Безумие относительно

Около полуночи я проснулся от надрывного детского плача. Хриплые сдавленные рыдания разносились по тихим коридорам замка, но, похоже, мешали лишь мне. Я недовольно поежился в кресле, было ужасно холодно, камин потух, а шерстяной плед меня совершенно не грел. Мое прозрачное призрачное тело восприимчиво только к солнечному свету и человеческому теплу, но иногда, холодными ночами, я спасаюсь у камина. Хозяин замка невероятно добр ко мне, он изредка позволяет погружать в него озябшие пальцы и ненадолго засыпать, нежась в жаре, исходящем от него. Однако для самого хозяина эффект совершенно обратный, поэтому он всегда держит рядом с собой слугу с горячим чаем или кофе на подносе. Как-то раз мы остались в объятиях друг друга немного дольше обычного, так что хозяин потерял сознание, его губы посинели, дыхание замедлилось. Я не на шутку испугался тогда, едва не плача наблюдал за тем, как встревоженный слуга укутывает хозяина, переносит поближе к огню и растирает его закоченевшие руки. Призраком быть еще сложнее, чем живым, я могу только проходить сквозь предметы, не могу дотронуться, почувствовать боль, поцеловать и ощутить вкус, только наблюдать за происходящим с позиции ничего не значащего сгустка энергии. Поднявшись с кресла, я прошел сквозь стену и оказался в кромешной тьме коридора, комната хозяина находилась на втором этаже, а эта часть замка была практически не жилой за исключением кухни и роскошных зал, где давно уже не проходили приемы. Последний бал, который давал граф, был около года назад, тогда он строго-настрого приказал не показываться, а мне, увы, было ужасно интересно. Я осторожно выбрался из библиотеки и краем глаза наблюдал, как хозяин танцевал с прекрасной леди в красном платье, затем он пригласил совсем юную девушку в черном и так обходительно обращался с ней, так церемонился, что мне невольно стало завидно. Это был первый раз, когда я по-настоящему расстроился, но и первый раз, когда я был восторженно счастлив. После окончания бала, хозяин заглянул в библиотеку, от него веяло ароматами роскошного ужина, дорогими парфюмами гостей, усталостью. - Пойдем со мной, – тихо, с грустной улыбкой сказал он, жестом приглашая следовать за ним. Мы оказались в уже пустой, но все еще освещенной зале, украшенной цветами и лентами, остатками веселья. Граф встал напротив меня и к моему великому удивлению подал руку точно так же, как и той прекрасной леди в красном, и юной особе в черном платье. Я стоял не в силах пошевелиться, наверное, если бы у меня была кровь, на моих щеках играл бы румянец смущения, но вместо этого из глаз катились призрачные, тут же тающие, слезы благодарности. Я положил свою прозрачную ладонь в его теплую, знаю, почувствовать меня невозможно, вы лишь ощутите, как немеют пальцы, по спине крадется неприятный липкий холодок. Но, несмотря на все это, мы танцевали. Тихо кружились по залу, перебрасывались парой фраз, будто это было и вовсе нормально и обычно и я никакой не призрак, фантом, а самый настоящий живой человек. Из своих остаточных воспоминаний я вновь вернулся в темный коридор. После смерти часть воспоминаний о прошлой жизни безвозвратно теряется, остаются какие-то клочки, невнятные отрывки прошлого, связать которые в единое не хватит и вечности, поэтому мы и стенаем, в поисках истинной причины своей смерти, так говорил мне один старик. Я встретил его много лет назад, витая по влажному после дождя цветущему саду. В лучах солнца различить прозрачный силуэт, стоящий у колодца, было практически невозможно, однако я, словно почувствовал его, наверное, это обычно для призраков. Сгорбленный морщинистый старик постоянно смотрел в холодную сырую дыру, пытаясь вспомнить, кто же он, почему умер, хоть что-то. Больше всего я боялся, что то же самое случится и со мной, что я проведу так еще пару сотен лет, увижу, как умирает хозяин и замок, как слуги собирают вещи и покидают каменную махину, похоронив графа под его стенами. Затем я сойду с ума, присоединюсь к свихнувшемуся старику или буду витать над развалинами подобно классическому приведению, пугать любопытных молодых людей, доводить до истерики случайно заглянувших путников. Я шел на поводу у всхлипывающего голоса, преследовал эти рыдания, но в кромешной тьме ничего разглядеть было невозможно. Я сделал пару воздушных шагов вперед и внезапно замер. Где-то тут, недалеко от меня, явно слышалось тяжелое робкое дыхание, шмыганье и, о боже, снова это ощущение, как при встрече со стариком у колодца… - Дедушка, это вы? – как можно спокойнее спросил я, хотя и сам понимал глупость такого вопроса, но голос мой дрогнул. Даже после смерти призраки продолжают испытывать самое сильно чувство – страх. Ответа не последовало, но эти стоны и сопение явно принадлежали ребенку, иначе и быть не могло. Тогда я присел на корточки, вглядываясь во мрак коридора, слегка подался вперед. Ощущение, которое я испытал в эту секунду, ошеломило меня до глубины души – это было тепло, обжигающее тепло, которое я не чувствовал даже греясь в объятиях графа. Машинально протянув руку вперед, я нащупал что-то… Ради всего святого! Я ведь не могу ни к чему прикоснуться!? - Кто ты?! – испуганно и звонко, наконец-то отозвалась мальчишеским голосом темнота. Протянув вторую руку, я вцепился в таинственный объект и мягко подтянул к себе. На меня с ужасом зыркнули большие глаза, маленькие тонкие руки вцепились в мою одежду, а кудри хлестнули по щеке. Это было невероятно, словно сон, дурман, наваждение. Как долго я мечтал почувствовать что-то подобное, будь то боль или наслаждение, не важно, лишь бы не холод. Мальчишка, совсем еще мальчишка, но уже призрак отчаянно вырывался, не понимая, что вообще с ним случилось, а я лишь прижал его к себе и не сдержал слез, гладя теплую спину, льняные локоны, горячие ладони, прижимаясь щекой к его горячей и мокрой. Все время до рассвета мы посвятили знакомству. Оказалось, что таким обжигающе горячими призраки остаются только первые несколько часов после смерти, мальчик заметно охладел, но я по-прежнему чувствовал исходящее от него тепло. Раньше мне и в голову не приходило дотронуться до старика в саду, он выглядел таким дряхлым и тусклым, что казалось, одно прикосновение, и он рассыплется на мельчайшие пылинки. Теперь же все было иначе, я не хотел отпускать мальчика ни на шаг от себя. Поначалу он дичился, оцепенело смотрел по сторонам, плакал, впрочем, ровно, как и я в первый год после смерти. Это действительно угнетает. Ты не жив и не мертв, от тебя осталась только прозрачная оболочка, ни прошлого, ни будущего, хорошо, если имя не забудешь. Мальчик не помнил, как его зовут, однако прозвище Джерри закрепилось за ним после нескольких дней пребывания в замке. Жить стало легче, я больше не терзал графа и впервые за много лет мог держать кого-то за руку, обнимать, смеяться, целовать до умопомрачения и даже по-настоящему танцевать в залах. И все же, когда мой мальчик появился здесь, и я представил его хозяину замка, тот лишь улыбнулся нам обоим своей грустной улыбкой. - Я вижу, как вы сияете изнутри, – шепнул мне граф как-то во время своего обеда, а я кивнул, накрыв его ладонь своей. Он тоже знал, что скоро мы покинем его, чтобы отправиться дальше. Мое холодное затишье подходило к концу, впереди нас с мальчиком ожидало что-то непременно хорошее.