознание настигает ее: голова Дракона — лидер китайского преступного синдиката; лидер Триады. — К-как… — Акане запинается в словах. Триада — не малолетние янки. Это серьезные и матерые преступники, закоренелые годами и невзгодами. Таких сломать все равно, что проломить Великую китайскую стену, кажется, невозможным, но видимо вполне реальным для Изаны Курокавы. — Как у него это получилось? — договаривает Акане, сделав над собой усилие. — Без понятия, — отвечает Казуко. Мимолетная нотка нового чувства скользит в ее голосе. Казуко напугана, и Акане разделяет ее страх: перед Изаной, с новым статусом лидера Триады, раскрывалось бесконечное множество путей для реализации своих больных амбиций и желаний. — Китайский квартал всегда был обособленной территорией. Выяснить что-то — очень трудно, да и чересчур опасно. Триада чужаков не особо любит. Казуко замолкает, а Акане прикрывает глаза, стараясь уложить в голове все услышанное. Изана и трудности — явно синонимы. Вместе с клочком бумаги полтора месяца назад Акане передала Казуко всю имеющуюся информацию про местонахождение Какуче и Изаны. Но даже обладая неоспоримым преимуществом во времени и ресурсах, Изану удалось найти только спустя долгое время. Он был неуловим; призрак улиц, страшное воспоминание о былых и будущих днях, ожидающих Акане уже на углу. Три года назад «Драконы» начали гнить с головы, в этот раз вряд ли будет иначе: Изана неизменен, и все его действия несут только разрушения. — Что-то поменялось с его прихода в Триаду? — интересуется Акане. — Хм, — задумчиво тянет Казуко. — Вроде бои со ставками возобновили. И, по слухам, недавно в соседнем регионе увеличились поставки наркотиков. Акане морщится. Дело рук Изаны несомненно. Свои привычки не оставлял даже спустя годы. Отсидев в исправительной школе, за распространение наркотиков, Изана вышел, не изменившийся, а наоборот — обретший нечто новое, ранее не имевшее: верных псов; приспешников, таких же жестоких и склонных к бессмысленному насилию людей, как и он сам: поколение S62. — Не суйся к нему. Слышать от Казуко заботливое предостережение так странно, что Акане оторопеет: удивленно таращится в стену, не понимая, что Казуко, через телефон, никак не может разглядеть ее выражение лица. — Ты помнишь, чем славится Триада? — напряженно спрашивает Казуко. Акане кивает, но тут же отдергивает себя и тихо произносит: — Да. Опиум. Сладкий дурманящий наркотик, столь любимый народом за то, что он дает суррогат истинного блаженства, которое не выпало им; иллюзию любви, о которой многие имеют только смутное представление. Опиум и Китай связаны тесными нитями истории, и не удивительно, что именно Триада занимает особую нишу в поставке данного вида наркотика. А порт Йокогаме — идеальное место для заграничных поставок, особенно для нелегальных. Практически монополия; полная и всеобъемлющая власть над сердцами людей, жаждущих новой порции. Изана прибрал к себе не просто золотую жилу, а целое месторождение. — Ты говорила про бои, — напоминает Акане. — Где они проходят? — Там же, в Китайском квартале, — с ходу отвечает Казуко. — Если обещаешь привезти мне магнитик, то постараюсь выяснить место поточнее. Акане закатывает глаза, раздраженная ее поведением. — Я и так отвалила тебе целое состояние. Перебьешься. Казуко хмыкает несколько обиженно, но голос звучит благодушно и весело. — Хорошо, Акане-чан, пришлю эсэмеску, если выясню. Люблю, целую. — Раздается смачный чмок, и Казуко отключается. Мысли сумбурно проносятся в голове, от их обилия Акане растерянно застывает посреди комнаты, крутя телефон в руках. Ничтожно мало она знала про Курокаву: жалкие пару фактов не давали Акане ничего, а воспоминания об их единственной встрече были мертвым узлом завязаны на боли, испытываемой Акане после ареста Сейшу и последующей долгой разлуке. Акане впивается ногтями в ладонь, и решительная мысль заполоняет ее разум: найти Изану раньше Кисаки — вот, что следует сделать. Изгнанный Кисаки, по манге, обратится к Изане. И Курокава радостно примет кукловода, самолично привяжет к своим рукам ниточки и будет двигаться согласно приказам Тетты. Схватив с полки толстовку и джинсы Сейшу, Акане быстро собирается. Чужие вещи висят мешком, скрывая женскую фигуру; светлые волосы прячет в капюшоне, а кастет брата в кармане. Сейшу он вряд ли понадобится в ближайшее время. После Рождества, как и в манге, Сейшу обратился к Майки, с просьбой назначить Такемичи главой «Черных драконов». Но в этот раз Манджиро, скованный обещанием, не упрямился, а согласился: быстро и беспрекословно так же, как и выполнил все другие условности. Ее имя не упоминалось ни разу; Сейшу и Хаджиме оказались в рядах «Свастонов», но сохранили белую чешую; Кисаки и Ханма изгнаны, но за собой увели не больше полсотни человек. Используя врожденную харизму, Майки убедил остальных остаться, и «Свастоны» сохранили свой статус самой крупной босодзоку в Токио. Идеальность сработанной схемы тревожила Акане больше, чем если бы она провалилась. Было нечто неправильное в том, что все прошло так, как Акане задумывала. Все ее предыдущие планы рушились, крошились под тяжестью обстоятельств, и ее не покидало беспокойство, что расплата за успех еще настигнет. — Я ухожу, — бросает Акане Сейшу около двери. Брат, смотревший телевизор, оценивающе оглядывает ее, хмурится, завидев знакомые вещи и, прежде чем его лицо озаряется понимаем, Акане уходит. Сырая, промозглая погода не располагает на прогулку; неприятно яркое, но холодное Солнце, слепит в глаза, раздражая, а не радуя. Впрочем, людей все равно много: толпы вереницей тянутся в сторону храма, чтобы прочитать первую молитву в Новом году. Традиционная хацумодэ привлекает множество людей выйти из уютного дома, разряженными в кимоно и лучшие свои наряды, чтобы покрасоваться то ли перед Ками, то ли перед соседями, и сама Акане с удовольствием сходила бы в храм вместе с братом, но времени мало и единственное, о чем она может помолиться – чтобы Шиничиро оказался дома. С последнего ее посещения, дом семьи Сано не изменился: деревянный, с изогнутой крышей со свесами, низенький, он походил на все те традиционно-японские дома, что печатали на открытках для туристов. Со всей силой Акане долбит в дверь, и только, заслышав быстрые шаги, отступает назад. Ожидает увидеть кого угодно: Майки, Эму, Шиничиро, но не главу их семейства — дедушку Сано Мансаку. — По голове бы себе так постучала, — ворчит Мансаку. Засмущавшись, Акане не сразу находится с ответом: глупо стоит, открыв рот, не зная, что ей делать. — С Новым Годом, — выдает Акане, не найдя, что сказать получше. Дед Сано хмурится, отчего его морщины прорезаются сильнее и напоминают кору древнего, уже почти иссохшего, дерева, но прямой ясный взгляд, твердая стойка говорят о том, что несмотря на преклонный возраст, Мансаку Сано находится в подлинном жизненном расцвете. — Ты к кому явилась такая? —Мансаку критически оглядывает ее мешковатый наряд. — К Майки, наверняка. Только к нему всякие оболтусы и липнут. — Мне нужен Шиничиро, — лопочет Акане и в каком-то жесте непонятной тревоги скидывает капюшон, чтобы показать дедушке — она не оболтус, и к Майки точно липнуть не собирается. Старик странно приободряется при виде ее лица. Губы расплываются в добродушную улыбку, он приветственно распахивает дверь, приглашая Акане внутрь. — Сразу бы так и сказала, — мягко журит старик. — Ну проходи-проходи. Насильно впихнутая на кухню, Акане растерянно озирается, не зная куда податься. Она садится на краешек стула, а Мансаку наливает ей чай, который она медленно цедит через край, чтобы не завязывать разговор и скрыть собственную неловкостью. Сидя напротив, Мансаку хитро поблескивает глазами, глядя на Акане, и попивает чай из своей кружки. — Ты ведь Акане, верно? — интересуется старик. Акане заторможено кивает в ответ. — Мне Эма рассказывала о тебе. Да и не только она: Шиничиро тоже упоминал. Последние слова Мансаку говорит с какой-то выразительной интонацией, Акане не сильно понятной, она только натянуто улыбается в ответ. Сложно представить, что Шиничиро мог о ней рассказать помимо того, как она бесцеремонно вторгается в его магазин из раза в раз. — Вкусный чай, — говорит Акане, чтобы скрасить возникшую паузу. Дед Сано улыбается, но не ей, а своим мыслям, ход которых для Акане загадка, однако мрачное подозрение все же возникает. — Деда, я… — Шиничиро застывает на пороге кухни, заметив Акане. Его лицо забавно вытягивается от вида неожиданной гостьи. Вид Шиничиро еще никогда не приносил Акане такого сильного облегчения, как сейчас. Она залпом опустошает чашку, эгоистично радуясь, что вести натянутую беседу с его дедом больше не придётся. — К тебе пришла девушка! — излишне энергично говорит Мансаку своему внуку. Шиничиро растерянно оглядывает Акане. Взгляд цепляется за едва зажившие синяки и ссадины после Рождественской драки, и лицо тут же приобретает выражение беспокойного неодобрения. — Поговорить надо. — Акане поднимает брови в намеке. Мансаку посмеивается и как-то излишне снисходительно понимающе оглядывает их. — Понял-понял. — Он поднимается с места, уходит из кухни, оставляя Акане и Шиничиро одних, но, проходя мимо внука, хлопает его по руке в жесте родительской заботы и поддержки. Его шаги постепенно смолкают в недрах дома, но Акане все равно говорит тихим, заговорщическим голосом. — Я кое-что выяснила про Изану. Так и стоящий в дверях Шиничиро, от одного упоминания потерянного брата, слегка вздрагивает, словно от оплеухи. Стены, воздвигнутые лично Шиничиро идут трещинами, сквозь которые просматривается сокрытая боль, что утекает наружу тонкой струйкой. Какие проступки не совершил бы Изана — для Шиничиро он навсегда останется младшим братом, чье резкое исчезновение и дальнейшая разлука принесли Шиничиро страданий больше, чем самые худшие моменты его жизни. — В общем, это мне рассказала одна из моих капитанов. — Акане делает неопределенный жест в сторону. Вся ее решимость меркнет, слабеет, слова не идут на язык. Шиничиро смотрит с таким выжидающим отчаянием, что у Акане сердце щемит. К подобному разговору не подготовишься, поэтому она резко договаривает, не давая себе и мысли сомнений: — Изана теперь лидер «Триады», заведует китайским кварталом в Йокогаме. Напряженный плечи Шиничиро опускаются, словно Акане сдвинула груз, давивший на них. В каждой линии его тела читается непонятное ей облегчение. Новости были не самыми радостными, однако Шиничиро они принесли умиротворенное спокойствие. Акане пересказывает весь разговор с Казуко, опуская тот факт, что она лично попросила капитана 2-го отряда найти Изану. С каждым ее словом желание Шиничиро встретиться с братом растет. Оно явственно проступает в его напряженной фигуре; в поджатых губах. Порыв броситься в Йокогаму такой сильный, что Шиничиро начинает ерзать на месте, не в силах его сдержать. — Спасибо тебе, Акане-чан, — благодарит Шиничиро. От его искренности ком в горле встает, а совесть начинает скрести острыми когтями стены ее души. Не ради него Акане выворачивалась наизнанку; не ради воссоединения семьи. Будь в ее власти — она Изану в жизни бы не видела. Курокава нужен ей — потому что он нужен Кисаки. А Шиничиро — ее преимущество в этой партии; ее личная конская пешка. По манге, именно смерть Шиничиро опустошила Изану; скорбь по безвозвратно ушедшему брату сожгла его, превратила в пепел, которым Кисаки наполнил своего медиума. И развеять пепел мог только один человек. — Прости, что так оставляю тебя. — Шиничиро поднимается с места и слегка извиняюще улыбается. — Я хочу встретиться с ним. С этими словами он уходит: скрывается в коридоре, бросая растерянную Акане, как мертвый довесок на кухне. Скрежета зубами от рвущихся наружу ругательств, Акане резко подрывается с места, отчего кружки, стоящие на столе, неприятно звякают. Она нервы положила на эту семейку, без нее Шиничиро не уйдет. Акане стрелой несется вслед за Шиничиро и колотит в дверь комнаты, в которой он скрылся, громким голосом говоря: — Я тоже еду! Отправиться одному в квартал — верх безумия! Я, конечно, иногда сомневаюсь в твоем состоянии, но это прям совсем край! Даже для тебя! — Для пущей эффективности Акане бьет ногой дверь комнаты. Дверь открывается. Шиничиро с высоты своего роста и возраста глядит на Акане со снисходительной строгостью — так, наверное, он смотрит на провинившихся Майки и Эму. — Ты не едешь, — отрезает Шиничиро, проходя мимо. — Значит доберусь одна, — упрямо хмыкает Акане. Они встречаются взглядами. Шиничиро невозмутим: к подобным переглядкам ему не привыкать; Акане — волнительно-напряженная, ходячий комок нервов, сжатый настолько, что скоро разорвется на части. Так близко и так безбожно далеко — ее победа носит имя «Шиничиро Сано» и выпускать ее из рук Акане не собирается. — Тебе напомнить, кто принес информацию про Изану? — Акане горько кривит губами. — Это, если что, была я. Ах, и еще, — Акане притворно ахает, будто озаренная внезапной мыслью, — разве не мне обещали написать про место боев? Разве не капитан моей банды выяснит эту информацию? Шиничиро мрачнеет. Брать Акане с собой не хочет; опасно ведь, но и оставить не может — обязательно потащится следом, по одному упрямому взгляду видно — не отступиться. — Ладно, — неохотно соглашается Шиничиро. — Поедем на моем байке. Акане морщится от мысли от долгой и унылой поездки на неудобном мотоцикле. Следом за Шиничиро она идет к двери, вновь обувается и уже готовится выйти, но замирает, заслышав топот ног. Из-за угла выбегает Эма. Ее распущенные длинные волосы струятся за ней, будто драконий хвост, поблескивая даже в неярком освещении. — Акане! — Эма радостно улыбается и бросается в объятия подруги. — Тебя брат пригласил? Пойдешь с нами в храм? Эма смотрит с проникновенной надеждой и обожанием. Она вся светится, будто напитанная Солнечным светом, а тепло от ее объятий согревает не хуже плотной толстовки. Руки Акане безвольно висят вдоль тела: поднять их и обнять в ответ не решается, как и произнести ужасную правду. — Прости. — Акане старательно отводит взгляд от Эмы. — У нас с Шиничиро есть одно дело. Вместе с ощущением рук Эмы, обхвативших ее поперек талии, пропадает и тепло. Возникший холод сшибает не так сильно, как боль, промелькнувшая в глазах Эмы. Всю тяжесть утраты Хидилин Эма переносила одна. Акане, занятая собственными делами, ни разу даже не пришла к ней, как и к могиле самой Хидилин. Чтобы прийти — нужно иметь мужество, которого у Акане не было и в помине. Безрассудная смелость, граничившая с безумием — да, но львиной храбрости встретиться с ошибками — нет. Откровенно плохая из нее подруга. — Мы не пойдем на хацумодэ? — Эма растерянно хлопает глазами, глядя на старшего брата. Пристыженный Шиничиро потирает затылок, и в этом нервном жесте он напоминает Акане Такемичи. — Прости. — Как и Акане Шиничиро не смотрит на сестру, пока говорит: рассматривает собственные ботинки. — Завтра обязательно сходим. Отворачиваясь от Эмы и оставляя ее одну в коридоре, Акане проклинает себя, но успокаивается тем, что делает это и ради нее: ради ее будущего. — Слушай, я хотел поговорить про… — начинает Шиничиро, и по его серьезному лицу Акане мигом понимает, о чем конкретно он планирует завести речь. — Скажешь хоть слово и тебе хана, — предостерегает Акане Шиничиро понятливо затыкается и, открыв дверь гаража, пропускает Акане вперед. Тусклого света одной лампы недостаточно, чтобы развеять мрак; углы остаются неосвещенными, в них угадываются очертания непонятного Акане хлама. В гараже пахнет металлом и табаком — так же, как и в магазине байков Шиничиро. — Уверен, что мы доедем на нем до Йокогамы? — Акане скептически оглядывает мотоцикл Шиничиро, стоящий посреди гаража. Выглядит он так, будто его собрали из сотен других байков, а все детали держатся только на добром слове. — Он и не такое выдержит. — Шиничиро с ласковой нежностью проводит по своему байку, на что Акане лишь недоверчиво хмыкает. Обхватив Шиничиро за талию, Акане поудобнее устраивается на мотоцикле, и они выезжают из гаража прямо навстречу к Изане в Китайский квартал.