Высматривая путь. Том ІІІ

      Погода стояла настолько благодатная, что грех ею не насладиться. Ветра совсем не было, и луна светила так ярко, как не светила, кажется, уже давно. В последний раз такую луну Эскель видел в тот день, когда прошел-таки свое Испытание Медальона. Не сказать, что оно было уж шибко сложное, но изрядно поволноваться заставило. А если совсем начистоту, к тому моменту будущего ведьмака одолела настолько глубокая депрессия, что ему было, мягко говоря, плевать, пройдет он его или нет. Особая диета, изнурительные тренировки, нескончаемые приступы агрессии и апатии, которые сменяли друг друга изо дня в день, потихоньку выбивали из него веру в то, что все для может закончиться хорошо, и усиленно подталкивали к тому, чтобы оступиться, к примеру, на какой-нибудь стене и ухнуть вниз. Благо, по окончании испытания все начало устаканиваться.       Да чего уж там говорить? Ему совсем не верилось, что у него когда-либо что-то может быть хорошо. У ведьмаков никогда не бывает этого «хорошо». Они попросту до него не доживают. Нежеланные или незаконнорожденные дети, сироты или бродяги, чью судьбу определили обстоятельства, разве могут рассчитывать на что-то хорошее после всего того, через что им довелось пройти? Эскель никогда не относил себя к кому-либо из тех, кто составлял подавляющее большинство кандидатов, предпочитая думать, что стал Ребенком-Неожиданностью какого-нибудь ведьмака, который и притащил его в крепость. Однако, на свое «хорошо» он тоже не шибко рассчитывал. И дело даже не в страшной морде. Просто профессия у него такая.       И было так ровно до тех пор, пока ему не повстречалась странная травница с хутора, которая с первого и единственного взгляда завлекла его чем-то неведомым. В ту ночь он увидел в ее глазах то, чего никогда прежде не видел — заинтересованность. Ничем не прикрытую, искреннюю заинтересованность. Она смотрела на него так, как смотрят разве что молодые девки на понравившихся хлопцев. А еще, всего лишь на мгновение, показалось, будто она заглянула ему прямо в душу. Увидела всего его изнутри, одним лишь взглядом вывернула наизнанку и, что самое необъяснимое, приняла именно таким, каков он есть, со всеми ведьмачьими причудами и дурным характером. А потом и вовсе пригласила в дом, дала ночлег, еду, бадью, полную воды. Тогда-то он понял, что пропал. Да и сон тот странный в памяти остался. И он точно помнит, что в нем была Дера. Ну или кто-то очень на нее похожий. С гонором и требовательностью, которые распугают даже самую настойчивую нечисть. Эх, надо было о нем у чародейки расспросить, когда случай представлялся…       И до того дня ему думалось, что такого никогда не будет и быть не может. Ведь какая девка в здравом уме согласится принять такого, как он? Урод и мутант, который проводит одну половину жизни в скитаниях по Континенту, а вторую в алкогольном забытье. За свои девять десятков лет он-то уже смирился с тем, что никогда не станет мужем или отцом. Но после той злополучной встречи в груди затрепетало давно позабытое чувство. Он начал задавать себе неуместные вопросы. К примеру, а вдруг не все еще потеряно? А вдруг у него еще есть шанс умереть своей смертью в собственной постели? И если бы у него была возможность построить дом, то где бы он это сделал? Наверное, подальше от суеты, в какой-нибудь глуши. Вот только опасно для ведьмачьего ремесла думать о чем-то таком, и такие необычные «вопросы» — первый признак того, что он ступил на скользкую дорожку, что ведет к сомнениям. А сомнения никогда ничем хорошим не заканчивались.       Эскель устало вздохнул и вскинул голову, всмотревшись в безоблачное небо, усыпанное мириадами ярких звезд. Такую красоту он видел только здесь, в Каэдвене. И это была одна из причин, почему он так неистово рвался сюда. Василек мерно покачивался из стороны в сторону, но шаг не ускорял. Устал, поди, но оно и не мудрено. Сколько верст он проскакал и без передышки? Да больше десяти. Немного послабив поводья, ведьмак увел коня в сторону ближайших кустов. Дера, вздыхая, направила Стебля следом.       Она не знала, куда теперь они держат путь, но отставать боялась. В такой темени лучше не терять из виду спину ведьмака, ибо боязно. Потеряться здесь — раз плюнуть. Тем более такой, как она. Еще и предстоящая беседа. Боги, она уже битый час судорожно перебирала в голове предполагаемые вопросы и подбирала ответы на них. И все равно, определиться с тактикой не выходило. Продолжать придерживаться молчания или же выложить все как на духу? А если попробовать отбрехаться? Тем более она, вроде бы, не так уж и часто врала ведьмаку. Подумаешь, недоговорила некоторые нюансы из своей биографии. Но, кто знал, что они окажутся важны? Так что назвать это ложью как таковой можно лишь с натяжкой. Дера устало вздохнула поджав губы. Может быть, вместо того, чтобы придумывать оправдания себе, лучше пораскинуть мозгами и найти способ вернуть былое доверие? Наверняка его изрядно поубавилось. И, судя по поведению Эскеля, случилось это где-то в районе Пацыкивки.       — Здесь заночуем, — внезапно донесся до нее возмутительно спокойный голос.       Пришлось останавливать Стебля и, хватаясь обеими рукам за переднюю луку седла, слезать с него. Ноги тут же подкосились. Благо удалось вцепиться в конскую гриву. Да еще и эта треклятая рубаха. Неудобно было ездить в седле боком. Словно извращение какое-то, не иначе. Но пока «тяжелые дни» не отступят, нужно было чуточку потерпеть.       — Может, оно и хорошо, что заночуем под открытым небом, — тихо заговорил ведьмак, и Фредерика не была уверена наверняка, с ней ли он вообще говорит. — Как раз успеем последними теплыми ночами насладиться.       Он грубым движением стянул с крупа Василька седельные сумки и небрежно бросил их прямо в траву. Тогда травница поняла, что Эскель не абы как напряжен. Просто скрывает это, как всегда, слишком тщательно. Киф, до того смирно сидящий в ее сумке, наконец, заворочался и высунул наружу нос. Выползать пока не спешил, так как чувствовал эмоциональные «вибрации» как никто другой. И они не нравились ему от слова «совсем».       — Эскель, я только хотела… — начала Дера, обхватив себя руками.       — Обожди с хотелками, — резко заставил ее замолчать ведьмак. — Для начала — костер.       — Но…       — Я сказал — для начала костер, — рыкнул он и, даже не взглянув на травницу, направился к ближайшим деревьям выискивать ветки.       Та ничего не ответила, только взгляд опустила и страдальчески вздохнула.       — Не переживай, — подал голос Киф прямо из сумки. — Остынет еще. Мужики все такие. Пусть побродит, «переварит» все, что узнал.       — Не остынет, — качнула головой Дера, заправляя за уши свои нечесаные волосы. — Он в себе носить будет до тех пор, пока не «ковырнешь».       — А не боязно тебе «ковырять»?       — Боязно. Но, если другого выхода не будет, придется лезть на рожон, — она еще раз вздохнула, а как услышала громкий хруст веток, направилась к Стеблю за своими сумками и подстилкой.       Костер Эскель соорудил быстро и в полнейшем молчании. Да и после того, как он принялся рычать, Дера тоже предпочла к нему не лезть и обождать. Может, в чем-то этот извращенный дух и прав? Пусть остынет, а потом она «ковырнет», как и планировала. К тому же это ведь такой хороший шанс расставить все точки над «і». А там, будь что будет. И если он не примет ее такой, какая она есть, то, в самом деле, на что она рассчитывает? Да, она со своими причудами, плохими сторонами и очень специфической семьей, но кто не без них и у кого семья лучше? Ведьмака-то она принимает со всей его неотесанностью, а ещё немногословностью и занудством. Даже вон, к его поучениям постоянным привыкать начала. Кроме того, сколько недель они уже путешествует вместе? Выехали в июле, а уже середина Ламмаса, вроде как. Но по душам так и не говорили никогда. Непорядок.       Скинув сумку рядом, Фредерика подхватила с земли свернутую рулоном подстилку и, встряхнув ее как следует, расстелила у самого костра. Немного потопталась и, наконец, умостилась прямо по центру, подобрав под себя ноги и раскинув в стороны колени. Удивительно, как еще подол рубахи не треснул.       Ведьмак пока с таким не спешил. Сидел прямо на голой земле и шевелил ветки обугленной палкой, чтобы огонь не погас. Взгляд травницы переместился на выглядывающее из его раскрытой сумки горлышко бутылки. Выпить для храбрости ей бы сейчас очень даже не помешало. Эскель насупился и глянул на Деру. Та лишь смущенно отвела взгляд и уложила на коленях руки, повернув ладони вверх, а затем и вовсе прикрыла глаза, словно собралась медитировать. Но на самом деле ей просто крайней необходимо было взять себя в руки и набраться решительности, иначе никакого разговора не состоится. Ведьмак вернул взгляд на огонь, бегло осмотрел пляшущие язычки пламени и смел со лба засаленные черные пряди, заправляя то, что мешает, за уши. Ясное дело, что травница не собирается начинать разговор, а долго тянуть ему совсем не хотелось, ибо нервы к его годам уже перестали быть стальными, потому заговорил первый:       — Дера, — позвал он, заставляя ее распахнуть глаза, — я хочу, чтобы ты, наконец, рассказала мне все как на духу. И так, чтобы потом никаких «сюрпризов» не вылезало. Почему ты не отправилась после начала гонений в родной дом? И все остальное тоже не помешало бы услышать.       — Совсем все? — нервно сглотнула девушка.       — Да. И только попробуй солгать. В гневе я страшен, предупреждаю.       Фредерика заглянула в хмурое ведьмачье лицо, которое из-за света костра казалось еще более зловещим и будто неживым вовсе. Неровные края шрама приобрели резкие очертания, а змеиные глаза горели, как два факела. Выглядел он жутко и совсем не располагал к беседе по душам.       — Ну что же, — она вытерла влажные ладони о бедра, собрала в единое целое остатки своей решительности и глубоко вздохнула. — Зовут меня Фредерика де Бейль. Родилась в Редании и жила там всю свою жизнь. У моей семьи есть поместье вблизи Испадена. Это в северной части королевства. Есть три старших брата. Вернее… — она нахмурилась, нервно сглотнув вязкую слюну, и скривилась, словно от боли в горле. — Вернее сказать, были.       — Я бывал там, когда ехал года три назад Лутонским трактом, — кивнул Эскель, а затем снова пошевелил палкой ветки. — Хорошие места.       — Хорошие, — кивнула травница, продолжая. — Матушка моя туссентская графиня Берзе де Бейль, а отец — реданский аристократ Радослав Реданский. По матери он-то Лазаревич, конечно. А домой я не вернулась из-за матушки. Из-за нее же и сбежала в Оксенфурт, а что с отцом не знаю.       — Реданский? Значит, Михал вывалил все начистоту? Твой отец, в самом деле, брат Радовида? — Эскель пока еще не до конца все осознал, да и чего уж там, ему это казалось странного рода шуткой, потому без кривой, немного нервозной ухмылки не обошлось.       — В самом деле, брат, — Фредерика перевела взгляд с ведьмака на костер. — Старик Визимир гульнул малость по бабам кметским, и вот что из этого всего приключилось.       — Выходит, та бабушка, от которой у тебя этот вот твой… — он неоднозначно кивнул в сторону Деры. — Ну, ген, и есть та самая, с которой снюхался король? Или то по матери твоя бабка?       — Нет, та, что по отцу, — кивнула травница. — Бабушку по матери я и в глаза никогда не видела. Для нее Редания — огромное село, в котором живут мерзкие нордлинги. Так что в нашем доме она никогда не была, а мы его и не покидали. Ну, вернее я никогда не покидала, до того, как отправилась в академию. Братья-то любили попутешествовать… Может быть, они-то и встречались с ней, но о таком я не слышала.       — И что же, ты, выходит, наследница целого королевства? — хмыкнул ведьмак. — Немного ведь вас осталось, с королевской кровью-то.       — Ну, это ты громко сказал, но теоретически какие-то привилегии я иметь могу, если решусь заявить на них свои права, — Дера равнодушно пожала плечами. — Вот только вряд ли это может быть так просто. Моя семья, конечно, на «особом» положении, но аристократия ее не теснит. Наверное, потому, что отец сидел всю жизнь тише воды, ниже травы. Я-то на престол не рвусь, отведи пресвятая Мелитэле, даже несмотря на то, что у нынешнего короля с наследниками все не очень сложилось. Но, я подозреваю, что у матушки на этот счет могут быть свои, «особые», взгляды. Она всегда рвалась к власти и отца толкала туда же. Сомневаюсь, что она без дела сидела все то время, пока я в академии да у Отто отсиживалась.       — Она разве способна на такое? Это уже походит на какой-то заговор.       — Она и не на такое способна. К тому же война удачно подходит для переворотов. Тем более в Редании, когда только ленивый не поносѝт Радовида. Нет, раньше он был, без преувеличения, великим человеком. Вот только сейчас, кроме как безумным, его и не назовешь. Ты бы видел, что он сделал с академией и профессорами. Ведь это наука! Это прогресс, это движение вперед! А он так просто взял и приказал уничтожить все… эти чертовы культисты жгли книги. Вот прям собирали все в кучу, как тряпье какое-то, и сжигали! Они столько великих трудов извели… как вспомню, сердце кровью так и обливается, — травница выдохнула, стараясь сильно не распаляться и вернуться к тому, на чем ее мысль потекла не в то русло. — Но я о другом. Переворот. Насколько я понимаю, поддержку аристократии получить несложно. Чародеев, которые могли хоть как-то на что-то влиять, при дворе уже нет. От нежелательных лиц король избавился в первые несколько лет своего правления. Осталось одно дворянство, которое… ну… не очень-то и спешит лезть на рожон и высказывать свое мнение. Страх даже таких может осадить, — она еще раз вздохнула, на мгновение прикрыв глаза и постаралась отделаться от неприятных ощущений внутри. Не любила Дера политику и все, что с ней связано, оттого и кляла теперь ее всеми возможными словами. — Моя мать, безусловно, знает гораздо больше моего. Она всегда держала руку на пульсе. К тому же так удачно сложила себе репутацию беззаботной туссентки, которая только и делает, что хлещет вино да приемы закатывает. Но приемы-то они не просто так закатывались. Информацию она любила даже больше, чем «Фьорано».       Ведьмак хмыкнул. Слова ворожея подтверждались с ужасающей точностью.       — А о простом люде никто и не думает. Сначала король-тиран, теперь ушлая графинька рвется к трону. Этим вельможам только бы извлечь выгоду, — Эскель перевел взгляд на сумку с остатками провизии и бутылкой. Что в ней было, он уж и не помнит, но наверняка что-то крепкое. Самого уже воротило от всех этих политических хитросплетений.       — Извлекает выгоду тот, кто прозорливее. Например, госпожа Берзе, будь она неладна, — заговорила вполголоса травница. — В отличие от моего отца. Тот был простаком и мечтателем. Никому и никогда ничего дурного не сделал, всегда держался поодаль от политики. Довольствовался тем, что имел. Картины рисовал, путешествовал… Не то что матушка, что совала свой нос всюду, куда тот влезал.       — А что стало с твоим отцом? Где он сейчас? Почему не отправишься к нему?       — Пропал. Почти сразу же перед тем, как я покинула академию и сбежала в чащу к Отто. Я иногда переписывалась с ним. А как последние два моих письма остались без ответа, то я сразу поняла, что дело неладно… Последнее из писем я отправляла в Назаир.       — И даже не пробовала искать его?       — Нет, — качнула головой Дера и опустила взгляд на свои же руки. — Боялась и не знала, с чего начать.       — А вдруг он бы защитил тебя? — предположил ведьмак и снова бросил взгляд на бутылку. — Все-таки взрослый мужик. Что же он, дочь родную не защитит? К тому же, — он невесело хмыкнул. — Сэкономила бы три тысячи.       Фредерика фыркнула и вздернула свой округлый кончик носа.       — А если эти, как ты говоришь, «три тысячи», — перекривляла она его, — были самой разумной тратой, сделанной мною за всю жизнь?       — Ох, и загнула ты, — ухмыльнулся Эскель, не обращая внимания на фыркающую девушку. — Так что по отцу-то? Может он там и остался? В Назаире?       — А кто его знает? Может и в Назаире. Но я-то в Каэдвене. Не думаю, что он сумел бы защитить меня, — заворчала Дера, все еще не успокоившись после фразы о «трех тысячах». — От моей матушки не так просто защититься. Лучше просто сбежать на край света и позабыть обо всем этом, как о страшном сне. Подозреваю, что отец так и сделал. А вот братья не смогли…       — Соболезную, — неловко почесав в затылке, сказал Эскель. На самом деле, не шибко получалось у него соболезновать, но нужно же было что-то сказать, чтобы как-то показать, что ему не все равно.        — Спасибо, — выдохнула Дера и прикрыла на мгновение глаза.       Братьев, в отличие от матери, она любила. Но если бы не врожденный эгоизм, то стоило писать им чуточку чаще, чем раз в полгода. Тогда знала хотя бы, где они воюют и живы ли. А теперь такой возможности уже нет. Как буря в груди поутихла, она сделала глубокий вдох и взглянула на свои грязные подрагивающие пальцы.       — Прости меня, пожалуйста, за то, что скрывала от тебя это и… и вела себя так… так глупо, — едва слышно заговорила травница, помятуя о том, что с братьями не успела, так, может, тут получится не прогадать и сказать то, что так долго хотела. — У тебя так много мороки со мной… я такая бесполезная… ничего не умею, ничем не могу тебе помочь. Только и делаю, что проблемы доставляю. И за это прости, пожалуйста.       Ведьмак хрипло хохотнул и покачал головой.       — Будет тебе извиняться. Главное, чтобы впредь ничего от меня не скрывала. Не люблю чувствовать себя дураком. К тому же, я вон тоже много чего не умею и неприятности нахожу не хуже тебя.       — Не правда, — внезапно всхлипнув, она утерла ладонями щеки настолько быстро, насколько смогла. — Все ты умеешь. И со всем ты справляешься.       — Ну… — ведьмак призадумался, почесав небритый подбородок. — Репу не умею чистить. Не знаю, с какой стороны к ней подступиться. Потому вот прямо так режу — со шкурой — и кидаю в воду. Все равно в животе переварится. Шить не умею. Проще рубаху купить, чем морочиться с иглой и ниткой. А еще не умею варить самогон. Пробовал однажды, на приспособлении Ламберта сварганить что-то. Ох, и бормотуха получилась, но мы все равно выпили. А чего добру пропадать?       Фредерика не удержала и второй всхлип, который вышел слишком громким. Эскель обреченно вздохнул, даже не представляя, как ее успокоить. Сладкого поблизости не было, вина тоже, а в подборе нужных слов он вообще-то не мастак. Ляпнет еще что-то не то и накличет беду в виде истерики.       — Кто такой этот Ламберт? — сквозь слезы прогундосила Дера.       — Ламберт-то? — не сдержав смешок, переспросил ведьмак. — Хуй моржовый, вот он кто.       — Х-хуй? — травница, кажется, от такого речевого оборота и забыла о слезах. Уставилась только глазищами красными на Эскеля и разинула рот.       — Он самый, — окончательно повеселел ведьмак, рассмеявшись.       Фредерика его веселья не поняла, но отчего-то тоже улыбнулась. Да и смеялся Эскель очень заразительно. Пусть и делал это весьма редко. Хоть и юмор у него был тот еще — непритязательный и простой, как он сам. Фредерике даже казалось странным, почему его так тяжело было рассмешить.       — А если без смеху, то собрат он мой. Ведьмак из моей школы. В крепости с ним всегда встречаемся на зимовку. Вредный, падла, но свой же.       — Вреднее, чем я? — хлюпнула носом девушка. Слез уже не было, но сопли почему-то текли.       — Тут уж как посмотреть, — не без улыбки ответил ведьмак.       — Эскель, — тихо заворчала она и стала тереть ладонями влажное лицо, ибо пекло уже, — я не знаю, что ждет нас впереди. Но прошу тебя, умоляю, не оставляй меня. Потому что только тебе я могу верить и доверять. Я знаю, что если попаду в руки матушки, то больше не вырвусь. А я хочу просто жить. Свободно и без оглядки. А еще… я смерти боюсь. Она ведь может и убить меня в угоду своим интригам…       — Не собираюсь я тебя оставлять, — сдавленно ответил он и отвел взгляд в сторону костра. — Хоть и не думаю, что мать вот так запросто способна своего ребенка жизни лишить.       Возможно, Фредерика сказала это на эмоциях или от отчаянья, но менее приятно ведьмаку от такого знания не стало. Эти слова делали его особенным, да настолько, что даже покровительство Трисс не шло ни в какое сравнение. Там была лишь иллюзия, которую он сам себе придумал, а тут… тут все было взаправду. По крайней мере, пока сомнений насчет честности Деры не было. Призналась во всех своих страхах и желаниях, вот так сразу и без обиняков. Она, конечно, та еще артистка, но сейчас дала слово, что не соврет и, судя по всему, успешно его сдержала.       Да, она та еще изнеженная мамзель и инфантильна, как ребенок. В голове ветер гуляет, хотя уже должен и поутихнуть. Но после пребывания в лагере скоя’таэлей некая взрослость стала в ней прорезаться. Как минимум мучила совесть, судя по слезам и причитаниям, а это добрый знак. И в целом ведьмак был бы не против поднатаскать ее в тех или иных жизненно важных вопросах, вот только сама жизнь сделает это гораздо лучше. Ему останется лишь послабить опеку и посмотреть, что из этого всего получится. Хотелось, конечно, порасспрашивать Деру о том, что же такого случилось между ней и вечно недовольной эльфкой, раз она так переменилась. Может, беседы какие вела полезные? А то со всей этой морокой и травмами ведьмак совершенно забыл осмотреть травницу на целостность, так бы сказать. Визуально-то она ноги за собой не волочила, не стонала и не кривилась от приступов боли, значит, все должно быть в порядке. Ведь так? Но кое-что его все же беспокоило. Почему она и словом не обмолвилась о том, что могло произойти за дверьми землянки? Даже не пыталась поднять эту тему и упорно делала вид, будто и вовсе не было тех дней заточения. Слабо верилось, что человек и нелюдь, имеющие такие непростые темпераменты, могут целых три дня вот так просто сосуществовать в замкнутом пространстве и не попытаться отгрызть друг другу хотя бы палец. Но, раз то, что там произошло, чем бы оно ни было, пошло Фредерике на пользу, так бы сказать, встряхнуло ее, то, может, и не стоит допытываться? Захочет, сама расскажет.       Грустно усмехнувшись, Эскель вспомнил себя, когда впервые выехал на большак. Ох, и рвался он сюда, как заведенный. Все хотел кому-то что-то доказать. Славы хотел, признания и богатств. Шрамов хотел, чтобы зимой перед братьями-ведьмаками хвастать, придумывая бесчисленное множество диковинных историй. Ведь ведьмаков так мало, а значит, спрос на них должен быть очень хороший. Однако в селах его не стали осыпать золотом и предлагать заказы один за другим, тоже. И пахло там не диковинными историями, а навозом и грызью. Встречали его в таких местах обычно с неприкрытым раздражением и отвращением. Так мало того, поглядели, что он молод и неопытен, сразу нагреть пытались на оплате. А когда он с боем выбил свой дражайший первый кошель, переругавшись при этом с доброй половиной села и услышав о себе столько нового, чего за всю свою жизнь не слышал, то усвоил для себя сразу три вещи: богачом ему не стать, признания не видать как своих ушей, а диковинные истории придется выдумывать на ходу.       — Слушай, Дера, — отходя от ностальгии, заговорил Эскель, почесав указательным пальцем щеку. — Ты слыхала что-нибудь о Предназначении?       Ну раз сегодня у них вечер откровений, так почему бы и самому не взять пример с травницы и не избавиться от некоторой части недомолвок? К тому же самое время узнать, что там у него в бутылке. Поворошив напоследок костер еще раз, он потянулся к сумкам.       — Ничего конкретного не слышала. Только пару легенд, — пожала плечами та. — Это нечто вроде судьбы, как я понимаю?       — Ну, можно и так сказать.       — Так к чему это ты все? — теперь настала очередь Деры хмуриться.       — Хорошо, — вздохнул ведьмак и взял в руки бутылку. Откупорил ее, принюхался, понял, что внутри спирт, и облегченно выдохнул. Теперь можно избавиться от тревог. — Что ты знаешь о клятвах?       — Ничего. Клятва и клятва. А что в них такого-то? Мы вообще частенько в чем-то клянемся просто так и потом не исполняем.       — В том-то и проблема. Не все понимают серьезность данных клятв. К тому же многие наивно предполагают, что, исковеркав слова или сказанув ее спьяну, клятва становится недействительной, — Эскель сделал глоток спирта.       Горло обожгло, а из груди вырвался кашель. Ведьмак вытер рукавом рот, и сразу заметил, как Дера тоже потянулась к горячительному.       — Да что ты все ходишь вокруг да около? — фыркнула травница и схватилась за бутылку. — Не похоже на тебя.       Принюхалась, так, на всякий случай, а затем глотнула. Запекло так сильно, что из глаз брызнули слезы. Но, как только жжение прошло, в теле появилось долгожданное тепло.       — Добро. Не буду тянуть кота за яйца, — кивнул ведьмак, забирая бутылку. — Знала ли ты, что уже кому-то предназначена?       — Я? Да ты шутишь!       Внимательно взглянув на перекошенное в удивлении лицо травницы, Эскель нахмурился. Еще раз внимательно пробежался взглядом по ее лицу, заприметив выступившую на лбу испарину и подрагивающие губы. Выходит она сама узнала обо всем этом только что, а значит, и злиться на нее причин нет. Ну что же, придется им вместе разбираться и с этой оказией.       — А я прям тот еще шутник? Предназначена, говорю тебе.       — Что значит «предназначена»? И откуда ты это узнал?       — Можешь назвать это «связана судьбой», — пожал плечами Эскель. — Ворожей наворожил.       — Ты же сказал, что не веришь ворожеям и что все их предсказания — бредни.       — У меня нет причин ему не верить. Все, что он предсказывал, подтверждалось. Осталось только узнать, подтвердятся ли слова о твоём предназначении.       — И что же… — она на мгновение замолчала, не зная, как спросить. Затем сделала глубокий вдох и выпалила на одном дыхании: — И кому же я предназначена? Может быть, ворожей упоминал? Хотя бы вскользь? — она прижала отчего-то подрагивающую ладонь ко лбу. — Пресвятая Мелитэле, а если это чудище какое-то… Или бандит?!        — Вскользь он-то сказал. Вот только от знания этого легче не станет, — кивнул Эскель. — Ведьмаку ты предназначена.       — Ведьмаку?! — ахнула Фредерика и прижала ладони уже щекам. — А если это ты, Эскель?!       — Нет, точно не я, — он снова приложился к бутылке. Второй глоток дался на порядок легче, жаль только появившейся горечи в груди не убрал.       — Боги… и… — она взволнованно взглянула в его невозмутимое лицо. — Что же мне делать теперь с этим всем? А вдруг ворожей ошибся? Вдруг что-то не то углядел или спутал?       — Ничего не делать, — снова пожал плечами тот. — Отправимся глубже на Север, а там поглядим, как оно все повернется. Заодно и проверим, прав ли был этот безумец или нет.       Травница тогда и вовсе сникла. Вот так новость — она «предназначена» какому-то ведьмаку. Наверняка не все они такие, как тот, что сидел по другую сторону от костра. И что же это, она теперь должна быть с тем неизвестным ведьмаком? И какие запреты накладывает на нее это самое Предназначение? Что должно измениться в ее жизни под его влиянием? Вопросов было много, но не ответов на них. Обреченно вздохнув, она сгорбилась, уперлась локтями в бедра, а на руках устроила голову, приблизив к костру лицо.       — Не хочу быть кому-то неизвестному предназначена, — обиженно заворчала девушка. — А если я ему не нужна? А если он какой-то душегуб? А если он страшилище то еще? А если он мне не понравится? А если изведет меня?       — Ну ты не перегибай. Мне вот тоже была предназначена девушка, — невесело хмыкнул Эскель. — Тогда у меня еще морда не изуродованная была, конечно. Но шибко красивым я все равно не был. Думаю, она тоже не обрадовалась такому подарку, пусть и безысходность заставила ее саму заявиться в крепость. Я думал тогда, что пусть живет себе тихо-мирно, и не тяготят ее все эти «предназначения», а оно вон как все повернулось, — о том, что он своими же руками убил Дейдру, решил умолчать. Да и основания на то были очень даже весомые. Просто так он бы ни в жизнь не поднял на нее меч.       — И что же ты не с ней?       — В каком это смысле? — на мгновение он даже струхнул, принявшись судорожно прикидывать, как бы так плавно отойти от этой щепетильной для него темы.       — В таком. Она ведь тебе предназначена, значит, вы должны ну… того, — она неловко растопырила пальцы рук и свела их вместе раз-другой. — Ну… это вот все…       — Что? — непонимающе вскинул брови ведьмак, а когда до него, наконец, дошло, разразился громким смехом. — Боги, Дера! О чем ты только думаешь?       — О Предназначении! — возмутилась та и, неловко повозившись, встала на ноги. А то затекли уже от такой неудобной позы.       — Вот дурында, — отсмеявшись, махнул рукой Эскель. — Не обязательно все к этому сводить. Тут каждый волен сам выбирать. Кто-то влюбляется друг в друга, кто-то живет как семья, а кто-то и вовсе как товарищи или враги. Тут все от людей зависит. Мне вот по Праву Неожиданности предназначен был Василек. Прекрасное создание. Умное и сговорчивое, но с характером. Столько лет уже вместе. Живем как товарищи.       — Конь? — Дера удивлено разинула рот. — Это ведь животное!       — Животным ты его не называй. А то разобидится еще. Но так-то да, любое живое существо может попасть под Предназначение. Которое, кстати, в действие приводит не что иное как клятва. Вот, например, это Право Неожиданности, о котором я говорил, — древний северный обычай. Интерпретаций этой клятвы много, но суть одна — тех, кто попал под ее действие, связывает судьба на неопределенный срок.       — Выходит, меня кто-то клятвой обещал? — ахнула травница, всплеснув руками. — А обо мне не подумали? Что я могу быть не согласна?! Зачем так вообще поступать с человеком?!       — Твое согласие никому не нужно. Часто такие клятвы могут произноситься в шутку или для того, чтобы от кого-то откреститься. Может быть, этот ведьмак спас кого-то из твоих родственников, а они сдуру ему тебя обещали, чтобы денег не давать. Бывает, конечно, что ведьмак сам просит дать ему то, о чем не знаешь и все в таком духе. Но это очень редко случается. Тем более сейчас, когда ведьмаков осталось всего ничего, и лишний рот никому из них не нужен. Но ты не смотри на меня так, — усмехнулся Эскель. — В большинстве своем те, кто дают клятву, не знают, на кого она падет. Так что не проклинай своих родных раньше времени, покуда всех обстоятельств не выяснишь.       — Думаешь, матушка что-то может знать?       — А я почем знаю? — он поворошил палкой ветки в костре. — Можешь спросить и у того загадочного ведьмака, с которым тебя судьба сведет.       — А мне точно не обязательно ложиться под него? — травница принялась нарезать круги вокруг подстилки, разминая ноги.       — Не обязательно, — кивнул ведьмак и отпил еще немного спирта. — Я же сказал уже.       — Потому что я, кроме тебя, никого не хочу! — выпалила девушка, вмиг смутившись. А затем добавила, но тише: — Я о том, что не хочу, чтобы рядом был другой… ну… человек.       Эскель на это ничего не ответил, только как-то неловко почесал в затылке и приложился еще раз к бутылке. На самом деле, сама мысль о том, что Дера могла бы лечь под кого-то другого, вызывала в нем столько гнева, что даже в голове мутилось. И пусть виду он, как обычно, совсем не подавал, но внутри все так и свербело. Глянув на вышагивающую перед ним девушку, он задумчиво хмыкнул и снова отпил из бутылки. Влюбился в опальную девку кровей королевских, вот так да. Да любой трубадур ему бы огромный кошель выложил за то, чтобы иметь возможность написать какую-то песенку о таком чудном завихрении судьбы. И обязательно с неиссякаемым трагизмом и счастливым концом. А как ведь без него? Слыхал он балладу о сирени и крыжовнике с волком вместе взятым. Но сказать, что хотел бы, чтобы о нем что-то такое сложили, не мог. На скромный взгляд Эскеля, это творение мастера Лютика было малость пошловато и до тошнотворного романтизировано. Конечно же, он знал, о ком она, баллада эта. Как тут не знать? Но самому Геральту ничего на этот счет не говорил. А вдруг ему она шибко нравится? А тут внезапно появился знаток песен и струнного творчества — Эскель со своим вездесущим мнением о том, что балладка-то, на самом деле, так себе. Обычно таким промышлял Ламберт, а у него забирать «хлеб» было совестно.       Дера внезапно остановилась, а ведьмак перевел взгляд на Кифа, который устроился на ее подстилке, поближе к костру.       — Эскель, а что если ты… и я… — заговорила травница и шумно втянула носом воздух. — Ну, чтобы избежать всех этих глупых клятв, «предназначений» и целой кучи сопутствующих проблем…       — Что? — он непонимающе изогнул густые брови.       — А что если ты и я останемся в Ковире и Повиссе? Вместе. Я могу тебе даже клятву дать. Вдруг она перекроет ту, ну прошлую, про неизвестного ведьмака. Будем жить себе тихонько и все… — она в ожидании ответа закусила нижнюю губу и скрестила на груди руки.       Ведьмак громко вздохнул, почесал горлышком бутылки подбородок, и попытался сформулировать все так, чтобы это не выглядело слишком резко:       — Слушай, — он замолчал, коротко выдохнул, явно собираясь с мыслями. — Не пойми неправильно, просто это весьма… как бы так сказать… холера, как же… — бросив взгляд на бутылку, он снова отпил, прокашлялся из-за того, что глотнул больше, чем хотел, и утер предплечьем губы. — Слушай, это все не просто. У тебя своя жизнь, у меня своя. Я не хочу отказываться от… ну… и обременять тебя тоже. Чтобы ты не превращалась в одинокую бабу… и… ну, в общем, я не знаток, но, может, тебе лучше связать свою жизнь с кем-то молодым, здоровым, чтобы детей родить смогла. Так что…       — Все, я поняла, не продолжай, — она взмахнула рукой и так по-женски, одним лишь взглядом, заставила его замолчать. — Поговорим об этом в более удачный момент и на трезвую голову. А теперь — спать, — она решительным шагом направилась к подстилке, а затем остановилась и искоса взглянула в сторону ведьмака. — Или ты еще что-то хотел у меня спросить?       Он поднял руки вверх, мол, вопросов больше нет.       — Вот и славно. Доброй ночи.       Прозвучало резковато, но и на то был расчет. Конечно, Фредерика уже который день думала о таком исходе и, в общем и целом, Эскель был весьма хорош как для жизни, так и вообще: хозяйственный, ответственный, добрый, защитник, опора, товарищ и собутыльник в одном лице. С ним не страшно и на фронт пойти и с обрыва прыгнуть. Да и детей она не планировала никогда. Какие уж тут дети? Сама еле-еле себя может прокормить. Более того, его ведь не заставляют от ремесла своего отказываться. Вот только почему-то она так самонадеянно подумала о том, что он не даст ей отворот-поворот и примет это спонтанное предложение о клятве? В самом деле, она ведь не кметка с горы! Уже и так и этак показывала ему свою благосклонность. Так почему же он отказал? С чувством глубокого непонимания девушка принялась устраиваться на ночлег. Вот только невдомек ей было, что Эскель это тебе не корзинка с засахаренной клубникой, мол, захотел — купил, съел и доволен. Да и не разбрасываются так просто предложениями такими, коль уверенности даже в себе толком нет.       Она вздохнула и, свернувшись калачом, обязательно спиной к костру, плотно закрыла глаза. Сейчас ей лучше попытаться уснуть, а о делах сердечных можно подумать и как-нибудь потом, при случае. К тому же она озвучит ему свое предложение еще раз, и, если он в следующий раз тоже откажет, то все, больше ничего такого от нее никогда не услышит. Поклявшись себе в том, Дера внезапно громко зевнула.       Ведьмак сделал еще одним глоток, подметил, что до дна осталось немного, а он ни в одном глазу, и с грустью вздохнул. Может, и в самом деле, нечего на пустом месте напиваться, а лучше отоспаться? А еще, может, не такая уж и плохая идея остаться с Фредерикой? Хотя, как он будет жить без зимовок, без пьяных вечеров с товарищами, без большака? И что же, пока он будет девять месяцев шататься, она будет смиренно ждать? Чушь, да и только. Мужик ей нужен нормальный. Чтобы при деле был и не уходил неизвестно куда и неизвестно зачем. Найдет еще такого. Может, даже дворянина, как и мечтала. Потому, закупорив бутылку, он потянулся, размял затекшую шею, громко зевнул и наконец встал. Глянул на свою подстилку, которую так и не расстелил. Затем перевел взгляд на скрюченную Деру и, недолго думая, направился к ней. Нет, что там будет потом, то будет потом, но этой ночью он не собирается спать в одиночестве.