Мама

Они пришли с рассветом в плащах из серого утреннего тумана, даже не потрудившись постучать. Две одинаковые безликие статуи в древних серебряных доспехах удивительно бесшумно шагнули в покои Кор Фаэрона в час, когда он наконец смог забыться сном после кошмарной ночной встречи. Его разбудила тяжёлая хватка на плечах, отчего Несущий Слово встрепенулся и попытался вырваться, но резкий, чудовищный по силе удар в солнечное сплетение заставил его захлебнуться воздухом и обмякнуть в руках визитёров. На его запястьях замкнули тяжёлые кандалы, а на шею надели странного вида ошейник, отчего убаюкивающая песня Имматериума резко оборвалась. — Значит, так ведёт дела добрая и светлая Императрица? — ядовито усмехнулся Фаэрон, пытаясь вывести серебряных рыцарей на эмоции, чтобы узнать хоть голоса. Но они будто не услышали оскорбительной фразы и, завязав Несущему Слово глаза, выволокли его в пустой коридор. Даже часовые растворились в сером рассвете. Фаэрон пытался сосредоточиться на подсчёте шагов и поворотов, но маршрут был таким длинным и запутанным, что вскоре он бросил это дело и попробовал на крепость оковы, но даже от малейшего движения они только сильнее впивались в кожу. О том, чтобы освободиться, не стоило и мечтать, а потому колхидец решил набраться терпения и ждать удобного случая. Наконец они остановились, и, судя по едва слышному шипению, открылась какая-то дверь. Один из рыцарей провёл Кора внутрь, а затем, рванув скованные руки вверх и закрепив кандалы к чему-то, снял повязку. Фаэрон проморгался и в тусклом свете люминофора увидел ещё одного серебряного титана, сидевшего напротив. На нём была такая же монолитная маска, отражавшая лицо самого Несущего Слово как зеркало. — Кор Фаэрон, — таким глухим, мёртвым голосом могли бы говорить каменные статуи, но не живые существа. — Вы находитесь под стражей. Сейчас состоится процедура допроса. Во время него от вас требуется смотреть на меня и отвечать на вопросы кратко и правдиво. В противном случае к вам будут применены соответствующие санкции. Все ваши ответы будут внесены в протокол. Понимаете ли вы меня? — Да будет вам известно, что я нахожусь под личной протекцией примарха Семнадцатого легиона Несущих Слово, лорда Лоргара Аврелиана, и я требую немедленно уведомить его о моём…аресте. — Ваши права аннулированы особым распоряжением Императрицы, и с этого момента с вами будут обращаться как с обычным гражданином Империума Человечества, совершившим особо тяжкое преступление. — И в чём же меня обвиняют? — Вас обвиняют в поклонении Императору Человечества как божеству и распространении этой ложной веры, а также… — зеркальная маска на мгновение затихла, — в поклонении Богам Хаоса и использовании их даров. — Так вы не отрицаете существование богов и тем не менее утверждаете, что Император — не бог? — У вас нет права задавать вопросы вне протокола. Дальнейшие нарушения будут караться соответствующими санкциями. — Значит, вы… Что-то кольнуло Несущего Слово в шею, а затем всё его тело пронзила страшная боль, искрами взлетевшая по позвоночнику. Кожа теперь казалась тонкой, как лист пергамента, и такой же хрупкой. — И это всё? — хрипло выдохнул Фаэрон, привыкший к ритуальным веригам. Загривка коснулось тонкое лезвие. Небольшой надрез на шее показался страшнее раскалённого железа, но Несущий Слово твёрдо решил молчать. Когда нож начал прогрызаться дальше, а холодная перчатка потянула увеличивающуюся с каждым движением полоску кожи, Фаэрон сдавленно замычал, запрокидывая голову. — Сознаётесь ли вы в совершённых преступлениях? — Правда — не преступление! — рявкнул он. На пол с влажным чмоканьем упал тонкий ремень кровоточащей кожи. — Ваши высказывания не соответствуют протоколу, — безэмоционально прозвучало из-под маски. Палач флегматично принялся отрезать следующий. Это казалось бесконечным. Сначала Несущий Слово ещё пытался хранить гордое молчание, но затем боль стала невыносимой. Каждый нерв бился в агонии, пока с тела издевательски-медленно срезали кожу. По вискам Фаэрона бежали струйки пота, а с пересохших губ то и дело срывались сиплые стоны. — Сознаётесь ли вы в своих преступлениях? — спросила маска. — Будьте вы прокляты, — прохрипел Несущий Слово, сплёвывая горькую кислотную слюну, смешанную с кровью и кусками мяса, откушенного от щеки. — Ответьте на наши вопросы, и мы больше не причиним вам вреда. — Вы всё равно убьёте меня, — усмехнулся Фаэрон, — а так я хотя бы уйду мучеником. Неожиданно спины коснулся странный холодок, а затем что-то тонкое начало прокладывать себе путь через мышцы. — Вы всё ещё не хотите сознаться в своих преступлениях? — Неужели вы придумали что-то новенькое? — оскалился колхидец, но затем осёкся. Игла проткнула межпозвоночный диск и выпустила несколько усиков вверх и вниз. — Последний шанс, — голос маски стал как будто бы живее, как если бы тот, кто скрывался за ней, знал, что предстоит испытать Фаэрону. Жрец презрительно дёрнул уголком губ. Это было последнее, что он помнил. Они задавали вопросы — он что-то отвечал, но больше кричал. Когда сорвал голос — хрипел, не в силах излить то, что творилось с его телом. Это была даже не боль — что-то сверх неё. Сквозь багровую пелену раздался голос: — Две минуты, пятнадцать секунд. Все показания были зафиксированы. Процедура допроса окончена. У вас есть что сказать? Мир бежал волнами, рассыпаясь цветными пятнами. С трудом сфокусировав зрение, он увидел своё отражение в маске титана, который теперь стоял напротив него. — Мскх… — вырвалось из разодранного в кровь горла. — Маска? — переспросил рыцарь. — Мне снять её? — Мгх. И рыцарь действительно отщёлкнул казалось бы намертво приделанное забрало, а за ним… Кору показалось, что он увидел саму Императрицу, но затем с трудом различил жёсткость всё же мужских черт. — Меня зовут Океан. Океан. Кор пытался цепляться за это имя, но затем закрыл глаза. *** Во сне Лоргар слышал музыку. Поначалу она была даже приятной: нежные, чистые ноты отзывались в сердце примарха, успокаивая мятущееся сознание, принося долгожданный покой. Ведь всё шло так хорошо: он сам привёл ещё один мир к Согласию без крови, лишь силой Слова, но теперь плоды его трудов обращены в прах, а на планете рыщут военные в поисках принявших веру в Бога-Императора. И всё из-за матери. Дешана. Она казалась единственной, кто разделял его любовь к людям и бесконечную веру в них, но теперь они были по разные стороны конфликта, в который ему на самом деле не хотелось вступать. Возвращаясь мыслями к тому разговору, Лоргар раз за разом пытался её убедить, приводя всё новые тщательно выверенные доводы, но так и не смог поговорить с матерью наяву. В ту ночь он хотел пойти к наставнику, чтобы посоветоваться о том, как убедить Императрицу оставить этот мир в покое, или хотя бы обсудить меры негласной поддержки верующих, но затем как-то незаметно провалился в сон. И вот теперь эта музыка. Постепенно она затапливала сознание, вытесняя любые посторонние мысли. Аврелиан пытался выпутаться из её тенет, но мелодия становилась только громче и настойчивее. Немыслимые трели уже не ласкали слух, а вызывали острое желание проснуться и больше не слышать этого оркестра, но он не мог. Бушующая симфония захлестнула примарха, несмотря на все ментальные усилия. Лоргар тонул в этих звуках, окаменивших его сознание, вынуждающих оставаться в этом сне. Он тщетно пытался освободиться, но всё, что ему удалось — заставить стихнуть ударные, бой которых отзывался в костях. На мгновение ему показалось, что он умирает, задыхаясь в этой мелодии, звенящей во всём теле. «Спи и забывай…» — убеждала каждая нота. Но Лоргар не хотел и вновь пытался вернуть себе контроль над сном. Он рвался из ментального плена. В какой-то миг даже попытался позвать на помощь, просто отпустил беззвучный призыв в пустоту, надеясь, что кто-то откликнется, позволив ему уцепиться за себя, или даже выведет отсюда, но Океан Душ молчал, и только музыка продолжалась. Что будет, если умереть во сне? Что будет, если он наконец сдастся? Чего стоят все его труды, если раз за разом находятся те, кого ценят больше за гораздо меньшие усилия? Зачем его создали таким, если считают негодящим? Музыка оборвалась… Затем осторожно вернулась одинокая тихая флейта, постепенно ставшая шумом ветра в окне. Лоргар открыл глаза. Смеркалось. На улице неряшливыми хлопьями валил снег, тающий, не долетев до земли. В завывании метели примарху всё ешё чудилась флейта, однако следовало вернуться к посланию, но бросив взгляд на хронометр, Лоргар окаменел. Он проспал не около часа, как ему подумалось сначала, а весь день, и никто не попытался узнать, что с ним. Тревога взвыла в груди, царапая кривыми когтями ребра. Кому под силу такое? Ответ наводил ужас. Лоргар вскочил из-за стола и, подхватив лишь Иллюминарум, вылетел из комнаты. *** Ещё в храме Лоргар услышал голос, усиленный и мощными динамиками, и психическими эманациями. Императрица. Мать. Та, что утверждала, будто заботится о своих сыновьях, но его усыпила, словно неразумного ребенка. Ярость и обида обжигали изнутри, и примарх как можно скорее хотел добраться до Неё. — …Обвиняется в распространении веры в божественность Императора Человечества, отрицании Имперских Истин, подрыве устоев Империума, что приравнивается к мятежу. О ком это? Лоргар побежал со всей своей сверхчеловеческой скоростью, расталкивая и отбрасывая всех, кто попадался ему на пути. Весь мир будто нарочно мешал ему: валил снег, и белые мушки застили взгляд, а толпа порой сбивалась так плотно, что приходилось сворачивать на узкие улочки, вспоминая дорогу к главной площади. И всё это стоило времени, которое отсчитывали грозные слова из репродукторов. Наконец обвинения кончились, и все, кроме Лоргара, замерли в ожидании имени того, кто сотворил столько ужасов. — Первый капитан легиона Несущих Слово Кор Фаэрон… При звуке этих слов он выбежал на площадь. Собравшаяся огромная толпа молчала, подавленная торжественной мрачностью момента, и голос Императрицы возносился над ней, нависая, словно грозовая туча. Лоргар видел растерянных и изумлённых людей, которые не успели еще справиться с прошлым потрясением и просто во все глаза смотрели на высокий помост. Некоторые озирались, в поисках ответа у собратьев, но видели лишь отражение собственного непонимания. Лоргар видел Несущих Слово, стоящих ровными рядами, словно на параде, но их молчание ощущалось совсем иначе. Застывшие, словно керамитовые истуканы, напряженные и сосредоточенные, они не доставали оружие, но готовы были по первой же команде броситься в атаку. Дисциплина и выучка до поры не позволяли прорваться гневу и разочарованию, перерасти в разрушительную ярость. Когда Лоргар обратил взгляд на помост, его сердца пропустили удар. В кольце оцепления мрачных Пожирателей Миров стояла Императрица, на шаг позади от которой возвышались два Титана, удерживающие стоящего на коленях Кор Фаэрона. Без доспехов и знаков отличия, в простой серой робе, он сейчас вовсе не походил на Астартес. Пусть и могучего сложения, но человеческий старик, казавшийся беспомощным на фоне воителей в серебряном. Мать зачитывала приговор отцу. Впрочем, в эту секунду Лоргар уже не мог бы назвать ее матерью. Спутница Божественного Императора, отрицающая Истину, но замахнувшаяся на Его власть. Аврелиан ринулся сквозь толпу, прокладывая себе дорогу по телам тех, кто не успевал убраться с дороги. К своим сыновьям, ждущим приказа. Туда, где он мог еще что-то изменить. — …приговаривается… Она говорила медленно, подчёркивая тем важность и символизм момента. Под ногой Лоргара хрустнул человеческий череп, но Аврелиан не заметил этого. — …к смерти. Приговор будет приведен в исполнение немедленно. Воины в серебряных доспехах выволокли Фаэрона в центр помоста и заставили опустить голову на плаху в подтёках крови прошлых преступников. Императрица тем временем обнажила огромный, почти в собственный рост, меч. Ещё сотня шагов, и он сможет Ей помешать. Он сможет остановить это беззаконие и ужас. Сможет. Ещё пятьдесят шагов. Лезвие с низким гулом рассекло морозный воздух. Ещё двадцать. Широким взмахом Иллюминарума он отбросил от себя Пожирателей Миров, пытавшихся его остановить. Неожиданно Кор Фаэрон, до того находившийся будто в трансе, приподнял голову и открыл глаза, встречаясь взглядом с Лоргаром. Бескровные губы тронула слабая улыбка, а затем он попытался что-то сказать, но на его шею обрушилось лезвие меча. Отсеченная голова грузно упала в снег, стремительно окрашивающийся багровым. Лоргар замер в трех шагах от обезглавленного отца, широко распахнув глаза. Время будто остановилось, окаменив свершившийся суд, и только кровь жила: капала с меча, хлестала из раны, стучала в висках, клубилась пеленой, застящей разум. Она была везде и не собиралась останавливаться. Ещё несколько капель не изменят ничего в бесконечном потоке. Лоргар устремился вперёд, к замершей Императрице, занося булаву. Сейчас или никогда. Пока время не вернуло себе привычный бег, а Она стоит спиной к нему. Он почти успел, и уже видел, как чудовищный набалдашник сминает Её затылок, превращая его в кровавую кашу, но неожиданно что-то выбило весь воздух из лёгких, а сам он отлетел в снег. *** Мир ожил после того, как Она его ударила. Несущие Слово решительно устремились вперёд, невзирая на стонущих под их натиском людей. Толпа вскипела, и Пожиратели Миров выставили вперед оружие, готовясь не к бою, но кровавой резне. Нужно было что-то предпринять. Императрица решительно спрыгнула с помоста и направилась навстречу ревущему людскому морю, которое постепенно скрывалось за спинами Несущих Слово. Она уже видела искаженные яростью лица легионеров, когда меч во второй раз рассёк морозный воздух, и лезвие прочертило полосу в снегу, обнажая черноту камня. — Слушайте меня, непокорные и неразумные, я даю вам последний шанс! — Её голос напоминал раскаты грома. Первые шеренги замерли, будто натолкнулись на невидимую стену, не в силах поднять глаза на царственную фигуру. — Вот черта, за которой вы будете признаны отступниками и предателями. Пересту́пите её — и начнется война. Вы не найдёте покоя ни в одном, даже самом мрачном и отдалённом, уголке галактики. Вас будут преследовать и уничтожат до последнего, а ваши имена вырвут из истории и предадут забвению, я клянусь вам в этом! Вы вольны поступить так, как хотите, но помните о том, что ждёт вас за этой чертой. Зловещее предостережение расползлось в морозном воздухе, вливаясь в уши бесстрашных воинов, которые, услышав его, опускали оружие и замирали. Никто не решился переступить линию на снегу. Только ветер и хриплое дыхание нарушали воцарившуюся тишину. Грязно-серые от смога и пепла снежинки в причудливом танце опускались с небес на одежду смертных, доспехи Астартес, обнаженную кожу не нашедшего в себе сил подняться примарха, обходя лишь фигуру Императрицы. Для каждого в этой толпе мир сдвинулся с места, перестав быть прежним, и только палачи флегматично завершали свою работу. Пока один из Титанов грузил остатки того, что было Кор Фаэроном, второй почтительно приблизился к госпоже, ожидая указаний. — В назидание отступникам в западных горах тело распять, а голову насадить на пику, — сквозь зубы процедила Императрица, и направилась прочь с места казни, но вдруг раздался страшный хрип, заставивший Её замереть и обернуться. Лоргар, едва переставляя ноги и пошатываясь, шёл к Ней, пожирая пустым взглядом мертвеца, потерявшего всё. На щеке у него запеклась кровь от удара, а руки мелко дрожали. Приблизившись к Императрице, Аврелиан рухнул на колени, припадая к Её ногам. — Нет… — раздался свистящий шёпот, — если у тебя есть сердце, не делай этого. Позволь мне похоронить моего отца по обычаям Колхиды. Прошу… Она просто обязана была ему отказать, потому что государственный преступник недостоин никаких почестей, а его позорная смерть должна стать предупреждением для тех, кто попытается последовать за ним; собравшаяся на площади толпа, которую Ей с таким трудом удалось успокоить, тоже будет против неожиданной слабости — разум Вечной приводил тысячи доводов, но женщина лишь повелительно взмахнула рукой, без слов приказывая Титанам следовать за собой, и удалилась с места казни, даже не взглянув на сына. Проходя мимо архаичной часовой башни, Императрица бросила взгляд на потёртый циферблат со следами коррозии — прошёл всего час, а столько судеб оказалось разрушено. Вина ледяными когтями впилась в Её горло. Она ведь поступила правильно, как велел закон и долг. Но почему тогда слезы обиды и боли вскипают в уголках глаз, а дышать так тяжело из-за нерождного крика отчаяния? Неужели её усилия действительно напрасны, и она, пытаясь уберечь детей от опасности, на самом деле лишь затягивает поводок, который они сами разорвут, а потом обратятся против тех, кто его создал? Диармайд уже это подтвердил и сейчас потерян, а теперь и Лоргар, ослеплённый горем, вряд ли вернётся. Снова и снова она совершает одну и ту же ошибку, пытается сделать то, для чего не создана и оправдывается своей природой. Ведь убивать у неё получается гораздо лучше, чем спасать. Бич Гипербореи, смертоносный, но безвольный в руках погонщика. Её всегда вёл приказ царя, сестры, а затем Императора, который оказался прозорливее всех и не просто выдавал свои мысли за собственные решения супруги, а ещё и так болезненно демонстрировал последствия неповиновения. Женщина крепче стиснула рукоять меча, сосредотачиваясь на грубой коже оплётки и холоде стали. Оправдываться и размышлять о предназначении можно сколько угодно, но здесь и сейчас она всё ещё обязана устранить мятежников в горах на западе, чтобы население этой планеты могло спать спокойно. *** На закате того же длинного дня Императрица связалась с командующим зачисткой, а вернее сдерживанием мятежников. Седой генерал с раздвоенной бородой пал ниц перед небожительницей и едва ли не молил о пощаде, но из его речи всё же удалось узнать, что сил Имперской Армии оказалось недостаточно для слома сопротивления, искусно пользовавшегося и преимуществами ландшафта, и орудиями горной цитадели. В иное время Императрица составила бы хитроумный, тщательно продуманный план, но сейчас она вынуждена была действовать пусть и топорно, зато быстро, а потому решила отправиться на штурм самостоятельно при поддержке роты Пожирателей Миров. В назначенный час на палубе «Завоевателя» Титанов и саму Императрицу встретила Восьмая рота в полной боевой выкладке, скупо отрекомендованная Ангроном как «самая подходящая». Не было ни плана, ни подготовки — один сметающий всё на своём пути напор силы. Атака началась в предрассветных сумерках, пока ещё дрожала дымка утреннего тумана, в которой постепенно вырисовывались пики гор, и впрямь казавшихся неприступной крепостью. Павшие солдаты, лежавшие на так и не оставленных позициях, и массивные каменные ворота лишь подтверждали это. Но для сверхчеловеческой мощи Астартес это препятствие казалось лишь игрой: пули караульных лишь раздражающе щёлкали о доспехи. Взмыв на прыжковых ранцах подобно птицам, ударная группа в считанные минуты преодолела расстояние от острых природных карнизов до ворот, а затем раздался взрыв… Иайто лишь недавно доверили командовать целой ротой правоверных, после того как он силами всего десяти человек смог уничтожить три орудия еретиков, посягавших на священные вершины, но, озаренный светом истинной веры, он уже чувствовал в себе силы не просто обороняться, но и вести своих братьев и сестёр в атаку. До этого дня. Людям даже не хватало дисциплины на боевое построение, и они, словно стадо, бежали внутрь горы, отстреливаясь от тех, кто ворвался в крепость. Это были не люди, но чудовища, закованные в серебряную и белую броню, способные на невероятные вещи: по общему каналу связи Иайто уже слышал о пожаре, в считанные секунды сожравшем целый уровень, об оружейной, которая смялась, словно лист бумаги, и о сотнях погибших. «Тринадцатый, слышишь меня?!» — раздалась команда среди бесконечных помех. «Тринадцатый на линии, приём», — наконец отозвался Иайто, до того бежавший против течения толпы. Оставшиеся в живых солдаты замерли, настороженно оглядываясь. «Блокируйте третьи ворота на седьмом уровне. Делайте что угодно, но задержите их. Они идут слишком быстро. Конец связи». Иайто посмотрел на своих солдат. Что ж, если им уготовано умереть сегодня, то пусть за них помолятся. До ворот добрались быстро, но, кажется, уже опоздали — повсюду лежали растерзанные тела, разбросанные чудовищными ударами. Кто бы здесь ни бился, они проиграли — нападающие прошли через блок-пост и теперь выстрелы грохотали где-то глубине горы. Иайто молитвенно сложил руки, прошептав прощальные слова для павших, а затем отдал приказ собираться — нужно было спешить. По неприметному служебному тоннелю группа спустилась на девятый уровень и попала в настоящую кровавую баню. Иайто едва успел разглядеть высокую тень, как она одним взмахом меча разрубила одно из неистово палящих орудий вместе со стрелком, а затем продолжила смертоносный танец, оставляя за собой шлейф окровавленных трупов. Отвлекшись на эту ужасную, но завораживающую картину Иайто не заметил, как из-за поворота вылетел близнец предыдущей тени, несущийся уже непосредственно на них. Не прошло и пары секунд, как половина группы лежала на полу, по локоть залитом кровью защитников цитадели, а вскоре остался один Иайто. Широко распахнутыми глазами он смотрел и никак не мог уследить за движениями фигуры в серебряном, но вдруг на мгновение она замедлилась и склонилась к нему. Иайто оцепенел — с зеркальной маски на него смотрел он сам, грязный, окровавленный и насмерть перепуганный. Он хотел вскинуть руки и закричать, но не успел — небрежным движением алебарды рыцарь в маске распорол ему горло и продолжил путь. Сколько уже длилась эта беспощадная чистка? Час? Два? Сердце Императрицы грохотало где-то в горле, когда она смертоносным вихрем летела по коридорам, чувствуя одновременно бесконечную жалость к этим людям, которые просто запутались и, вероятно, могли бы измениться, будь у неё чуть больше времени, и ненависть к ним же — упрямцам, не желающим видеть очевидных вещей: бессмысленности своей веры, её кровавости, ведь именно эта вера столкнула их с солдатами Имперской Армии. Стольких жертв можно было избежать…а теперь их станет только больше. — Могли бы оставить что-нибудь и нам, — гулкий хриплый голос вырвал Императрицу из ритма давно оконченного боя. Они победили. Людям нечего было противопоставить Астартес, а поддержка в виде Титанов и Императрицы и вовсе делала победу вопросом нескольких часов. Ещё предстоит тщательная зачистка всей крепости, но основные силы повстанцев были уничтожены. Императрица машинально фыркнула и повернулась к нахальному пришельцу. — Полагаю, капитан Кхарн? Астартес кивнул. — Доложить обстановку. — Осталось зачистить последние два яруса крепости, — сухо отрапортовал Кхарн. — Потеряли троих убитыми и тринадцать ранеными. Как считал сам Кхарн, более чем приемлемо для привычной тактики Пожирателей Миров и боев в узких коридорах. Императрица задумчиво кивнула и произнесла в вокс несколько приказов, предназначавшихся Титанам, а затем, слегка склонив голову набок, критически осмотрела стоявшего перед ней капитана Восьмой: бело-синий доспех был перепачкан кровью, а руки всё ещё сжимали оружие, будто воин не был удовлетворен учинённой резнёй и жаждал продолжения, однако его взгляд отличался. — Капитан, позволите вопрос? — Конечно, Леди, — Кхарн снова кивнул. — Ни у вас, ни у ваших воинов я не видела Гвоздей. Почему? Пожиратель Миров ответил не сразу, и даже через линзы шлема угадывалось его удивление. Пожалуй, стоило бы спрашивать тех, кто добровольно искалечил свои тело и разум, а не наоборот. — Я не считаю Гвозди Мясника лучшим способом доказать нашу верность Ангрону, — ответил он наконец. — Почему это имеет значение? Императрица нахмурилась. — А кто-то считает Гвозди доказательством верности? И поэтому некогда гордые Псы Войны калечат себя, превращаясь в безумных берсерков? — с нотками отчаяния спросила она, хотя знала ответ ещё с тех пор, как стояла у истоков создания генетически усовершенствованных воинов. Верность Астартес примарху и правда была безграничной, и в кровавом отблеске линз шлема Кхарна, Императрица прочла мрачную правду — да, ради того, чтобы отец принял их, они перекраивали себя, навсегда отказываясь от сознания. — Как далеко это зашло? — тихо спросила она. — Каждый второй в Легионе вживил себе Гвозди. Этому уже бесполезно препятствовать. Кхарн говорил скорее раздраженно, чем обеспокоенно и всем своим видом показывал, что предпочел бы поскорее закончить эту неуместную беседу и заняться делом. Гвозди Мясника распространялись среди легионеров подобно заразе, и на тех, кто отказывался вбивать их себе в череп, уже смотрели косо. Пока что это был молчаливый упрек в недостаточном почтении к Отцу, но как знать — может, скоро зазвучат и обвинения в предательстве. — А Лоргар и его эмиссары? Разве они не помогают вам? — гнев и горе вскипали в душе Императрицы, не находя выхода. Лоргар, её доброе дитя, так уверял её, что поможет Пожирателям Миров не пасть в пучину безумия, но не только не сделал этого, а и сам увлёкся запрещённой верой. Или так было всегда, просто сама Императрица оказалась слепа? Диармайд, Леон, Меродах, Лоргар — они уже не вернутся к ней. Есть ли шанс для Ангрона? — Помогают, — уронил Кхарн. — Но тем, у кого есть Гвозди. Психотехники помогают им сохранять разум. Но сейчас Лоргар отозвал своих — и вы сами знаете, почему. Теперь, думая о Несущих Слово, Кхарн не мог твердо сказать, что без них станет хуже. Без сомнения, медитации и мантры очищали сознание и песня Гвоздей становилась тише. Взгляды братьев делались осмысленными, исчезали дрожь и дерганность движений. И главное, легионеры снова искали не только одной лишь резни. Но не слишком ли похожи эти мантры на молитвы, а психотехники — на богослужения? В чем на самом деле заключалась помощь от посланников Лоргара? Императрица чувствовала сомнения капитана, а потому шагнула ближе, заглядывая в алые линзы. — Ты хочешь сказать мне больше, Кхарн. Гордость или недоверие не позволяют тебе, но ты хочешь. Как я могу помочь тебе? Что ты скрываешь? — Я хочу сказать, что и Гвозди, помощь от Несущих слово — равно безумие. Императрица умела вывести на откровенный разговор, да и какой смысл молчать, если она, казалось, смотрела Кхарну в саму душу? — И я не знаю, как от всего этого избавиться. — Я тоже, — женщина тяжело вздохнула. — У меня нет для тебя ничего сейчас, и сама я скоро покину это место, но обязательно вернусь с решением, а пока поклянись мне, капитан Кхарн, что сохранишь собственный разум. Вместо ответа Кхарн снял перчатку и наруч силового доспеха, демонстрируя шрамы от собственноручно нанесенных порезов. Кое-какую из традиций Нуцерии он все же перенял — отмечать победы и поражения, вырезая на коже «веревку». Кхарн поднес нож к еще чистому участку кожи, намечая будущий надрез. — Когда мы увидимся снова, здесь будет белый след. Ведь я не собираюсь сдаваться. Глаза Императрицы посветлели, и она едва заметно улыбнулась. — Нам пора. *** «2» и «11». Координаты. Точка-тире, точка-тире. Нервным контрапунктом послание из другого конца галактики въедалось в кости. «Спеши», — твердило горячее сердце. «Ты ещё можешь их спасти и всё изменить». «Они же твои сыновья!» Она останется на месте, закроет глаза и уши, укроется ночью и кровью, но не придёт. Прошли те времена, когда она могла сорваться в любой конец необъятного родного края или даже пойти войной на соседей, ударив в щит. Императорский венец тяжелее кандалов. Слишком многим она нужна, вот только душу не разорвёшь на куски, отдав каждому сколько нужно, а потому придётся выбирать: остаться ли здесь и попытаться вернуть доверие Лоргара, отправиться ли на Нострамо, откуда давно не приходило известий, навестить ли других своих сыновей, забывшись в горячке боя, или… Преступление. Недопустимо. Невозможно. …преломить клятву и сорваться по присланным координатам, чтобы… Чтобы что? Её разум видел множество линий-путей, сплетающихся в удивительное полотно вероятностей, но в этот раз все они осыпались чёрным пеплом. Императрица открыла глаза, прогоняя видения, и вернулась к мечу. «Моя вина» — прекрасное оружие по её руке. Оно больше подходило палачу, нежели воину и сейчас было как никогда счастливо купаться в крови преступников. Императрица даже не хотела его касаться. «Так отдай его…» — промелькнула неожиданная мысль почему-то почти забытым голосом Воршуллы. Отдать ненужный меч, отдать часть своих проблем другим так, чтобы на душе стало легче и можно было дальше гореть. «Ты так печёшься о семье, но забыла о том, что не одна. Твои сыновья смогут о себе позаботиться. Они не дети, а воины, равных которым нет. Отпусти их». Снова имена-имена-имена. Диармайд. Леон. Меродах. Джагатай. Лоргар. Она уже упустила их. «Отпустить не значит покинуть — лишь дать самим выбирать дорогу в жизни и возможность вернуться обратно. Будь рядом, но помни, что не пройдёшь их путь за них. Отпусти их». Императрица решительно встала с колен. Меч она отдаст Конраду лично, когда прибудет н а Нострамо, чтобы воссоединиться с Первым крылом, а Руссу мешать не станет — ему лучше знать, как поступить. Она сделала всё, что могла, и теперь оставалось только ждать.