триадная (не)гармония

Выдержанная в тоне грубого дерева гостиная погружена в тяжелую тишину. Свет везде отключен, за исключением настенных бра, которые добавляют загадочности в атмосферу. Весь дом словно прислушивается к двум парням, что засели в этой комнате: даже кожаный диван не скрипит привычно, хотя на него уселись сразу две нехилые тушки. — Где хен? — отказываясь смотреть в глаза Тэхена, уточняет Чонгук. Ему некомфортно под его внимательным взглядом, который из-за близости и освещения кажется слишком глубоким. Ему вообще некомфортно в этом богатом доме, смело признаваясь самому себе, Чонгук даже не представлял, что Ким настолько богат. — Спит во флигеле. — А мы почему не там? — Чтобы он не подслушал ненароком. — Тэхен меняет позу, и Чонгук тихо выдыхает облегченно. — Я…знаю, что ты уже позаботился обо мн… о произошедшем. — исправляется поспешно. — Значит теперь вопрос в цене. — Какой ты умный. — Чонгук хмыкает. — И все же недостаточно, раз ты всегда обходишь меня. — Ким строит снисходительное выражение — полная игра, и излишне слащаво успокаивает. Точнее лишь выводит из себя. — Дело возраста, малыш. Тебе еще расти и расти. -Чонгук закатывает глаза, но не спешит скандально покинуть чужой дом. Он ненавидит все, что связано с этим типом — за исключением их общего истинного, но понимает, что обязан выполнить хотя бы одно пожелание, чтобы не ходить в должниках. И чем быстрее он стребует, тем дешевле все это обойдется. — Итак? — подытоживает. Ему еще возвращаться домой. — Итак, — повторяет за ним Ким, моментально становясь серьезным. Он задумчиво постукивает пальцами по собственному колену, детально обдумывает одну идею, доводя до идеальной целостности. — Ты каждый день будешь отправлять мне свой дик-пик. — Чего блять? — выпучивает глаза Чонгук, надеясь, что ослышался. Но лицо Кима абсолютно серьезное, а глаза выражают крайнюю уверенность, однако, не выдержав, начинает громко смеяться, запрокинув голову. — Разожми свое колечко. — успевает комментировать, бесстыдно смеясь в лицо озверевшего Чона. — Видел бы свою рожу! — Не смешно. — выбешивается Чонгук. — Не смешно! — но Ким хохочет со слезами на глазах, такой довольный своей шутейкой 5 из 100, что Чонгук, не выдержав, бьет его по плечу. — Не смешно! — повторяет громче, чтоб до того наконец дошло. Но Ким упрямо успокаивается медленно. — Только потому, что ты собственное лицо не видел… Словно я сейчас буду лишать тебя невинности. — Чонгук его ненавидит. Искренне. Люто. — Я ухожу. — вскакивает с места, но Ким успевает сдернуть с его плеча рюкзак. — Сядь. — требует. Но Чон достаточно слушался этого выпендрежника. Он с силой тянет на себя за лямку, Ким, в свою очередь, тоже, и так они стоят, перетягиваясь, словно два петуха перед петушиным боем. — Какого черта?! — не выдерживает Чон, и кидается вперед, всей своей тушей задавливает обнаглевшего в край ублюдка. Ким, явно не ожидавший такого, с глухим вскриком руками упирается, пытается сбросить с себя дикого звереныша, но тот словно клещ вцепился в него, и вместо того, чтоб отпихнуть, его тоже стягивают вниз, и потасовка — нелепая до смешного, — продолжается уже на полу. Они, словно близнецы из Нянек, валяются на полу, не причиняя друг другу особого вреда, но и не выпуская из цепких рук. — Все, слезь! — не выдерживает Ким, когда Чон, обхватив его руками и ногами, вжал в жесткий пол, всем своим весом придавливая сверху. — Опять приказываешь. — запыхаясь, чуть приподнимается Чонгук, но не спеша выполнить требование. — Ты всегда приказываешь, словно не в состоянии нормально говорить. — Я… — лицо Тэхена совершенно красное, аж до плеча — тонкий свитер с треугольным вырезом съехал, обнажив предплечье; его грудь тяжело поднимается и опускается от недавней месиловки. — Ты прав… Э-э…и…на самом деле…честно говоря, я хотел потребовать от тебя, чтоб ты прекратил все это. — Что это? — проигнорировав требование в тоне, уточняет. — Это избегание друг друга. Это не удобно. — Прости, что моя истинность причиняет неудобство твоей истинности. — ядовито выплевывает Чон. Он порывается слезть с Кима, но тот снизу обхватывает его бедро, останавливая. Сдержать тот не в силах, но Чонгук от неожиданности присаживается обратно, выбив воздух из Тэхена. — Слушай… Мы по-всякому обмусолили эту тему, и поняли, что идеального решения нет. И я точно также, как и ты, устал… Поэтому…как это сказать… давай уважать друг друга. Ради Хосока. — Чонгук затихает, впечатленный его искренностью. — Я вообще-то сильно ненавижу тебя. — тихо признается, опустив глаза. — Еще до того, как узнал, что ты истинный хена…меня даже тогда бесила твоя властность, — усмехается угрюмо. — Даже тогда я чувствовал исходящее от тебя собственничество, и это задевало. — Ким позволяет ему выговориться, и щеки Чонгука начинает печь от непривычной искренности момента. И от того, с кем именно он делит эту искренность. — А теперь, когда ты в полной власти…это ущемляет и оскорбляет. Твое отношение, высокомерие… — Чонгук прерывисто выдыхает и пораженно поднимает глаза, когда чувствует, как Тэхен ласково проводит по задней части его бедер. Коротко, но чувственно. — Я не могу тебя винить за это… Просто в такие моменты дай мне знать, что я не прав, и я постараюсь. Ради нас троих. «Ради нас троих» Чонгук, словно зачарованно, заторможенно кивает, и только потом, когда до него доходит смысл его слов, слетает с него незамедлительно. Тэхен громко стонет, разминая руки, которые тот сжимал бедрами, и с кряхтением поднимается. — Я…мне пора. — Ложись к Хосоку. — прочистив горло, отвернувшись, предлагает Тэхен. — Я останусь в этом доме, а ты отправляйся во флигель. — Чонгук, совершенно не ожидавший такого щедрого предложения, под впечатлением соглашается, и его тут же выводят из главного дома. Холод почему-то не сбивает жар внутри, и только потом, когда он, будто во сне, уже оказывается под одним одеялом со спящим любимым хеном, его окутывает спокойствие с привычным привкусом сладости и уюта.