***
Вопрос камнем лежал за зубами, отягощал и без того усталую от раздумий голову. Устроившийся на печи Захар сверху вниз поглядывал на Нателлу. В том, что любит её сам, без её вмешательства он убедился, но она? Чувствует ли что-то к нему кроме влечения? Любит, не любит? Стоило днём хоть на цветочке погадать, как пастушки делают. Получил бы, конечно, лишь слабое утешение, но — пусть и ненадолго — нашёл бы для себя ответ и не мучался в догадках на сон грядущий. Хотя какой тут сон… Ната сидела на постели и гребнем старательно укладывала влажные после бани волосы. Его мысли она, кажется, не подслушивала, а если и подслушивала, то искусно не подавала вида. В парящем в воздухе перед ней зеркале Захар видел кусочек мягко освещённого свечой лица. Она смотрелась превосходно: как всегда изящная, с прямой осанкой и царской посадкой головы на красивой шее и плечах. Её шея Захару отчего-то особенно полюбилась. Ничего в её виде не пробуждало страсть, но всё равно волновало. Однако он твёрдо решил, что не поддастся соблазну, пока не поговорит с ведьмой. Самоуважение того требовало. "А ты хочешь, чтобы я ушёл или остался?" Нет, слишком отвлечённо. Ну скажет она, чтобы, допустим, остался, и что дальше? "Что ты чувствуешь ко мне?" Не годится, она услышит и нагородит всего подряд, а главное умело обойдёт стороной. "Ты что-то чувствуешь ко мне?" Ещё хуже! "Ты меня любишь?" Хороший вариант. Ответа всего два, хотя Ната и от такого вопроса легко отвертится и скажет ни то, ни сё. Только вот это "любишь" смущало; чувствовалась в нём наглость какая-то что ли, претензия. "Ты со мной в одну постель ложилась по любви или по прихоти?" Ужасно! Требовательно, бесцеремонно и грубо. Захар даже неосознанно поморщился. Ей такие слова ни за что нельзя говорить. Как же тяжко! С пастушками так никогда не было — им достаточно мигнуть, и как по волшебству они появляются в нужном месте, в нужный час, готовые к нужным делам. Объясняться в любви, пудрить мозги комплиментами, одами и прочей дрянью ни разу не требовалось; они, по-хорошему, всё понимали и не ждали от него настоящей любви (разве иные кто поглупее да понаивнее имели слабость погрезить); он от них — тем более. Да ему вообще за всю жизнь ни с кем не приходилось объясняться ни в чём! Ремесло того не подразумевало. Охота — не постройка жилья, не готовка еды, не рисование картин, где можно одно ляпнуть так, а другое эдак. Контракт прост, как ситцевые панталоны: с него — убитый монстр, ему — стол, кров и червонцев в придачу. Совсем он на такой работе отупел. С бабой не в силах поговорить! —Добычу высматриваешь, охотничек? — подала голос Ната. Увидела его через зеркало. А он, погружённый в раздумья, пялился на неё невесть сколько… Ну какой же осёл! —Высмотрел уже однажды, и вот до чего дошло, — ответил заметно смутившийся Захар, на что Ната только посмеялась. —Неужели не надоело каждый раз на печку карабкаться? — спросила она, когда закончила наводить красоту и легла под одеяло. —На полу холодно, на лавке узко, — уклончиво ответил он. И, на свою беду, посмотрел вниз. Нателла лежала на боку у самой стены, освободив место с краю (на котором он уже просыпался), и со значительным выражением глядела ему в глаза. Этот пленительный взор, эта завлекательная поза выражали явное приглашение. Захар отвернулся и промолчал. Она с деланным сожалением вздохнула. —Хозяин барин. Ната легла лицом к стенке. Вся фигура, особенно зад, даже покрытая одеялом, так и притягивала к себе взгляд. Никто не пожелал друг другу спокойной ночи, как это обычно бывало перед сном. Словно оба чувствовали, что спокойной ночь не будет. Захар ещё некоторое время лежал; кусал губы, сжимал кулаки в попытках побороть соблазн. Он слышал по неровному дыханию — Ната не спала. Не в силах больше давить несчастное желание, он почти бесшумно соскочил с печи и юркнул в кровать, где уже заждавшаяся ведьма мигом сгребла его в объятья. Вместо пожеланий спокойной ночи изба наполнилась горячими вздохами и лобызанием.***
В другой раз она нагрянула в баню, когда он парился, у него даже не достало духа протестовать. Вошла совершенно невозмутимо, как к себе домой. Захар мысленно осёкся — Ната и была у себя дома. Он не знал, кем себя в этом доме считать — гостем или жильцом. Ната села на скамью напротив, распластала по спинке руки, закинула ногу на ногу. Дышавшее здоровьем, красотой и жизнью тело скрывалось под одним завязанным на груди полотенцем. Она глядела на него с интересом, словно хотела разгадать загадку. Ничем не занимая разум, Захар скользил по ней взглядом. Кроме шеи, до которой ему ещё было высоко, ему страшно нравились её ноги. Стопы у Наты очень красивые: не стоптанные, как у крестьянок, с толстыми неприятными ногтями на коротких пальцах, а узкие, вытянутые, ладные и аккуратные. Щиколотки худые, даже несколько хрупкие на вид; и не верится, что когда-то этой тоненькой ножкой она до искр из глаз врезала ему по челюсти. Вообще, в каком месте на ногу не посмотри, везде самая подходящая, эталонная ширина. Рука так и тянется лечь, погладить. Он уже приучился намеренно не думать о любви рядом с ней. Если она подслушает его мысли, то как ты к ней ни подходи, прямо ли, хитростью ли, обязательно загодя навыдумывает отговорок и начнёт водить за нос. Захар всё больше склонялся к мысли, что Ната держит его у себя ради постельных утех. Ей же ничего не стоило тогда сказать: "люблю, мол, тебя, соколик", но ничего даже отдалённо похожего Захар не услышал. И продолжал томиться в неведении, отчасти ему приятном — приятном, потому что растягивалась его побывка — отчасти горестном. —Не сильно горячо? — спросил он Нату. —О, что ты, совсем нет. Я бы даже ещё парку подбавила. —Ну так валяй. —Не пожалел бы. А то ведьмина банька покруче твоей будет! —Напужала, тоже мне. —Смотри не жалуйся потом, ежели шкура слезет! —Велика беда! Как будто новую мне не сладишь. —Ха-ха-ха-ха-ха!.. Ната щёлкнула пальцами, и на угли вылился ковшик воды. В ту же секунду повалил пар, клубистый и густой, ненадолго скрывший их друг от друга. А когда он немного сошёл, Захар увидел, что Ната смотрит на него тем же странным взглядом. —Какой-то ты непонятный стал в последнее время. Не приболел ли? —Ты меня, помнится, когда-то об этом спрашивала. —Хах!.. Когда то было! —А чего тебе? Забота какая? —Да так. Просто хочу, чтобы у тебя всё было в порядке. "Чтобы было в порядке? Ну так дай ответ на один вопрос!" — едва не промелькнуло в уме. С огромным трудом, но сдержал в себе эту мысль, и тут же пожалел — а зачем? Может, решилось бы дело. О, нет, это не она коварно-обольстительная фемина, держащая его в заложниках собственного чувства; это он слабохарактерный и немой трус! —А то невесел совсем стал, — продолжила Нателла, —Раньше всё то шутки шутил, то рассказы рассказывал. Вот и подумала, не случилось ли чего? —Кончились рассказы, и шутки все перешутил. Второй раз с того же анекдота смешно не будет. —Новых сочини. Ха-ха-ха!.. Новых… нет, не для постели, ещё для развлечения он ей нужен. Впрочем, напрасно он так резко судил о её словах; смеялась Ната вовсе не злобно. Духота в раскочегаренной бане давала о себе знать. Жар оседал на коже краснотой. С трудом дышавший Захар то и дело отирал с лица пот. Нате — хоть бы что. —Нет, ты не болен, а всё-таки мне кажется, что ты от меня что-то таишь. Не могу понять, хорошо тебя у меня, аль нет. Но не выпытывать же мне силой. —А тебе со мной? — вдруг перебил её Захар, сам подивившись своей отчаянности, —Хорошо? Она склонила голову набок, немного прищурилась, поводила губами друг о дружку. —Неплохо, — коротко ответила Нателла и нарисовала на лице улыбку. Глупо было спрашивать, конечно. Захар приложил усилия, чтобы скрыть досаду. Невыносимый жар окончательно его доконал, но только он собрался встать и выйти ополоснуться, как Ната поднялась с лавки. Как будто ждала, пока ему станет невмоготу, чтобы подрезать! —Надеюсь, тебе у меня тоже недурно, — проворковала она и развязала полотенце. Покрывавший её тело кусок ткани полетел Захару в лицо и она, обнажённая, блестящая от влаги, вышла за перегородку, не забыв игриво хихикнуть. Он недолго смотрел в проём того отсека бани, где мылась ведьма. Вода из висевшего в воздухе ковша струилась по гладкой коже, пока второй ковшик зачёрпывал новую порцию и наполненный поднимался над её головой. Она стояла спиной, и из-за перегородки было видно только кусочек — самый лакомый — её тела, но, чтобы потерять голову, хватило и этого. Захар отшвырнул её полотенце, потом своё и шагнул к ней.***
В одну из следующих ночей во всё небо гремела гроза, предвестница скорой осени, и непривычно прохладная свежесть наступившего утра врывалась в грудь цепким холодком, а вырывалась едва заметным парком. Ближе к полудню немного потеплело, но небо осталось облачно-серым, и сырость из леса никуда не ушла, а превратилась в седой туман, стелившийся под ноги. Его завеса была не настолько густа, чтобы заблудиться и потерять друг друга из вида, но на традиционной прогулке за сбором Ната настояла держаться рядом. И — хозяйка своего слова — взяла Захара под руку. То ли это полусказочная обстановка туманного леса сбивала с толку, то ли они в самом деле ещё не забирались так глубоко в лес вдвоём, но Захар не мог определить, знакомы ли ему эти места или нет. На пути встал доселе им не виданный глубокий и очень крутой овраг. Ната объявила, что им надо на ту сторону, чем заставила его задумчиво насупиться. Она-то легко перелетит, а ему не улыбалось карабкаться по скользким, почти отвесным склонам, цепляясь за мокрую травяную поросль в перемешку с грязью. Перепрыгнуть бы он не рискнул. На удачу, в нескольких саженях от них нашлось упавшее через овраг дерево. Переправа была не самая надёжная; достаточно толстый ствол покрывала влажная, обросшая мхом кора, и по гниющей трухе сапоги скользили не хуже, чем по грязи. —Я тебе помогу. Держись, — сказала Нателла и протянула ему обе руки. Захар взялся и осторожно ступил на бревно. Ната оторвалась от земли. Бочком, приставным шагом он засеменил на другую сторону, поддерживаемый плывшей по воздуху ведьмой. Нечасто доводилось видеть, как она летает. А выглядело это очень красиво — Ната не носилась, как оголтелая пташка (кроме того катания на метле), не дёргалась и не болталась по сторонам, как какой-нибудь комар, а двигалась чинно, ровно и в полёте больше всего походила на невесомую пушинку: так плавно и грациозно смотрелась со стороны. Захар поначалу глядел себе под ноги, но быстро отвлёкся на свою компаньоншу. У неё под ногами не было никакой опоры; он думал, что давно привык к волшебству, но иной раз на её трюки дивился, как впервые. Так и было и сейчас — засмотревшись на неё, позабыл об осторожности. Нога наткнулась на коварно торчавший из бревна сучок, и Захар от неожиданности опасно покачнулся назад, обронив ругательное словцо. К счастью, не утратившая бдительность Ната вовремя дёрнула его за рукав, но восстановить потерянное равновесие не вышло. Захар колыхнулся вперёд, прямо на ведьму, снова проворно его поймавшую. Тут уже не удержалась и она, и, кое-как загробастав в охапку своего незадачливого спутника, вместе с ним повалилась вниз. По туманной чаще разнёсся протяжный, сплавленный из двух голосов крик, за криком — эхо. Падение вышло мягким. Нателле удалось его замедлить полётом и, оказавшись на дне оврага, оба обнаружили, что не пострадали. —Ой! Ох, мамочки! У-ух!.. —Ты как?! Не поломала ничего? Не ударилась? — с тревогой спрашивал прерывисто дышавший Захар лежавшую под ним ведьму. —Ничего, ничего. Всё хорошо. Ты в порядке? —Я нормально. Нормально всё. У-уф… —Ох-хо-хо!.. Бывают же происшествия. —Не то слово. Отчего-то никто не стремился переменить положения. Раскрасневшаяся Ната так и продолжала лежать на земле, силившийся выровнять дыхание Захар так и нависал над ней. Вдруг её глаза стрельнули в сторону, ему за плечо. Он живо обернулся. На кратчайший миг показалось, что над оврагом стояла человеческая фигура, молниеносно исчезнувшая. Да нет, не показалось! Точно появился кто-то неведомый над ними и пропал. Не могли глаза его обманывать, точно был на том месте силуэт! —Это что?! Кто это?! —Где, соколик? Нет же никого. —Ты видела?! Да был же вот тут щас! Человек как будто!.. —Не было, не было никого. Тебе померещилось. —Да как же, померещилось!.. —Померещилось. Бывает, — спокойно ответила она и увлекла его в поцелуй. Может, и вправду почудилось; это уже не волновало гулявшего руками по её телу Захара, потянувшегося к подолу платья, а после к своим штанам. Снова не устоял… Но она такая ласковая и отзывчивая… Забыв обо всём, зарывшись лицом в её разметавшиеся по земле волосы, он не видел, что Ната всё также взволнованно поглядывала на овражную кручу.