Охота на ведьм

      Две души жили внутри. Разрывали крепкую, как казалось на вид, грудь, тянули в противоположные стороны так рьяно, что в голове трещало. Захару думалось, что это он сам трещит по швам.       С момента его грехопадения не прошло и дня, чтобы он не помышлял об уходе от Нателлы. Мысли, подобные речным волнам, накатывали временами, но, как это обычно бывает, за одной волной бежала следующая, и раздумья об оставлении дома сменялись раздумьями о продолжении побывки. Он не мог заставить себя уйти, просто не мог. Даже приготовления к уходу ограничивались лишь мыслью о приготовлениях.       Страшное дело — привычка. Вляпался он в эту домашнюю жизнь по самый картуз, так затянул, засосал его быт, который и бытом-то в полной мере считать нельзя, что уже не бросить. Не стоило ему, по-хорошему, вообще начинать жить "как человек".       Да и Нателла… Исключительная личность. Всю жизнь живёт в лесу, не зная толком людей, а ума побольше, чем у всей ближайшей деревни будет. Вместе со способностями к волшебству она что ли такую интуицию получила?.. Попробовав самое лучшее, как это водится, на меньшее уже смотреть не хочется. Он и без того к людям в общей своей массе был равнодушен, а теперь после жизни с ведьмой, наверное, вообще возненавидит весь человеческий род. За жадность, скудоумие, трусость и ограниченность, что были неведомы его хозяйке.       И дело, конечно, было не только в её выдающемся нраве. Боялся, боялся Захар себе признаться, а потому не допускал эту мысль совсем, даже пытался убедить себя в обратном — не нравится она ему как женщина, не нравится, но!.. Но не из-за её ума, не из-за её смелости, не из-за какого другого личностного качества он давеча поддался телесному искушению.       И мысли, их тоже приходилось нещадно смирять. Сходить на реку, наколоть дров, растопить баню, у топора лезвие с рукояти вот-вот соскочит, его бы в ведре с водой подержать, дверь в нужник разболталась, поправить надобно. Находясь рядом с Нателлой, Захар думал о настолько примитивных вещах, что она при должном желании могла бы принять его за тупицу, однако не принимала, а лишь вопросительно посматривала на своего постранневшего соседа.       А хозяйственные дела уже наскучили. Хворост, да дрова, да баня — не разбежаться. Делал что-то по дому — Нателла почти всегда рядом, смущает; уходил в лес подальше — тоска без неё берёт, возвращался. И так изо дня в день… Но собраться и покинуть дом всё никак!       Тяжёлые шли дни.       Хотя погода стояла прекрасная! Исчез самый старый, самый поздний снег, и всё бойче пробивалась к солнцу юная трава. На кустах и деревьях давно разорвались оболочки липких почек, и теперь молодые маленькие листочки приветливо и свежо зеленили лес. По утрам он был особенно красив, когда вставало тёплое-тёплое солнце, и его косые лучи мягко стучались в окна их дома. Верхушки деревьев терялись в голубой небесной выси, которую пока что было видно сквозь тощие по весне, но уже примеряющие плотную зелёную одёжку кроны. Пение счастливых, переживших зиму птиц будило их спозаранку. Воздух всё крепче пах пыльцой и сладким цветением.       Начавшая ходить за своими колдовскими сборами Нателла предложила Захару составлять ей компанию. Должно быть, поняла — а как тут было не понять — что домашняя рутина его гробит. Он согласился, почти не думая.       Поначалу она поручала ему простые задания: наковырять ножом молодой коры, да так чтоб без древесного лишая, найти капельку смолы или нарвать листьев с куста, на который она укажет; вскоре с её подачи он уже различал травы, разнообразие которых росло день ото дня. Крошечные белые цветы на тонком длинном стебле были пастушьей сумкой, её легко отличить по причудливым треугольным отросткам. С её помощью можно останавливать кровь, рассказала Нателла. Ярко-зелёные, расходящиеся в три стороны листья сныти очень ароматно пахли, когда их срывали. Это растение помогает при ломоте в костях. В мягкой и сырой овражной земле они собирали "глухую крапиву", не жгучую, в отличие от настоящей, низенькую, с белыми сумочками для пыльцы и нектара. Крапива оказалась и не крапивой вовсе, а называлась по-правильному ясноткой, и применялась против болезней почек.       —Ты что же, вообще все-все-все виды растений упомнила? — с изумлением спрашивал Захар.       —Ну во-первых, не вообще все. Во-вторых, я каждый год с весны по осень за ними хожу уже не один десяток лет! Хочешь не хочешь, упомнишь. В-третьих, они же все такие разные! Сам погляди.       —А ещё знаешь, что для чего применяется… Вы, ведьмы, себе, поди, память огромную наколдовать можете.       —Ха-ха-ха!!! Ничего подобного, и не смей даже такую чушь думать! А то того и гляди за правду ещё примешь. Нет, Захар, память у меня обыкновенная. Просто не трачу её на всякую ерунду вроде запоминания деревенских слухов, — елейно произнесла она, заставив своего спутника рассмеяться.       Лето обещало быть жарким. Так сказала Нателла, когда снимала с его картуза остатки паутины, в которую он врезался лицом. Весной паутины в лесу много — ждать знойного лета, пояснила она в ответ на его вопросительный взгляд. И примет ей была известна целая туча. Захар за всю жизнь столько сведений не запомнил, сколько она знала про один только лес.       —Если мне не изменяет память, — внимательно вглядываясь в лес, говорила Нателла, —где-то здесь должна быть поляна с хвощами, — она приставила руку козырьком ко лбу и присмотрелась, —О, вижу, вижу! Вон, где сосна с раздваивающимся стволом, за ней она начинается. Я пойду туда, а ты мне веток вот с таких кустов срежь. Как закончишь, подходи ко мне. И не теряйся!.. — закончила Нателла и двинулась к поляне.       "Не теряйся". Он и не собирался! Осенью и зимой сколько раз уходил, и ни разу не заблудился. Давным-давно он не был на охоте, уже и зима прошла, как не бывало. А казалось, только вчера он, обозлённый на несправедливую судьбу, сбегал в лес "отдыхать" от тогда ещё ненавистной ему ведьмы. А потом тот случай с медведем, перевернувший весь его мир…       Вот опять эти мысли пошли. Сколько он уже Нателлы? Не меньше полугода как пить дать. Быстро или медленно шло это время? Ай, да плевать на время! За эти месяцы душа полностью очистилась от ненависти и злобы — вот что действительно важно. Изменилась, но дала ли жизнь чему-то новому? Пока что Захар чувствовал внутри только глухую неясную пустоту. Если сосуд и наполнится, то чем?..       Когда холщовый мешочек набился веточками под завязку, Захар собрался двинуться к Нателле, но вдруг взгляд зацепился за крошечные сверкающие у корней растущего чуть поодаль дерева красные огонёчки. Он подошёл поближе и пригляделся. Земляника. Так рано поспела! Захар попробовал одну — в самом деле зрелая. А какая душистая! Он принялся собирать ягоды, стараясь не пропускать ни одной, и прекратил, когда набрал целую крупную горсть, и в ладони уже не осталось места.       Увлёкшийся земляникой Захар не сразу заметил, что зашёл далековато в лес и потерял сосну-ориентир. Он побродил среди деревьев, поаукал, не дождался от Нателлы ответа и пошёл обратно. Ведьма всё не отзывалась, но вскоре ему показалось, что сквозь заросли проглядывает открытое место, должно быть, та самая поляна. Он двинулся в ту сторону, решительно раздвинул ветви огораживающих поляну кустов, но, так и не ступив на неё, замер, поражённый представшим взору зрелищем.       На лежавшую в траве Нателлу падали лучи высоко забравшегося на небо солнца, отражались от её бледной кожи и светлых волос, отчего казалось, что она сама источает свет. Она жмурилась, но с удовольствием подставляла лицо ласкающим её кожу солнечным зайчикам. Протянутая к свету рука словно пыталась до чего-то достать. Может, Нателла желала отщипнуть от солнца кусочек и спрятать к себе в корзинку, чтобы потом в холодные зимние дни готовить из него себе согревающий отвар?       Нет, не за этим она вытянула руку. Над поляной раздавался радостный щебет почти невидимых, быстро снующих туда-сюда птичек. Одна из них наконец поборола страх и присела на подставленный ведьмин палец. Нателла улыбнулась такой прекрасной улыбкой, какую Захар никогда прежде не видел. Глаза, ни разу в жизни не наблюдавшие подобную прелесть, наводнились слезами — это от солнца, от слепящего солнца убеждал он сам себя, прогоняя романтическое наваждение, но наваждение не проходило. Грудь щемило от теснящихся внутри чувств. Красавица, она самая настоящая красавица, вокруг которой всё становится прекрасным. Лесная принцесса, властительница природы, ей подчиняется даже неразумная живность, не способная понять всё её колдовское величие, но инстинктивно чтущая её силу.       Захар так и стоял, молча глядя на отдыхающую Нателлу и часто дыша от непонятного волнения. Она поднесла руку ближе к лицу, но нисколько не боящаяся птичка не улетела, а продолжила петь ей свою звонкую песенку. Так продолжалось бы сколь угодно долго, если бы под его ногой случайно не хрустнула ветка. Потревоженная птаха тут же сорвалась и улетела прочь, Нателла повернула голову в его сторону. Болван, всё разрушил! Захар мысленно убил себя.       —Ах, это ты, — произнесла ничуть не опечаленная ведьма, —Я уж думала зверь какой. Присаживайся, места хватит, — позвала она и зачем-то пододвинулась. Захар приглашение принял: подошёл и присел на колени рядом с лежащей Нателлой.       —Ты что, фея что ли?       —Я? Ха-ха-ха!.. С чего бы? Ты похоже никогда в жизни фей не видел.       —Не видел.       —Ну вот! Что это у тебя?       —А?.. Это тебе, — смущённо сказал он и протянул полную ягод ладонь. Нателла приподнялась на локте, разглядела слегка помятую, и оттого ещё ярче пахнущую землянику, и вдруг заливисто рассмеялась. Ещё пребывающий в плену чар увиденной красоты, он впал в ступор. Нателла присела, достала из корзинки мешочек и протянула ему. Он был полон такой же ароматной ранней земляники. К той, что лежала у него в руке Захар не притронулся, угощался только той, что собрала для него Нателла. А она не взяла ни одной ягодки из мешочка, а по одной, не спеша, брала и ела землянику из его ладони.

***

      —Эй?       —М?       —Не спится?       Как тут уснёшь? Стоило сомкнуть глаза, как мигом представлялась та солнечная поляна и отдыхающая Нателла. Незабвенные образы, сохранившиеся до мельчайших деталей, навсегда остались на внутренней стороне век. А яркий свет, бывший лишь воспоминанием, не давал уснуть по-настоящему.       —Мне тоже, — продолжила не дождавшаяся от него ответа Нателла. Она приподнялась на постели, оперевшись на локоть, и лившийся из окошка над кроватью лунный свет заключил в серебряный контур её фигуру. Лицо скрывала тень, но по предшествовавшему словам игривому вздоху, нетрудно было догадаться, что сейчас она произнесёт что-то несуразное, —Заха-ар? А поехали со мной кое-куда?       —Чего? Куда поехать? — не шедший к нему сон не мог тормозить разум, в ступор вогнало само предложение Нателлы.       —На лодочке кататься.       Ни капли шутки. Захару потребовалось время, чтобы ответить.       —На какой лодочке?       —На моей, конечно же! У меня лодочка своя есть.       —Где?..       —Какая разница? Поедешь или нет?       —А куда?       —На остров. Тут выше по течению в реке остров есть, я на нём люблю бывать.       —А зачем туда плыть?       —На фей посмотреть. Они там живут.       —И что, прям сейчас?       —Конечно! Смотри, какая ночь! Луна как светит, и ни облачка. Ну, решайся!.. Одна без тебя не поплыву.       —Почему?..       —Я-то фей уже видела. Соглашайся!..       —Ну ладно, — спустя два вдоха и два выдоха, ответил он. Обрадованная его согласием Нателла выскочила из-под одеяла и побежала одеваться. Захар только-только сполз с печки, а она была уже готова.       Путь по лесу превосходно освещала луна. Нателла уверенно двигалась между деревьев по хорошо знакомой ей дороге, так уверенно, что Захар едва поспевал за ней. Они шли вдоль реки вверх по течению, почти у берега, который становился всё круче и круче, отдаляя кромку воды. Расстояние пришлось пройти небольшое, но Захар отчего-то порядочно устал. Концом пешего пути стала окружённая вековыми ивами и скрытая их тенями заводь. Берег, такой же крутой и высокий, в этом месте изгибался причудливым образом, образуя почти круглый маленький залив, спрятанный, как под крышкой, под ивовыми кронами, на просвет сквозь которые проглядывала луна. Заводь напоминала тёмный грот. От слабых порывов ветерка гибкие изящные ветви с тонкими листками трепетали, задевали воду и пускали по ней круги.       —Вот мы и пришли, — сказала Нателла, остановившись на самом краю берега, больше напоминавшего обрыв.       —И где же твоя?.. — начал и не закончил Захар. От левого берега заводи сама по себе выплыл небольшой челночок, до этого скрытый за клонящейся к воде ивовой кроной, и остановился прямо под ними. Как раз в этом месте пятно лунного света было чуть больше, и хорошо виднелась деревянная скамья, бока и дно лодки.       —Ты где хочешь сидеть — сзади или спереди? — обратилась к нему ведьма. Он честно пожал плечами, и Нателла, не мешкая, без колебаний сиганула вниз и приземлилась точно на борт. Громко стукнули по дереву каблуки сапог и заплескалась вода. У Захара засосало под ложечкой от мысли, что ему сейчас придётся спускаться также. Нателла хотя бы летать умеет, а он только падать. А если промахнётся? На черта вообще согласился!.. И, словно подгоняя, его, Нателла позвала: —Ну же, давай!       —Я лучше сойду как-нибудь, — отозвался он и заозирался в поисках удобного спуска. Но проклятая темнота поиски затрудняла.       —Тут нет пологого захода. Только прыгать. Да ты не трусь, я поймаю, если вдруг что!       Слова про трусость неприятно задели; Нателла, конечно, не намеренно, но попала метко и в очень уязвимое место. Захара моментально переполнила решимость доказать обратное. Сердце тревожно билось но, перебарывая страх, он глубоко вдохнул, выдохнул, отступил на шаг, оттолкнулся и прыгнул. Через мгновение под ним уже качалась лодка, а Нателла придерживала его за плечо. Ему досталось место на носу.       Как только Захар опустился на скамеечку, лодка мягко заскользила по воде. Лишь когда они покинули заводь, и теневая завеса деревьев осталась позади, Захар увидел, что у их судёнышка нет ни вёсел, ни даже уключин, и челночок плывёт, повинуясь Нателлиному заклинанию.       Очень скоро он с неудовольствием и тревогой заметил, что от малейшего шевеления лодка страшно качается. Захар вцепился в борта, сел совершенно прямо и напряг все мышцы так, будто желал сделаться каменным, даже дышал еле-еле. Чувствовавшая себя совершенно легко и свободно Нателла не догадывалась, что у него замирает сердце, стоит ей слегка поёрзать на своём месте и случайно раскачать челнок, однако не заметить его странную позу не вышло.       —Ты чего?       Пришлось помедлить с ответом. Мучительное признание всё никак не сходило с языка, но скрывать бы всё равно не удалось.       —Я плавать не умею.       —Неужели? Я почему-то думала, что умеешь.       —Ну… вот так. Да не люблю я просто воду эту и всё такое…       Пришлось слукавить, а ещё нарочно и с усердием выгнать поганой метлой из разума мысль, что причина тревоги не в нелюбви к воде. Не любил он это всё лишь потому что боялся до помутнения рассудка. Они всего с минуту плыли по реке, а он уже невероятно пожалел, что согласился на эту затею; думал, перебояться, пока добираются до острова, будет легче — шиш там. Захар намеренно вперил взгляд в согнутые колени, но боковым зрением всё равно улавливал плескавшуюся воду. Казалось, что каждая ударяющаяся о лодку волна ещё немного и перекатится через борт и потопит их крошечное судно, даром что безвёсельный челнок уверенно шёл против течения и уж точно не собирался переворачиваться.       —Бывает же… Но ты не бойся, если вдруг что, я тебе утопнуть не дам, — обнадёжила Нателла, и Захару в самом деле стало чуточку поспокойнее, —Ты лучше гляди, какая красота вокруг!..       Он наконец-то поднял голову. Полная идеально круглая луна светила во всю свою яркость, и посеребрённый ею лес, стоявший на их берегу, казался белым. От деревьев с противоположного берега на воду ложилась непроглядная тень, а лес выглядел сплошной чёрной стеной. Река в этом месте была широка, и их лодочка не попадала во мрак, оставаясь на свету, плывя одинаково далеко от обоих берегов. От неё по воде тоже тянулась тень, слева по борту, за который Захар до этого цеплялся мокрой от напряжения правой ладонью. Он засмотрелся вокруг, настолько поражённый величественной красотой ночной природы, что разжал пальцы, расслабился и осторожно, чтобы не болтать челнок, покрутился, разглядывая пейзаж. По речной глади прыгали невесомые лунные зайчики, скакали с гребня одной волны на другой, играли в салочки. Из леса почти не долетали никакие звуки, и всё, что ловил слух — лишь тихий плеск воды. Прохладно, но прохлада приятная, а не такая, которая пробирает до костей; всё-таки хорошо, что он надел свитер, а Нателла закуталась в платок. Внезапный порыв ветра едва не скинул с головы картуз. Захар и не думал, что на реке так дует.       —А ветер-то тёплый, — наконец-то нарушила молчание ведьма.       —Немудрено. Лето скоро, — отозвался он и задумался над собственными словами. Может, оно уже наступило?       —Ты наверх, наверх посмотри.       Захар последовал её совету и… Обомлел. Звёзды, так много, что сосчитать целой жизни не хватит, мерцали крохотными драгоценными камешками на иссинем от черноты небесном полотне. Прямо над ними через небосвод, через недосягаемое пространство и неподвластное время тянулась жирной звёздной полосой туча Млечного пути. Сияла, подмигивая семью глазами, загадочная Большая Медведица, а в пяти мерах по прямой от края её ковша ярче других светил горела Полярная звезда. Захар и раньше видел ночное небо, даже порой ориентировался по нему в пути, но не мог представить, что оно бывает так прекрасно. И так близко! То ли глаза его обманывали, то ли в самом деле, усеянный огоньками звёзд купол навис так низко, что до него можно было достать рукой и сорвать себе драгоценный трофей. Небо — оно одно и то же над головами всех людей на свете, и ночи в любом уголке мира одинаково темны, но ни в каком городе с его газовыми фонарями и сияющими витринами, ни в какой деревне с её крестьянскими домиками, лучинами, печками и керосинками не бывало такого неба! Такая красиво-пьянящая, дышащая свободой бесконечность всё время находилась рядом — стоило только поднять голову. А он и не замечал…       Заворожённый прелестью ярко-звёздного неба, он почти позабыл и про страх воды, и про то, что они куда-то плывут, и даже про Нателлу. Когда лодка врезалась в сушу, Захар вздрогнул от неожиданности, так что едва не слетел со скамьи. Он сидел к острову спиной и не заметил, как они добрались.       —Приплыли.       К счастью, берег острова был вполне обыкновенным, и они ступили на землю, не замочив ног. На голой суше у захода в воду, куда причалила лодка, росла только трава, но в нескольких шагах от воды уже высились деревья, такие же тёмные и мрачные, как в большом лесу. По левую руку из реки торчали шуршащие на ветру камыши.       Если лес на большой земле был почти прозрачный, и небесные светила легко роняли свои лучи сквозь кроны и стволы, то островная чаща больше походила на глухую, чёрную от ночи стену. Плотная и совершенно жуткая громадина высилась над рекой. Захар не чувствовал ни тревоги, ни колючего страха, но и заходить в лес не спешил.       Вдруг берег озарился внезапно появившимся светом — не лунным, а жёлтым, тёплым, серьёзно уступающим по яркости луне, и Захар увидел на земле перед собой свою тень. Это Нателла сотворила зависший над их головами светящийся шар. Он обернулся и заметил, что ведьма, придерживая подол платья, по щиколотку стоит в воде, приложив ладонь точно к речной глади, а по поверхности от её руки мерно раскатываются круги воды.       —Эх-х… Похоже, она не придёт… — задумчиво сказала Нателла, и вышла на берег.       —Кто не придёт? Фея?       —Не-ет, — со смехом отозвалась Нателла, —Моя подружка. А до фей нам ещё добраться надо. Пойдём? — позвала она, и Захар двинулся в чащу следом за ней. Шар плыл точно над ними, превосходно освещая путь.       Они порядочно зашли в глубь леса, хотя на первый взгляд остров не казался настолько длинным, чтобы так долго по нему идти. А может, просто окружавшая спутников ночная мгла обманывала глаза и заставляла принимать движение через лес за иллюзию движения. Под ногами и в помине не было никакой тропинки, и шагать приходилось через папоротниковые кусты и другие низенькие заросли. Нателла шла впереди, и Захар вместо того, чтобы смотреть на дорогу, глядел на то, как струится по телу ткань её платья, как качается посередине спины угол платка, и как шлёпает по бедру перекинутая через плечо сумочка. Спина всегда прямая; он, хоть и не был женщиной и никогда не переживал из-за внешности, отчего-то самую малость завидовал её красивой осанке — должно быть из-за собственной сутулости. А она умела двигаться изящно и притягательно, совсем как знатная дама. Даже странно обнаружить у лесной жительницы такие манеры.       Шар погас, Нателла остановилась, и он чуть не врезался в неё.       —Ш-ш-ш… Мы почти пришли. Тихонечко ступай, не спугни.       В кромешной темноте продвигаться стало возможно только на ощупь и на слух, но, к счастью, далеко идти больше не пришлось. Первый крошечный, такой заметный во мраке огонёк засиял чуть в поодаль от них. Они направились на его свет, однако напуганное их движением белое пятнышко устремилось прочь. В той стороне, где оно скрылось, стали заметны новые светлячки, следовавшие примеру первого и стремительно исчезавшие в зарослях.       —Они очень осторожные, — шепнула Нателла, —Тем более, ты для них чужой, они это чуют. Придётся подождать, — она заговорила громче, —Эй!.. Ну же, покажитесь, малютки. Я к вам не с пустыми руками, — с этими словами она вытащила из сумки гостинец для фей и опустила на землю, после чего потянула Захара за рукав и отвела чуть подальше, —Теперь точно прилетят.       —Что ты для них принесла?       —Мёд. Они его страшно любят.       И через несколько мгновений одна крошка посмелее других приблизилась к месту их ожидания. Феечка, заключённая в шар белого исходившего от неё сияния, покружила над Нателлиной медовой склянкой и тут же упорхнула прочь, но сию минуту привела за собой целую стайку подруг. Стало светлее, и Захар даже смог разглядеть слабые отблески на лице своей спутницы.       Феи, всё ещё осторожничая, витали над мёдом и не приближались к ним: должно быть, из-за него, Нателлу они давно узнали. Наконец одна малышка рискнула присесть на ведьмину протянутую руку.       —Ну во-от, привет, привет, крошки, — ласково заговорила она, —Как поживаете? Я к вам сегодня прибыла не одна. Вы Захара не бойтесь, он нам не враг.       Немного осмелевшие феи подлетели поближе, зависли в воздухе на уровне его лица и принялись рассматривать гостя. Захар хотел того же, но пока глаза не привыкли к белому мерцанию, выходило только щуриться. Наконец он разглядел волшебных существ получше. Сложением тела феи ничем не отличались от людей, разве что были всего с палец ростом. У каждой за спиной росло три пары почти прозрачных белых крылышек, тоненьких-претоненьких, больше походивших на лепестки цветов. Из-за свечения казалось, что их кожа, волосы и одежда такие же белые, как крылья, а может, так было и на самом деле. Выяснилось, что не все они женщины: в кружившей вокруг него стайке Захар заметил фей-юношей, правда, как правильно их назвать, не знал.       К Нателле крошечные создания подлетали без страха. Она разговаривала с ними, и хоть и не получала ответа, не прекращала говорить. По-видимому, у неё с этими волшебными существами давно сложилось понимание, переросшее в дружбу.       —О, что это такое вы несёте? Это для меня? — обратилась она к феям. Те летели плотной кучкой, таща в маленьких руках цветок, который старательно заправили ей в волосы, —Ну-ка, я хочу поглядеться! — сказала Нателла и по щелчку пальцев воздух перед её лицом уплотнился и превратился в небольшой кусочек стекла.       Феи зависли в воздухе вокруг почти прозрачного зеркала, через которое Захар видел её лицо, заключённое в белый ореол света. Нателла смотрела на себя, поправляла подаренное украшение и улыбалась. Снова она сияет перед ним, и он не может оторвать глаз… А когда Нателла подняла на него ответный взгляд, что-то оборвалось у него внутри: так же оборвалась вся его предыдущая жизнь, ни капли не похожая на будущую, полную переполнявшего Захара загадочного счастья. Красавица, красавица, красавица!.. Снова это чувство загнанной в клетку птицей бьётся внутри. Захар всё подбирался и подбирался маленькими шажочками к осознанию этой незнакомой, а потому пугающей штуки, уже взявшей его в плен, но эта солнечная поляна и эта ночь на волшебном острове — а ещё тот вечер! — дали последний, самый сильный толчок. Осталось самое сложное: только признаться себе, без лжи, без утайки.       Он, бывший охотник на нечисть, глубоко и горячо влюблён в ведьму.       И отныне, как бы ни сложились их жизни, куда бы не завели их судьбы, какие бы испытания не выпали на их доли, как бы не изменили их обоих годы — этот воспылавший в душе огонь не загасит ничто. Останется ли он под её кровом или уйдёт, взаимно ли его чувство или нет, Захар пока плохо понимал, что с ним творится и как быть дальше, но твёрдо уверился: сердцем он навеки с Нателлой, и никакую другую женщину никогда не признает любимой.