Моя Муза

С того момента, когда Сасори хлопнул дверью, прошла неделя. Он не находил себе места. — Я не могу в это верить. Повторял он эти слова с каждым кадром того утра. Хочется не то чтобы забыть, стереть воспоминания к чертям. А теперь даже притворяться, что ничего не случилось, просто глупо. Он знал, что Дейдара переживает не меньше его. Как ещё можно объяснить недельное отсутствие? Акасуна не собирается увольнять по его взгляду, лучшего молодого художника, у которого есть однозначные задатки на хорошее продвижение. Это просто не справедливо по отношению к нему, к другим людям, любующимися, хоть и одной, но очень завораживающей картиной, а напоследок к начальнику, который всё и начал. Дал шанс, подтолкнул к будущему. Ему было приятно, специально посещать выставки, главный человек которой получал разрешение на показ её обществу. Интересно ходить по разным залам, не ожидая так быстро наткнуться на неё. В груди начинается разливаться тепло. И теперь он здесь, сидит в своей келье как настоящий отшельник. Каждый раз, когда красноволосый приходил на работу, то сначала как можно скорей выполнял бумажные дела. Нет, он не отлынивал совсем. По утрам всегда какой-то подчинённый приносил новую стопку бумаг, а с ними вперемешку папки с планами будущей, настоящей и пройденной работы. Все отчёты, которые требовали незамедлительного решения. Полные доходы от всех скульпторов, художников, гончаров, которые своими трудами приносят доход компании, и тем самым расчёты каждому без исключения. Приходится долго читать вчитываться в цифры, строить в голове целые таблицы с бесчисленными цифрами. А потом уже ставить подпись. Акасуна не жаловался на свою учесть директора, ему наоборот нравится видеть процветание компании. Чувствовать уважение со стороны работников. Знать, что отец не просто так доверил семейное предприятие сыну. Но всякий вечер, после рутинных задач мужчина мог выйти из четырёх стен в совсем иные четыре стены. Они ожидали его, или он их ожидал. Но он принимал это за взаимность. Только после слов человека: «Вы… когда заканчиваете бумажную работу, всегда как из вашего же сравнения сидите в кабинете и делаете что-то из дерева. Я сам видел ваших кукол и хочу увидеть ещё, как вы мои картины. Я знаю, вы хотите». Только после них мужчина понял, что не обязательно бросать своё любимое хобби, чтобы добиться многого для признания других людей, бросая на произвол судьбы часть пройденной и по-настоящему интересной жизни. Нужно просто-напросто любить свою работу и не изнурять себя, превращая высокую должность в наказание. А после, продолжить заниматься любимым хобби с удовольствием, и уж точно без угрызений совести. В то время было хорошо. И он однозначно не может верить тому, что произошло неделю назад. Впервые незнакомый человек пытался покопаться в его голове, что-то изменить в обычном и рутинном укладе жизни. Не то чтобы докапываться, мельком увидеть, а затем закрыть глаза, притворяясь в своей невиновности. — С ним было просто занятно. Опять вслух. Будто бы эхо пронеслось над ухом. В пустом кабинете сейчас всё кажется неполным. И ни как не понять от чего. От тягомотины и медленных, ходящих по морю часам? От вечно не замечаемых лучей солнца, хотя они так освещают помещение? От отчётов, которые не заканчиваются с бесконечным потраченным временем? От взгляда на многочисленные опилки? От вида незаконченной куклы, которая тихо сидит в тёмном шкафу? О Боже, эту куклу он начал строгать ещё с того момента, когда Дейдара принёс только портфолио. Всё закончилось так… так непонятно. Красноволосый в первый раз так засмотрелся на чужое лицо, на чужое тело, на чужие волосы, на чужую реакцию, и свою от стона. Мужчина сейчас сидит за столом, полностью укрытым бумагой с чёрными символами. От видений, которые происходят и чётко дают знать о себе, он хватается за голову. Нельзя верить глазам своим. Ведь они даже не разобрались в чём дело. Поистине глупо верить только глазам, совсем отпуская на ветер внутренние принципы. Домыслы, ощущения, чувства, окольные пути, речь, на всё надо обращать внимание. На продолжение слов и заинтересованность собеседника. Либо это отговорка, связанная с глупостью, либо — чистая правда. Голова готова взорваться от мыслей. Они никогда так не докучали красноволосому. В любой ситуации он знал, как себя поведёт, какие решения в конечном итоге примет, что произойдёт на следующий день. Кроме Тсукури. Он изначально не был в его планах. И уж точно он не знал о его внутреннем мире. Блондин был настоящим человеком искусства, а такие вечно непостоянные и взбудораженные в характере. Но в нём совсем этого не было! В нём тишь да гладь. И даже если посчитать эти факты, он всё равно был художником. Прекрасным художником. Это было видно в самой последней комнате, на самой дальней стене, на том огромном полотне, изображающим нечто, исполненное в разноцветной, яркой, радостной палитре. Не передать словами. — Мне не хватает его пистолета. Снова вслух. И вправду, он всегда улыбался, когда звучали выстрелы. Это отвлекало и помогало прийти в себя, после какой уже стопки волокиты. Тогда управление не казалось настолько тяжёлым, что аж давило в мозгу на нервы, как сейчас. Было вроде… легче. Было легче на душе от осознания, что после кнута ждёт пряник. А этим пряником оказались занятия в студии. Там было просторно, работалось не в тягость, а в радость, в этом было что-то родное. Вот, например: как для механика гараж, как для физика лаборантская, как для путешественника палатка, и как для писателя чашка горячего чая. У всех людей без исключений есть что-то наподобие такого. Просто он заметил это чуть поздновато, чем хотелось бы. Надо было всего лишь перешагнуть через косяк двери. Но Акасуна не позволял себе такого, даже имея должность директора. Он старался в течение времени, когда главный, найти человека, для которого предназначена она. По заслугам и внутреннему миру. Только нашёл он быстрее, чем предполагал. Вот в большей части из-за этого он был против принятия на работу Утакаты. Конечно, что он гей, насторожило его, но он бы взял его, если бы тот показал своё настоящее виденье искусства. Если бы рассказал о чём-то новом, в крайнем случае, интересном. Но против отца в выборе не подискутируешь. Дурацкая история получилась с этим спором. Сасори и так разозлился, что такой человек, которому наплевать на индивидуальность, работает на него за стенкой. В той самой комнате. Но окончательно вывело поведение шатена перед Тсукури. Откровенные взгляды это уже с крайней точки зрения странно, но домогательство на рабочем месте — низко. И даже если считать что не на рабочем месте, домогательство в сторону Дейдары снесло здравый смысл. Было сложно удерживать каменное выражение лица. А после треска осколков глины рядом с Дейдарой, он почувствовал необходимость помочь юноше. Вся помощь, всё понимание, вся сдерживаемая грусть не прошла бесследно. Когда он обнял его, тот понемногу приходил в себя и, в конечном счёте, успокоился. Но мужчина думал совершенно о другом. Он принимал холодные ничего не чувствующие слёзы, думая, как же смолчать, как показаться хладнокровным. Он сам обнял парня, и чем дольше держал, тем сложнее отпустил неравнодушного к нему человека. Он хотел всё горе перетащить на себя, чтобы юноша не знал о другой, мерзкой стороне мира, отгородить от отвратительных людей, не знающих ничего кроме похоти. А в последствие всех этих импульсивных хотений, он, не сдержав себя, прижал холодное тело к себе, чтобы побыстрей, хоть чуточку согреть. Но оказалось не так просто понять, когда нужно было расцепить руки, и в истечение этого времени он так и не понял. Рассматривать оттенок глаз оказалось интересней, чем звучит, но это было у него в первый раз такое. Первый раз в своей жизни мужчина задумался о цвете радужки глаз. Было бы глупо во время такого не гипнотизировать себя. Остановить время, перевести стрелки часов. У девяноста пяти процентов людей, которых знал красноволосый, были карие. А у остальных какие-то грязные наподобие бурды. И он даже представить не мог, что его разум захватит детская наивность. Было так весело разглядеть топаз. Драгоценный камень. Такой же, как один занятный индивидуум. В последний момент, когда он, не заметя явной близости, касался кончиком носа о его, на красноволосого ввалился целый водопад. Водопад, с которого падает совсем не вода, а окрыляющая неловкость. Она обволокла и проникла во всего мужчину целиком, включая систему тревоги. А после слов: «Сасори-сама, мне неловко», ему ничего не оставалось, как всего лишь быстро вылететь из студии. Разрывая такую милую и невинную связь. Эта было первое прикосновение с другим лицом… Он отказывается верить в то, что юноша мог с ним сделать что-то запретное. Не хватает звуков выстрелов. Чуть глухих, заставляющих сердце биться быстрее. Ох, парень… Ему впервой удалось услышать звук пистолета, хоть не настоящего, но кого это интересует? Тогда на проверке мужчина оглядывался на него, на уверенную стойку, которая придавала тому профессионализм, пока солнце полностью не зашло за горизонт. Не было света, только лунные отблески. Темнота помогла обострить слух, и тем самым послушать шарканье перед собой. Всё стало громче, в новинку. — На самом деле я во всём виноват. Четвёртый раз и тоже вслух. Виноват, взяв Утакату. Бессмысленно уже вспоминать, но кое-что не давало чувства непричастности. Виноват, первым начиная сближаться со своим подчинённым, и совсем, не потому что хочется, а потому что тянет. Виноват, увозя Тсукури выпить. И походу дела узнавать о нём больше, намного больше, чем думалось изначально. Стук в дверь. Только он сейчас может отвести красноволосого от размышлений. Быстро подняв голову, у него заискрились глаза от невозможной случайности. Но невозможное остаётся невозможным. Это человек из отдела продаж пришёл в конце дня с папкой. Объяснил что да как, но начальник совершенно пропустил всё мимо ушей, сказав напоследок: «Я потом разберусь». Он так часто делал, чтобы не терять время. А чтобы не терять оставшийся на сегодня час, он развернул титульный лист. Всё одно и то же, конечно, он радовался в глубине души за рабочую стабильность в плане материальной выгоды компании, но то, что его захватило сильнее, оказалось написанное имя. Дейдара приносил немалый доход компании, если считать деньги, вырученные исключительно за копии картины. Трогало осознание того, что он не ошибся с выбором. За окном ночь, а на часах всего одиннадцать. Вроде надо уходить домой. — Сколько это ещё будет продолжаться? — спросил он у своего отражения в стекле.

***

Не стучась теперь в так называемую келью, отец Сасори сел напротив сына: — Как дела? — весело начал старший. — Когда он придёт… — витал он в облаках, — а, настроение? Хорошо. — Ты чем всё время занимаешься? — указал он на битком забитый стол. — Эту надо в отдел маркетинга уже как два дня, это в отдел продаж ещё вчера, это счёт поставщикам, а это насовсем выкинуть, — рассматривал он первые попавшиеся листы. — Не справляешься, — помотал головой. — Всё нормально, только… ничего. Надо всего лишь это разгрести. — Ничего не нормально, — у старшего Акасуны прорвался строгий упрёк. — Тебе жена нужна. — Да не нужна мне жена, — был возмущён Сасори, — ты для начала со своей разберись. Пожалуйста, не заводи этот разговор снова. Мне хорошо одному. И какая-то женщина мне будет на мозги капать. Нет уж, спасибо за заботу. — Я могу и не женщину иметь в виду, а девушку, — засверкали у него глаза. — Нет, нет, нет. Хватит втягивать меня в свои интриги. Я знаю чем всё заканчивается, — вспомнился ему последний спор, — не собираюсь я опять разгребать не мои проблемы. И то, ты сам должен помнить ту ситуацию. — Да, помню. Но всё же хорошо закончилось. Но вот, я сегодня не увидел того парня, который работает в той студии. Отлынивает? — Нет, по причине. А причину я тебе не расскажу, а то появится ещё больше вопросов. — Конечно, появится. Но у меня сейчас хорошее настроение, которое я готов потратить на поиски счастливицы для своего любимого сыночка, в будущем твоей невесты. И не надо жаловаться мне на способ её нахождения. Сам же знаешь, будет весело, — хотел привести его в чувства отец. — Я с самого начала сказал, что не собираюсь снова идти на поводу твоих детских забав. Хватит быть таким беспечным, — делал он акцент на каждом слове. — Я совсем не беспечный, раз открыл выгодное предприятие. С этим не поспоришь. Я просто молодой в душе. И ты, кстати, должен быть похож на себя снаружи. Я всё ещё не понимаю, почему ты выглядишь как подросток. Ведь тридцать один год это… — Тридцать пять. — Это годы не малые, так что я настаиваю найти твою спутницу прямо сейчас, — мужчина полез в стилаж, но не нашёл того, что нужно. Потом открыл шкаф, и немного порывшись, достал толстую папку, обогнув напоследок незаконченную куклу. — Прямо сейчас решиться твоё будущее, сынок, — он как будто специально пытается не показывать ухмылку, и от этого становится только хуже. — Не вздумай трогать эту папку, — красноволосый не выдержал и замахнулся рукой. — Уже вздумал. Не надо на меня замахиваться. Сейчас хотелось так врезать ему за незнание родного сына. За управление личной жизнью он когда-нибудь получит. — Ты хочешь до конца добить меня? — А ведь говорил, что настроение хорошее. Так, есть у тебя красивые сотрудницы? Есть, — ответил он на свой вопрос, — я же только в том году оставил пост, и помню, что есть у тебя… как её там?.. Розовые волосы, молодая. А точно, Сакура! — нажал он пальцем на её имя в файлике, и там же была её личная информация. — Какая к чёрту Сакура?! Я ей в отцы гожусь. Она мне уже успела признаться в любви, и скажу на заметку, я ей отказал, — погрозил Сасори пальцем. — Она слишком… слишком весёлая, даже для своего возраста. — В этом нет ничего плохого. Зато сделает тебя более жизнерадостным, а то сидишь тут с кислой миной и жалуешься на весёлого человека. Впервые слышу, что это минус. Будешь в душе таким, каким выглядишь, — параллельно он читает и разговаривает с сыном. — Мне не такие нравятся, — пробубнил Сасори себе под нос. — А какие нравятся? — Сам не в курсе, — он развернулся на стуле и смотрел на большой шкаф, зная, что находится внутри. — Делай что хочешь, мне без разницы, — сам соврал себе. — Хорошо, — сказал, как отрезал. — Всё равно в тебе что-то не то. Ты не можешь, вернее, ты никогда так быстро не проигрывал мне в спорах. А сейчас я тебя не знаю. — Мне бы тоже узнать, и разобраться с волокитой, — показал он на белый стол. — Удачи, — захлопнулась дверь кабинета. Сейчас надо и вправду разгрести всё по отдельным стопкам. От прихода отца он получил только один плюс — отрезвлённый мир. Чтобы не отвлекаться на бывалые мысли, лучше всего сейчас поможет работа. Ну, как поможет? Сначала убьёт, а потом воскресит. Половина стола очистилась за несколько часов, а вторая пришла в тягость, потому что за окном вечер, а он из тех, кто остаётся на работе до конца. Надо с тяжёлыми стопками в руках передвигаться на разные этажи, каким-то чудом открывать двери, находить нужных ему людей. Но в конце последней бумажки он наткнулся на Харуно. Именно ей он должен отдать договор. Не зацикливаясь на неловких взглядах, не замечая выражение лица девушки, он передаёт ей бумажку, не касаясь рук, и уходит с совсем безразличным видом. Всё равно ему было на неё ни холодно, ни жарко. Очень странно, но это помогло Акасуне взбодриться, а не валиться на ноги из-за усталости. И ему подумалось вернуть кое-какую традицию, хоть и не полную, но всё же традицию. Мужчина достал одинокую куклу в шкафу и инструменты с доской и отдельным куском дерева. Прошёл за стол в студии и после медленного выдоха начал отдельно строгать недостающие шарниры. Всё делает по памяти, без каких-либо инструкций, как бабушка Чиё научила. Ох, она всегда могла заткнуть мужа своей дочери. Только теперь этот огромный плюс надо перенять у неё. Какая женитьба? Какая Сакура? Хоть она имеет не низкую должность, но всё-таки ему было на неё наплевать. Она как пыль. Вроде не мешает, а вроде хочется смахнуть, чтобы не бесила. Почему она попалась на глаза его отца первой? Да ведь всё же началось с того, что Сасори наотрез отказывался от всей будущей участь, а ведь он мог просто чуть продлить её, сказав, что сам выберет кого-то. Но нет, надо было упрямиться как дитя малое, а потом за это же получать. Опять, опять уроки нравоучения взвалились на плечи и голову Акасуне. Прямо как вчера. В тишине просто легче думается, а её теперь приумножилось в несколько раз. Мужчина вырез последний шарнир и уже скреплял их между собой в отдельную мелкую конструкцию. Хорошо, что у мужчины тонкие пальцы, а то было бы невозможно делать такую ювелирную работу. Он занялся кистями рук, они тоже тонкие и изящные, но сильные. Выводил каждый пальчик ножичком, сдувая ненужные остатки на стол. Тело и так он уже успел тогда проработать, когда смотрел за Тсукури. Но лицо, лицо остаётся выводить по памяти. Красноволосый не мелочился на своих работах, и эта не исключение. Он давал настоящую человеческую форму кукле, представляя конечный результат. Обводил каждый контур и линии плавными движениями руки и направлением инструмента. Над каждым уголком лица он корпел больше и старательней, чем над горами бумаги. Рассвет готов вот-вот протиснуться из-за силуэта мегаполиса, но он твёрдо решил, прямо сейчас этим наступившим утром закончить с приятными глазу очертаниями. На мелочи нет времени, потом, всё потом. Последний, трезвый взгляд на ночное вдохновение снёс крышу красноволосому. Многочисленные кадры пронеслись у него перед глазами, сопровождаясь резкой болью. Настолько всё оказалось неожиданным и поражающим, что верить во всю происходящую правду не хотелось. На отрез. Никогда. Ни за что. Не он докопался до воспоминаний, а они до него.