Мама

Исфиэна с непроницаемым лицом наблюдала за тем, как крепости одна за другой скрываются за импровизированными щитами. Из записи переговоров следовало, что инициатором отчаянного хода был первый капитан, о котором так лестно отзывался Меродах. «Он умелый воин и верный товарищ, но твердолобость, с которой он шёл против меня, обернётся против него самого». Исфиэна считала его отчаявшимся глупцом, который доведён до грани: защита долго не протянет под градом бомбардировки, а пустынники знают все ходы и выходы своих крепостей, а значит, отправить внутрь лазутчиков не составит труда. Так думала экзарх, но последнее слово оставалось за Меродахом. Тот спустился на поверхность, чтобы забрать раненых, отдав приказ звеньям своей авиации и Ястребам Курноуса быть наготове, а её саму оставил следить за тем, как замыкается кольцо блокады вокруг кораблей. *** Феличи всё ещё лихорадочно соображал, где он просчитался: вместо ожидаемой бомбардировки к поверхности устремились шаттлы, чтобы забрать раненых. После краткого совещания между крепостями систему защиты временно отключили. На первый взгляд всё выглядело таким логичным: с орбиты пришли новые части авиации, а раненых забрали вместе с апотекариями, чтобы те оказывали помощь в лучших условиях. Примарх, прибывший одним из первых, сразу призвал к себе первого капитана на доклад, в том числе и для того, чтобы выслушать объяснения манипуляциям со щитами. Чеканный шаг сабатонов гулким эхом разносился по всему кораблю. Отец позвал только его, а потому стоило заранее готовиться к худшему. Переборки шаттла давили не хуже каменных громад стен крепости. Перед самой дверью первый капитан остановился, собираясь с мыслями, и окинул взглядом стражей покоев его отца. «Не терранцы», — с горечью отметил Феличи. Сколько осталось от прежнего гордого легиона? Феличи не знал, а потому молча зашёл внутрь. — Милорд, — оповестил он о своём присутствии примарха, стоявшего спиной к гермодвери. — Я требую объяснений, — Феличи окончательно решил, что ему терять нечего. — Вот как, — Меродах облокотился плечом о переборку, скрестив руки на груди. — Неожиданная дерзость. Ты всегда четко исполнял приказы, капитан. Что же случилось на этот раз? Если вдуматься, Феличи никогда не подводил своего генетического отца, всякий раз без тени сомнений отправлялся в отчаянную мясорубку, куда Меродаху было жаль бросать других. Разум твердил, что Феличи заслуживает уважения, но отчего-то нелюбимый сын раздражал. Наверное, потому, что он оставался хорошим воином и командиром, — словно прекрасное оружие, которое лежит рядом, но никогда не достанется Меродаху. Гипнотический тяжёлый взгляд примарха на мгновение заставил Феличи утратить решимость, но братья, погибшие в песках, взывали к отмщению. — К чему было отправлять десант на поверхность, если для уничтожения планеты рациональнее использовать орбитальную бомбардировку? — первый капитан решил гнуть свою линию и задать вопрос, на который уже много дней ждал ответа. Холодная улыбка лишь подтвердила его догадку. Теперь перед ним был враг — хитрый, расчётливый, безжалостный враг. — Я видел списки рот — вы просто решили избавиться от тех, кто был с вами не согласен. Вы предали нас. Вы предали Человечество. Нет, не так — он никогда и не был ему верен. В другой раз Меродах назвал бы тысячу причин, почему спланировал операцию именно так. Но теперь не осталось никакого смысла оправдываться. Феличи умрет сегодня — либо все же воспользуется оставшимся у него шансом. В последнее примарх не верил, но мог позволить себе потратить время на один разговор. — Мне больше не по пути с Империумом, это верно, — сообщил он так спокойно, будто зачитывал вслух обычные донесения. — Но вас я еще не предал. Ты можешь присоединиться ко мне, Феличи, как и твои терранцы. «Будь ты проклят, ксеносский выродок!» — едва не зарычал Феличи, не понимая, как может примарх, образ которого должен был быть отражением самого Императора и вести их в самые отчаянные битвы лишь за победой, предлагать предательство клятв, принесённых в величественной Башне Астартес. Что стало с Одиннадцатым легионом? Или так было всегда? — Двести девяносто четыре, — отчеканил Феличи. Последний шанс. «Опомнись. Остановись. За этой цифрой имена, лица, кровь — твоя кровь! Мы убиваем ксеносов, мятежников, предателей, но не друг друга. Ты не заставишь их». Меродах сверился со списком потерь. Цифра совпадала. Достаточный ответ, дальше нет никакого смысла убеждать. — Двести девяносто пять, — отозвался он, снимая с предохранителя болт-пистолет. Как низко. Он собирался его пристрелить как бешеное животное. Меродах всегда предпочитал держать противника на расстоянии полёта снаряда. Пока его братья совершенствовались во владении мечами и молотами, Одиннадцатый стал лучшим стрелком, который никогда не промахивался. Феличи не до конца верил, что такое возможно. Примарх сваливал на него самую тяжелую и неблагодарную работу, в то время как другие купались в почестях и одерживали победу за победой. Но убить собственными руками — совсем иное. На мгновение в глазах астартес мелькнул вопрос «За что?». Впрочем, капитан не мог позволить себе долго раздумывать. Он не собирался умирать. Он сорвал с магнитного зажима на поясе светошумовую гранату и бросил Меродаху под ноги. Тот был без шлема, а потому потерял ориентацию в пространстве и выстрелил куда-то в стену. Меродах ослеп буквально на несколько мгновений, но этой небольшой форы Феличи оказалось достаточно. Он открыл магнитный замок и бросился прочь. Охрана примарха стреляла ему в спину. Болт пробил доспех и разворотил лопатку, нашпиговав легкое осколками костей. Другой угодил в ногу, но, к счастью, повредил плоть, а не сервопривод. Феличи упал, отброшенный выстрелами, но поднялся и снова побежал. Назад, к укреплениям. К братьям, которым еще мог доверять. Он мчался, вздымая облачка песка и пыли, чтобы донести страшную весть: примарх Меродах отвернулся от Императора, Человечества и собственных сыновей. Что же им теперь оставалось, кроме как умереть, сражаясь? Он слышал, как взвыл сигнал тревоги, по которому единовременно зарокотали сотни двигателей. — Говорит первый капитан, всем крепостям, поднять щиты! Повторяю, поднять щиты! Нас предали! — надрывался он в вокс, остро ощущая свою беспомощность — не успеют. А потом небо раскололось… Меродах был в ярости: перед глазами всё ещё плясали искорки — последствия свето-шумовой гранаты сбежавшего Феличи, который вдобавок ещё и успел предупредить крепости, и теперь над ними словно цветы распустились защитные поля. Технически осложнения были несущественны — огневой мощи хватило бы и на то, чтобы сравнять цитадели с землёй, но уязвлённая гордость требовала кровавого возмездия здесь и сейчас. Армада бомбардировщиков обрушила на выживших мятежников огненный шторм, а где-то выше, в бездушном мраке космоса сжималось кольцо блокады вокруг зависших в неопределённости крейсеров, которые даже не подозревали о предательстве. *** На «Плакальщице», которую временно превратили в госпиталь, не прекращалась работа. Повсюду раздавался прерывистый писк многочисленных приборов, скрежет и пощёлкивание хирургеонов, выкрики апотекариев и стоны раненых. Жермен провёл на ногах несколько суток, выгоняя усовершенствованный организм на пределы возможностей, чтобы спасти как можно больше братьев, лица которых смазались бесконечной чередой. Через это помещение проходили, а точнее проезжали или проползали десятки. Жермен бегло осматривал каждого, отправляя тех, кого ещё можно спасти, в руки своих собратьев по ремеслу, а безнадёжные оставались здесь же… — Не дай мне умереть, — тихий хрип умирающего — тупым лезвием по нервам апотекария. Жермен с трудом сфокусировался на рапростёртом на хирургическом столе воине. Грудная клетка вывернута наизнанку, розоватые от крови обломки костей с намотанными на них тряпками лёгких хищно щерились из провала раны, а доспехи превратились в обломки, лишь усложняющие ситуацию. Хрупкая искра жизни стремительно угасала в безымянном Астартес, и единственное, что мог сделать Жермен, это не дать прерваться генетической линии, которая зародилась ещё на Терре. — Мне жаль. Я могу дать тебе только покой. Одно и то же отчаяние. Одна и та же упрямая жажда жизни, новых сражений. — Оружие Арлекина повредило все лёгкие и уничтожило одно сердце. Обширное внутреннее кровотечение уже не останавливается, — сухие данные сканера будто попытка оправдаться, но раненому это не нужно. Он затих, потратив последние силы, чтобы вцепиться в руку апотекария. В свободной перчатке-нартециуме раздался писк поршня, вогнавшего адамантиевую иглу в висок в мозг воина. — Спи спокойно. Жермен разжал кулак и убрал кончики пальцев с пластины, встроенной в ладонь латной перчатки. Окровавленная игла втянулась обратно в паз на предплечье и замерла в капсуле с жидким антисептиком. Почести павшему воздадут позже, а сейчас апотекарий должен заняться своей работой — извлечь прогеноиды для будущих поколений. Инструменты кружились в отточенным веками танце, прижигая, вырезая, распиливая кости и отделяя от них податливую плоть. Один из младших помощников позвал его, но апотекарий уже и не вспомнил бы, что отвечал. Первый прогеноид отделился, потянув за собой комок липкой слизи, клейкими нитями повисшей между мешком с геносеменем и образовавшейся на его месте полостью. Жермен бережно опустил орган в сосуд с химическим консервирующим раствором, а затем, переключившись на горло мертвого воина, повторил процедуру. Сделать тонкий разрез сбоку на шее, сунуть в алый зев пинцет. Уже наплевать на аккуратность. Плоть раздалась с влажным чавканьем, брызжа кровью. Второй прогеноид оторвался от сухожилия куда легче и погрузился в ту же капсулу с раствором, которую апотекарий запечатал до нужного часа. Наконец можно сделать несколько глубоких вдохов и стереть с лица кровь. Вокруг него бушевал разноголосый шум: вопли, стоны, клятвы и ругань, — и поверх всего витал неизменный, густой запах крови. Вновь раздалось его имя. Ну что ещё? Продезинфицировав нартециум, Жермен тяжело поднялся, но тут случилось странное. В плечо апотекария прилетел болтерный снаряд, разворотив сустав. Он заторможенно взглянул на рану, а затем поднял глаза на стрелявшего — тактическое отделение нового образца. А они подготовились, не рассчитывая на лёгкую добычу — явно не самовольное предательство. Неужели… — Учитель! — крик одного из учеников слился с грохотом разорвавшейся светошумовой гранаты. Рыча от боли, Жермен рухнул на пол, скорчившись за операционным столом. Несколько выстрелов оставили обожжённые дыры на переборке. В ответ предателям дружно загрохотали болтеры близнецов Торвальда и Линельда. Вслепую отдав команды через панель, закреплённую на предплечье, Жермен запер усиленные гермодвери, ведущие в длинный коридор операционных. Теперь он и близнецы были заперты вместе с пятнадцатью легионерами, которые твёрдо вознамерились убить их всех. Сверившись с жизненными показателями своих учеников, которые и устроили тёплый приём тем, кто собрался их хладнокровно расстрелять, старший апотекарий улыбнулся: ну хоть на что-то эти горячие головы годны. Теперь можно и самому поприветствовать незваных гостей. Как и капитан Феличи, Жермен не питал иллюзий. Отец интересовался сохранностью геносемени куда больше, чем бойцов, и нисколько не горевал о потерях. Но жестокий военачальник, не щадящий своих солдат — совсем не то же самое, что предатель. Может, все-таки обман, очередная иллюзия Фомальгаута, который Жермен успел проклясть несчётное количество раз? Для выявления клинической картины стоило задать вопрос самим пациентам. — Что вы делаете?! — заорал во всю мощь лёгких старший апотекарий. Вопрос проигнорировали, использовав голос как цель. Пришлось срочно изменить место дислокации, неловко поскользнувшись на луже крови, в которую превратили одного из его пациентов. Где-то с грохотом перевернулся стол, плевалась искрами разнесённая аппаратура. — С кем вы тут воевать пришли?! — Жермену нужно было говорить, требовать объяснений чему-то немыслимому. — С теми, кто расколол легион своей твердолобостью и слепотой, — наконец раздался чей-то голос. Его обладатель появился через секунду — Жермен успел разглядеть знаки отличия одной из недавно сформированных рот. Из хирургеона выщелкнулась пила для костей, взвизгнула рядом с головой предателя, вынуждая его отшатнуться. — Кто вам приказал расстреливать раненых, идиоты? — апотекарий взревел, не в силах сдержать клокочущий в груди гнев. Он чувствовал себя в каком-то абсурдном кошмарном сне. — Это ваши братья! — Наши братья сейчас сражаются на земле и в небе, чтобы очистить легион от последних оков Имперской доктрины. Вы не можете принять того, что люди не единственные в этой галактике, и собираетесь уничтожить всё, что создано до вас. Этого не будет! Брось оружие и дай нам сделать то, что должно! — лезвие меча сверкнуло в воздухе, лязгая о манипулятор хирургеона. — Бред и ересь! — выпалил Жермен. — Вы все обезумели! Он отскочил назад, срывая с магнитного зажима болт-пистолет. — Ксеносы вам, выродкам, дороже человечества! Он все еще не избавился от мысли, что иллюзии догнали его и здесь, или что он сошел с ума, но выработанные годами тренировок инстинкты воина не подвели. Жермен выстрелил точно в грудь говорившему. Апотекарий хорошо знал не только как спасти чужую жизнь, но и как отнять её. Для верности с силой опустив тяжёлый сабатон на голову упавшего воина, он рванул к ученикам, удивившись, что выстрелы так быстро стихли, и замер. Израненные близнецы забрали с собой ещё пятерых, но теперь стояли на коленях с приставленными к затылкам болтерами. Из-под искорёженных доспехов текла кровь, но в одинаковых глазах пылал гнев. — Ключ, — потребовал один из предателей, — И они будут жить. Что тебе дороже? Идеи, воплощения которых ты не увидишь, или братья, о жизнях которых ты так печёшься, апотекарий? Мы вам не враги. Примите наши идеи, и вас не тронут. — Я вам не верю, — медленно проговорил Жермен. Ярость и неверие уступили место холодному спокойствию обреченного. — И не хочу дышать одним воздухом с предателями. Можете не тянуть и избавить меня от этой мерзости. — Ты сам так решил. Раздался только один выстрел. А затем дверь распахнулась и из проёма грянул залп. Даже среди израненных Астартес нашлись те, кто был способен держать болтер — и апотекарии, спешно перевооружившиеся, вернули им оружие. Ответный огонь, хоть и не слишком точный, косой прошёлся по рядам противника, утратившего преимущество внезапности. Развязка не заставила себя ждать, и вскоре апотекарии уложили в ряд двадцать тел, даже не желая приближаться к ним, чтобы забрать прогеноиды. Все взоры теперь были прикованы к Жермену, который и прислал тот странный приказ о боеготовности. — Не спрашивайте, что происходит, — устало выдохнул старший апотекарий, пытаясь продезинфицировать ноющее плечо покорёженным в бою манипулятором. — Я знаю немногим больше вашего, но наши братья против нас. — Что дальше? — спросил один из воинов. Причины происходящего все еще оставались за гранью понимания, но попытки разобраться в них уже не имели смысла. — Драпать отсюда, — выплюнул Жермен, подавляя желание кричать и ругаться самыми грязными словами. — Нужно добраться до Белых Шрамов. *** Глупо предполагать, будто их не достанут раньше, но апотекарий не любил лишать пациентов надежды. Жермен встретился с капитаном «Плакальщицы», который и раскрыл весь ужас положения — вокруг разворачивалось воздушное сражение, на планете шла бомбардировка, а у корабля не осталось навигатора после того странного инцидента с массовым помешательством псайкеров. Люди обещали сделать всё возможное, чтобы увести судно как можно дальше, а десантники, сняв шлемы с убитых, подключились к каналу связи и отслеживали ситуацию. Апотекариям оставалось делать свою работу, ведь многие пациенты всё ещё пребывали на грани жизни и смерти. Только от послеоперационного ухода зависело то, какое количество боевых братьев будет на борту «Плакальщицы» в решающий момент, а потому медики делали всё возможное, чтобы поскорее поставить больных на ноги. Жермен просматривал списки выздоравливающих, когда к нему пришёл капитан Корис. Один. После визита команды зачистки, от которой пострадала и человеческая часть экипажа, к десантникам стали относиться с настороженностью. — Брат-апотекарий, — поприветствовал его Корис. — Что вам нужно? — резче, чем хотелось бы, отозвался десантник, не отрываясь от отчёта. Плохо дело: несмотря на модификации организма и дозы антибиотиков у пациента продолжал развиваться сепсис. — Одному из членов команды требуется … — капитан запнулся, собираясь с мыслями, — нестандартная медицинская помощь, которую судовой врач оказать не может. Наконец апотекарий поднял на него взгляд. Корис с трудом удержался от того, чтобы рефлекторно отшатнуться — груз столетий войны с самой Смертью, отражённый в глазах сверхчеловека, навалился на него адамантиевой тяжестью. — Показывайте, — коротко бросил десантник, поднимаясь на ноги. Уже всё равно чья жизнь: человека или Астартес. Мир в одночасье встал с ног на голову, а потому остаётся делать то, что умеешь лучше всего. Капитан провёл его в отсек смертного экипажа, где на стандартной койке, опутанный проводами и трубками лежал бледный, измождённый мужчина. Бегло осмотрев пациента, апотекарий обратил внимание на одну существенную деталь — повязку на лбу. В тот момент Корис стал свидетелем почти уникального зрелища — улыбки космодесантника. — Навигатор, — завороженно прошептал Жермен, всё ещё не веря в реальность этого хрупкого человечка, в котором едва теплилась жизнь. — Перелом позвоночника, паралич нижних конечностей, перелом основания черепа — без смещения, какая удача, а вот такая длительная травматическая кома — очень плохо… вторая степень… переломы рёбер, нельзя исключать перфорацию лёгких, ушибы внутренних органов, хорошо, если не окажется никаких разрывов… — Торви и Линн, бегом ко мне, — бросил он в вокс, подгоняя дозы препаратов под человеческий организм. Через несколько минут зашёл только Линельд. — А где брата носит? — спросил Жермен, не отвлекаясь от настройки нартециума. — Он… — голос Линельда звучал непривычно тихо и тускло. А потом Жермен вспомнил. Торвальд мёртв, а Линн покалечен — кто-то из апотекариев, кажется, Эрлих — характерная манера аугментирования, поставил ему новую руку и глаз. — Линн. Иди сюда. В живом и даже, кажется, искусственном глазу плескалось отчаяние. — Зачем? Что мы делаем?! Неужели вы думаете, будто нам удастся сбежать из-под шквального огня большей части флота, а пропавшей группы зачистки никто не хватится?! — Линн, отставить! — рявкнул старший апотекарий, — Здесь всем тяжело, и наш план действительно не выглядит надёжным, но сейчас именно от нас с тобой зависит его исполнение. — Но как мы выберемся? — Линельд кивнул на еле живого навигатора. — Как он поведет корабль? — Это уже мое дело, — отрезал Жермен. — А твое дело — исполнять приказы. Ты не вернешь брата, но если мы выживем и расскажем о случившемся, то он погиб не зря. Линн был всего на несколько минут младше брата, но безалаберности ему хватало на двоих. Он был генератором почти безумных, но почти всегда результативных планов, за которые брался только Торвальд. Жермен взял близнецов после того, как они сменили трёх наставников, а потом непозволительно долго договаривался, поучал и угрожал, чтобы получить фактически продолжение своих рук и мыслей. — Линн? — Жермен позволил себе отвлечься и положить руку на плечо замершего младшего апотекария. — Я понимаю, — выдавил Линельд. — Что будем делать? Старший апотекарий ценил храбрость, ценил преданность, а потому подробно расписал ход операции, и во время неё не позволял себе забыться, чтобы в очередной раз не позвать второго близнеца, который сейчас как будто подменил брата. Тончайшие манипуляции с нервной тканью требуют предельной концентрации, а потому их всегда выполнял Торви, но сейчас эта задача досталась Линну. Аугментированные пальцы поблёскивали в свете бестеневых ламп, двигаясь с идеальной точностью. Жермен тем временем работал с полостью живота. После окончания операции они ещё несколько часов ждали момента, когда пациент придёт в себя. Навигатор с трудом разлепил веки, невнятно мямля о безумии, и спрашивая, что с его товарищами. Когда Жермен объяснил ему, что нужно делать, человек замер. — Это будет мой последний переход, — тихо проговорил он. — Но я сделаю это. *** Каллистарий безучастно смотрел сквозь иллюминаторы «Плакальщицы» на огненный ад, разверзшийся на поверхности Фомальгаута, который был сравним с вспышками огненной короны звезды системы — единственной помехи для перехода — и размышлял. Прыжок можно совершить, только оказавшись за пределами с-лимита, а это уже было задачей безумца Баля, который порой проворачивал трюки, применявшиеся на заре освоения человечеством космоса и дальних перелётов. Но тогда ведь на них нацелятся лазпушки тяжёлых кораблей? Связистка Сулани прекрасно умела имитировать сигналы. Каллистарий не был прорицателем, а потому решил просто верить. Оба апотекария неотлучно следили за ним, чуть ли не каждую секунду сверяясь с жизненными показаниями драгоценного навигатора. В варпе всё ещё бродило эхо смерти его братьев и сестёр, накатываясь на Каллистария волнами страха. Будь это штатная ситуация, он бы наотрез отказался совершать переход, но не теперь. Неожиданно палуба задрожала, повсюду зазвенели и загудели контрольные системы — корабль резко ускорился. Старший апотекарий отошёл к капитану, и они о чём-то заспорили, а навигатор решился задать вопрос: — Сколько вас здесь? Я чувствую обоих, но вижу только одного. Где второй? — Что ты сказал? — голос у космодесантника был холодный и гулкий. Если бы статуи могли разговаривать, то только так. Перед глазами у Каллистария всё плыло — эффект болеутоляющих, антибиотиков, ноотропов и ещё множества неизвестных препаратов, которые ему влили для того, чтобы он не умер во время перехода и не утащил за собой на тот свет всю команду. Но он ясно видел, как на размытую фигуру одного десантника наслаивалась вторая, будто обнимающая апотекария. — Он здесь. Рядом с тобой. Это неправильно… — слова навигатора напоминали шелест ветра, и Линн пытался обращать на них примерно столько же внимания. — Твоё горе яркое… как пожар, и привлекает столько же внимания. Усмири свой разум, и позволь ему уйти, — капризно скривил губы мужчина, которого десантник мог бы переломить пополам, даже не прилагая усилий. Он совершенно не боялся, даже не хотел выразить привычного благоговения перед достижением науки. — Я слышу его мольбы. Он хочет уйти, чтобы не причинять тебе боли. Своими страданиями ты мучаешь его и… — Замолчи, — сквозь зубы прорычал Линн, с трудом сдерживаясь от того, чтобы не раскрошить в ладони череп человечишки, лезущего ему в голову. Корабль дёрнуло так, что компенсаторы брони апотекария не успели за импульсом — наплечник лягнул о стену, оставляя царапины. — Что происходит? — спросил он по воксу. — Нас подбили. «Пречистая проклятая» твёрдо намерена стереть нас в порошок, — раздавшийся гул почти заглушил связь. — По плану мы вошли в область притяжения луны Фомальгаута. Насколько я понял, этот безумец собирается использовать силу притяжения спутника, чтобы изменить курс в критический момент, а затем провести корабль мимо планетоида и достичь намеченной точки. Будьте готовы! Связь затрещала, когда корабль снова вильнул. — Вот и всё, — мягко прошелестел навигатор. Линн дёрнулся на его голос: жизненные показатели в норме. Ему нужно уходить, чтобы навигатор выполнил свой долг. На мгновение взгляд десантника задержался на иллюминаторе, в котором отражался… не он. Старший близнец смотрел на брата с явным неодобрением. Иллюзия длилась всего мгновение, но Линну становится не по себе. — Теперь понимаешь? — холодный голос навигатора звучал словно внутри черепа. Апотекарий встряхнул головой и спешно вышел. — Ты спутал свою судьбу и близнеца. Решил прожить жизнь за двоих. Но ты никогда не сможешь стать им. *** Дверь за Линельдом закрылась, и навигатор снял повязку. «Здравствуйте, милая госпожа», — он ласково поприветствовал корабль. Сущность «Плакальщицы» металась, нервно подрагивая. Каллистарию потребовалось усилие, чтобы сохранить разум в относительном спокойствии. «Ты», — её голос пронзил мозг навигатора, вынуждая стискивать зубы до скрежета эмали. Она его узнала, а значит, начало положено. «Я так устала. Мне больно и холодно. Эта дрянь, «Пречистая проклятая», истязает меня, голодную и измученную жаждой. Оставь меня!» — презрительно шипение выбило искры из глаз, выламывая кости болью. «Госпожа, вы слепы без меня в варпе, а без перехода «Пречистая» разорвёт вас на куски. Прошу, не упрямьтесь», — Каллистарий с трудом отмерял мягкость порывистому и своенравному духу машины. «А ты без меня бессилен, сломанный человечек, истекающий солёной водой и молящий о смерти», — парировал корабль. Раздался грохот и рёв сирены. «Ещё одна пробоина. Это будет битва?» «Нет. Бегство». По нервам на мгновение пронеслось разочарование сущности корабля, слившейся с разумом навигатора. *** Варп-двигатели взревели, подобно древним чудовищам, и гулкое эхо раздалось в обоих мирах. На экране перед Каллистарием вспыхнули координаты прыжка, но он уже с трудом фокусировался на цифрах и значках. Хор тысяч погибших ввинчивался в мозг раскалёнными свёрлами. Это неправильное, раздувшееся, тошнотворное присутствие, вызывавшее боль с каждым ударом пульса, разрасталось, захлёстывая и Каллистария. На посеревшей коже выступила холодная испарина, во рту появился кислый привкус желчи. Закрыв глаза, он открыл тот, что видел куда вернее. Кипящий водоворот безумия красок, звуков и образов обрушился на его измученное сознание. В нём навигатор, разделивший сознание с кораблём, был равно полон жизни и смерти, прокладывал путь по курсу и одновременно метался по волнам Моря Душ, заключённый в неизмеримом пространстве. Ему послышался издевательский смех незримого противника. Навигатор не видел его, но от этого почему-то казалось, что тот смотрит особенно пристально. Этот взгляд, рассеянный и вместе с тем невыносимо сосредоточенный, заключал в себе и свет, и мрак; он исходил отовсюду, обволакивая и пожирая Каллистария. Всё пространство — один сплошной взор. Навигатору было страшно. «Плакальщица» взвыла, оправдывая своё имя. Когти бездны раздирали её обшивку, а волны Моря Душ разбивались о корпус. Поле Геллера дрожало, готовое пасть в любую секунду, но все же не впускало на корабль орды Нерождённых. «Ты нас всех убьёшь, ничтожный человечек!» — выл корабль, пытавшийся окончательно поглотить сознание слабевшего с каждой секундой навигатора. Каллистарий даже с некоторым смущением отметил, что его стошнило на собственные колени. Душный запах желчи и крови забился в нос. В голове грохотал прибой, ставший стуком материнского сердца. Связь взревела командным голосом, но это всё не имело значения… Ослепительный луч прорезал мрак варпа. Астрономикон. Свет Императора. Навигатор отчаянно уцепился за яркий луч, потянулся к нему всем своим существом. «Ту-тук, тук-тук», — Каллистарий считал удары, механически отдавая команды штурманам, которые находились на верхней палубе. Он говорил инстинктивно, как дышал. Корабль лёг на правильный курс, несмотря на то, что Каллистарий почти потерял управление. Судно выправилось неловким рывком, от которого у половины экипажа замерло сердце, но всё же нашло спокойное течение. Нашаривая путь взглядом в варпе, прекрасная и своевольная «Плакальщица» вздрогнула в последней мучительной конвульсии, а затем успокоилась и рванула вперёд, словно клинок, рассекающий мрак. Каллистарий осознавал, что умирает, но страх исчез, сменившись легкостью и спокойствием. Мучительно мгновения назад его будто окунали в холодную воду, а он барахтался, вертел головой в поисках спасения. Но теперь все переменилось. Серебряная вспышка… нежный голос… «Я с тобой».