Охота на ведьм

      Само собой, тягостное вымученное молчание не могло продолжаться вечно, и в конце концов переполненная недопониманием чаша разбилась на мелкие черепки.       Как-то вечером Захар от нечего делать развёл во дворе у дома костёр. Хотелось привнести разнообразия в каждодневную рутину лесной жизни. Он загодя сходил по грибы (давеча как раз пролился грибной дождик) и даже не без труда приволок из леса небольшое бревно, чтобы сидеть у огня. Ната, на миг выглянувшая из окошка, явилась на его посиделки, как пчёлка на сладкое. Вот ведь торопыга! У него же ещё толком ничего не готово!       —Ты чего совсем раздетый? Холодно же! Не май месяц! — с укором сказала она и набросила ему на плечи какой-то огромный платок, —На, — она без лишних уговоров всучила подстилку, вторую положила себе на другой конец бревна и устроилась рядом.       Захар протянул ей унизанную поджаренными грибами палочку.       —У огня холодно не бывает, — возразил он, —Ну как?       —Здорово, — ответила мило улыбавшаяся Ната, пробуя угощение. Судя по довольному лицу не врала.       Молчание царило недолго.       —Не май месяц, говоришь? А какой тогда месяц?       Ната пожала плечами.       —К сентябрю дело идёт. А может, сентябрь уже и наступил.       —М-м, ничего себе. Год уж скоро… — тихо добавил Захар.       —И правда… целый год почти… А поначалу всё так рвался уйти, — многозначительно напомнила она.       Шанс, так внезапно и так удачно приплывший в руки, упускать было нельзя.       —Я и счас уйти могу. Не понимаю только, надо ли.       —Ну уж тут я тебе не помощница. За тобой решение будет.       Захар нервно хохотнул от осознания её заблуждения, известного только ему. Смешок вышел рваный, почти дикий, вызвавший у Наты неподдельное недоумение.       —Ты чего?       —Не помощница? — тревожное возбуждение рисовало на лице усмешку странного задора. Ната, кажется, была взволнована его странной речью, —Знала б ты, непомощница, сколько я маюсь из-за тебя!..       —Из-за меня?..       —Ага! — он перекинул одну ногу через бревно и пододвинулся к Нателле совсем близко, словно хотел зажать в угол, —Ну, ответь, честно только ответь, слышишь?!... Хочешь, чтобы я с тобой остался? Навсегда, насовсем остался? — поражённая его напором, она молчала, —Или уйти мне?       Ната замерла и с недоумением посмотрела на соседа.       —Почему ты спрашиваешь об этом меня? Я же говорила, что…       —Что ни гнать, ни держать не будешь, помню! Если б я сам знал, чего из этого я хочу, я б с тобой счас не говорил. Сил нет никаких, реши уже за меня!..       —Захар, горит, — перебила его Ната.       Он быстрым движением скинул с огня палочку с порцией испорченных огнём грибов, отшвырнул в сторону и сел ещё ближе к ней. Пламя в глазах горело ярче, чем в костре.       —Но как я могу за тебя решать!.. — кажется, впервые в жизни Захар слышал, как дрожит от напряжения её голос, —Я напридумываю чего-нибудь, а тебе от этого станет только хуже!.. И потом я же буду виновата!       —Да я ж сам тебя об этом прошу! — заорал он и тут же обругал себя за несдержанный срыв, за то, что Ната вздрогнула от его резкого крика, —Не будешь виновата, клянусь, — почти умоляя, заговорил он, —Да разве ж я тебя когда упрекну за это? Я сам себе голову снесу, если такое случится. Только разреши уже, прошу, не могу более… — закончил он и, словно покаянный, склонил голову ей на плечо.       Ната неловко погладила его волосы, поправила сползшее с плеч покрывало.       —Почему ты просишь меня об этом? Отчего маешься? — тихо спросила Ната, —Что с тобой вообще происходит? Я уже сколько времени пытаюсь понять и не понимаю…       —Что происходит? Сама же знаешь. Сама первее меня угадала. Не привораживала, говоришь. Любовь, соколик, пришла, говоришь…       —Это любовь у тебя такая? Да разве так любят? Это же мука!       —Ох, не-ет, это ещё не мука. Это так. Ты мне, — он запнулся, но тут же собрался с духом, —ты мне скажи кое-что, а там видно будет, мука или не мука.       Ната с усердием внимала его пылкой речи. Опасения, что она сведёт всё в шутку, нет-нет да и лезли в голову, и в душе Захар был страшно благодарен ей за серьёзное отношение к делу.       —Сказать… о моих чувствах?       —Да!.. Да, да, да, да, да, да, да! — закивал он так рьяно, что ведьма отпрянула, —Уж если б заколдовала ты меня, я б тотчас ушёл, и думать бы не думал. Но коль сам вляпался, то и ты дай ответ!.. Я ж потому и брожу как не в себе, что мне знать надо. Я ж от всей души… — проклятое слово так и осталось несказанным, —Потому и уйти никак не могу. А ты только соблазняешь, будто и не надо тебе ничего кроме мацанья. Не мил, так и скажи — и исчезну сразу, поминай, как звали. Только честно скажи! Вся жизнь моя от твоего слова зависит!..       Договорил — и подивился тому, как легко выпалил такой поток, как выставил всего себя, будто нагишом, как вывернул наизнанку уязвлённую душу, что самые дальние уголки стали видны. Взволнованная Ната глядела во все свои большие глаза, тщательно переваривая услышанное.       —А скажу я, допустим, что… не могу я взаимностью ответить, — медленно произнесла она, с трудом подбирая слова, —Ты уйдёшь и разлюбишь меня?       Захар горестно вздохнул.       —Если б…       —Но ты же страдать будешь.       —О чём и говорю.       Вдруг закралось нехорошее предчувствие. С чего бы она разговор в эту сторону повела? Уж не признается ли сейчас в страшном?..       Но Нателла не призналась. Вместо признания с её губ сорвался нервный смешок: один, другой, третий, и вот лицо уже заперто за воротами ладоней. Согнулась, закрылась спавшими волосами, спряталась в себя, затряслась.       —О чувствах сказать!.. А что говорить-то? — Захар напряжённо следил за ней, —О-ох… Правы бабы деревенские — все вы, мужики, как один, когда дело до чувств доходит. И слепнете, и немеете, и глухните… ха-ха!.. Ох, соколик… — она распрямилась, повернулась к нему, и Захар увидел, как выразительно блестят её глаза, как покраснели щёки. Ната положила руку ему на плечо, погладила — и без того взведённый, он вздрогнул, —Дубовый уже стал… от чувств своих. Не дотронуться: как камень, — она задумалась. Захар исступлённо ждал, —Вот что, миленький. Решать я за тебя ничего не буду, но помогу тебе самому придумать, как быть. О том, что на душе у меня — скажу, аль не скажу, будь покоен, поймёшь. Только сделай мне одно одолжение, а там, гляди, и кончится твоя маета.       —Сделаю!.. Хоть сто одно!..       —Сто одно не надо. Хватит с тебя одного пока.       Больше она ничего не сказала. Захар думал, что не дождётся и умрёт прежде чем ведьма объявит ему свои намерения. Он следил за ней дрожащим взглядом: Нателла зашла в дом, предварительно обратившись к бане. Из избы она принесла маленький котелок с водой и ещё какую-то мелочёвку в холщовых мешочках и глиняных крыночках. Когда из горшочка начал подниматься пар, она подкинула в него ингредиенты — припасённую траву, сушёные цветки и листья.       —Зелье? — спросил измучавшийся от тишины Захар.       —Не зелье. Не боись, колдовать над тобой не буду.       —Я и не боюсь, — заявил он, —И вообще, колдуй на здоровье.       Ведьма тихо посмеялась.       —Что я слышу…       Стремительно, по-осеннему вечерело. С мрачными сумерками лес окутывал холод, и только костерок служил спасением и от темноты, и от стыни. Захара всё равно трясло: от предвкушения, от неизвестности, от затянувшегося ожидания, казавшегося затянутым лишь ему.       —Ну вот и всё… согреемся? — предложила закончившая возиться с варевом Нателла.       В парилку она принесла ещё каких-то своих природных запасов. Поворожила над загадочной смесью, и по бане, всё крепчая, начал раздаваться глубокий свежий запах смолы, сосновых иголок и ещё чего-то, похоже, цветочного. Дышалось славно, с наслаждением. Аромат словно переносил в летний лесной день, на тёплую солнечную поляну. В груди и голове будто стало просторнее. Захар почувствовал, как понемногу расслабляется. Но камень с души всё не падал — давил и мучил, а верёвочка, которой он к этому камню был привязан, спокойно сидела рядышком и, по-видимому, не собиралась облегчать его тяжесть. Захар ждал; ждал чего угодно — что Ната заговорит с ним, что совратит, что возьмёт и заколдует и превратит в червя — он ко всему был готов. И с радостью бы повиновался любой её прихоти.       Но пожелала она совсем простую вещь. Попросив его лечь на полок, Нателла начала мягко водить по его телу предварительно смоченными в травяном отваре руками. Наверное, хотела помочь ему расслабиться, но выходило ровно противоположное. Захар со странной неловкостью следил за действиями ведьмы и не понимал, хорошо ли ему или тяжко. Во дурак — сколько уже раз любились совсем без ничего, а тут от обыкновенных прикосновений дошёл до исступления. Почти как в самый первый раз, когда она лечила его раны…       А отвар пах великолепно: душисто и свежо. Остывший на вечернем воздухе, он приятно холодил кожу.       —Как чувствуешь себя? — она, что поразительно, никакого замешательства не испытывала.       —Хорошо. Вроде…       —А вроде и не хорошо, да? — с лёгким уколом сказала Ната, —Ох, тебя как будто не женщина родила, а кузнец из железа выковал. Не человек, а как я не знаю что. Это всё от головы твоей неспокойной. Мысли в тело отдают.       Она не упрекала, но Захар отчего-то чувствовал себя так, словно должен извиниться и за мысли, и за пострадавшее от них тело.       —Ну ничего, соколик, я к тебе другой способ применю.       —Какой?       —Дома увидишь.       И тут вдруг осознал: он попал в сказку. Лесная колдунья, принимая у себя лихого удальца, по-царски парит его в баньке, кормит, поит до умопомрачения (впрочем еда в Нателлином доме и близко не напоминала сказочные яства), укладывает в постель (может и сама укладывается рядом), а дальше… Дальше видно будет. Смотря, какая колдунья попалась — злобная или добрая.       Захар неприлично громко усмехнулся своим раздумьям. Нателла потребовала поделиться причиной веселья и тоже усмехнулась, когда он договорил.       —Только дальше что — непонятно... — намекнул он, —Какой у сказочки конец.       —Какой-нибудь хороший, разумеется! Зачем плохие концы? Жили они долго и счастливо, там, например, — ответила Ната, то ли ненарочно, то ли умышленно не упомянув, жили ли "они" вместе.       —Или она его заколдовала и превратила в жабу… и отпустила скакать по болотам.       —Или по губам надавала, чтобы чушь всякую дикую не порол.       Сказала — всё равно что гвоздь забила. Прямо в голову. А ему отчего-то захотелось её поцеловать. Просто поцеловать, без телесностей, можно даже руками не трогать, лишь бы трогали друг друга их губы.       —Хватит с тебя пока что, — сказала Ната, и когда Захар сел, вылила остатки травяной жидкости ему на голову. В усах застряла травинка.       Вечер, полный обнажённых тел, проходил на удивление целомудренно. Лишь желание поцеловать Нателлу не гасло. Только поцеловать, без каких-либо плотских намерений. Воплощать плотские намерения в жизнь в такой момент казалось сущей мерзостью. Это ж надо… Если б год назад Захару кто сказал, что он очутится в парилке рядом с красивой бабой и ему не будет её хотеться, он бы от души похохотал.       В доме тягостная сказка продолжилась. Видать, в бане была только присказка. Нателла уложила его на кровать — Захар заметил, что постельное бельё было свежайшее — но прежде брызнула на подушку несколько капель какой-то жидкости. По запаху она напоминала тот же свежий лесной дух, который стоял в бане. Однако вдобавок к нему Ната зажгла благовоние — растолкла в ступке сушёные травы и бросила к ним крошечный уголёк. Повилась, затейливо изгибаясь, струйка дыма. Захар засмотрелся, даже чуть не позабыл о заботливо обхаживавшей его хозяйке. Ната взяла его руку и принялась от плеча к кисти растирать приятным тёплым составом, напоминавшим мазь.       —Ну?.. Говорить-то будем?       —Пока напряжение твоё не уйдёт, не будем. Надо, чтобы ум ясный был, — она принялась растирать масло по груди, —Давай, расслабься, миленький, — почти по-матерински попросила она.       —Расслабишься тут…       —Уж постарайся. Обещал же. Ты дыши глубоко. И медленно.       Захар старался делать так, как она велела, и вскоре почувствовал, что в самом деле тело словно размягчается. Колдовской бальзам вслед за умелыми Натиными руками вытягивал из одеревеневших мышц утомление. Она дотронулась до его лица — и кажется улыбнулась, когда поднесла ладони к его голове. Потёрла виски, пошевелила кожу на макушке и на затылке — и стало очень-очень хорошо. Помассировала скулы и челюсть — и с него словно свалился тугой намордник.       Из-за печной заслонки просачивалось тепло и тонкая щель света. На подоконнике горела свечка и тлели сухие травы. Как это обычно бывает, начало смаривать в сон, но Захар держался и не проваливался. На мягкой перине, в уютном тепле он чувствовал себя таявшим на сковороде маслом. Когда Ната закончила, он не чувствовал в себе ни усталости, ни сил. Он и тела своего почти не чувствовал.       Нателла поправила ему подушку, усадила к изголовью, устроилась рядом и наколдовала им лесного чая. В чашке плавало несколько засушенных ягодок дикой малины и земляники. Напиток больше напоминал лечебный отвар на лесных дарах.       —Ну вот… уже можно и побеседовать, — наконец к несказанному облегчению Захара заговорила Ната, —А теперь подумай хорошенько и ответь — чего ты хочешь?       —Знамо дело. Хочу, чтоб ты мне… — быстро начал он, но верно предугадавшая ответ ведьма его моментально перебила.       —Нет. Этого ты прямо сейчас хочешь. А чего ты хочешь вообще?       Захар замялся.       —Вообще? В смысле?..       —Ну прямо вообще-вообще. Самая главная цель на жизнь у тебя есть?       Захар смутился ещё сильнее.       —Есть. Наверное…       —Вот и я думаю, что наверняка есть. Не может быть такого, чтоб у человека цели не было. Иначе это не человек, а чёрт знает что такое. По тебе видно, что ты личность значительная, и стремления у тебя имеются, даже если ты их и не вполне понимаешь сам. Уж выпытывать из тебя не хочу, вдруг секрет, но ты постарайся понять — для себя понять, Захар — положение твоё нынешнее от твоих желаний далеко или нет.       Он вздохнул. Помолчал немного и решил говорить откровенно.       —И близко, и далеко. Секрета делать не буду, небось, сама понимаешь, что в тебе дело, — она внимательно слушала, не выдав ни одной эмоции, —Не хочу я жить в лесу, что уж греха таить. А с тобой хочу. Понимаешь? Не для прелюбодейства, а вообще… для жизни хочу. Для жизни обычной, да. Чтоб как у людей всё было. Ясно дело, что охотиться я уже никогда не смогу, так хоть дожить бы по-человечески сколько отмерено.       Говоря, он смотрел в сторону, на печку. Нателла направляла взгляд туда же. Они сидели в одежде для сна рядышком у изголовья, соприкасаясь телами — будто приходились друг другу ближайшими людьми на свете. И отчасти… да, отчасти так оно и было.       —А здесь тебе, значит, не по-человечески живётся? Неужто колдовство мешает?       —Да ну нет!.. — горячо заговорил Захар, —Никак мне твоё колдовство не мешает, просто… Ну не как все мы живём!.. ничё почти толком нету в этом лесу.       —А чего надо, чтобы было?       —Ну как чего? Хозяйство, там, скотина, вот это всё. Чтоб в поле десятина-другая имелась и работать там можно было, хлеб самим наживать. Чтобы… — он хотел заикнуться про детишек, но не стал, —Да много чего доброго можно иметь!..       Их глаза встретились. Ната смотрела задумчиво и серьёзно.       —Зачем тебе это всё?       —Да как зачем! Затем, что это жизнь настоящая и есть! Что это хорошо, вот зачем!..       —Жизнь настоящая? Я думала, твоя жизнь настоящая была с ножом в руках по земле бродить.       Захар покачал головой.       —Не, — махнул рукой он, —То ненастоящая была.       —Ах, вот как, — с участием сказала Нателла. Захар поглядел на неё краем глаза — она с задумчивой отрешённостью смотрела на печку.       О чём, интересно, ведьма размышляла в эту секунду? Ну что, что её удерживало перейти к главному предмету разговора? Не похоже, чтобы ей хотелось его помучить, но тогда зачем заходить так издалека и подбираться так медленно?       —Ясно всё с тобой, соколик. Всё мне теперь ясно, — она неосознанно начала повторяться, —Хозяйство, обязанности всякие — это так… не главное. К людям ты хочешь. И меня с собой заодно хочешь прихватить.       —Ну хочу, да! Грех что ли — хотеть? И чего это хозяйство — не главное?       —А того! — вдруг громче, чем ожидалось, воскликнула Ната, —Что хозяйство и у меня тут есть. Ну да, поле я тебе не распахаю. Мельницу не построю. Хлеб добывать не выйдет, и скотине неоткуда взяться. Ну и с едой не гладко приходится, да… Но дела и так найдутся! Ты ж себе сам их уже придумал. Я всё магией могу делать, а тебе сколько угодно дел уступлю, чтобы скучать не приходилось.       Захар внимал её речам. Всё от первого до последнего слова было правдой, и его отговорки про деятельность, хозяйство и обязанности становились смешными и пустыми. Он долго молчал, тщательно размышляя. А ведь правда, чем и тут не жизнь? Занятие всегда найти можно, уж об этом он позаботится. И даже к еде привыкнуть нетрудно — уже, считай, привык. У Нателлы есть всё необходимое и нет ничего лишнего. А людское общество… к чёрту! Могло ли оно вызвать у него что-то кроме отвращения после близкого знакомства с Нателлой? Если ли в мире хоть единая душа, более стоящая, более драгоценная для него, чем она? Захар чувствовал, что ему и ведьмы мало — он ещё ей не упился, и, надо думать, не упьётся никогда. Уж какая ему забота до всего остального мира!       Можно, можно устроиться и здесь. Надо лишь привыкнуть окончательно, ну да за этим дело не постоит; и так скоро отвалится совсем эта грубая короста старого, знакомого уклада жизни. Вот только…       —Что верно, то верно, всё-то у тебя имеется. А смысл… смысл оставаться мне… есть?       Никак не давалось ему это коротенькое слово из шести букв. Будто говорил он на особом наречии, в котором этого слова и всех других, на него похожих, не было. Не поворачивался язык ни сказать, ни спросить прямо. Лишь "я тебя…" и "ты меня…?", а дальше — как обрубало.       А Ната всё понимала. Единственно верным образом.       Она засмеялась глухим грудным смехом, когда он договорил.       —Ну дурачо-ок… Ты притворяешься или… Да нет, не может быть, чтобы ты притворился. Правда что ли до сих пор не понял?       —Чего не понял? — в страшном волнении спросил Захар, чем заставил её смеяться пуще прежнего.       —Всего, соколик!.. Ой-й, ха-ха-ха-ха-ха!..       Он едва ли не с тревогой ждал, что сейчас произойдёт какое-то чудо: что Ната как-нибудь по-волшебному до него дотронется и в голове его магическим образом появится разгадка, что она его загипнотизирует, что дым из чашки с благовонием нарисует в воздухе ответ. Всё оставалось по-прежнему, лишь Ната хохотала, хватаясь за его руку, склоняя голову ему на плечо.       И тут… да… Да, да! Вот же он, ответ! Она никогда раньше вот так не трогала его без причины. А в последнее время стала то и дело тянуться к нему.       И это данное ей прозвище — соколик. Милейшее, доброе слово. Она не всегда так к нему обращалась.       И смотрела так лучисто тоже не всегда. И улыбаться с некоторых пор стала по-особенному.       Она же… Захар невольно вздрогнул.       —Ты… Ты что же?.. И ты… Меня?.. — как слабоумный залепетал он. А бывало так складно языком чесал!       —Ха-ха-ха-ха-ха!.. — её по-прежнему разбирал ужасный смех, —Не веришь что ли?       Казалось, то словечко Нателле тоже встало поперёк горла.       —Да как-то не очень…       Разогнав остатки смеха, она отдышалась и вновь заговорила. Серьёзно и ласково.       —А если я тебе скажу кое-что, то поверишь?       —Ну это смотря что скажешь…       Ната заправила выскочившую сырую прядку волос за ухо, погладила его по груди и посмотрела ему в глаза.       —Ты, помнится, хотел, чтобы я за тебя решила: остаться или нет. Не жди, я не буду решать, соколик. Я б тебя в самом деле заколдовать могла и совсем тебя разума лишить — так тоже делать не буду. И всё, что я могу — только попросить тебя, — её голос едва заметно дрогнул от волнения. Захар затаил дыхание, —Оставайся. Ну чем тебе где-то там лучше, чем у меня?.. Нет, коль хочешь, я правда, слышишь, правда тебя держать не буду, но… но я очень, очень тебя прошу… Я тебе здесь такую хорошую жизнь устрою!.. я чему угодно научусь, чтобы у тебя всё было, что ты пожелаешь, только оставайся… Я такой сильной стала благодаря тебе! И ещё сильнее стану, а знаешь, почему? Потому что мне с тобой так хорошо, что… — она сбилась и не закончила; спрятала лицо в его груди, крепко обвила руками и задрожала.       Захар заключил её в объятья, прижал к себе ещё сильнее. Ната всё трусилась, но какая это была дрожь!.. Как откровенна она была с ним, откровенна, как никогда! Теперь он понял её чувства окончательно и безжалостно ругал себя за былую глупость, слепоту и глухоту. Как он всё это упускал?!       Но к чему теперь сокрушаться? В его руках находилось его настоящее и будущее, его жизнь, его судьба, его самая главная драгоценность. Захар дотянулся губами до Натиной макушки.       —Ну будет, будет тебе… всё у нас с тобой вон как хорошо, видишь? Кретин я, конечно, но ты уж прости, какой есть, — она хихикнула, —Ну не трясись, красавица. Тута я, никуда я не денусь.       Ната, всё ещё подрагивая, приподнялась и взглянула на него такими глазами, что он обомлел. Сверкающие даже в полутьме комнаты, они, казалось, согревали его изнутри. Нет! Это не её глаза, но его сердце под действием её блестящего взора заколотилось так отчаянно, что всё тело обдало жаром.       —Ах, миленький… — вымолвила она, с трудом справляясь с захлестнувшими её чувствами.       А говорить больше и не требовалось. Они поспешили поцеловаться — всё ещё не слишком умело, но глубоко, с чувством, которому никак не решались дать имя.       В голове стало так легко и ясно, что Захар заснул почти мгновенно. Ничто больше его не тревожило, и будущее представлялось таким прекрасным, что боязно было о нём подумать — не сглазить бы. Неужели это произошло? На середине жизни он наконец-то нашёл своё место, и где — в объятьях лесной ведьмы!..       Кровать, как и всё в доме, они теперь делили поровну. Еженощно забираться на печь Захар прекратил.

***

      Тихо-тихо ступали они по лесу. Благо, шуршащих листьев, моментально выдавших бы их присутствие, ещё не нападало под ноги. Воздух был заряжен ощущением опасности.       —А вы уверены, что мы идём правильно? — послышался голос из пустоты.       —Да, — не утруждаясь пояснениями, из пустоты ответил ему другой.       Обладатель первого сам не понимал, как оказался в этот утренний час в таком месте. Холодное сырое утро, закрытое покрывалом серых облаков, лучше всего встречать в постели (желательно, в своей постели в своём доме, а не в чужом), но накануне вечером его спутник в учтивой форме, однако тоном, не подразумевающим отказа, пригласил его на променад. Ужасным, каким-то пугающим влиянием на людей обладал уверенный в себе спутник.       Справедливости ради, не пойти было нельзя — кто как не создатель разработки должен опробовать её на себе? И разработка действовала, как надо.       —Г-григорий Константинович, вы ещё тут? — подал слабый голос первый. Он несмело ступил в сторону, откуда донёсся тихий ответ, и под его ногой треснула ветка. Испугавшись наделанного шума, бедняга отшатнулся в сторону и зацепился за куст. Скрывавшая его одёжка слетела с плеч и словно из ниоткуда в лесную глушь вывалился охавший алхимик.       —Вы делаете слишком много шума, — строго осадил его Григорий Константинович, показавшийся на виду. Но в отличие от незадачливого компаньона, накидку с головы, прятавшую его от мира, он скинул сам.       —Извин-ните… — пролепетал учёный, натягивая плащ-невидимку на плечи, —Я буду осторожней.       Городничий пропустил его слова мимо ушей. Он пристально вглядывался в противоположную сторону.       —Мы уже близко. Смотрите, — шепнул он и указал туда, куда смотрел, —Кажется, это тот самый дуб.       —Ага, н-наверное… Я, знаете, в дубах, ну и в древесности всякой не очень разбираюсь…       Городничий уверенно двинулся к цели, не забыв накрыть голову капюшоном плаща. Иннокентий Николаевич последовал его примеру и поспешил за пропавшим из вида напарником.       Они набрели на верный ориентир, и вскоре нашли путь туда, где, по словам крестьян, стоял ведьмин дом. Каково было удивление обоих, когда на найденной ими поляне не обнаружилось абсолютно ничего. На голое, окружённое деревьями пространство, так и просилась изба и другие хозяйственные постройки, но глазам предстала лишь земля поросшая редкой, явно утоптанной травой.       —Г-григорий Константинович, а где же?..       —Иннокентий Николаевич, я вижу то же, что и вы.       —Но как?.. Г-господин городничий!.. Вы…вы куда?!... — взволнованно зашептал алхимик, по звуку понявший, что его спутник его оставил и смело ступил на удивительное место. Пойти следом у Женера не достало духа.       Внимание градоначальника привлекло едва заметное на земле тёмное пятно. Он подошёл и присмотрелся; казалось, на этом месте разводили костёр, но ни золы, ни углей не было рядом. Зато след на земле был — словно тащили к огню большое полено. Стрельников присел, поводил руками. Удивительно — совсем ничего. Следы есть, а улик нет.       Он вернулся к непомнящему себя от тревоги алхимику и кратко рассказал о находке.       —И… ч-что по-вашему это значит?       —Что ведьма точно есть. И что она от нас хорошо запряталась, — в голосе городничего сквозила досада. Если б не глупые крестьяне со своей самодеятельностью…       —А мо-может это, ну, не ведьма? Вдруг это просто кто-то тут п-проходил и решил…       —И поляну заодно расчистил? — дурацкое неверие алхимика порой знатно раздражало Стрельникова, —Вы вроде учёный человек, Иннокентий Николаевич. А глупости иногда несёте, как малое дитя.       —Но как вы объясните, что дома в этом месте нет?!       —Также, как наш с вами прикид. Если мы чего-то не видим, не значит, что этого нет. Оно просто сокрыто от чужих. Совсем как мы с вами. Спасибо вам, кстати, за подмогу. Ценную вещь вы создали. Я попрошу вас изготовить ещё несколько экземпляров.       В его голове уже вырисовывался план. С помощью Женера и давно ожидавшего в деревне специального отряда военных поймать ведьму станет куда проще. Они поспешили назад; городничий — потому что не хотел терять время и желал скорее приступить к действиям, алхимик — потому что и без того обуявший его страх заколдованного места усилился, стоило сквозь лесную чащу расслышать звуки (может быть, конечно, показалось…) чужих человеческих голосов. Теперь он верил городничему окончательно.