Солнце едва коснулось земли мягкими золотистыми лапками, окрашивая линию горизонта во все оттенки алого, розового, жёлтого. Деревня уже гудела, наполняясь самыми разными звуками: плеском воды, криками зверья и людским говором.
Слава ухнул и опустил тяжёлое ведро на землю. Студёная вода плеснула за края, проливаясь прямо на босые мальчишьи ноги. Паренёк на цыпочках отскочил от ведра, спасаясь от мокрого холода. Ведро покачнулось и опрокинулось, залив водой и дорожку и лапти, которые тут же, на пне, тятька оставил сушиться… Спустя лишь один выдох времени что-то мягкое огрело мальчишку по затылку.
— Славка, чегось творишь-то, а! — голос у матери чистый, громкий. Круглое загорелое лицо сморщено от гнева. Большие голубые глаза — за них-то Марусю муж и полюбил — метали молнии. — От ведь негодник! Ты гляди, чего натворил! А по зиме в чем ходить будешь?
— А зимой в валенках ходить принято! — весело отозвался отпрыск, уворачиваясь от материнского замаха. Лицо Маруси покраснело:
— Ну погоди, ужо доберусь я до тебя!..
Не дожидаясь падения кары на свою голову и шмыгнув грязным носом, Слава подобрал спадающие штаны, которые донашивал за старшим братом, и, ловко перемахнув через опрокинутое ведро, юркнул за дверь хлева, пока разгневанная мать глазами искала подходящую хворостину.
В хлеву всегда пахло вкусно. Свежим сеном и молоком. А ещё навозом и коровами, но Славка привык и уже не обращал на это внимания. Протиснувшись между пушистыми боками овец, мальчишка нырнул в ароматное сено и затаился, сверкая между пучков сухой травы ярко-голубыми глазами.
В хлев вошла мать. Уперев кулаки в бока, сурово обвела животных взглядом, выискивая мальчишескую фигуру. Не найдя, погрозила в пустоту кулаком и притопнула, всхлестнув полы юбки:
— Ну ничего, погоди, отец вернётся — уж он тебе задаст перцу!
Слава захихикал, хоть и понимал, что нагоняя от тятьки ему теперь не миновать. Вот только вернется вечером с пахоты — так за уши оттягает… Но токмо это вечером будет, а пока — раздолье… Славка вылез из сена, вытянул из волос веточки сырой травы и, с трудом отодвинув самую расшатанную доску в стене старого сарая, с трудом пролез в щель. Сразу шлепнувшись коленками и ладошками в размешанную свиньями грязь, он тут же поднялся и, шлепая босыми пятками по пыли, припустился за забор прямиком к речке — грязь смыть, да и самому окунуться, пока мамка не видит.
Студеная речка отозвалась стайкой мурашек по позвоночнику. Славка передернул плечами и с головой нырнул под воду, чуть ли не урча от удовольствия. От плеску все лягушки да мелкая рыба попряталась в прибрежные заросли камыша и рогоза. Вдоволь наплескавшись, Слава вылез на берег, погреться. Зарывался пальцами в горячий белый песок, подставлял ласковым лучикам тощее, голодное пузо — неудачный выдался год — крутил в губах сорванную тут же травинку. Под руку очень кстати попался камушек, который он тут же запустил в воду.
— Ой! — незамедлительно последовал обиженный тоненький вскрик. Славка тут вскочил, поспешно натягивая штаны.
— Ты кто?! — грозно закричал он, схватив прибившуюся к берегу, скользкую от тины палку. — А ну выходи, а то я тебе сейчас!..
— А чего мне к тебе выходить, если ты дерешься? — все так же обиженно спросил голос и раздался шорох откуда-то из камышей.
Славка сжал губы и грязным кулаком вытер такой же грязный нос. И наклонился, поднимая с берега еще один камень.
— А ну выходи, а то еще камень брошу!
Камыши снова задрожали. Слава напрягся, готовясь отбиваться. Тятька всегда его пужал, что на реке всякие водяные да утопленницы водятся, чтоб дети на реку не сбегали, а он не слушал и вот, пожалуйста. Наверняка водяница. Сожреть его сейчас и не подавится, поганая! Славка даже зажмурился, чтоб страху этакого не видеть!
— Ну тебя, выйти просил, а сам не смотришь даже! — еще более обиженно сказал голос. Слава медленно раскрыл глаза. Перед ним, по колено в воде, стояла насквозь мокрая девочка. Платье мокрое к худому мальчишечьему телу липнет, а длинные золотистые волосы по бокам стелятся и пятном пшеничным по речной глади расплываются. А глаза у девчонки — ну точно васильки синие! И смотрит так обиженно, бровки светлые насупила, губу нижнюю выпятила, голову в плечи вжала.
Слава от изумления аж рот раскрыл. Разве это русалка? Не, русалки всегда тетки взрослые, а эта… Утенок рыжий, еще и на мальчишку похожа.
— Ты кто? — только и сумел вымолвить он.
— Это ты кто? — передразнила девчонка. — Ходишь тут, камнями бросаешься, угрожаешь еще, как дикарь какой-то!
— Это я-то дикарь?! — от возмущения у Славки дыхание перехватило, а руки в кулаки сжались. — А сама-то, в камышах сидишь, в тине вся, как лягушка зеленая!
— Ах, лягушка! — возмущенно закричала девчонка и, собрав в ладонях горсть воды, плеснула ею в Славу. Тот, обалдев от такой наглости, бодро кинулся в драку и между детьми завязалась настоящая война. Лишь вдоволь извозившись в грязи и тине, взбаламутив всю воду в речушке и наставив друг дружке с дюжину синяков, они наконец выползли на берег. Славка устало упал спиной на песок.
— Ну, даешь… Девчонка, а дерешься совсем как парень!
— Это меня сестры научили, — с гордостью отозвалась девчонка, выжимая длинные грязные волосы.
— Тебя как зовут-то? — Слава приоткрыл один глаз.
— Василисой, — ответила девчонка. Славка уже полностью распахнул глаза и приподнялся на руках.
— А ты русалка?
Василиса изумленно распахнула глаза, а после звонко рассмеялась.
— Не-ет, — протянула она. — Я — волшебница! Я дочка морского царя! Захотелось на людей посмотреть, вот и сбежала от мамок с няньками. Речка эта в море впадает, вот я по ней и проплыла.
— Так ты что, царевна значит? — недоверчиво спросил Славка. — А чем докажешь?
— В жабу тебя сейчас как превращу! — огрызнулась Василиса. — Не хочешь — не верь! Мне-то что?
— Да ладно тебе, — миролюбиво поднял руки Слава. — Ну царевна, так царевна, то же мне… На, вон, яблоко. У соседки стянул, у нее такая яблоня стоит — закачаешься…
День медленно клонился к закату. Из зарослей рогоза потянулось жабье кваканье. Василиса продолжала хрустеть яблоком, глядя в небо, отражающееся в мирной глади реки. Славка сидел рядом, откинувшись на руки, довольный, точно нализавшийся сметаны кот. Со стороны деревни, скрывшейся за холмом, потянулся звонкий, яростный голос Маруси. Слава встрепенулся и вздохнул.
— Мамка зовет, — сказал он. — Тятька с поля вернулся. Эх, надерут мне сейчас уши…
— Ну и поделом, — хихикнула Василиса, на что Слава тут же надул щеки и пригрозил ей кулаком.
— А ты завтра приплывешь? — спросил он, изо всех сил дуя щеки.
— Приплыву, — ответила Василиса. — А ты яблоко принесешь?
— Хоть десять штук! — отозвался он и светло улыбнулся. Натянув сползающие штаны повыше, он потопал наверх, утопая в сухом песке. Уже у самого подножия пригорка он обернулся через плечо на сидящую на берегу девчонку и крикнул со всей мочи:
— Только ты обязательно приплывай, ладно?
***
Морок в задумчивости смотрел на лежащий перед ним свиток, вальяжно раскинувшись в кресле. От свитка разило магией, и даже он, человек по крови, не мог этого не ощущать. Найти настоящий оказалось намного проще, чем думали в Совете и думал он сам, но Морок все еще находился в раздумьях, стоит ли отдавать его так просто? В конце концов, сила, скрытая в этом свитке, до конца не была известна даже сказочным, которые его сами и составили. Бедный Астер, куда уж ему было супротив темного князя, который благодаря своей силе, хитрости и жестокости сумел выбить себе у жизни царский престол…
Вот только идеи у парнишки были весьма неплохи, и не признать это Морок не может. И чем больше свиток находится рядом с ним, в его руках, в его безраздельном пользовании, тем больше воспоминаний наполняют его голову. Все эти ошибки, все эти годы, проведенные в заточении, среди калейдоскопа зеркал и чужих лиц, откуда он никак не мог вырваться, наконец привели его сюда, к этому дню, когда он наконец знает, что должен сделать…
Рука Морока потянулась к лежащему на столе старинному кулону с позеленевшей медной крышкой. Щелкнул замочек и кулон раскрылся, демонстрируя старый портрет красивой молодой девушки в княжеских одеждах, с золотисто-пшеничной косой, переброшенной через плечо. На губах Морока появилась слабая улыбка, когда он бережно, почти любовно огладил пальцами края рамки:
— Вася-Вася-Василёк, — задумчиво проговорил он. — Что же мне с тобой делать…
***
Солнце уже вовсю заливало крыши колледжа малиново-красным светом, когда в кабинет Василисы ворвался взмыленный, растрепанный профессор Синебород — один из самых старых преподавателей и её зам по воспитательной работе. Его темные глаза светились тревогой, сухая рука с темными жилами подрагивала.
— Помощника Звездочета, — с придыханием, едва ворочая сухим языком, проговорил он, сжав в пальцах дверную раму. — В собственной комнате нашли, всего синего, в петле…
Василиса тут же вскочила с кресла…
