Высматривая путь. Том ІІІ

      Она прильнула к нему всем телом и тяжело вздохнула, вцепившись пальцами в дублет на его спине. В комнате царила полутьма, а на каминной полке догорали свечи в невысоком подсвечнике. От нахлынувших ощущений Эскель не мог сделать вдох, чувствуя, как Фредерика потерлась носом о его гладковыбритую щеку. Она ничего ему не говорила, а ему и не нужны были ее слова.       Внезапно Дера отстранилась и, прижав ладони к его широкой груди, внимательно всмотрелась в лицо.       — Когда мы сбежим? — выдала она в лоб, впрочем, как делала всегда.       Эскель вопросительно вскинул брови, не до конца расслышав ее слова. Его взгляд скользнул по девичьему лицу, пытаясь рассмотреть как можно лучше и обязательно запомнить. Он всего лишь хотел убедиться, что с травницей все в порядке и обсудить с ней разговор с графиней, а еще не помешало бы придумать какой-нибудь план. Однако оказавшись с Дерой в запертой комнате один на один, он подумал, что возможно разговор с планами подождут? Тем более у стены стоит такая удобная кровать.       Фредерика поняла, что достучаться до ведьмака не выйдет. Заметив, как помутился его взгляд, она и вовсе устало вздохнула совершенно не понимая, как он может в такой ситуации думать о чем-то непристойном. А затем ощутила его ладонь на своей талии.       Он, склонив голову, прижался лбом к ее виску и прикрыв глаза, зашептал:       — Я что-нибудь придумаю.       Травница грустно улыбнулась, чувствуя, как по телу разливается мягкое тепло. Руки у Эскеля были удивительно сильные, с огрубевшей кожей, но к ней они прикасались всегда бережно. Краем сознания Фредерика уцепилась за мысль о том, что возможно не так уж и плохо немного отвлечься от всех этих графинь, тревог, волнений о своем будущем и заняться чем-то более приятным. Ведь, в это самое мгновение есть она и есть Эскель. Вот же он, совсем рядом, стоит, шумно дышит и абсолютно не собирается ее оставлять. И, если тело просило любви, то обмануть разум оказалось непросто. Нехотя отстранившись, Дера провела пальцами по крепкому ведьмачьему плечу и тихо зашептала:       — Эскель, может быть… может немного позже?       Он тяжело вздохнул, понимая, что возможно хватил лишнего. С трудом совладав с собой, ведьмак прижал ладонь к бледной девичьей щеке. Завел пальцы назад и притянув ее чуть ближе, он коротко, но очень чувственно коснулся губами виска, прошептав:       — Прости.       Фредерика не сдержала счастливой улыбки и даже зажмурилась, словно разнежившаяся кошка. Выпускать его из объятий она не хотела, а потому решила вернуть Эскелю поцелуй, но вместо щеки неловко попала в подбородок.       — Пока я не знаю, как нам поступить, — честно признался ведьмак, отстранился и обхватив ладонями лицо Деры, погладил большими пальцами щеки. — Я не хочу тебе врать, но я на самом деле не знаю, как тебя спасти. Твоя мать сделала мне предложение. Я сказал, что подумаю.       — Что это было за предложение? — вскинула брови Фредерика, накрыв руки ведьмака своими.       Он невесело хмыкнул, качнув головой.       — Холера… так по-дурацки звучит, даже сказать тяжело.       — Ну не томи! Что она тебе предложила? — нахмурившись, девушка нетерпеливо переступила с ноги на ногу, подметив, что Эскель стоит на подоле ее платья.       — Стать королевским ведьмаком, — брезгливо скривился ведьмак.       — Королевский ведьмак? — лицо Деры вытянулось от удивления. — Королевский… то есть, то есть это значит, что она — королева? Королева Каэдвена?!       Ловко выпутавшись из рук, травница резко отступила тотчас дернувшись. Ее потянуло назад, а платье затрещало. Эскель неловко сделал шаг в сторону, с обеспокоенностью замечая, что наряд Деры полностью испорчен и кусок ткани волочится за ее ногами так, как волочиться, вроде бы, не должен.       — Прости, я… — негромко принялся оправдываться ведьмак, только Фредерика в его оправданиях не нуждалась.       Да и порванное платье ее не волновало. Она принялась метаться по комнате, неустанно ругаясь, как заправский моряк:       — Значит Радовид сделал ее правительницей Каэдвена. Старая сука! Что же она сделала ему, чтобы он вот так запросто усадил ее на трон. Туссентку! Туссентку на трон северного королевства!       — С чего ты взяла, что это она сядет на трон? И почему тебя вообще волнует то, кто сядет на трон? — уперев руки в бока, Эскель внимательно наблюдал за маячившей из стороны в сторону Дерой.       — Да всех это волнует! Она — взбалмошная баба, которая может натворить тут черт-те что!       — У вас это, видимо, семейное, — буркнул себе под нос ведьмак.       — Что?       — Ничего. К тому же, она говорила о своей семье, а не только о себе одной.       — Своей семье? Это еще хуже! Потому что я, вот точно не собираюсь становиться королевой! — всплеснула она руками и запутавшись в изодранном подоле едва не рухнула на пол.       Остервенело схватившись за край, она, совершенно ни о чем не заботясь, принялась отдирать его от корсета.       — Дурацкое платье! — она тянула и дергала, ткань трещала, пальцы болели, а из глаз против воли брызнули слезы. — Зараза!       Эскель смотрел на травницу и боялся слово вставить. Она рычала, всхлипывала и даже скулила, как настоящая фурия. Разве что молнии не метала на манер Йеннифэр, когда та злилась на Геральта за его очередную оплошность. Да и огненные шары не запускала во все стороны, как Трисс. Случилась как-то раз ситуация, когда он ляпнул что-то невпопад сравнив рыжую магичку с Йен. После такого, ведьмак едва успел ноги унести, рискуя до конца жизни залечивать обожженные спину и лицо. А этой многострадальной части его тела, и без того изрядно досталось. Но сейчас он даже был рад тому, что весь запал травницы уйдет на несчастное платье, и ее магия не так опасна, как у опытной чародейки. Хотя… будь она чародейкой, наверняка разворотила бы уже половину столицы. Ну ничего, лучше пусть истязает тряпку. Там и глядишь — полегчает. Вдобавок без нее она нравилась ему гораздо больше.       — Ненавижу эту чертову тряпку! Ненавижу этот чертов город! Ненавижу эту чертову старую тварь! — выкрикивала Фредерика, наконец отодрав подол и наступая на его края продолжала рвать на шматы.       Эскель старался дышать через раз, лишь бы не привлекать к себе внимание. А то знал он, как бабы любят в запале перебрасываться с одного на другое.       — Хочу на большак! Где мой конь?! Я возьму его и уеду! В корчму какую-нибудь уеду! Плевать какую! Пусть меня хоть всю изъедят эти мерзкие клопы, и солома исколет все тело, но я не пробуду здесь и минуты! Я не дамся этой старой гадине! Ни живой, ни мертвой! Не знает он, что делать! Я, зато, знаю. Сейчас вещи соберу и сбегу… да… я все придумала… — задыхаясь от истерики, травница ринулась к своей сумке, что валялась в кресле у камина.       — Дера, — наконец, не выдержав, ведьмак решительно двинулся в сторону носившейся по комнате девушки в остатках платья и панталонах.       Ему достаточно было лишь протянуть руку, чтобы суметь схватить ее за запястье и пресечь этот нездоровый запал. Травница резко остановилась и дернулась, но вырваться не получилось.       — Остановись, — удивительно спокойно заговорил он. — Остановись и послушай меня. Ты слишком разошлась.       Фредерика еще раз демонстративно дернула рукой, лишь бы показать, что так просто ее не проймешь, но этот мягкий тон, невозмутимое выражение лица и проникновенный взгляд, в котором было столько уверенности, удивительно быстро ее осадили. Все еще тяжело дыша, она смотрела на Эскеля во все глаза и не понимала, почему больше не хочется сигануть из окна или разрушить всю комнату, даже каменный пол.       — Послушай меня, — продолжил ведьмак, дождавшись пока Дера поуспокоится. — Если тебе интересно, я не намерен соглашаться на предложение графини. Она дала мне три дня на размышления. За это время я планирую выбраться в город, купить провизию, взять несколько несложных заказов и прикинуть как бы тебя отсюда забрать. Город хорошо охраняется, а мне нужно найти способ как пересечь Ликсель незаметно. Задачка та еще, согласен. Потому, нужно крепко подумать, и тебе, и мне. Без истерик.       Он увидел, что Фредерика слушает его, несмотря на то, что дыхание ее еще не выровнялось, а сердце колотилось так, что даже он его слышал. Но, тем не менее, решил осторожно притянуть ее к себе. И она поддалась, послушно сделав шаг, сразу же оказалась прижатой к крепкой и теплой груди.       — Просто жди и верь мне. И прошу, не отчаивайся и не придумывай того, чего не было и никогда не будет. Я не оставлю тебя и вывезу отсюда даже ценой своей жизни.       Фредерика тяжело вздохнула и зажмурилась, положив голову ему на плечо.       — Прости меня… просто я уже не могу. Мне кажется, что еще немного и я сойду с ума. Я не знаю, чего мне ожидать. Все это напряжение, все эти эмоции… они накопились… и…       Она почувствовала, как его пальцы ненавязчиво, но многозначительно спустились по спине на талию.       — Все хорошо, — шепнул он, но тут же кривовато улыбнулся. — К слову, сегодня у нас есть целая ночь, и я не намерен тратить ее на что-то, кроме тебя.       — Тебя хватятся, — шепнула травница, не сдерживая слез, что покатились по щекам и закапали на плотную ткань дублета Эскеля.       — Не хватятся, — шепнул ведьмак. — А если хватятся… помнишь, у меня есть очень хороший знак в запасе.       — Весь замок не зачаруешь, — вспоминая Михала, всхлипнула травница, обхватив руками его шею, стараясь не показывать ему свое заплаканное лицо.       — Ради тебя зачарую. Ты просто не подозреваешь какой у меня потенциал, — он снова улыбнулся, но больше поворачиваться к Дере не стал.       А она обнимала его и плакала так горько, будто бы произошло что-то настолько непоправимое, что по-другому и нельзя было. Ведьмак неловко провел руками по ее спине, стараясь хоть как-то успокоить, но после череды громких всхлипов понял — это бесполезно. Признаться, он не любил женских слез. А кто их любит? Всегда чувствуешь будто виноват в этом ты. Впрочем, Трисс никогда не плакала. По крайней мере Эскель не видел ее слез, и это ему уж очень в ней нравилось. Она переживала все тихо. Нарезала круги, ворчала, сыпала сквозь зубы проклятья, а предметы в комнате начинали дрожать, как и воздух становился тяжелым и густым настолько, что сложно было сделать вдох. Но слез никогда не было, нет. Дера в этом деле вела себя иначе. Она редко сдерживала чувства, и частенько пускала слезу, а еще была такой артисткой. Вертела людьми, как хотела, и лучше бы ему сторониться ее, но Эскель спохватился слишком поздно. Наверное потому, что ее потуги на него не действовали? Однако сейчас она не играла и не пыталась им вертеть. Ее слезы были настоящими, искренними, и ведьмак понимал их причину. Он и сам, умелый и прожженный жизнью, не любил встречаться со своими страхами лицом к лицу, а что уж говорить о травнице, которая и постоять за себя может с трудом.       Тепло, шедшее от Эскеля успокаивало сердце, расслабляло тело, как кружка горячего травяного взвара. А крепкие руки, которые все это время держали ее, заставляли довериться и допустить опасную мысль, что все будет хорошо. Каким образом это «хорошо» должно произойти, оставалось загадкой, но тем не менее. На душе немного полегчало и Фредерика осторожно скользнула руками по его плечам, осторожно выпутываясь из ведьмачьих рук. Сделала несколько шагов назад и, приподняв руками волосы, повернулась спиной.       — Помоги мне с застежками, — пролепетала она, встав вполоборота.       Ведьмак неловко переступил с ноги на ногу, но все же подошел чуть ближе. Затем еще и еще, ровно до тех пор, пока пальцы не принялись ковыряться во многочисленных пуговках и крючочках. Холера, да даже ведьмачья броня и та надевалась проще, чем это треклятое платье.       Дера уложила длинные пряди на грудь, а ладонями провела по лицу, стирая оставшуюся соленую влагу. Теперь немного пробирал стыд за изодранный наряд. Наверняка он стоил немалых денег, пусть и на вид совершенно ей не нравился. Неустанно вздыхая, девушка повела плечами, вздрогнув. Эскель, кажется что-то уже дорвал, ибо ткань хрустнула характерно громко. Ай, не все ли равно? Этой тряпке уже ничем не помочь.       — Ты говоришь, что завтра собрался в город? — тихо спросила Фредерика, решая хоть как-то прервать нависшую тишину. Ответом ей был очередной громкий хруст и тихое ворчание.       — Да. Заказы поищу. Нам ведь нужны деньги, — чертыхнувшись, ведьмак обложил крючки и пуговки бранью и, схватившись руками за края, с силой дернул их в стороны.       Ткань окончательно разошлась, обнажая девичью спину, а пуговицы разлетелись в стороны, тихонько звякнув об пол. Фредерика улыбнулась от этого его «нам». Подумать только, такое простое слово, а насколько приятно его услышать.       — Никогда больше не надевай эту дрянь, — злобно рыкнул Эскель. — Она даже хуже кирасы. Ту хоть знаешь, как застегнуть, а это дерьмо… холера, с его пуговицами этими как горох, что хрен ухватишься.       Дера негромко рассмеялась, осторожно стянула остатки несчастного платья с плеч и небрежно бросила их на пол, оставаясь в одной лишь короткой рубахе и панталонах.       — Ты выглядишь не лучше, — резонно заметила она, повернувшись к ведьмаку. — Этот зачес, дублет… а эти бриджи, боги, — едва сдерживаясь, чтобы громко не рассмеяться, она многозначительно опустила взгляд вниз, заговорщицки прошептав: — Готова поспорить, весь замок видел каких размеров твое мужское достоинство.       — Дера… — ведьмак с улыбкой покачал головой, замечая, что за время путешествия по большаку молодая госпожа стала гораздо свободней в выражениях.       Он и без указки знал, какой у него нелепый вид. Ну ничего, вот отстирают его рубаху и штаны, тогда хоть как человек будет выглядеть, а не как шут. А если графиня хотела над ним таким образом подшутить или как-то унизить, то… что уж сказать? У нее это получилось. Травница вмиг помрачнела, словно вспомнила о чем-то неприятном. Обхватила себя руками и едва слышно заговорила:       — Возможно, тебе лучше пойти к себе? Если кто-то прознает, что ты был в моих покоях… нам обоим не поздоровится.       — Ну, — неловко почесав в затылке, Эскель почувствовал, как неприятно стянул спину дублет. — Я думал мы побудем немного вдвоем… ну… поговорим там, может еще чего.       Травница отвела взгляд в сторону и потерла ступней голень. Эскель только теперь заметил, что ее кожа покрылась мурашками. Наверное, ей стоило бы лечь в кровать и закутаться в шкуры, учитывая какие холодные на севере ночи. Хотя, возможно, получится уговорить ее погреться более приятным способом? А вдруг получится?       — Прости, но я не могу так рисковать, — с грустью ответила Дера, закусив нижнюю губу.       Ну, поскольку ответ был ясен, настаивать Эскель не стал. Не в его это было принципах.       — Добро. Пойду тогда. А ты, если будет слишком много свободного времени, помагичь. Давненько ты за свитки свои не бралась. Кейра не одобрит, коль узнает.       Фредерика задумчиво хмыкнула.       — Ты думаешь, мы с ней когда-нибудь еще встретимся?       — Конечно. Это же чародейки. Они вездесущие, — явно со знанием дела заверил ее ведьмак, неловко отступив назад. — Ну добро, я пойду? Завтра, наверное, в замке не появлюсь, если работу найду. Так что будь осторожней. И Киф еще… кстати, а где этот негодник?       Травница неуверенно кивнула, тут же бегло осмотрев комнату, заметила краешек хвоста, торчащий из-под подушки.       — Спит вон, в одеялах. Он ведь тоже устал… всем нам было нелегко… нелегко добраться сюда, — наконец ответила она. — Эскель. Ты береги себя. И… я… — она раздраженно цокнула языком, чувствуя, как щеки залились румянцев, а внутри, там где билось сердце, все задрожало.       — И ты, — кивнул Эскель и торопливо направилась к двери, но внезапно остановился. — Напомни этому злыдню, что он обещал мне кое-что. Так что пусть не дрыхнет, а обещание выполняет.       — Напомню, — шепнула Дера в ответ.       Эскель осмотрел ее еще раз, а затем ухватился за ручку, приоткрыл дверь, прислушался на всякий случай, а когда понял, что в коридоре никого нет, кроме двух стражников, на которых он испробовал Аксий, вышел из комнаты. Фредерика тяжело вздохнула, взглянув на задернутые плотные шторы. Что же, наверное, она поступила правильно, отослав Эскеля в его покои. Опасно сейчас было стращать судьбу лишний раз. Взгляд травницы мимо воли зацепился за кожаную, потрепанную сумку, что лежала в кресле, напомнив ей, что все ее магическое добро находится в седельных сумках. А их предстоит еще отыскать. Наверняка матушка приказала куда-то их спрятать и желательно подальше. Значит, будет чем себя завтра занять, пока ведьмак не вернется в замок. К тому же, Эскель в очередной раз был прав: встретятся они с Кейрой или нет, а свое магическое зерно нужно поливать, чтобы, не приведи Мелитэле, не засохло. Но, сейчас лучше забраться под одеяло, пока не озябла окончательно, а о планах на день грядущий можно подумать и потом. Эх… если бы все произошло не так, как произошло, она могла бы лежать на дурно пахнущей кровати в какой-нибудь корчме на окраине Континента и млеть на горячей груди Эскеля. Но сейчас… сейчас, увы, у нее есть четыре подушки, стеганое покрывало, шкура и Киф, что сопел под боком. Решив, что пора, наконец, научиться довольствоваться тем, что имеет, Фредерика двинулась к кровати. Сон ей всегда помогал.       На пути в комнату ведьмак вспомнил о том, что не забрал свои мечи из купальни. По-хорошему, стоило бы вернуться за ними, пока никакой плут их не спер. Но перед тем, лучше зайти в комнату и снять этот чертов дублет, а то уже все тело своими швами натер. Да и маловат он был в плечах. Шел, Эскель скорее наугад, нежели по памяти. Однако, неслабо удивился, когда почувствовал характерный затхлый запах и увидел в полутьме коридора знакомую дверь. Оказавшись за ней, он тотчас замер, завидев вычищенную куртку на спинке кресла, новехонькую рубаху, а на кровати ножны с его мечами. Первым делом ведьмак громко чертыхнулся. Какое же брехло этот Фукич или как там его! Говорил, что в комнаты без ведома никто не заходит, а тут на тебе, оказывается заходят еще и как! Вон, рубаха то как-то появилась, и мечи вместе с ней. Не наколдовал же их кто-то, ей-богу. Но как бы Эскель не ругал бедного дворецкого, или кем он там был, а с оружием все было в полном порядке, как и с курткой, и из седельных сумок ничего не пропало. Хотя он же, дурень, такие деньжищи в них оставил. И что, никто даже не поглядел в их сторону?       — Какие же, зараза, порядочные, — фыркнул ведьмак.       Но решил долго не сетовать на добросовестную прислугу и отправиться на боковую. Все-таки столько часов провел в седле и без отдыха. Тело за такое пренебрежение хорошим самочувствием не отблагодарит. А коль попадется хороший заказ? Ну уж нет, тут нужно быть во всеоружии. Торопливо и особо не церемонясь с осточертевшим за весь вечер дублетом, Эскель стянул его с плеч, небрежно скинул с ног смешные и жутко неудобные ботинки, рубаху, нелепые носки, что больше напоминали бабские чулки и, наконец, бриджи. Разбросав одежду по всей комнате, ведьмак облегченно выдохнул. Ступней приятно касался жесткий ворс, кажется, медвежьей шкуры, а обнаженному телу совсем не было холодно, пусть комнату заранее, конечно же, никто не протопил. Когда Эскель взяв свои мечи, прошел к кровати и любовно уложил их рядом на подушки, заметил удивительную штуку — он не зажег свечей и бродил впотьмах все это время. Не то чтобы он сильно в них нуждался. Скорее его это стало удивлять из-за жизни с Фредерикой под боком. Ей-то, в отличие от него, всегда нужны были свет и тепло.       Укладывался в кровати долго. Все никак не мог найти удобную позу. Да и запахи, коими было пропитано все в комнате, нервировали. Нежилая она была, оттого и захватило чувство, будто в склепе лежишь. Хорошо, что Эскель был не из пугливых и мнительностью не отличался. Но, как ни посмотри, а травницы под боком не хватало. До дрожи хотелось помять ее податливое тело, поприжиматься к ней так тесно, чтобы никому из них всю ночь холодно не было, и просто ощутить родной запах. Лежа на спине, он повернул голову и провел рукой по пустующей половины кровати. Простынь оказалась холодной. Изнежился он что-то… где это видано, чтобы ведьмак так мучился без бабы под боком? Наконец-то уложив себя более-менее удобно, он облегченно выдохнул и прикрыл глаза, но сна не было ни в одном глазу.       А как только показалось, что сон-таки одолел, первые солнечные лучи стали остервенело лупить в лицо. Выходит, он даже шторы не потрудился задернуть. На окно сел зимняк, нахохлился и сощурил от ветра свои блестящие глазенки. Эскель сонно и долго всматривался в его тень за окном, до конца не понимая, что это за такая огромная птица. Ошибочно подумав, что это может быть ястреб, ведьмак даже вознамерился встать и открыть для него окно. Но, к сожалению, птица улетела, когда он уже скинул с себя край одеяла. Кожа тут же покрылась мурашками. Ну раз уж проснулся, значит нужно собираться в город.       Оказавшись у одиноко стоящего таза на тумбе, Эскель негромко фыркнул.       — Ну конечно… воды нет.       И кто бы ее принес? Стоило самому подумать о таком еще с вечера. А то попривыкал в своих корчмах: воду принесут, к обеду позовут, бадью прикатят.       В дверь, словно по заказу, негромко постучались и за ней послышался тонкий девичий голос. Неужели утренним умываниям быть? Неустанно сметая с лица, падающие на него темные, всклоченные пряди, он отошел к кровати, судорожно выискивая на полу то, чем можно прикрыться. А когда ничего подходящего не обнаружил, прикрылся руками. Повезло, что ладони широкие.       Прислуга вошла в комнату сразу же после того, как ей разрешили. Все, как и предписывает этикет. Но то, что встречать ее будет голый ведьмачий зад, она не предусмотрела. Жизнь, безусловно, ее к такому не готовила, а правила поведения никаких указаний на этот счет не давали, а значит… а значит нужно сделать вид, что она ничего не увидела и молча делать свое дело, по возможности, даже не оборачиваясь в сторону бесстыдника.       Эскель бесстыдником, как таковым, не был. Вот если бы на его месте оказался Ламберт, тот наверняка не упустил бы момент посветить своими причиндалами перед ладной девкой, а потом еще и домогаться начал. Он же, просто повернулся к ней спиной сгорая от неудобства и смущения. Благо, что та оказалась воспитанной барышней и не глазела на него лишний раз.       Когда дверь за служанкой закрылась, а ведьмак понял, что можно больше не делать вид будто он что-то упорно высматривает в камине, из груди вырвался облегченный вздох. Боги… начался день, безусловно, как надо.       Покинуть замок оказалось проще простого. Утро было раннее, прислуга особо не мельтешила в коридорах, никого из господ он не видел, а стража лениво сменялась на караулах. Но когда Эскель оказался за огромными, деревянными воротами, от свежего ветра, что легко залетал под края куртки и за ворот рубахи, его зазнобило. Поежившись, ведьмак двинулся вперед по мощенной алее, прикинув, что им с Дерой надо обзавестись вещами потеплее. Ну, ему сгодится и какая-нибудь накидка из шерсти, а ей не помешало бы прикупить дублет с подкладкой и меховым воротом. Ну или вот такую коротенькую штуку, с рукавами широкими и на пуговицах. Видел он, как такие носили в Ковире и Повиссе, когда бывал там. Выходит, что заказов нужно подыскать побольше и сторговаться на хорошую оплату, иначе вещей им не видать.       Ард Каррайг был городом большим. Но тем не менее в нем не было такого лоска как в Новиграде. Особенно в купеческом квартале или в королевском, где находилась резиденция покойного короля Хенсельта. Не было здесь и вычурных домов с огромными окнами как в Оксенфурте, громадных площадей со множественными торговыми прилавками и сценой, с которой на протяжении всего дня доносилось бы пение трубадуров, как в Третогоре. В округе не было садов, клумб с диковинными цветами, как в Вызиме, а единственное, что украшало улицы — это деревянные вывески лавочек, мастерских, трактиров. Народ в северной столице выглядел точно так же тускло и неприветливо, как и все остальное здесь. Даже солнечные лучи, что плясали на влажных, после ночной сырости, мощенных дорожках не улучшали положение. Никаких тебе ярких шелковых платьев с причудливыми вышивками и изысканных головных уборов. Здесь, те кто побогаче, носили меха, длинные дублеты и прически без особого изощрения, а бедняки довольствовались выцветшими рубахами и латаными штанами. Холера, даже кметы в других столицах выглядели более… приветливо, что ли. Пестрые рубахи, длинные усы, живые разговоры, крики и гогот ребятни. А тут тебе и намека на жизнь не было. Вся столица теперь казалась Эскелю комнатой в замке. Затхлой и без души.       Единственным ярким пятном оказалась корчма «Забытый край» в предместье. Ее крыша, покрытая красной черепицей, была словно маяк на Ард Скеллиге, что указывал путь. Поправив края куртки, Эскель ухватился рукой за кожаный ремень, пересекающий грудь и двинулся в сторону корчмы. Он знал, коль нужна ведьмаку работа, то лучше искать ее в предместье, а уж если ничего подходящего не найдется, то можно и подняться в районы побогаче. Там, конечно, за заказы платили поболее, но и работа была специфической, бестии орудовали пострашнее утопцев. За два дня с такой можно не управиться.       Доска с объявлениями была ровно в том месте, которое Эскель помнил, — справа от главного входа. Сама корчма выглядела удивительно живой, уж по сравнению с остальным городом. Вокруг сновали пьяницы, проститутки сидели на бочках неподалеку и, покуривая трубки, громко хохотали, обсуждая особо примечательных клиентов. Очевидно, решили устроить себе перерыв. За столами, что находились на улице, посетители уплетали за обе щеки вареники, пили сивуху и резались в карты, а молоденькие девицы то и дело мельтешили между ними разнося заказы.       Остановившись у обшарпанной доски, ведьмак уперся руками в бока и сощурился, вчитываясь во множественные листочки, испещренные разношерстным почерком. Где-то весьма читаемым, а где-то, из-за завитушек и неиссякаемых ошибок — не очень. Почесав подбородок, Эскель невесело хмыкнул. Корову покупать ему не нужно было, козу тем более. Молодые девки, ищущие себе пару на вечернее гулянье его не шибко интересовали, а корыто починить он наверняка не сможет.       — Зараза… — ведьмак цокнул языком. — Ничего путного. Что, подниматься-таки в город?       — Мастер? — внезапно позвал звонкий детский голосок за спиной. — Точно! Мастер ведьмак!       Эскель торопливо обернулся, глянув из-за плеча. Никого не заметил и только подумал, что ему, должно быть, показалось, как голосок снова его позвал:       — Я здесь, мастер.       Он снова обернулся и осмотрелся повнимательнее, замечая малюсенькую, худющую девчушку ростом не больше трех локтей. На вид ей было лет семь отроду, а всклоченные рыжие волосы так и просились чтобы их расчесали. Одна кудряшка упала на ее веснушчатое лицо, а маленькие, словно две пуговки, зеленые глаза смотрели на ведьмака с такой надеждой, что тот невольно прокашлялся, прочистив горло и присел на корточки, сцепив пальцы рук в замок.       — Вы ведь ведьмак, да? — спросила она, с трудом сглотнув подошедший к горлу ком, и принялась обтирать грязные, босые ступни о щиколотки.       Ее пальцы задрожали, как и губы. Эскель видел, как она таращилась на его лицо, особенно правую часть. Видел, как округлились глазенки от страха и слышал, как тяжело и громко она задышала. Но виду не подавал. Привык уже, да и видал реакцию похуже, стоит признать. А затем осторожно кивнул и внимательно всмотрелся в покрытое коричневыми пятнышками лицо. Однажды ему кто-то сказал, что веснушки — это поцелуй солнца. Но коль так, то солнце эту мелочь зацеловало от души и во все места.       — Ведьмак. А ты кто?       — Зорка, — тут же выдала девчонка и мотнула головой пытаясь скинуть с лица надоедливый локон. — Вы заказы берете, мастер?       — Беру. А у тебя что же, заказ для меня имеется? Куклу отыскать? Мальчишек погонять? Или кота с дерева снять?       Зорка замотала головой, нахмурив густые, коротенькие бровки.       — Чудище побороть. Страшенное, как говно Хенсельта, — выдала она, а Эскель едва сдержался, чтобы не рассмеяться.       Затем, сделав очень суровое лицо, он цокнул языком, покачав головой.       — И кто тебя таким словам научил, а? Язык-то ему повыдергать надо.       — Тятька научил! Он этого Хенсельта до сих пор терпеть не может. Так что, за заказ возьметесь, мастер? — все не унималась та.       — И что за чудище? — взглянув на Зорку, Эскель скептично изогнул брови.       — Страшенное. Детей ворует. На прошлой неделе Юстина и Горек ушли и не вернулись, — начала она загибать чернущие от грязи и тонюсенькие как ниточки пальчики. — Вот прям ночью с кровати встали и ушли. Так тятька говорил. А ему мамка Горека говорила. А дня два назад Анежка, Руско̀ и Боженка ушли так же. А…       — Понял. Дети пропадают, — хмуро ответил Эскель. — А родителей-то их, знаешь где искать?       — Знаю! — встрепенулась Зорка. — Мамка Руско̀ работает в корчме, вы зайдите туда и спросите… а, так и спросите мамку Руско̀. Вам подскажут.       — Ты что, забыла, как ее зовут? — усмехнулся ведьмак, засунув руку во внутренний карман куртки, выискивая там кошель с деньгами.       — Не забыла я ничего! — тут же смутилась девчонка, покраснев аж до корней волос. — Так просто сподручней… ну звать их.       — Понял, понял. Вот что, Зорка, — Эскель протянул к ней сжатую в кулак руку, а та с интересом уставилась на нее, обхватив себя руками. — Возьми и купи себе башмаки, поняла? — он раскрыл ладонь и девчонка ахнула, увидев три золотых монеты.       — Да я не возьму! Да это же деньжищи такие … да тятька за заказ и то меньше берет! — переполошилась она.       — Бери, бери. Я два раза предлагать не буду, — со всей серьезностью сказал ведьмак, не забывая нахмуриться для пущего эффекта.       Зорка помялась немного, но пыл поумерила. Поворчала что-то себе под нос, поборолась с чем-то внутри и только тогда неуверенно потянулась за монетами.       — А кто тятька твой? — спросил он, поднимаясь на ноги.       — Как кто? Корзины плетет он! Все его знают, — закивала она, сжав в дрожащих ручках монеты, сама же себе поддакивая.       — Да уж, на корзинах много не заработаешь. В общем так, иди купи ботинки, а я схожу в корчму, отыщу мамку Руско̀. Я в городе у вас надолго. И если увижу, что бегаешь босая, а я увижу, тебе не поздоровится.       Зорка быстро закивала, молча открыв и закрыв рот. Хотела видать сказать что-то вдобавок, но не смогла, да и не успела, так как громыхнуло так, что она тут же рухнула прямо на мощенную дорогу и монеты, звеня, полетели во все стороны. Поднялся жуткий ветер. Народ, до этого мельтешащий по округе бросился врассыпную, вереща и бранясь так, что у даже Эскеля уши начало закладывать. Медальон на груди задрожал, а ведьмак вскинул голову вверх, увидев, как в паре метров над землей из неоткуда появилась черная дыра, окруженная ярко-желтым ореолом. Вот так новость, посреди Ард Каррайга открылся портал и оттуда кто-то выпал, бранясь и вереща не меньше, чем пресловутые кметы.       Ничего не говоря, ведьмак наклонился, поднимая монеты, что растеряла Зорка и свободной рукой подхватил девчонку поперек тела в одно движение ставя на ноги. Та засуетилась и забежала за его спину, прижавшись к боку так, словно Эскель был стеной, что могла защитить от любой напасти, и даже от незнакомцев, которые выпадали из порталов посреди города.       Мужик выпал прямо на дорогу, закряхтел и завозился. Оружие, как и его сумка, выпали рядом с ним.       — Песья кровь, — фыркнул он, с трудом поднимаясь на ноги. — Дрянная сука. Просил же, аккуратнее. Я ей что, мешок с дерьмом, чтобы меня швырять вот так?!       Эскель удивленно вскинул брови и успокаивающе погладил по плечу Зорку, которая вцепилась в его штанину. Два меча, нахальный взгляд змеиных глазищ, ощерившаяся башка волка на серебряной цепи, запах перегара и этот гонор. Ведьмак невольно растянул губы в кривой улыбке.       — Ламберт? — выдал он и сделал шаг.       Тот же, поднял с земли мечи, отряхнул куртку, затем потянулся за своей сумкой, а когда с трудом разогнулся, не забывая при этом смачно выругаться, то сощурился так, словно ни черта дальше носа не видел. Присматривался.       — О, страшная рожа, эта безвкусная куртка. Да это же Эскель! Что брат, судьба нас ведет или мы впереди нее бежим? — взмахнул он рукой, и не преминул бесцеремонно сплюнуть в сторону слюну с металлическим привкусом. Стало быть, когда летел приложился-таки мордой.       — Скорее твоя удача.       Ламберт двинулся к собрату навстречу раскинув в стороны руки, улыбаясь весьма жуткой улыбкой, что скорее напоминала оскал. Но Эскель уже и не обращал на это внимание, потому объятья не заставили себя ждать. Ламберт похлопал его по спине, пощупал везде, где руки доставали, а когда тот отстранился, одной рукой прижал к груди мечи и сумку, а второй схватился за его подбородок, повертев голову из стороны в стороны.       — Дай хоть погляжу, не затянулось ли у тебя там ничего, — хмыкнул ведьмак.       — Да иди ты! — отмахнулся Эскель от его руки. — Знаешь же, что такое хрен затянется.       — А вдруг тебе повезло, и ты отыскал чародейку? Подлатала бы твою многострадальную харю.       — Да гляди. Лечила уже чародейка и в пустую. Сам знаешь. Давай, пошли-ка в корчму. Расскажешь, как ты вообще оказался тут. К тому же, у нас работа наклюнулась любопытная.       — У «нас»? — громко хрюкнув, младший ведьмак сплюнул в сторону сгусток крови и нахмурился. — Сука, зуб выбил что ли, — заворчал он принявшись исследовать языком рот.       — У нас, у нас, — усмехнулся Эскель. — Коль ты так удачно выпал, то подсобишь. К делу приобщишься, а то знаю я тебя. Отвернусь, ты уже надираешься в одну рожу.       — Вот же… шуб шатается. Ты хлянь, — Ламберт подошел к собрату поближе, будто совершенно не слушая его и демонстративно открыл рот. — Ну?       И Эскель заглянул, внимательно всматриваясь. Зуб и впрямь кровил, а значит разумней его было вырвать и, желательно, у лекаря, но… но зная Ламберта тот скорее предпочтет обеззаразить и, желательно, чем-то высокоградусным.       — Сука такая, — не переставая ругаться, тот отошел чуть в сторону и перебросил через плечо сумку.       — Потише, брат. Тут девчонка, — Эскель вовремя вспомнил о том, что за его штанину держится Зорка и таращиться во все глаза на ведьмака, из чьего рта хлыщет не только кровь, но и жуткая брань.       Ламберт недовольно нахмурился, опустил взгляд на девчушку, затем сплюнул еще раз и ничего не сказав, обогнул собрата решительно зашагав в сторону корчмы, расталкивая плечами столпившихся вокруг них кметов, проституток и пьянчуг.       Эскель только тяжело вздохнул, но прежде чем уйти, обернулся к Зорке и протянул ей монеты, ободряюще похлопав по острому плечу.       — Вот. Больше не теряй. И помни, это тебе на башмаки. Я проверю, как и обещал. А теперь давай, беги.       Та быстро закивала, тут же забрав деньги и пятясь, демонстративно сжала их в ладошках. Народ смотрел на нее без одобрения. Кривились, плевались, не забывали даже чертыхаться, но обзывать никто не обзывал. По крайней мере Эскель не слышал. А если бы услышал, то повыбивал бы несколько зубов с превеликим удовольствием. А как только девчонка скрылась в толпе, решил все же нагнать Ламберта и угостить его кружкой пива. Иначе на трезвую, после того что случилось, с ним попробуй поговори еще.