Господь немилостив к жнецам и садоводам

«Дедушка, пошли мне сил и стойкости выдержать все это во славу Твою», — первый капитан Гвардии смерти Калас Тифон повторял эту фразу про себя, как мантру, последние три с половиной часа. А ведь начиналось все… ладно, начиналось все довольно плохо, но все-таки не настолько кошмарно. То, что очередная встреча с Детьми Императора и их примархом не пройдет для четырнадцатого легиона безболезненно, было понятно и так — лорд Фулгрим, как и все его собратья, имел идеальную память и, как оказалось, под настроение отличался почти барбарусским упорством. Или это, или — что вероятнее — уязвленная гордость с прошлой встречи двух примархов, когда все увещевания Фулгрима были мало того, что проигнорированы его братом — даже сам разговор оборвался на середине из-за дурацкой шутки. Фениксиец не забыл и не простил такого отношения, а еще был твердо уверен в своей правоте и то ли в стремлении ее доказать, то ли отместки ради прибег к методам воистину коварным. Нынешняя кампания была делом выдающимся: для того, чтобы справиться с врагом — технократической империей существ, в которых уже с большим трудом угадывалось что-то человеческое — собрались целых четыре экспедиционных флота, три из которых возглавляли примархи. И если прибывшему на помощь третьему легиону изначально воевавшие в этом районе Кровавые ангелы были рады, то восьмой и четырнадцатый они встречали с уже куда меньшим энтузиазмом. Того же нельзя было сказать о Фулгриме — в образовавшемся сборище он увидел прекрасную возможность и не упустил шанса ей воспользоваться. Так что вскоре после встречи флотов Тифон доставил своему примарху приглашение не только на военный совет, но и на торжество по случаю локального семейного единения. Второе приглашение Мортарион предсказуемо отверг — или вернее попытался отвергнуть. — Передай Фулгриму, что я все еще не участвую в этой чуши, — первый капитан застал своего примарха в лаборатории, где тот копался в каком-то монструозном на вид аппарате, судя по количеству встроенных в него колб и трубок — химическом. — Так в том и дело, — отозвался Калас со всей тленностью барбарусских трясин, — Это не от лорда Фулгрима, это от лорда Керза. Вопреки распространенному мнению, Повелители ночи были ценителями шика, церемоний и театральности в не меньшей степени, чем пресловутые Дети Императора — с той разницей, что их представление о хорошем торжестве значительно отличалось от такового в остальном Империуме. Однако в этот раз Ночной призрак, судя по всему, оказался солидарен со старшим братом и решил поддержать его начинание — то ли по дружбе, то ли из-за характерного нострамского чувства юмора. Отказать Керзу для Мортариона было совсем не тем же, что отказать Фулгриму — и все участники надвигающейся катастрофы прекрасно это понимали. Четырнадцатый примарх оторвался от своего аппарата и смерил Тифона обжигающе-холодным взглядом. Пауза затягивалась. — Ладно, — в конце концов изрек примарх, — Я думаю, одного раза им обоим будет достаточно, чтобы поумнеть. «Кто бы говорил», — подумал Тифон, но вслух добавил: — Еще лорд Керз сказал, я цитирую, «Фулгрим просил одеться по-нормальному», уж не знаю, что это значит по его меркам. Взгляд Мортариона каким-то образом стал еще холоднее, чем был до этого, и Калас понял, что без помощи свыше ему не обойтись.

***

— Я это не надену. — Да почему нет-то?! Это был именно тот момент, на котором внутренние молитвы Тифона из просто упорных перешли в отчаянные. На авантюру с торжеством Мортарион нехотя, но согласился, и даже просьбу про одежду воспринял — хотя Каласу все еще казалось, что неясно-светлое облачение, похожее то ли на мантию, то ли на саван с капюшоном, не вяжется с определением «нормального», бытующим в третьем легионе. Но все просто не могло пройти настолько легко. Какие-то силы — может быть даже те самые — дернули Фулгрима прислать брату примирительный подарок, которым оказалась диадема. На удивление простая кстати, из светлого, самую чуточку желтоватого металла, без камней и каких-то выдающихся украшений — Фениксиец явно постарался учесть чужие вкусы, однако это не помогло. Мортариону не было дела до того, как выглядит диадема — он был недоволен самим фактом ее существования. «Ну почему, почему мне достался именно ты», — первый капитан подавил желание подойти к стене и побиться о нее головой, а заодно — и укол зависти к Эребу из Несущих слово. У того примарх был пусть и не без своей специфики, но хотя бы способным к диалогу, а не упертым бараном, готовым расшибиться в лепешку, если что-то перемкнет в его поломанных мозгах. Мортарион был в определенной степени дорог Каласу — по крайней мере дороже, чем любой другой живой человек, — но в такие моменты он искренне жалел о том, что примарх пережил свою последнюю встречу с Некаре на Барбарусе. «Так, спокойно, спокойно… Дедушка, пошли мне сил…» — Нельзя игнорировать такие жесты, это даже не политика или правила хорошего тона. Они все-таки твои братья, — Тифон прибег к последнему аргументу. — Это бессмысленно и глупо, — примарх поморщился, но кажется заколебался. Некая тоска по родной крови была в нем всегда, хотя постороннему наблюдателю было бы сложно заметить это — как и любую другую эмоцию, впрочем. Тифон посторонним не был и надеялся, что иллюзия родства будет работать. По крайней мере пока что. Мортарион повертел в руках диадему, снова поморщился и едва заметно вздохнул. «Дедушка, пожалуйста…» Примарх напялил диадему на голову резким, словно прыгал в ледяную воду, движением, а потом так же резко направился к выходу из покоев. — Идем, мы уже опаздываем. Тифон едва сдержал облегченный вздох — как оказалось, совершенно преждевременный.

***

По Повелителям ночи, встреченным уже на борту «Гордости Императора», было заметно, что они пытались. Первый капитан Севатар выгреб откуда-то не только парадный темно-синий мундир с золотой отделкой, но еще и помятый плащ — хотя без брони и своей знаменитой алебарды он все равно смотрелся несколько нелепо, если не противоестественно. В окружающую обстановку он вписывался примерно так же, как и примарх четырнадцатого легиона — то есть не вписывался вообще. Керз мог похвастаться темно-красным костюмом с пышным воротом из вороньих перьев — наверняка имевшим отношение ко все тому же Фулгриму и его подаркам, — хотя неизменно присущая Ночному призраку растрепанность вкупе с болезненным блеском в глазах делала его похожим скорее не на принца на торжественном приеме, а на оперного певца, упавшего во время выступления в оркестровую яму. «Мортарион был прав», — отстраненно подумал Тифон, — «Все это действительно очень глупо». При виде брата примарх восьмого, впрочем, несколько оживился — поздоровался с куда большим энтузиазмом, чем можно было бы ожидать по его явно нездоровому виду, и вперился взглядом в злосчастную диадему. Взгляд этот Каласу очень и очень не понравился. Они сумели пройти по палубам флагмана без приключений целых десять минут прежде, чем Керз все же не выдержал. — Братец, а братец, — промурлыкал он, — А можно вопрос? — Ну? — пребывавший в паршивом расположении духа Мортарион был не очень-то настроен на разговоры, но что-то в тоне Конрада заставило его насторожиться. — Вот смотри, — протянул тот, — Ты же увлекаешься нумерологией, так? Да, увлекаешься, у тебя же все кратно семи — семь рот в легионе, семь телохранителей, которые не отходят от тебя дальше, чем на семью семь шагов… — Ты это к чему? Краем глаза Тифон заметил, как шедший с ними же Севатар одними губами шепчет своему примарху нострамский аналог фразы «не смей». — К тому, что я хотел спросить, — с видимым удовольствием закончил Керз, — отчего тогда у тебя в короне пять зубцов? Мортарион остановился посреди коридора резко, словно налетел на невидимую стену. Калас Тифон мысленно взвыл.