Мама

Она помнила Дорогу иной, такой, какой та должна была быть ныне и присно, и во веки веков. По ней всегда должны идти караваны со всех концов Терры, везущие на площадь Семи царей гиптянские ароматные плоды, оружие из Урша, книги из Старой Альбии и другие сокровища, а люди вокруг должны смеяться, приветствуя чужеземцев в Гиперборее, сердце Севера, окружённом вековыми чащами, в которых до сих пор бежали стремительные ледяные реки, впадающие в чистые озёра. Сейчас там, где когда-то шумели подметающие небо ели, расстилалась выжженная пустошь. Покрылись мхом поваленные верстовые столбы с резными ликами духов, неповторимый узор Дороги скрылся под слоями пепла, смешанного с кровью защитников этой земли. На горизонте полыхал закат, выхватывая выщербленные, почерневшие зубья башен великого града, некогда прекрасного и наполненного жизнью. Он мог многое, этот град, он восходил к богам и нисходил ко Злу, изгонял демонов и призывал духов, он знал, как направить умершего к Полуночному морю и как вернуть его обратно, он считал звезды, предугадывал будущее и помнил прошлое, он умел лечить людей и добывать металл, сочинять песни и вырезать идолов, он ссорил и мирил народы. Боги принесли к его воротам своих дочерей и обрекли его на расцвет и на погибель. Шаг вперёд. Шаг навстречу дому, где никто не ждёт, кроме прошлого. Шаг по мёртвой земле. Злой порыв ветра оцарапал прекрасное лицо пеплом и принёс запах гари и обугленной плоти. Зловонное дыхание растерзанного города, становящееся всё более удушающим по мере приближения, оказалось совсем нестерпимым перед вратами. Точнее тем, что от них осталось. Она помнила грохот орудий и стоны раненых, скрежет стали и рёв пожара. Идол Огня шёл влево и назад, заманивая воинов в золоте, уничтожавших всё на своём пути, в ловушку. Этот сложнейший манёвр могла исполнить только она — и проделала это с блеском. Её непобедимый разум заставил врага растянуть строй, и они с холодной непоколебимостью устремились вперёд, не подозревая, что от их левого фланга скоро ничего не останется. Но этого было слишком мало. А потому они умирали, выполняя приказ. Теперь в городе царила неестественная тишина, а площадь, пустынная и безжизненная, очистилась от воронок снарядов и самодельных баррикад. Земля возле ворот пропиталась кровью на локоть в глубину, а из трупов можно было складывать блиндажи. Все они пали лишь для того, чтобы в день последнего, решающего наступления поступил приказ открыть ворота добровольно и сложить оружие. «Я дома…» — Подай монетку старику, прекрасная госпожа, а я тебе жениха нагадаю, — раздался надтреснутый старческий голос совсем рядом. Она обернулась и увидела согбенную фигуру в ветхом плаще с капюшоном, скрывавшем лицо говорившего. На поясе у него болтались всякие мелочи вроде ложки, песочных часов, склянок и обрывков пергамента. Маленький человечек, который легко забывался, но её неотступно преследовал. — Что? Нет монетки? — не дождавшись ответа, обиделся старик. — А ведь когда-то ты разбрасывала по этой площади алмазы величиной с куриное яйцо, одетая в плащ из кожи дочерей покорённого царя, которого притащила на аркане как животное. — Анку. — Ну здравствуй, Императрица. Хотя твоё настоящее имя мне нравится больше. Может, продашь мне его? Я дорого дам. Например, спасение твоих драгоценных мальчишек, которые ввязались в дрянную историю, а тебе нельзя им помочь. За этим ведь ты пришла? — А ты сразу к делу? — горько усмехнулась Императрица. — Я бы посвятил беседе с тобой годик-другой, но ты ведь откажешься. Почему-то даже Вечные куда-то спешат. Давай начнём с главного — чего конкретно ты хочешь? Формировать договор следовало четко и ясно. — Я хочу, чтобы мои сыновья, Диармайд и, — Императрица на мгновение остановилась, вспоминая так ни разу и не виденного сына, имя которого она узнала от Дорна, — Меродах оказались в безопасном месте, где никто не сможет их преследовать, а сами они будут пребывать в покое. Император и Человечество должны забыть об их существовании, счесть мёртвыми. Торговец вероятностями задумался. — А что у тебя есть? — Анку переплёл пальцы, и под капюшоном вспыхнули искры. — А разве у Джона Грамматикуса закончились тайны? — нахмурилась Императрица. Тайная охота на агента Кабала, завершившаяся успехом и живым Вечным, которого Анку прибавил к своей уникальной коллекции, стоила ей многого, но цель оправдывала средства. — Их и было немного, а его хвалёный логокин оказался безделушкой для лентяев. Можно подумать, так уж сложно выучить все языки и познать их суть, чтобы высвободить истинную силу слов. Люди так неусидчивы, — проворчал Анку. — Быть может, тебе интересен ещё кто-то из Вечных или Нерождённых? — осторожно предложила Императрица. — Сурека нянчит дочерей, Перрсон растит зерно на Калте — не стоит им пока мешать. За Валатион ещё будет интересно понаблюдать. Единственной подходящей ценой могла стать твоя старшая сестрица, но… — в голосе старика послышалась ядовитая насмешка, — достать её оттуда, куда вы её упрятали, было бы, гм, нежелательно. По крайней мере, сейчас. Императрица опустила голову. Дважды за столь короткий срок она слышала от мира упрёк за дела давно минувших дней. Она честно пыталась ненавидеть старшую за то, что та совершила, но каждый раз понимала, что шла за ней по доброй воле, подчинялась ей, как бессловесная тварь. В действительности вся её свобода была лишь искусной игрой сестры, которая всегда умело натягивала и отпускала поводок. А потом поводка не стало. Императрица помнила тот день, когда произнесла роковые слова: «Она мертва. У меня больше ничего не осталось. Теперь ты за меня в ответе». Это было безумием. Она назвала это любовью. И называет до сих пор. — Так что ты хочешь мне предложить? — деликатно кашлянул Анку, развеивая ядовитый туман воспоминаний. — Ожерелье Воршуллы. — Единственной настоящей дочери последнего царя Гипербореи. По рукам. Последний раз окинув взглядом площадь, Императрица деликатно, но уверенно пожала старческую ладонь, в которой уже блестело зелёное золото последней памяти о Воршулле. — Встретит не мужа, не деву, но обоих разом. Приходит во многих обличьях, так не узнаешь сразу. За масками скрывает правду от себя. А как посмотрит в зеркало, слезам так нет конца, — нараспев произносит Анку. — О ком ты? — Ты ведь помнишь, что все вопросы имеют цену? Во времена Гипербореи она бы прокляла его или даже ударила, но сейчас лишь вышла из ворот и из сна. Анку получил прошение и плату. *** В реальности над Этной Септим всходило умирающее тусклое солнце — всего три стандартных дня назад закончилась одна долгая ночь, наполненная кровавым угаром сражений. Либераторус прибыли в эту систему на зов угнетённого человечества, оказавшегося под властью ксеносов, чьим домом была темнота. Пользуясь длиной местных ночей, они проникали в умы спящих людей, искажая их сознание. Последние непокорённые храбрецы, избравшие своим символом древних ночных хищников Терры — сов, посылали сигналы о помощи, которые и приняли системы «Стрелы Артемиды». Проанализировав сведения, Императрица решила отказаться от поддержки Имперской Армии, предпочтя им не нуждающихся в отдыхе Механикус. Действовать требовалось стремительно, а потому механизированные воины, не нуждающиеся в сне, подходили куда лучше простых людей. Среди ночи на семь миров Этны обрушился огненный шторм, изрыгаемый орудиями кораблей, и архаичная оборона ксеносов, привыкших к иным способам войны, рухнула в считанные часы. Но это стало лишь началом их кошмара. Вслед за огнем с небес сошли легионы скитариев Магоса доминуса Доломена Тессиуса. На масках-черепах багровых жрецов Марса жадно лязгали стальные клыки, паукообразные боевые автоматоны, словно вышколенные гончии, мчались за добычей, а затем пронзали бегущих врагов и тащили назад к своим хозяевам, чтобы те могли их изучить и использовать. Тех пленных, из кого невозможно было вытянуть никаких сведений, магос отправил в спешно развернутые передвижные лаборатории. В благодарность за помощь Императрица «не замечала» новых сервиторов из ксеноматериала, равно как и новые научные данные, готовящиеся к отправке на Марс. Но большинство чужаков, хотя и ценой многих рабов-людей, которые сходили с ума после гибели хозяев, успело скрыться в неприступных монолитах цитаделей. Будто в насмешку над освободителями они оставили за собой выжженные города и отстреливались из плазменных мортир и снарядных автоматических пушек, не делая различий между своими и чужими. Магос Тессиус доложил о превышении лимита потерь и предложил тщательно выверенный план осады, рассчитанный на полтора года, но Императрица предпочла действовать молниеносно. И тогда на Этну Прайм спустились Избавители, которых вела сама Императрица. Силовые косы и снаряды болтеров рвали броню хозяев системы как бумагу, а грохочущие неуклюжие машины, которые ксеносы выпустили как последний козырь, стали жертвами мелта-зарядов. В ночи среди клубов дыма то и дело вспыхивали огненными соцветиями десятки взрывов, а пропитанную нечистой кровью землю перепахивали траки «Носорогов». Серебряные рыцари с холодной неотвратимостью рвались к стенам крепостей, и ничто не могло сдержать их праведного гнева. Цитадель за цитаделью, они врывались в тёмные коридоры как лучи солнца, несущие смерть ксеносам. Но даже и им требовались краткие мгновения отдыха. Чтобы обезопасить своих верных рыцарей от психических атак Императрица создавала защитные поля, через которые скверна не могла проникнуть в разум Либераторус, а над лагерями кружили журавли, отслеживавшие малейшие изменения. Они дошли до Этны Септим, на которой встретили рассвет и теперь совсем скоро должны были отправиться дальше. Именно здесь Императрицу настигли новости из разных концов галактики. Первым долетело послание с Нострамо. Как она и предполагала, похищение электриума оказалось чем-то большим, нежели банальной кражей. Повелители Ночи и Либераторус вскрыли целую сеть преступных группировок, решивших вернуть старые порядки, а часть Восьмого легиона не просто сотрудничала с ними — она возглавила этот тихий переворот. Секта Смотрящих в рассвет поставляла им рекрутов, обработанных электриумом, для укрепления позиций. Арториас и Кира в один голос призывали Имперское правосудие и саму Императрицу на порочную планету вместе с Ночным Призраком. Поначалу Она хотела отказаться от этого плана: мать слишком хорошо знала состояние сына, способного на всё ради справедливости. Но именно он должен был привести Нострамо к покорности. Добровольно. Только так он сможет обуздать свои кошмары. Но другая весть, поразившая её словно молния, заставила отказаться от идеи вернуться к Восьмому легиону. «Матушка, нам нужно встретиться». И координаты. Ангрон не был мастером долгих посланий, а астропатическая связь не могла передать того смущения, с которым он назвал бы Императрицу матерью. Однако Ей ничего не стоило угадать. Красный Ангел не стал бы тревожить ее по пустякам. На «Завоевателе» она выглядела столь чужеродно, что многие избегали смотреть на неё. Легион изменился: следуя по переплетениям коридоров, Императрица видела стремительно вспыхивающие потасовки, рваные знамёна и трофейное оружие, испачканное кровью, на стенах. Двое титанов, сопровождавших её, сжимали рукояти алебард — высшая степень напряжения, на которую были способны безликие стражи. Вопреки этикету Ангрон встретил мать не в командном зале, а на арене. Как только женщина ступила на песок, гладиатор стремительно сорвался с места и замер напротив неё. Императрица ощутила странное дежа вю: вот уже второй сын призывает её и просит о помощи, но встречает едва ли не как врага. — Пусть уйдут, — глухо бросил Ангрон вместо приветствия. Императрица взглянула на выступивших вперёд стражей, явно не намеренных оставлять её одну, но, повинуясь едва заметному жесту, они всё же покинули мать и сына. — Мой брат, — без лишних предисловий заговорил Ангрон, как только массивные ворота арены закрылись за стражами. — Он обезумел. По краям арены стояли примитивные автоматоны с шарнирными конечностями, скрипящими и дребезжащими при каждом движении. На толстых пластинах брони осталось множество зарубок от ударов Пожирателей Миров. Но теперь Ангрон оставил топор и просто разломал автоматона голыми руками, вымещая злость. Детали механизма и куски разорванного металла разлетелись по арене. — Лоргар возомнил, будто наш отец — бог, — Красный Ангел не успокоился от этого акта разрушения, наоборот, теперь его голос больше напоминал рык разгневанного зверя. — Мои слова он считает глупостью и не слышит ничего. Он не сказал, но все стало понятно без слов. Аврелиан, очевидно, видел не брата, а бездумную машину для убийства, управляемую Гвоздями. По крайней мере, иначе Ангрон не был бы в такой ярости. Императрица едва заметно нахмурилась — не для того она просила Лоргара о помощи, чтобы тот унижал брата из-за его увечья, но всё же решила не делать поспешных выводов. — И ты позвал меня, чтобы я развеяла его веру? — мягко улыбнулась женщина. — Или ты хочешь чего-то ещё? Сердце матери обливалось кровью, когда она видела судороги боли, искажавшие черты лица Ангрона, с трудом превозмогавшего влияние Гвоздей. — Если тебе будет легче, мы можем… — она кивнула на стойку с оружием. — Нет, — с трудом отрезал гладиатор. — Я не буду с тобой сражаться. Никогда. — Тебя он станет слушать, — добавил он. — Остальное — наше с ним дело. Ангрон видел Ее жалость, которая отзывалась болезненным пощелкиванием в голове. От такого хотелось отделаться, и как можно быстрее. Следующего автоматона он рвал уже медленно, вдумчиво, прислушиваясь к скрипу покореженного металла. Этот звук отвлекал, но все еще не успокаивал. — Ты позволишь помочь тебе? Ангрон скрежетнул зубами. Признавать свою слабость не хотелось, но мать и так все видела. Он отвел взгляд и хотел мотнуть головой, но растревоженные Гвозди взвыли, раздирая голову огненной болью, из носа потянулась тонкая струйка крови. — Да, — придушенно выдохнул он. Присутствие псайкеров всегда причиняло боль, распаляя жажду крови, но сейчас прохладные руки, коснувшиеся висков, принесли желанную передышку. Гвозди будто бы заснули, позволяя истерзанной сущности примарха робко взять контроль над телом. Взгляд гладиатора прояснился, но они оба понимали, что это продлится недолго. — Расскажи мне, что произошло. Где сейчас Лоргар? И… — она помедлила, — что случилось с твоим легионом? — Так они выражают свою преданность, — неопределенно отозвался Ангрон. Он хотел не говорить, а просто наслаждаться мгновениями покоя, но нельзя. — Я не просил об этом. А Лоргар на планете Теогониа — так он ее назвал. Собирается сделать ее подобной Хуру, — он поморщился, будто собирался сплюнуть на песок, но вспомнил о манерах. — Тогда лучше поспешить, — Кира не раз присылала отчёты о настоящем культе Императора, цветущем на этой планете. Религиозность Лоргара приняла дурную форму — задуманный эмиссаром Истины, силой слова он направлял целые народы на ложный путь. Император, занятый походом, пока не обращал внимания на проступки сына, надеясь на его благоразумие. Но то не внимал неоднократным предупреждениям и продолжал упорствовать, не понимая, что терпению Повелителя Человечества мог прийти конец, и тогда Его гнев не знал бы границ. *** На поверхности Теогонии бушевала метель. Крупные хлопья снега падали на землю и тут же таяли, превращаясь в мерзкую творожистую слякоть, хлюпающую под ногами. В чёрном частоколе типовых высоток ещё виднелись выломанные бомбардировками зубцы покосившихся и частично обрушившихся зданий, верхние этажи которых окутывал желтоватый смог. Безрадостный серый мир, на который Лоргар принёс золотой свет веры. Он нёс слово Императора, вкладывая его в уста проповедников, обращавших потерянных сынов и дочерей человечества к Его истине. Радость рассыпалась золотистыми искрами в сердцах великого оратора, когда он смог одними лишь речами привести этот безрадостный мир к Согласию. Он даровал этим бесцветным людям цель, и теперь они сами трудились на благо Империума. Он всё сделал правильно. И пусть Ангрон рвал и метал, узнав, что масштабных военных действий не предвидится. Грядут и другие кампании, где он вволю напьётся крови. Здесь же будет мир и покой. У этой планеты был потенциал, который нужно раскрыть, окрасить бесцветное небо. И он справится — здесь станет не хуже, чем на цветущем Хуре — жемчужине его трудов. Драгоценный мир, в который вложено столько труда и времени. Время. Его всегда попрекали медлительностью, почему-то забывая, что он, в отличие от блистательных братьев, не превращает миры в пепел и не выкашивает целые континенты. Ангрон давал своим воинам двадцать один час и полную свободу. Кровожадного берсерка интересовал только результат, и только бывшие гладиаторы и капитаны пытались сохранить хотя бы подобие организованности в легионе. Но даже они не могли сдержать расползающуюся заразу Гвоздей Мясника. Лоргар помнил, с каким трудом Псы Войны добились признания Ангрона и теперь из кожи вон лезли, чтобы не разочаровать генетического отца. Некоторые добровольно вживляли себе импланты, подобные тем, что были у него. Они становились рабами своей ярости, принося в жертву разум. И Аврелиан мог им помочь — Слово исцеляло их, могло было обратить их состояние им же во благо. Это было его целью. Когда Лоргар пел литании Ангрону, иногда в глазах гладиатора мелькало понимание, будто он разгадал план брата и теперь выжидает, словно хищник в засаде. И теперь удар был нанесён. *** Она вышла из шаттла спокойным, размеренным шагом, подставив совершенное лицо метели. Шестеро серебряных стражей, похожих на ожившие статуи, сопровождали Ее. Императрица не останавливалась, отвечая на многочисленные приветствия лишь рассеянными кивками — её взгляд был прикован к двуглавому золотому орлу, раскинувшему огромные крылья на вершине храма, посвященного не местным богам, не Разрушительным силам — но Императору. Память о прошлом болезненно резанула сердце. Она много раз видела жрецов, возносивших к небесам молитвенно сложенные ладони — или ритуальные ножи, обагренные кровью жертв. И толпы людей замирали в ярком, ослепительном озарении, либо, напротив, неистовствовали в исступлении или, словно единый механизм, двигались в танце, погруженные в транс гипнотическим ритмом. Столь много способов, столь разная вера, но одна цель — сбежать от реальности, спрятавшись за щитом сверхъестественных сил, созданных человеческим разумом для самообмана. Под дланью «божества» народы становились покорными и податливыми. Она помнила правителей, взиравших свысока на людей, охваченных религиозным экстазом. Королей-жрецов и королей, благословленных жрецами. Наместников бога на земле, полубогов, властителей неба и повелителей земной тверди. Она думала, это прошлое ушло навсегда. Вместо слепой веры Император нёс идею процветания Человечества. Великий крестовый поход собирал под единым знаменем осколки некогда великой расы. Цели были благими, но людям все ещё необходимо во что-то верить. И тогда Император дал им нечто новое, заменив жрецов итераторами, а Бога — мечтой о будущем. И Он не позволит своему сыну это разрушить. Лучше остановить Лоргара сейчас, чем позволить ему позже испытать на себе гнев отца. Императрица шла к храму, и никто не смел преградить Ей дорогу. Неумолимая, как сама судьба, серебряная воительница не угрожала, не проявляла агрессии — но всякому хватало одного взгляда на нее, чтобы поклониться и отойти в сторону. На ступенях величественного здания она остановилась, застыв, подобно своим безликим стражам. — Я жду моего сына, — проронила она, и завывания ветра не поглотили ее тихий голос. — Прошу прощения, госпожа, лорд Аврелиан пребывает в уединении и настоятельно просил его не беспокоить, — с почтением ответил священник в белых одеждах, отороченных мехом. На мгновение Императрица прикрыла глаза, сосредотачиваясь на Лоргаре, призывая его к себе. Он и правда медитировал, но, почувствовав ментальное прикосновение матери, поспешно вскочил на ноги и, даже не потрудившись сменить церемониальные одежды из тонких тканей на доспехи, вылетел из молельни. — Дешана-а, — позвал он, машинально используя родной язык. Мысли вспугнутыми птицами метались в голове, ударяясь о череп. Что она здесь делает? Зачем она пришла? — Лоргар, — спокойно, но без привычной мягкости заговорила Императрица. — Этот мир приведен к Согласию бескровно и теперь процветает. Я благодарна тебе за твои старания. Но скажи, донес ли ты Имперские истины до умов и сердец этих людей? Лоргар просиял: — Конечно. Взгляни на собравшихся, — широким жестом он обвёл смиренную толпу прихожан, боящихся поднять глаза на Императрицу, — они славят имя Императора и Великий Крестовый Поход и готовы отдать жизни на благо человечества. Но Императрица не шелохнулась, и даже тень улыбки не отразилась на ее лице. — Тогда отчего же я не слышу здесь голосов итераторов, но слышу хор молящихся? Разве твой Отец велел тебе воздвигать ему храмы? Эти слова были словно хорошая пощёчина, но Лоргар не повёл и бровью. — Методы моего легиона отличаются, но до сих пор их действенность не подвергалась сомнению. Этот мир, как и другие, приведённые к Согласию моими братьями, принял владычество Императора: заводы уже переориентировали на производство оружия, а вербовщики отбирают солдат, среди которых находятся кандидаты на Вознесение. Она подняла руку открытой ладонью вперед, показывая сыну замолчать. — Цивилизация достигнет расцвета лишь в тот день, когда последний камень последнего храма рухнет на голову последнего жреца, — отчеканила Императрица. — Так сказал твой Отец. Прошу, Лоргар, остановись, — уже не изображая холодность, она подалась вперед и теперь стояла почти вплотную к Аврелиану, заглядывая ему в глаза. — Он не примет твои методы. Как и я. — Значит для расцвета Цивилизации ты обрушишь храм и на мою голову тоже, — Лоргар отвёл взгляд, но затем вскинулся, хватая мать за плечи. — Пойми, людям нужна эта вера. Она защищает их разум. Никто из нас не в силах вместить суть замысла Императора, и мы можем лишь следовать за его светом, надеясь, что он не сожжёт нас. Взгляни на Хур, на этот мир. Разве они бунтуют, как многие из тех, которые покорили братья? Они не сопротивляются тому, что несёт им благо. Они не знают сомнений, потому что волю Бога смертным невозможно понять, только принять. Они счастливы. Неужели ты хочешь отнять у них это? — Да, — проговорила Императрица, положив свои руки поверх рук сына. — Вера вела людей тысячи лет, избавляя от сомнений и страхов. Но настало время для нового витка развития. Да, я хочу отнять у людей веру — как родитель отнимает руку, за которую держится дитя. И лишь тогда ребенок сам сделает шаг. Методы прошлого кажутся надежными — но им нет места в будущем. Ты говоришь о вере, Лоргар. Так поверь и сам! Поверь в Человечество, за которое мы сражаемся. Оно уже выросло. Ему не нужно опираться на религию, чтобы идти. — Тогда скажи мне, как твоё имя, — глухо проронил Лоргар, сверкнув глазами. Императрица на миг опешила. Знал ли Аврелиан, чего именно требует? Быть может, искал совпадения с одним из множества мифов, что изучил. А может, в своих размышлениях и медитациях понял слишком многое. — У меня были тысячи имен, — ответила она после недолгой паузы. — Но ни одно мне более не нужно. — Истинное имя есть у каждой вещи, но не всем дано его знать. Истинная сила слова способна менять мир. «Никому не дано ни узнать, ни вместить истинное имя Сущего, ибо имя Его — и есть Он. Один звук из Его имени повергает в ужас и блаженство. Два сводят с ума. Три выжигают разум и плоть. Узнать Его имя значит сравняться с Ним, а кто подобен Ему?». Не потому ли ни у тебя, ни у Императора нет имён? Это ведь такая простая на первый взгляд вещь — по ней люди отличают друг друга. А люди ли вы? Скажи мне? Объясни себя. Ты говоришь о расцвете цивилизации через познание всех тайн мироздания, а между тем сама — одна из них. Кто ты? И кто есть Император, если не Бог? — с каждым вопросом Лоргар всё больше распалялся, наступая на мать, полный праведного пыла. В его глазах пылало пламя, он слышал гул толпы, не понимающей, но чувствующей значимость мгновения. Но вместо ответа в том же тоне Кора негромко, мелодично рассмеялась, и этот смех, подобно тысяче серебряных молоточков, разбивал повисшее напряжение на осколки. — Не много ли выводов, сынок? — спросила Она. — Мой титул отражает суть куда лучше прошлых имен, теперь он — мое настоящее имя. Произнеси его — и оно никого не выжжет. Она повернулась и теперь стояла вполоборота к Лоргару. — А вы слушайте! Религия — лишь мираж, мечта о лучшем посмертии или милости божества. Но человек — куда больше, чем раб, угождащий своим кумирам! Вы воздвигли храм в надежде, что бог поможет вам — но могли бы помочь себе сами. Не ведите больных к жрецу — постройте лечебницу. Не просите бога об удаче — лучше добейтесь всего своим трудом. Не кормите жрецов, чтобы они молились о защите — кормите армию, которая убережет вас от опасностей. Разве не стыдно вам отдавать свою судьбу в руки вами же сотворенного фантома, когда судьба человека принадлежит лишь ему. Сколько сил, сколько времени вы вложили в этот храм — и сами оплатили возможность собой манипулировать. Логар чувствовал, как её голос обрушивает храмы в умах людей, и они слушают речь, славящую лишь единое Человечество. Он медленно отступил под тёмные своды, но даже они теперь не могли вернуть разуму былое равновесие. Великий оратор проиграл эту битву. *** Императрица любила свой флот, тщательно собранный, дисциплинированный. Экспедиции под знаменем Журавля были одними из самых организованных: они восстанавливали то, что разрушали, приносили мир и свет на планеты, до того тонувшие в беззаконии и анархии. Чётко отлаженная структура работала как часы, безукоризненно выполняя волю своей Госпожи. Сейчас у неё не было ни вышколенных итераторов с гипнотическими голосами, ни верных серебряных рыцарей — никого. И тогда Императрица сама вышла на городскую площадь с Имперскими Истинами, внимательно следила за развёртыванием больниц, школ, приютов, призывных пунктов. Лишь изредка приходилось прибегать к помощи Титанов — не все жрецы покорно отказывались от власти. Один из них препочёл сгореть вместе с храмом и паствой, которую он с послушниками загнал в большой зал. Не дождавшись техники, Императрица сама выломала двери и выпустила задыхающихся людей на свободу. «Святая заступница и спасительница!» — успел крикнуть жрец, перед тем как свод храма обвалился ему на голову, как Она и предсказывала. Но и о сыновьях женщина не забывала: Ангрон боролся со своим недугом, а Лоргар после памятного разговора на ступенях храма замкнулся в себе, отвечая на предложения о встрече скупыми отговорками. Пролистывая бесконечные отчёты от воодушевлённых её появлением интендантов и офицеров, Императрица пыталась решить задачу куда сложнее приведения планеты к Согласию — как привести в равновесие разум примархов. И если для Красного Ангела пока находился только один выход, то Аврелиан представлялся хитроумной головоломкой, в которой невозможно понять, с чего начать. Нужно было выяснить, как Лоргар превратился в фанатика. А значит ответы следовало искать в прошлом. По своему обыкновению Кор Фаэрон заканчивал день вознесением молитвы, но неожиданно икона потрескалась и разбилась. Воин вскочил на ноги, развернулся к двери и обомлел. На пороге стояла Императрица, в глазах которой уже гасли искорки психического пламени. Кор Фаэрон поклонился, низко и почтительно. Он был слишком стар, чтобы стать полноценным Астартес, а модификации сделали его внешность до уродливого неестественной. Однако это вовсе не мешало первому капитану располагать к себе. Сейчас он выглядел смиренно и любезно, но позволил себе выказать и удивление. — Большая честь приветствовать Императрицу в моей скромной обители, — проговорил он. — Чем же я этому обязан? — Первый капитан легиона Несущих Слово Кор Фаэрон, — нараспев произнесла она, глядя в глаза собеседнику, — или мне лучше называть тебя жрецом? Ты, как и все Астартес, приносил клятву служить Императору Человечества, но так ли это на самом деле? — Могу вас заверить, Леди, — сухие губы Кор Фаэрона растянулись в улыбке. — Среди всех служителей Императора вы найдете мало столь же преданных, как я. А потому позвольте и мне спросить, — он с досадой покосился на разбитую икону, — чем же я вызвал у Вас подозрения? Кто посмел столь гнусно оклеветать меня? Женщина склонилась ближе к нему, почти зло щурясь. — Какому Императору ты служишь? — медленно процедила она. — Истинному Императору Человечества, — горячо заверил ее Кор Фаэрон. — Но я все еще не понимаю… — он позволил себе легкие нотки раздражения. — Что случилось? Почему вы прерываете мое уединение и обвиняете меня, будто я преступник? — Как ты смеешь? — глаза Императрицы наполнились непроницаемым серебром. — Своими речами, отравляющими разум заблудших, своими молитвами призрачным кумирам и ужасом, который они внушают тебе подобным, ты совершаешь самое страшное преступление. Я видела многих жрецов, шаманов, священников, похожих на тебя, и все они как один жаждали лишь власти над умами смертных. Вы не позволяете Человечеству идти вперёд, пытаетесь сохранить своё превосходство над толпой, закрывая от них свет Истины, извращая её по своему усмотрению. Ты осмелился исказить творение Императора Человечества и смеешь утверждать, будто служишь Ему. Этого недостаточно? — Разве я жажду власти? — Кор Фаэрон обвел рукой свою скромную молельню. — И разве не Несущие Слово покоряют миры просвещением, а не кровью? После кровожадных мясников вроде Ангрона или Русса люди служат Императору из страха, но мы учим их любить Его. Это вы называете преступлением? — он коротко усмехнулся. — В таком случае мы слишком по-разному понимаем слово «верность», Леди Императрица. — У нас также очень разные представления о просвещении, — холодно бросила Она. — Вы делаете из людей слепцов, не способных решать за себя, и пользуетесь этим. И я догадываюсь, почему Лоргар так упорствует в своих заблуждениях и предпочитает это, — она брезгливо пнула черепки, оставшиеся от образа, — Имперской Истине, которую несут его братья. — Быть может, я не столь хорошо вырастил сына, как хотелось бы его матери, — Кор Фаэрон скрестил руки на груди, не мешая Императрице разбрасывать остатки иконы. — Быть может, что-то не донес до него. Но неужели тем я заслужил, чтобы та, кто не приложила усилий к воспитанию Лоргара, а лишь пожинает плоды его, врывалась ко мне с обвинениями? — Воспитание? — почти прошипела Императрица, а затем подхватила с пола обломок образа и бросила в лицо Фаэрону. — Поклонение праху ты называешь воспитанием? Ты слеп сам и не дал выбора Лоргару. Неужели эти черепки могут всё оправдать? Кор Фаэрон поднял руку, чтобы поймать брошенные осколки, но не успел, и один черепок попал ему по лицу, оставив темную крошку разбитой в пыль керамики вокруг глаза. Первый капитан невольно дернулся. Зубы скрипнули, руки сжались в кулаки, но в последний момент он все же сохранил самообладание. — Не черепки, а священные символы, — он говорил медленно, монотонно, словно объяснял варвару с давно потерянной планеты суть веры в Императора. — Вера вела людей вперед, что бы вы ни говорили, Леди. И Имперские Истины — та же вера, но я, как и Лоргар, честен и называю вещи своими именами. И горе тебе, если ты сама заставишь его вернуться к иным богам. Тем, что щедро одаривают верующих! Он резко осекся, видя, как меняется лицо Императрицы. Едва сдерживаемый гнев развязал первому капитану язык, а теперь сказанного уже не вернуть. В следующую секунду он был готов умолять о пощаде: холодный нечеловеческий смех пробрал до костей, сжимая в когтях единственное сердце. — Нет ничего опасней для новой истины, как старое заблуждение. Молись, если хочешь, — увидим, поможет ли это тебе перед ликом Правосудия, — этот страшный голос исходил отовсюду, руша все представления о доброй и милосердной Императрице. Она вынесла приговор и растаяла в могильных сумерках наступившей ночи, оставив Фаэрона в холодном поту. Даже протекция Лоргара теперь не могла ему помочь. Жрец устало потёр переносицу и бросил взгляд в узкое окно. На улице шёл снег.