***
Заночевать пришлось в том же поле, поглубже закопавшись в стог мокрого сена. По пробуждении тело разнылось ещё сильнее. К счастью, дождь перестал, но кроме перемены погоды совершенно ничего приятного в положении Захара больше не было. Навязчивые мысли о похоронённой репутации и конце карьеры охотника то и дело беспорядочно мелькали в голове. Весть о его невообразимом провале в какие-то считанные недели обязательно разлетится, и вскоре на нём как на охотнике поставят жирный крест. Когда-нибудь это непременно случится, но сейчас в туманном пустом поле его мучила иная беда. Живот сводило до рези, язык ещё помнил привкус собственной крови и попавшей в рот земли, но, увы! — набить брюхо можно было разве только сырой и жухлой травой. Захар, съёжившись от холода, пошагал в противоположную от деревни сторону, стараясь ни дразнить себя мыслями о еде, ни надрывать свежую душевную рану, напоминавшую о том, что ведьма окончательно и бесповоротно втоптала его в грязь. Он решил попытать счастья на берегу неизвестной ему реки. Слева, саженей в десяти от места, где он остановился, кончалось поле, и начинался проклятый лес. Лучше в омут кинуться, чем туда. Река в этом месте была относительно неширокой и достаточно мелкой. Слабые волны ударялись о поросший травой берег. Захар наклонился пониже, уперевшись ладонями в колени, и вгляделся в воду. На мелководье признаков жизни не обнаружилось. Видимо, пока не поймает кого-то на завтрак, придётся кормить себя надеждами, что рыба ещё не зарылась глубоко в ил, чтобы переждать зиму. Захар стянул сапоги, закатал повыше штанины и, скрепя сердце, ступил в ледяную воду. Едва ноги обдало холодом, выплюнул сквозь плотно сжатые зубы короткое ругательство. Так и слечь с простудой недолго, только вот ложиться некуда. Где теперь ему найти пристанище?.. Его же погонят отовсюду. Как бы эта "охота" не оказалась последней в его жизни… Приложив немало — душевных прежде всего — усилий, Захар всё-таки забрёл в воду по колено и остановился, поджидая, пока рядом не покажется хоть какая-нибудь, пусть даже самая мелкая рыбёшка. Сквозь прозрачную гладь было видно илистое дно, где, возможно, укрылись от холода речные рачки, крабишки или лягушки. Захар всей душой ненавидел водоёмы. Все попытки подцепить хоть одну рыбинку из стайки то и дело снующих у ног мальков увенчались провалами. Только руки по локоть намочил, а шустрой рыбёшке хоть бы что — выскальзывает из его ладоней и плывёт восвояси подальше. Разозлившись пуще прежнего, от затеи гоняться за мелюзгой Захар отказался. Наконец, продолжительное стояние в ледяной воде было вознаграждено: в паре аршинов от его ног показалось движение. Он всмотрелся получше; в его сторону медленно плыла средних размеров рыба. На ней полдня, а то и весь день можно протянуть. Такую удачу упускать было нельзя. Захар приготовился. Он замер, чтобы не спугнуть рыбу, и, выждав, пока она подберётся поближе, молниеносным движением схватил добычу и, крепко вцепившись в трепыхавшийся в руках обед, выпрямился и победно ухнул, от радости ненадолго позабыв о ледяной реке и изрядно намокшей одежде. —Ну наконец-то. Теперь храбрый охотник не помрёт с голоду. Чего он не ожидал, так это услышать за спиной чей-то бесстрастный голос. От испуга Захар на миг машинально ослабил хватку, но скользкой рыбине было достаточно и этого, чтобы вырваться из его рук. Поймать её на лету уже не удалось, и, как будто дразня его, бывшая добыча на прощанье махнула хвостом и поспешила заплыть подальше и поглубже. Захар обернулся. На берегу, подпирая голову рукой, с самым спокойным видом сидела давешняя ведьма, до этой минуты не издавшая ни звука. Как и когда она тут появилась, он не знал и знать не хотел, как и в принципе не хотел её видеть. —Ой! Как неприятно получилось, — воскликнула она с искренним сопереживанием, совсем не насмешливо и фальшиво, как тогда в лесу. Все чувства — страх, отвращение, сожаление — выжгла дотла разыгравшаяся в душе бешеная ярость. Но всё, что он смог — лишь взмутить ногами воду, взметнув вверх целый столб брызг, и рассечь кулаками воздух. —С-с-сука!!! — не своим голосом заорал он. Ведьма только скривилась от громкого звука и прикрыла уши. Уходить она не собиралась, так и смотрела на его непродолжительную, но бурную истерику, сидя на берегу. Ненадолго переведя дух, Захар, всё ещё стоя в воде (выйти из реки прямо к ведьме? ни за что!) повернулся к ней лицом. —Прицепилась, поганка!!! Чё те ещё-то надо, а?! Уже, уже по-всякому, как нагадить могла, нагадила! Я уже из-за тебя… Уже всё, вообще всё!.. У меня теперь ни шиша! Ни работы, ни денег, ничего, ещё и пожрать, чёрт возьми, не даёшь!.. Мало напаскудничала?!... Сучка ты гадостная!!! Ведьма слушала его дикие крики с совершенно безразличным видом. —Всё? —А ещё надо?! Захара трясло. Опомнился он только после того, как услышал гулкий дробный стук зубов друг о друга. Весь насквозь мокрый и замёрзший, он ещё стоял в ледяной воде, срывая на ведьму осипшую глотку. Скривившись от злости и своего безоговорочного бессилия, он зашагал к берегу. Будь что будет. По сравнению со вчерашним днём интерес ведьмы к нему заметно ослаб. Скосив глаза, она молча наблюдала за тем, как бывший охотник опустился на траву, натянул сапоги и нарочно повернулся к ней спиной. Столько ненависти в себе Захар ни разу не чувствовал. Впереди — ненавистная река, слева — ненавистный лес, позади — ненавистное поле, справа — ненавистная деревня. И главная причина ненависти совсем близко, дырявит ему спину взглядом. —Я вообще-то хотела извиниться, — невинным, но искренним тоном неожиданно произнесла ведьма. Уже ничему не удивлявшийся Захар медленно повернулся к ней. —Да ну-у?! — воскликнул он, не пряча издёвки. —Я тебя по сути использовала. Это было… М-м… Подло с моей стороны. Извини. Захар, издав какой-то невнятный звук, то ли стон, то ли смех, уронил голову на руки, взъерошил волосы и застыл, нервно посмеиваясь. Может, если закрыть уши и глаза, это поможет?.. А не то ещё одно её слово, любое, — и он просто сойдёт с ума. —Но ты пойми, мне надо было их проучить! — с жаром продолжила она, —Эти людишки деревенские!.. Тоже те ещё собаки, знаешь ли, — он не знал и знать не хотел, —Но в общем… Мне стыдно. Прости… Пожалуйста. Всё ещё не шевелясь, он сжал губы покрепче, словно опасаясь, как бы с них не сорвалось случайное словцо. Только бы она исчезла, только бы она исчезла… Искренность ведьминых слов не подвергалась сомнению. Что-что, а в этом уж Захар понимал — столько людей на своём веку повидал, что чуйка на гниль и подлянку развилась до невероятности, став уже чем-то вроде очередного, невидимого, но явно ощущаемого органа. Сейчас хвалёное чувство молчало, как будто отвалилось к чертям. Не врёт шельма; стыдно ей. Но теперешние её слова никак не бились с тем, что произошло накануне. Да и разве ведьмам бывает совестно? Особенно перед людьми?.. Особенно перед людьми, приходящими по их души?!... Захар судорожно соображал, хотя работать головой было невмоготу. —Ну чего ты молчишь, скажи хоть что-нибудь! — в нетерпении воскликнула она, как будто немного обидевшись. Ну ребёнок, сущий ребёнок. Совершенно не отдаёт себе отчёта в том, что творит, а просто делает, что душе угодно. Наигралась давеча в живую куклу, нашкодила как следует — теперь виноватиться пришла. Того и гляди протянет ему мизинец, чтобы выклянчить себе прощение, на время присмиреет, а потом опять примется за старое. Осточертело. Невозможно. Невыносимо. —Да пошла ты. Ведьма грустно вздохнула и поднялась с земли. —Да пойду, пойду. Но всё-таки. Позволь… —Не позволю. — злобно процедил он; голос моментально сорвался на крик —Проваливай!.. Проваливай, я сказал! Почти подошедшая к нему ведьма остановилась на месте, держа руки как бы в примирительном жесте. Во взгляде читалось неприкрытое сочувствие, которого Захар не вынес. Сначала измотала, изломала его всего, а теперь — пусть даже и взаправду — жалеет?! Ну какая же двуличная дрянь! Он поморщился и отвернулся. Ведьма (то ли оборзев, то ли осмелев) таки приблизилась к нему почти вплотную. —И всё же. Твёрдо решив не отзываться ни на одно её действие, Захар, однако, дёрнулся, едва ощутил, как на макушку легла её ладонь. Но всё произошло так быстро, что резкое движение оказалось напрасным. По всему телу прокатилась молниеносная волна, но ни боли, ничего подобного он не ощутил, наоборот, его словно обдало лёгким теплом. Машинально согнувшись от неожиданности, он тут же распрямился и поспешил высказать всё, что думает о проделанном фокусе. —А-а-а-ай, да чтоб тебя!.. Сказал — проваливай, не трожь меня больше! Обернувшись, Захар понял, что слова были сказаны в пустоту. На берегу неизвестной реки он сидел один; ведьма исчезла, как ни бывало. Зато прямо за спиной валялся вещевой мешок, почти такой же, как был у него. И что приятное — не пустой. В невесть откуда взявшейся сумке обнаружились нож, ломоть хлеба, немного вяленой свинины, чистый платок, свежее бельё, небольшой, но туго набитый кошелёк, свитер и картуз, точь-в-точь какой он всегда носил. Даже по размеру подошёл. Захар задумчиво усмехнулся. Он на миг оторопел, заметив, что движение щекой далось без особого труда, а главное — без боли, со вчерашнего дня мучившей абсолютно всё его тело. Захар быстро ощупал лицо руками, пошевелил пальцами, покрутился и резво поднялся на ноги — ничего не болело. Ссадины на костяшках исчезли; он глянул на своё отражение в реке — синяки с лица пропали совсем. Душу стремительно наводняли смешанные чувства, всё меньше и меньше места оставляя ярости. Интуитивно полагая, что если прямо сейчас он начнёт размышлять над случившимся, то окончательно сойдёт с ума, Захар вскинул сумку на плечо и бодро зашагал прочь от реки. Все мысли на потом, сейчас — действия. Немного углубившись в поле, он остановился и уже без гнева и отвращения посмотрел на стоявший по правую руку лес. —Ну спасибо.***
Если ему не соврали, пересекающая поле и уходящая в лес дорога, по которой он попал в деревню, ведёт в город. До него пешком можно добраться за пол дня, а там уж он не пропадёт. Уже около часа Захар шагал по неширокой лесной дороге. Песок приятно шуршал под ногами, прохладный ветер обдувал горячую кожу. Настроение было распрекрасное. На смену всё утро мучившей его апатии пришло воодушевление. Он не надеялся — твёрдо знал, что начнёт всё заново. Быть может, под другим именем, это ещё не решено, но начнёт и точно докажет людям, что он многого стоит. Надо непременно опередить дурные слухи и показаться в городе как можно скорее. И тогда всё вернётся на круги своя — всеобщий почёт, безоговорочное уважение, баснословные гонорары, халявные угощения, пастушки, в конце концов!.. О его провале никто не узнает, об этом он особенно позаботится, а ведьма… Про себя Захар решил, что в этих краях никогда не покажется и в лес этот больше не сунется. Весёлые мысли вдруг были прерваны. —Уважаемый, табачку понюшки не найдётся? Обернувшийся Захар не знал, кому точно из двух одинаковых с виду мужиков, непонятно как и когда возникших у него за спиной, принадлежал хриплый голос. —А? —Табачку, говорю, — миролюбиво заговорил стоявший слева, с прикрытым глазом, —Аль папироски? Не будет? —А-а, курева. Не, нету, мужики. —А чем брюхо набить есть? — вступил в разговор второй, —А то нам с другом кушать нечего, — со всей невинностью, на которую только был способен, произнёс он. Первый хищно осклабился. —Я вам торгаш бродячий что ли? Нету ничего, сам целый день не жрамши. Оба сделали очень неприятную штуку — одновременно ступили к нему на шаг ближе. Захар машинально попятился назад. —А мож посмотришь в сумке своей, а? —А мож не посмотрю. —Ну так нам давай, мы посмотрим. В голове пронеслась правильная, но бесполезная мысль, что нож болтается где-то на дне мешка, и защищаться он сможет только кулаками. Супостаты продолжали напирать. —Ну дай посмотреть, мужик, — уже не елейным, а угрожающим тоном произнёс одноглазый и дёрнул сумку на себя, —За погляд денег не возьмём! Захар не уступил и рванул лямку, одновременно смазав нахалу по лицу, попав аккурат во второй глаз. Потасовка завязалась мгновенно. Увы, как бы быстр и ловко он ни был, бандиты задавили числом. Захар боролся изо всех сил, но победа осталась за мастерски освоившими искусство грабежа на большой дороге разбойниками. По лицу опять текла липкая кровь, всё тело опять ломило, а прямо в ухо, пока второй изучал содержимое сумки, со спины держа его в плотном захвате, сипел одноглазый. —А вот если бы сразу нам свой мешок отдал, то мы тебя, может быть, и отпустили бы, мужик. Э-эх ты. Стоило оно того, а? В руке у второго сверкнул нож. Захар задёргался, но первый мужик держал крепко — никак не вырваться. Клинок вошёл по самую рукоять. Захар и не думал, что его тело такое мягкое и так легко впускает в себя сталь, даром что сам ещё некоторое время назад был человеком, разящим своих жертв ножом. Лезвие впилось глубоко — больно, нестерпимо больно. Каждый новый удар, коих бандит нанёс бессчётное множество, отзывался новой невыносимой болью. Кровь хлестала, как из пробитой винной бочки, но разбойник не унимался, снова и снова едва ли не по локоть вонзая в погибающего Захара руку с ножом. —Да всё, прекращай, он уже точно не жилец, — бросил товарищу одноглазый и разжал хватку. Захар с глухим звуком грохнулся на землю. За пеленой попавшей в глаза крови было видно только песок, в который он упал лицом. Шаги и голоса бандитов вскоре стихли, и он остался на дороге один. Интересно, как скоро его найдут? Может и не найдут вовсе, если труп обглодают дикие звери. А если найдут и опознают? Деревенские — вероятно, именно они обнаружат его первыми — поди, поахают, да и плюнут — так, мол, и надо неудачнику, раз с ведьмой не сладил и деревню их чуть не спалил. Жизнь стремительно покидала Захара, растекаясь по песку тёплыми алыми струями. Сознание гасло, и как бы отчаянно он не цеплялся редкие проблески ещё не догоревшего разума, бездна, неизвестная и пугающая, тянула вниз. Может показалось, а может и действительно к нему кто-то приближался. Последнее, что он услышал перед тем, как провалиться в тяжёлое забвение, был шорох шагов по песку.