***
—Какой-то ты задумчивый стал, — сказала ему Нателла во время очередной их поездки на остров, —Не случилось чего? —А? У меня? Да что у меня может случиться? —Ну не знаю, мало ли чего… Я ж тебе в душу не могу заглянуть. Вдруг болит у тебя чего, а ты — молчок? Ежели болит, ты говори! Помогу. Эх, Нателла… Душа и болит. Вот странно-то: не потрогать эту самую душу, не увидеть и не услышать никак нельзя, а коли болит — всё равно чувствуешь. И лечить эту боль толком не умеют. —Надоело тебе у меня. Дух на волю просится, — видя его отрешённое лицо, продолжила она. —Да не-ет… Ну, то есть… Ничего не надоело!.. А на этой воле чего мне делать? Я уж там, небось, за самого последнего негодяя слыву. Охотой уже себя не прокормлю. Да и найдутся ли силы ещё когда-нибудь отправиться на охоту? —Понятно. Ну что ж, я своё слово помню, и держу: гнать тебя не буду. Оставайся, сколько душе угодно. Он ничего не сказал, а только улыбнулся, и Нателла улыбнулась ему в ответ. Хороша она всё же, ну хороша! Приворожила или нет — хороша, не поспоришь. —Тем более, с тобой нескучно. Вот и сама об этом сказала! Захару вдруг захотелось спросить, умеет ли она привораживать людей, а заодно посмотреть, как поведёт себя. С лодки уж ей никуда не деться. Но спросить оказалось не суждено. Речное русло в этом месте шло чуть по дуге. Они уже преодолели место изгиба и порядочно отплыли от поворота реки, как вдруг за излучиной показалась чужая лодка. Не одна, три! И все были полны налегающих на вёсла людей. Немудрено, что они с Нателлой и не заметили чужаков на прямом обозримом месте — настолько усердно они гребли, что быстро их нагнали. —Нателла!.. — воскликнул сидевший на носу челнока Захар, первым заметивший неладное. Она обернулась. —Люди… из деревни, наверное, — убийственно спокойно, даже несколько рассеянно произнесла ведьма. —Да какая разница, откуда, они ж за нами плывут!.. Догадка оказалась верной. Мужики в лодках — в больших лодках, в каких переправляют грузы и много места для гребцов — вовсю работали вёслами. До Захара и Нателлы постепенно стала долетать их речь, не сулившая ничего доброго: —Нагоним, нагоним!.. Поднажмём!.. Словим гадину!.. Она эта, шельма лесная, точно она, больше некому! —Да ты приглядись, она не одна-то, поди! Кто-то вон ещё на носу, вишь? —Ему же хуже. —Мужик что ль? Неужто ведьмак тоже?! —Словим обоих! Как бы ни растерялся Захар, он живо смекнул, что вообще ничего сделать не может. С лодки — только в воду. У них даже вёсел нет! Но Нателла же что-нибудь сообразит? Поднимет на деревенских волну побольше или придаст их челночку такой скорости, что чужаки останутся далеко позади. Нателла, вопреки очевидной опасности, ничего не предпринимала. Так и сидела к нему спиной, глядела на стремительно приближающихся недругов. —Эй!.. Ты чего?! Нам надо плыть, они нас достанут! — от волнения голос перешёл на крик. Захар, забыв страх воды, высунулся за край лодки, нервно посмотрел на мужиков — те всё сокращали расстояние, —Нателла! Да сделай же ты что-нибудь! С ужасом Захар заметил, что их челнок не просто замедлил движение, а встал неподвижно, как на якоре. Окончательно наплевав на боязнь воды, он перегнулся через борт и погрёб рукой. Лодка не сдвинулась ни на вершок, только закружилась на месте. —Ты что?! Ты что?! Слышишь меня? Они нас поймают! Нателла, ты соображаешь, что будет? Прикажи лодке, чтоб плыла, мать её!.. — голосил Захар, не переставая колотить рукой по воде. От усердия он едва не перевалился за борт. Челнок качало из стороны в сторону. —Ничего страшного не случится. Доверься мне, — без малейшей тревоги сказала она, но взбалмошному попутчику не передалось ни капли её уверенности. Крестьяне подобрались опасно близко; бравую "флотилию" от их одинокого судёнышка отделяли считанные гребки. И тут Нателла сделала невообразимое: подняла руку, которую, Захар вдруг заметил, до этого держала в воде, и приветливо помахала мужикам. —Здравствуйте, добрые люди! Что в бодро гребущих им навстречу людях была хоть крупица добра, хоть одна, самая маленькая на всю ораву, не поверил бы даже идиот. Но Нателлин голос… Захар прекрасно знал эти издёвочные интонации, эту детскость и шаловливую фальшь в них. Самые первые слова Нателлы в день их встречи были сказаны таким голосом. Видать, удумала что-то. Захар замер, с тревогой следя за приближающимися к ним лодками. —Хватай курву! —Вы откуда пожаловали? —И этого с ней тоже! —Подмога ли какая нужна? Я эти места знаю, подскажу, что смогу. —Поговори ещё тут! —Да пущай говорит, пока может! —Кидай, кидай, давай! Зацепим! В их челночок приземлился абордажный крюк, цепанул изнутри по борту и рванул в сторону крестьян. Захар кинулся его отодрать, но время было упущено. Их лодка и чужая звонко стукнулись бортами. Уступавший по размерам челнок опасно качнуло. —Вы чего это, господа? — всё тем же искусственным голосом спросила Нателла, и Захар, мельком взглянувший на её лицо, заметил на нём широкую деланную улыбку. Ежели хитрость какую помышляет, то пора бы уже пустить её в ход! Но Нателла продолжала невозмутимо ломать комедию, даже когда чужие руки уже перетаскивали её за борт, —У-ух! Аккуратнее, пожалуйста! Я бы и так к вам переместилась, коли бы пригласили. —Ишшо кривляется, сука! Кончать её пора! —Кончим, кончим. Будь у Захара магическая сила, он бы без раздумий пустил её в дело, но ему, обделённому, оставалось защищаться лишь кулаками. Он дрался так, как не дрался никогда: остервенело, дико, с отборными матами и готовностью утопить любого, кто к нему сунется. Челнок предательски болтало, встать на ноги было толком невозможно, но Захар не сдавался; несколько раз удалось съездить по чьей-то морде, его самого едва не сцапали за руку, какая-то сука ещё пуще раскачивала багром лодку. Мужики орали, поверх хора их басов раздавался тонкий показушный хохот Нателлы. Остановило Захара только весло: кто-то из крестьян догадался использовать его не по прямому назначению, и после удара в висок Захар свалился без чувств, чудом не перелетев за борт. Пришёл в себя он скоро. Очнувшись, обнаружил, что лежит на дне чужой лодки. Голова трещала, на скуле ощущалась слабо текущая тёплая струйка крови. Почти над ним, на ближайшей скамейке сидел вооружившийся веслом парнишка — это от него, от Захара, защита такая; конечности-то ему не связали, а против весла он раненый не сдюжит. Их судно было почти пустое, весь народ теснился в двух других лодках, а в этой лежал всякий скарб, да сидело пара человек. Сторож оживление пленника даже не заметил, внимание его привлекало кое-что позанятнее. Чуть поодаль в другой лодке вовсю кипела жизнь. Крестьяне наперебой горланили, горячо о чём-то споря. Захар прислушался. —На какой ещё суд её везти? А ежели она сотворит чего по дороге? Раз уж поймали, то и кончить её здесь и сейчас! Зря что ли снаряжались? —Прально, прально!.. Так и надо с ней, тварью! Раз — и дело с концом. —А коли это не ведьма? — протестовал кто-то, —Господин градоначальник не обрадуется, коли самосуд учиним. —А кто она, по-твоему, ослина ты тупоголовая?! Королева англицкая?! Хватает же ума такую чушь нести! Самосуд! Когда над ведьмами самосуд возбранялся? —Да расспросить же сначала надобно! Чтоб по закону всё было! Мужик вот с ней — кто? "Мужик" приподнялся, выглянул за борт и посмотрел на спорщиков. В полной людей лодке прямо посередине сидела Нателла, держа перед собой связанные в кистях руки. Кто-то завязывай узел у неё за спиной, стесняя в движениях плечи. Она не делала никаких попыток сопротивляться, только по-детски забавно мотала головой от одного говорящего человека к другому. Сердце Захара отчаянно заколотилось в груди. —Так она те и скажет, кто! Мужик за себя сам ответ понесёт. —Да охотничек это тот бравый, запамятовали что ли? —Разберёмся и с ним. Ай, да кончайте этот трёп! —Господа, вы, кажется, чем-то недовольны? — игриво вмешалась в их разговор Нателла. —Камень сюда давай. Рядом с Нателлой очутился средних размеров валун, уже готовый к применению — перевязанный верёвкой так, что одна её часть оплетала груз, а торчавший конец закруглялся в петлю. Захар, позабыв о боли и страхе, вскочил и перегнулся через борт. Сторож оживился, наставил на него весло, но на большее не решился — уж больно грозный вид, должно быть, имел Захар. Его движение заметила и Нателла, широко улыбнувшаяся и помахавшая ему связанными руками. Натягивавшие ей на шею петлю крестьяне загорланили. —Маши, маши, пока можешь, уж боле не помашешь! —Ты чего застыл, раззява?! Долбани как его как следует щё раз! — окликнули струхнувшего охранника. —Да пущай посмотрит сначала, как его подружка топнуть будет. Неповадно штоб было с ведьмами якшаться! Захара крупно затрясло. Не шутят же мужики! Через считанные мгновения случится непоправимое, если не вмешаться. Он-то ладно, что он может, но Нателла, Нателла — всё веселится, всё дурачится! Боже, за что ему такое наказание?! Сердце сейчас разорвётся от ужаса за неё, а она только хи-хи давит. "Доверься мне," — доверился на свою голову!.. Верёвка уже окольцевала её шею. Нателлу подхватили сзади под руки и спереди за ноги, привязанный камень опустили на живот. Её уже раскачивали, а она всё трепалась: —Люди добрые, где это вас так учили обраща?.. — вместо окончания шумно бултыхнула речная вода. Волны с плеском сомкнулись, и ведьма стремительно пошла на дно. Ещё несколько мгновений Захар смотрел, как её утягивает вниз, пока через слои воды перестала виднеться белизна её кожи и волос. До чего довела, сумасшедшая!.. И похоже, сумасшествие — это заразно. —Суки!.. — рявкнул он, —Нателла-а!.. Он бы ещё тянул этот крик, но летевшая навстречу вода забила глотку. Прыгнул он, не мешкая и не думая, а подумать как раз и следовало, хоть о том, чтобы набрать воздуха в грудь. Захар захлебнулся почти сразу, отплёвываясь и хрипя под водой, только больше глотал её. Глаза щипко резало коричневой речной мутью, местами пестревшей красными лентами, тянущимися от его лица. Он безуспешно колотил руками и ногами, совсем потеряв направление движения. Барахтался недолго — совсем скоро последний воздух выбило из глотки, голову до боли сдавило напором водяной толщи. В последний раз по мышцам прокатилась судорога. Захар уже не дёргался — покорно и безвольно опускался туда, где уже заждалась его Нателла, в их общую могилу. До того, как сознание погасло, он ощутил уверенную хватку и движение, словно его тянут. Это смерть тащит его в своё царство, вцепившись в тело многочисленными руками, понял Захар. Никого, кроме неё, тут больше не встретить.***
Хлюп, хлюп, хлюп — журчала загребаемая подолом платья вода. Желанный берег уже рядом, осталось сделать последние шаги по илистому мелководью. По мере выхода из реки, ноша за плечами всё тяжелела, и когда нести груз стало невмоготу, Нателла щёлкнула пальцами — повисшего на спине Захара приподняло в воздухе. На поверхность воды обрушились спадавшие с его тела ручейки. Она взялась за ворот его рубахи, потянула на себя и поскорее вытащила на сушу. —Храбрец… не вздумай мне тут копыта отбросить… Взгрею!.. Тяжело дышавшая Нателла перевернула своего сожителя на живот, приподняла за слипшиеся волосы голову и накрыла ладонью рот и нос. Другой рукой обхватила через бок, притронулась к груди, потянула чуть на себя, приподняв туловище над землёй. Ведьма убрала лежавшую на его лице руку, и за её ладонью через рот и ноздри потянулась струя. С громким сипом, почти взревев, Захар сделал первый вдох свободными от воды лёгкими. —Тш, тш, тш, — первое, что услышал он от Нателлы. Стоявший на карачках, дрожавший от слабости, с кружившейся от недостатка кислорода головой, он силился осознать, что выжил. И Нателла тоже выжила — сидит, вон, близко-близко, прижимает к себе, поглаживает по спине; настоящая, не привидение. —Это… Чего… Такое… Было… — прохрипел Захар, чередуя слова с глубокими вдохами. Не до конца верилось, что дыхание вернулось. Он обернулся к своей уже отпустившей его спасительнице, но не удержавшись на трясшихся руках, повалился на бок. Веки ещё не сморгнули с красных, как у пьяницы, щипавших глаз надоедливую пелену. Нателла, казалось, не обратила на него внимания. Подойдя ближе к кромке воды, она внимательно присматривалась к реке из-за кустов. —Тс-с-с, засекут же!.. Нет, не видать… Уплыли, поди, черти. А, нет, вона, тут ещё! Переправимся на наш берег, когда эти уплывут, — она наконец-то повернулась к нему, —У-уф… Ты зачем в воду-то сиганул, дурила? Голова самая целая, что ли? —Да я… Да а как?.. — бормотал Захар. Подходящие для ответа слова не желали находиться — вот чего это он, в самом деле, учудил? Чтобы не объяснять то, чего и так не мог объяснить, Захар обратился к Нателле, —А ты чего?! Перепужала до смерти! Я уж думал, ты чего счас с ними сотворишь, а ты всё гогочешь! Меня трусит всего, а она гогочет! Усмехнувшаяся Нателла подошла к нему и села рядом. Её светлые волосы, обычно пышно уложенные и загибающиеся концами к шее, непривычно поникли, слепившись в отдельные прядки-сосульки, и потемнели, напитавшись влагой. Помрачнел и коричневый кожаный корсет, на концах шнурков которого повисли капельки. Лиловое платье совсем плотно прилипло к телу. Она собрала потяжелевший подол, скомкала и отжала в сторону воду. Под мокрой мятой тканью проступили очертания худых бёдер и острых колен. —Ну уж извини, времени объяснять не было. Я ж тоже не думала, что ты вот так кинешься. Смельчак, — с улыбкой добавила она. —Ага… — не без издёвки отозвался он. —Ну ничего, так даже лучше, — перебила Нателла, —Пусть думают, что мы оба утонули, правда? И тут Захар наконец-то смекнул, к чему был весь этот балаган. Нателла, поймав след осознания на его лице, улыбнулась — уже непритворно. —Ну-у… даёшь. Волшебница!.. — сказал, он чем вызвал у неё смешок, —Спасибо тебе. Второй раз уж… нет!.. третий выручаешь. —Всегда пожалуйста. Он вздохнул и опустил голову на грудь. Было ещё тяжело; мышцы обмякли, дышалось жадно, всё дышит, дышит, а никак не надышится — видать, испуг от удушья ещё не прошёл, всё тело трясло, но уже не от волнения, а от ветра, липшего к мокрой одежде и волосам, в виске неприятно пульсировало. Нателла приметила его рану и поднесла ладонь — на секунду голову пронзило новой болью, но то была боль целебная, Захар легко и покорно её стерпел. Ему уже привычно. —А говорил — плавать не умеешь. Захар молчал. Он и не умел.***
За прошедшую с приезда неделю катамарановский градоначальник успел как следует обжиться в деревне. В гостевом доме он и его подчинённые заняли почти все комнаты, обеспечив владельцев постоялого двора неплохим доходом. В лучших номерах жили Григорий Константинович и алхимик Иннокентий Николаевич. Разведывательная поездка ещё не принесла никаких результатов. За лесом установили наблюдение, но пока никого не выследили. Соваться в чащу не спешили, подготовка далеко не та. Учёный, оторванный от привычного городского уклада быта и любимой лаборатории, откровенно скучал. Неторопливая и спокойная деревенская жизнь вгоняла его в вялое и тоскливое расположение духа. Бездеятельность удручала — никакой службы городскому главе он ещё не сослужил, потому как сам Григорий Константинович пока что ничего значительного не добился, только подробно расспросил жителей деревни. В голове Стрельников, конечно, вынашивал план, лишённый ясности. Городничий не торопился. Работа предстояла значительная, а напрасная спешка могла погубить всё мероприятие. В один день, ничем не отличавшийся от предыдущих, прямо во время обеденной трапезы к ним пришло целое паломничество крестьянских мужиков. "С радостной вестью", как доложили сами посетители. Городские гости удивились. Оказалось, что деревенские, не сказав градоначальнику, решились на разведку реки — дом-то ведьмин на берегу стоит, вот и стоило получше те места изучить. Кто-то умный предложил подготовиться основательно и снарядиться как следует. И охотникам-профанам улыбнулась удача: не только выследили и словили ведьму, но и попутчик её вместе с ней концы отдал. Поведав о своём бравом подвиге, довольные собой мужики ждали, что на это скажет уважаемый ими Григорий Константинович. —Ну даёте, — своим привычным ровным голосом без капли удивления ответил градоначальник. —Пусть знает, на что народ простой способен! — захорохорился кто-то из толпы, и тут же завторили ему другие голоса: —И на ведьму управу найти могём! Вот заживём-то теперича! Так и надо лярве! —А тело-то? Привезли? — в одно мгновение прервал самодовольное ликование Стрельников. Крестьяне тут же стушевались. —Зачем тело? Утопла она, все видели. С камнем-то на шее как ей?.. Уж и не найдётся-то тело небось… — без особой уверенности отвечали мужики. —А как же смерть ведьмину подтвердить? — продолжал Григорий Константинович. Вопросы его действовали на деревенских угнетающе. —Да чего подтверждать, утопла, бог свидетель! —Ну раз вы за её гибель поручиться можете, то я от всей души за вашу деревню рад. Стало быть, нам тут с господином алхимиком делать более нечего. Но уж если она от вас ушла, и когда-нибудь снова объявится, пеняйте на себя. Я вам отныне не помощник. Не моя ответственность. Господин алхимик свидетелем будет. Смекнувшие, к чему он клонит, крестьяне сникли. На некоторое время повисло тягостное молчание. —А ежели всплывёт где её труп-то? — робко спросили из толпы. —Всплывёт — и славно. Значит, дело сделано. А до той поры, с вашего позволения, мы работу продолжим. Растерявшие весь настрой мужики удалились. —Вы уж больно неласково с ними… — заговорил Иннокентий Николаевич. —Бросьте. С чего мне быть с ними ласковым или неласковым? Детей же ни с кем из них не крестить. У вас характер чересчур мягкий, я погляжу, вот вам мои слова и кажутся жёсткими. А их осадить лишний раз — не грех. Это надо, чего возомнили — что ведьму одолеть сами могут! Охотник не смог, а эти вон чего о себе удумали. Тёмные же люди… Алхимик молчал. Предстоящая поимка ведьмы нагоняла на сердце тяжёлую печаль.