Воспоминания

Выйдя из покоев, Сафие направилась по коридорам гарема и дворца во второй двор. Она знала, что Мурад примет единственное правильное решение, но должна была это проконтролировать. Тайными, известными только приближённым султана проходами Сафие быстро добралась до куполообразного павильона, где в главном зале восседал диван. При обычных обстоятельствах она бы ни за что не осмелилась войти в зал. Ни одной женщине, кем бы она не приходилась султану, не разрешалось нарушать заседание. Но вторжение во второй двор янычар, требовавших головы Мехмеда паши и казначея, позволило Сафие рискнуть. Она распахнула дверь как раз в тот момент, когда Мурад взволнованным, но полным стали голосом приказывал всем слугам дворца — балтаджи, капиджи, ичогланам и бостанджи — вооружиться и подготовиться для охраны дворца. Решение, подумала Сафие, неверное. Взбешённые янычары сметут этих «защитников» только так и воплотят в жизнь угрозу, о которой предупреждали. К заходу солнца у них будет новый Падишах. Этого нельзя допустить. Но заявлять о своих опасениях или наставлять Мурада на верный путь при всех, тем самым подрывая его авторитет при Совете Дивана, она не могла. Но, к облегчению Сафие, её невысказанное решение поддержали визири — Сиявуш паша, Джеррах Мехмед паша и Ибрагим паша. — Падишах, — обратился Ибрагим паша, — даже беглого взгляда на янычар, заполонивших второй двор, хватает, чтобы понять — нам не победить. Слуги — не солдаты. Им не сдержать натиска разъярённых воинов. Нам не остаётся ничего, кроме как пойти на их условия, какими бы они ни были. Сафие встретилась взглядом с Мурадом — в его глазах читалась боль, он всё прекрасно понимал, — и прошла по ковру к трону, на котором восседал Султан, и встала за его спиной. Они знали друг друга слишком хорошо и молчаливой поддержки, и незримого рядом было достаточно. — Мы не можем лишить жизни невиновного, — сказал Мурад. Красивый, с тёмной густой бородой, обрамляющей лицо, он был одет в чёрный кафтан с золотым поясом; на голове сидел высокий белый тюрбан, украшенный узорами и тремя голубыми камнями. Обычно султан излучал непоколебимую уверенность и власть, но сейчас, впервые за долгое время, Сафие видела его растерянным. — Тем более… — Он посмотрел на фаворита, Мехмеда пашу, своего любимца. — Мы должны разобраться, доказать янычарам, что они обвиняют невиновного. — Боюсь, на это нет времени, — сказал Сиявуш паша. Он, как и другие лица на совете, стоял. Седая борода делала визиря старше, чем он был на самом деле. — И, возможно. Повторюсь, только возможно. Что они и не ошибаются. После этих слов великий визирь покосился на Мехмеда пашу. Тот не был похож на самого себя. Его не окружал привычный ореол слепой самоуверенности и вседозволенности, он был необычно спокоен, слишком спокоен для того, за чьей головой пришли сотни вооружённых солдат. Прежний Мехмед паша незамедлительно ответил бы на обвинения Сиявуша. — То, что ты допускаешь виновность Мехмеда, опускает тебя в моих в глазах, Сиявуш, — жёстко произнёс Мурад. — Он бы никогда не совершил такой глупости. У него есть всё, ему незачем участвовать в сговоре с дефтердаром по чеканке неполновесных монет. Его кто-то подставил. Мурад мельком посмотрел на Сафие. Она почувствовала, что он неосознанно просит у неё поддержки, просит дать ему понять, что он прав. Ему важно, чтобы кто-то был на его стороне. Но Сафие знала, что Мурад может и ошибаться. — Приведите ко мне дефтедара! — Возможно, Падишах, вам стоит спросить у самого Мехмеда? — Тихо предложил Ибрагим паша. — Спросить что?! — Виноват ли он. — Он не виноват! — Мурад поджал губы и перевёл взгляд на своего фаворита. — Ведь так? Мехмед паша молчал. Лишь движение кадыка, когда он сглотнул, выдало его волнение. — Ведь так? — Повторил султан. — Почему ты молчишь, когда я спрашиваю?! Мехмед, неужели?.. Стиснув кулаки и бросив взгляд на Ибрагима с лёгкой ухмылкой, фаворит кивнул. Мурад был потрясён, и в этот момент двери распахнулись, и перед султаном на колени поставили испуганного главного казначея. — Я виноват, мой Падишах, — признался Мехмед паша. — Я приказал казначею выплатить зарплату солдатам неполновесными монетами. — Это правда, Махмуд эфенди?! — Я получил приказ Мехмеда паши и исполнил его. Вся моя вина, Повелитель. — Позвольте объясниться. — Сказал Мехмед. — Говори! — Как вы знаете, Падишах, в последнее время очень много денег уходило на затяжную войну с Персией, и расходы не перекрывались налоговыми сборами. Акче постоянно обесценивался из-за обесценивания самого серебра. Мы долгое время увеличивали количество серебра в монете, но вечно это продолжаться не могло. Мы с Махмудом эфенди обсуждали решение этой проблемы. И за последние три года содержание серебра в акче уменьшилось почти в два раза. Янычары уже три месяца не получали зарплату. И я… Я подумал, что ещё чуть более лёгкие монеты — решение проблемы, во всяком случае, временное. Но они оказались слишком неполноценными, я ошибался и всё, что могу сделать теперь, признать свою ошибку. — Откуда вообще взялись эти проклятые монеты?! Мехмед уже было собирался сказать о чеканщике, но тогда пришлось бы сказать и о взятке… К тому же простого чеканщика тоже, похоже, подставили, у самого него не могло быть таких денег, да и не додумался он бы до подобного… Впрочем сейчас это уже не важно. — Я повёл себя недостойно и подвёл Вас. Сожалею, мой Повелитель. И Вы простите меня, Махмуд эфенди, я подставил Вас. Он ни в чём не виноват, Повелитель. Махмуд молчал, он словно замер, ничего не слышал и был страшно подавленным. Мурад медленно кивнул. — Уведите, Махмуда эфенди. Сафие заметила, что у султана дрожит правая рука. Именно взмахом этой руки он должен приказать вывести своего фаворита из зала, где проходил Совет Дивана, и отправить на казнь. Сафие понимала, что ему очень больно, ей хотелось бы уменьшить его боль, принять сложное решение за него, но она не могла. Перед тем как отдать столь ненавистный сердцу приказ, Мурад вновь посмотрел на Сафие. Его глаза блестели от слез, губы превратились в жёсткую линию, лоб разрезали морщины. Она еле заметно кивнула ему. Он знал, что поступает правильно, что только так может удержать титул султана и защитить семью. Пожертвовать одним, которого любит и ценит, который стал другом, ради себя и семьи… Да, у него нет выбора, но как же противно и пакостно от этого решения. Да, порой его нет даже у такого могущественного и всесильного человека, как султан. — Повелитель, — раздался вновь голос Мехмеда. — Есть ещё в чём я должен повиниться перед Вами, я проявил малодушие, не выйдя к янычарам, когда они этого справедливо потребовали. В результате я спровоцировал их. Я себя обесчестил, так позвольте мне теперь вернуть самоуважение и умереть с достоинством. Вы окажете мне милость, поэтому не вините себя ни в чём. Мурад взмахнул рукой. У Мехмеда паши тотчас забрали кинжал и велели ему выйти из зала. Шейх-уль-ислам Бостанзаде Мехмет Эфенди начал читать молитву. Уже стоя в дверях, фаворит султана обернулся и встретился взглядом с Сафие, прощаясь без слов. Слабая улыбка промелькнула на его красивом, печальном лице. Она не знала, о чём он думает, но не сомневалась, что Мехмед раскаивается. Да, власть и вседозволенность вскружили ему голову, он стал принимать неверные решения, но Мехмед не был плохим человеком. Направляясь во двор к разъярённой толпе, Мехмед паша отчего-то вспоминал один солнечный день, когда на охоте Мурад поделился с ним, что Сафие по-прежнему многое для него значит, что она отдельно от всех и по-настоящему он доверяет только ей, хотя и понимает, что очень обидел её и ранил изменами. Единственное, что радовало Мехмеда пашу сейчас, когда он шаг за шагом приближался к неизбежной казни, концу всех концов, смерти, — Мурад не останется один. У него есть верная любимая. Сиявуш паша и Ибрагим паша пытались убедить султана присутствовать на казни. — Приказав казнить виновного, вы уже показали, что заботитесь о своем народе и поддерживаете справедливость, — сказал Ибрагим. — Но, — добавил Суявуш, — появившись там, вы также дадите всем понять, что чувства не мешают вам принимать верные решения и любой человек, кем бы он ни был, понесёт наказание за совершенные ошибки у вас на глазах. Сафие понимала, что смотреть на казнь любимца Мураду будет непросто, а потому вмешалась, заметив. — У Падишаха нет ни одной причины для того, чтобы лично присутствовать на казни. Он приказом уже показал всем всё, что было нужно. Справедливость восторжествует, люди получат голову виновного и успокоятся. Повелителю не стоит тратить своё время впустую. К удовольствию Сафие сначала её поддержал Джеррах Мехмед паша, а после кивнул и сам Мурад, сказав, что она права. По взгляду Сафие прочитала его невысказанную благодарность. Мехмед лишился головы прямо во втором дворе под страшный свист янычар. А затем был казнён невинный дефтердар. Когда двор заполонили одобрительные крики, стало ясно, что всё закончилось. Думать о том, что янычары будут делать с отрубленными головами, Сафие не хотела. Солдаты чествовали султана и покинули второй двор довольные, прихватив с собой голову фаворита. Они издевались над ней как могли: бросали в неё камни, били ногами и кулаками, гуляли по улицам со страшно изуродованной головой на высоком шесте, чтобы все могли видеть её. Они издевались над покойным фаворитом султана, осыпали ругательствами, проклинали его. Дома Мехмеда паши и главного казначея были разграблены, а люди, которые зависели от виновных, были взяты в плен. Аслан не разделял всеобщего восторга товарищей. Их поведение казалось ему зверским, но он догадывался, что оно вызвано положением, которое занимал фаворит в обществе. Будь на месте Мехмеда паши простой чеканщик, никто бы не тащил его голову по площадям и улицам. Когда толпа ликующих солдат текла мимо дома Ферхата, отчеканившего неполновесные монеты, он, сложив дрожащие ладони на груди, ждал, когда ворвутся к нему. Ему казалось, что они узнали правду и пришли по его душу. Но солдат не интересовал никому неизвестный чеканщик. Он не интересовал никого. Лишь когда крики янычар стихли в конце улицы, Ферхат выдохнул. — Аллах, — подумал он, — дал мне второй шанс. После окончания Совета Дивана Сафие осталась с Мурадом до поздней ночи в его покоях. Хасеки слушала любимого, а он сжимал её руку, ему важно было выговориться, поделиться чувствами, лишь перед ней он мог и не стал сдерживать горьких слёз. И сейчас это говорило об их отношениях лучше всяких слов. Только ей Мурад всецело доверял, мог ничего не бояться, открыться и быть самим собой. Сафие была с Мурадом до тех пор, пока он, нервно истощённый, не уснул. Потом она заботливо накрыла его одеялом и, убедившись, что из приоткрытого окна не дует — на улице крапал дождь, приближалась непогода, — покинула покои султана. Ей нужно было к детям. Она волновалась, да и к тому же обещала. А тем временем сами Фатьма и Михримах лежали слева и справа от старшей сестры, обнимая её, на широкой кровати мамы и слышали очередную историю. — Хюмашах… — окликнула сестру Фатьма. — Что? — Уже темно, голоса стихли, а матушки до сих пор нет… Михримах посмотрела на Фатьму, потом на Хюмашах, и словно всё поняв, моментально опустила голову. Она и сама хотела задать этот вопрос, но не решалась, каким-то шестым чувством понимая, что старшей сестре и не очень хочется на него отвечать, ведь ей страшно так же как и им. А при этом вот уже несколько часов тихий голос сестры переносил их в другие миры и заставлял забыться. А Хюмашах чувствовала, как её сердце пропустило удар, она действительно в душе не находила себе места от беспокойства, ведь откуда ей знать, почему голоса стихли, всё закончилось или, наоборот, это затишье перед бурей, и уже несколько раз хотела пойти искать Валиде, о сестрёнках позаботилась бы Айлин, а потом гнала от себя эту мысль, собирая все силы, сёстры зависели от неё и нуждались в ней сейчас, и она, конечно, не могла их бросить и оставить, да и маме она обещала быть сильной и рядом. Хюмашах посмотрела сначала на Фатьму, потом на Михримах и сглотнула, мысленно умоляя, чтобы её голос не дрогнул. И в этот момент услышала, как замок двери поворачивается. И тут же, даже не задумываясь, подалась вперёд, закрывая собой сестёр, готовая сражаться до последнего, не отступая, со всеми, кто бы не вошёл в покои. Айлин подошла к двери и, открыв её, склонила голову. Хюмашах увидела маму и в одно мгновенье расслабилась, кинулась к ней, крепко-крепко и одновременно трепетно сжав её в объятьях. — Матушка! Слава Аллаху! — Я в порядке, Хюмашах, не волнуйся. Всё закончилось, — Сафие слегка отстранилась от дочери. — Всё закончилось. Сафие прошла, села на кровать и улыбнулась, обнимая Фатьма и Михримах, которые прижались к матери, склонив головы ей на плечи. Хюмашах трепетно смотрела на маму и то, как она целует сестрёнок, но продолжала чувствовать тревогу… Ей достаточно было взгляда мамы, чтобы понять, что там за дверью случилось что-то очень плохое и никак не простое и лёгкое, как мама хотела показать, как и всегда, будучи сильной и уверенной перед ними. Но лезть с вопросами Хюмашах не собиралась, самое главное матушка была здесь, она со всем справилась, чтобы там не произошло и чтобы мама не видела. И теперь сёстры были в безопасности, а она может успокоиться и расслабиться. — Вы не испугались? — Спросила Сафие у дочерей. — Немного, но всё в порядке, матушка. С нами ведь была Хюмашах, — и Фатьма гордо посмотрела на старшую сестру. Сафие улыбнулась, бросив взгляд на старшую дочь. Она всегда прекрасно принимала похвалу, заслуженно гордилась собой, но слова младших сестёр каждый раз заставляли её трогательно смущаться. — Матушка, вы больше никуда не уйдёте? — Спросила у матери Фатьма. Тогда как Михримах продолжала обнимать её. — Нет, и вы останетесь сегодня со мной. Поздней ночью, когда её дочери уже уснули, Сафие продолжала сидеть на кровати и ласково провела рукой по волосам своих детей. Хюмашах спала в центре, нежно обнимая младших сестёр. Фатьма прижалась к её плечу справа, а маленькая Михримах сладко-сладко посапывала слева, словно стук сердца сестры был её колыбельной. Могли они сегодня пострадать. Конечно, Сафие отдавала себе в этом отчёт, но она бы сделала всё возможное и невозможное, отдала бы свою жизнь, чтобы этого не случилось. Даже если бы остановить разъярённую толпу не было и шанса, она бы не отступила. — Госпожа. — Раздался в тишине шёпот Бюльбюля. — В гареме всё тихо? — Да, госпожа, девушки спят. Джанфеда калфа всё прекрасно контролировала, не допустила никакой паники. — Хорошо. — Уже поздно, госпожа, а Вы так и не ложились. — Как можно сразу уснуть после сегодняшнего, Бюльбюль? — Да, чтобы не сделал Мехмед паша, а он не заслужил… Слава Аллаху, вы не видели, госпожа, что янычары сделали с его телом. Никто такое не заслуживает. — Избыток всего вреден: власти, денег, вседозволенности, любви, Мехмед паша не смог это контролировать и, к сожалению, поплатился жизнью. В эту ночь в гареме каждая женщина, которой посчастливилось стать матерью, испытала самый беспощадный страх — страх потерять детей. Матери всегда беспокоятся за своих детей, но в неспокойные времена эта тревога усиливается. В соседних покоях Шахихубан Султан укладывала своих сыновей, совсем юных шехзаде: 11-летнего Мустафу, 9-летнего Абдуллу и 7-летнего Алемшаха. Каждый мальчик был похож на султана. В комнате Назпервер Султан, несмотря на поздний час, звучал детский смех. Она рассказывала своим сыновьям смешные истории про добрых зверей и храбрых воинов, которые обязательно и всегда побеждают зло. Юсуф, которому недавно стукнуло шесть, часто-часто моргал, слушая маму, мальчика клонило в сон, а его братья шехзаде 10-летний Баязид и 8-летний Селим с улыбкой рассуждали, кто больше похож на отважного героя сказки. В покоях наложниц, которым посчастливилось родить султану сыновей или дочерей было совсем тихо. 5-летнему Хюсейну снилась рыжая лошадь, его ровесникам Коркуту и Али — кинжалы и фрукты. Четырёхлетние Сулейман, Джихангир, Абдуррахман и трёхлетний Хасан за день слишком выбились из сил; в эту ночь сны не посещали их. Шемсирухсар Султан сидела на кровати, накрытой балдахином, в своей комнате и, тихо напевая, качала кроху Рукийе султан. В прошлом месяце девочке исполнилось два годика, и сегодня она очень много плакала. Как и дети в соседних комнатах. Совсем маленькие шехзаде: Якуп, Исак, Омер, Алладин и Мурад. Заботливые матери не оставляли их ни на минуту. В эту ночь каждая мама в гареме была со своими детьми. Утром следующего дня слуги передали Сафие, что Мурад хочет видеть её. Она явилась к нему в роскошном тёмно-золотом, словно ночное небо со звёздами платье, подчёркивающем её красоту. Султан не стал говорить о вчерашней ночи, это было ни к чему, Сафие знала, как он ей благодарен по одному его взгляду. — Сегодня я рано проснулся, и у меня было время как следует подумать. Вчерашний день показал мне, что предоставление абсолютной власти фавориту, — произнёс он, — может иметь серьёзные последствия. Власть пьянит и ослепляет. Я думал, что Мехмед сумеет ей противостоять, но ошибался. — Ты всегда видел в нём лучшее, — сказала Сафие. — И продолжаю видеть. Мне пришлось пожертвовать другом, чтобы избежать свержения. И я поступил бы так снова. Это мой долг. Несмотря на то, что солдаты просили голову дефтердара, я понял, что их главной целью был Мехмед. Боюсь представить, как они оскверняли его тело после казни… — Мурад на мгновение прикрыл пальцами веки и покачал головой. — Я не думаю, что мятеж произошёл случайно. Костер не вспыхивает сам по себе, нужна искра или удар молнией. В руках Мехмеда был хворост, но искру высек кто-то другой. Сафие и сама пришла к такому выводу. — Ты думаешь на кого-то из визирей? Мурад кивнул. — Не секрет, что моего фаворита недолюбливали. — Он опустил взгляд. — Возможно, мне следовало отправить палачу всех визирей разом. Возможно, я пренебрёг в моём правительстве необходимой строгостью. — Или поступил мудро, — заметила Сафие. — Мудро? — Ты можешь наказать своих слуг, как пожелаешь, но должен помнить, Ибрагим паша — муж Хюмашах, а Мехмед паша — твоей сестры. Их проще снять с должностей, как и великого визиря, а я особенно не доверяю Сиявушу паше, на его место нужно пригласить более достойного человека. — И у тебя, конечно, есть такой на примете? Она кивнула. Мурад всё-таки видел её насквозь. — Синан паша. Он прекрасно справлялся со своими обязанностями в Дамаске и давно заслужил второй шанс. — И ты его уже вызвала? — Мурад проницательно смотрел на Сафие. — Я подумаю, — сказал султан, но по слабой улыбке, коснувшейся его губ, Сафие поняла, что решение уже принято. — И позови нашу дочь, я хочу её видеть. — Повелитель. — Вошедшая Хюмашах поклонились отцу. Мурад встал, улыбнулся и поцеловал дочь в лоб. — Хюмашах, моя бесценная, счастливая госпожа. Я хотел с тобой поговорить. — Мурад вернулся к трону. — Я принял решение назначить Ибрагима пашу бейлербеем Египта. Воцарилось молчание, наконец Хюмашах заговорила. — Что ж… — Хюмашах нахмурилась. — Наверное он серьёзно провинился. В любом случае вы имеете на это право. — А ты, доченька… — Я останусь в столице, — вырвалось у Хюмашах так быстро, что она даже не успела задуматься и только уже после осознала это. — Но… Если позволите… — Конечно. Я поэтому и позвал тебя. — Я очень благодарна Ибрагиму паше, он помог спасти матушку, поэтому я хотела бы, чтобы Ибрагим остался моим супругом, даже если он не сможет быть в столице. — Он стал тебе дорог, Хюмашах? — Он… Он стал мне другом и не заслуживает развода с моей стороны, и я… То, что я хочу остаться в столице, не означает, что я хочу нового брака. Я прекрасно осознаю свой статус госпожи, отец, его обязанности, но я не собираюсь делать это из раза в раз. Я не хочу. Я остаюсь с матушкой и сестрёнками, я хочу быть с ними, ничего другого. — Хорошо, Хюмашах. Я тебя услышал, моя госпожа. — Повелитель. — Хюмашах поклонилась и вышла из покоев. В тот же вечер султан снял с должности муфтия Абдулкадира Эффенди и назначил Мехмеда Эфенди. Попали под горячую руку Мурада казначеи, нинанджы, все офицеры сипахов и другие мелкие чиновники. А на следующий день Султан собрал Совет Дивана. Мурад вошёл в зал, и тут же Ибрагима пашу и Джеррах Мехмеда пашу поставили на колени перед стоящим у трона Султаном. — Ты так меня разочаровал, Мехмед паша, так разочаровал, а я ведь так тебе доверял. Ты проводил сюннет моего сына. Моего наследника. — Повелитель… Я не виноват ни в чём… — Молчать! Если бы не Гевхерхан ты уже лишился бы головы, но я очень люблю свою сестру, поэтому ты освобождён от должности, но можешь прийти сегодня домой. — Теперь ты, Ибрагим паша. — Мурад протянул руку и ему вложили в неё кинжал. — Три года назад я сказал, что воткну его тебе в сердце… Ты оказался достойным. Я разочарован тобой, но, к твоему счастью, не здесь, потому что тогда тебя бы никто не спас, поэтому возьми, — Мурад протянул паше кинжал. — Я сохраняю тебе жизнь, но ты покинешь столицу, ты снова будешь бейлербеем Египта. — Я покоряюсь Вам, Повелитель. — Можете идти. И, да… Паши остановились у выхода. И в этот момент в зал вошёл Синан паша. — Сиявуш паша, ты снят с поста великого визиря. Верни печать. — Повелитель, — паша опустился перед Мурадом на колено и протянул свою печать. — А ты Синан паша останься… Выйдя из зала заседания дивана, Сиявуш паша резко развернулся к Ибрагиму паше. — Я тебя предупреждал, паша. Что может быть, если использовать янычар здесь, а они сорвутся с поводка, но ты меня не послушал! А теперь благодарите свои свадьбы, что сохранили головы! — Замолчи, паша. Целью был Мехмед паша, а не дворец! Два огненных взгляда столкнулись, и мужчины, как казалось Джеррах Мехмеду паше, были готовы уже сцепиться, когда раздался окрик, заставивший пашей склонить головы. — Внимание Хасеки Сафие Султан Хазретлери! — Ибрагим паша. — Госпожа… Простите, если Вас разочаровал… Я сожалею. — Ошибки болезненны, да, паша? — Сафие проницательно смотрела на мужчину. — И мы должны нести за них ответственность и только так мы можем понять, что для нас ценно и чего мы действительно хотим. Хюмашах хочет поговорить с тобой и ждёт в саду… И я не забуду о вашей помощи, преданности и искренности. — Благодарю Вас, госпожа. — Ты тоже можешь идти, Мехмед паша. Сафие посмотрела на Сиявуша пашу. Тот поднял взгляд. — Вы прекрасно воспользовались этой картой, госпожа, вы выиграли сейчас, но как и прошлый раз я обещаю Вам, что вернусь. С Вашего позволения. Сиявуш Паша сделал несколько шагов под холодным взглядом Сафие и за углом столкнулся с Мустафой ага, новым слугой Шахихубан Султан. — Паша. — Скажи своей госпоже быть терпеливой. Я так или иначе вернусь, а пока без меня ничего не предпринимать. Больше не должно быть ни одной ошибки. Слуга поклонился. Спустя ещё несколько шагов, пашу остановил посол Генуи. — Вы говорили, как выгодно будет уничтожить Мехмеда пашу, что все его денежные каналы окажутся в ваших руках, и что так вы компенсируете некоторую потерю наших привилегий, мы помогли вам с деньгами, — холодно начал говорить посол, — и что в результате? Мехмед паша уничтожен, а вы лишились своего поста. — Янычары… Я не рассчитывал, что они пойдут на дворец. Всё должно было закончиться у особняка паши. Никто не рассчитывал. — Меня не волнует, что пошло не так, Сиявуш, мне нужна отдача вложенных средств! — Сейчас нужно подождать, Падишах остынет. И я верну свою должность. У меня ещё есть связи. И… — То есть, сначала мы дали вам деньги, чтобы вы уничтожили Мехмеда пашу, а теперь должны дать ещё, чтобы вернуть тебя, Сиявуш? — Ну и вы за все эти годы не были прям совсем обделёнными, хоть и не получили большего, чего хотели, так что не стройте из себя совсем бедных! Посол вскинул свой взгляд, паша его спокойно выдержал. — Теперь я буду сам всё контролировать. И всё получится, я уверен, как и прошлый раз. — Что ж, таки, да, стоит признать, что команда из нас сложилась неплохая… — Ответил посол, на что Сиявуш усмехнулся. Сад Топкапы. — Госпожа, — Ибрагим паша поклонился ожидающей его Хюмашах. — Мы снова на Вы? — Так проще прощаться, Вы не находите? — Ибрагим улыбнулся. — Спасибо, что позволили узнать Вас. Я всегда буду вспоминать эти три года с большим теплом. Хюмашах опустила голову. — Будь я идеальной супругой, я должна бы была поехать с Вами, но… — Вы остаётесь в столице. — Да, вы оказались более лучшим мужем… Стали мне другом. — Вам куда больше идёт быть дочерью и сестрой… Ведь именно это заставляет тебя улыбаться, Хюмашах. Вот и продолжайте. Вы подарили мне очень уютный брак. Этого более чем достаточно, я был счастлив. И рад, что у меня получилось выполнить одно обещание, данное в день свадьбы. Очень рад. А то, что происходит сейчас, поверьте, я это заслужил. — Ибрагим, ты спас Валиде. Я никогда этого не забуду. — Хюмашах подошла и обняла мужа. — Наш брак не завершён, я настояла на этом. И матушка обязательно тебя вернёт. Ибрагим посмотрел на Хюмашах, и его взгляд был наполнен теплом и благодарностью. — Мне пора, госпожа. — Счастливой тебе дороги, Ибрагим. Посмотрев вслед уходящему мужу, Хюмашах направилась к конюшне. Взяла лакомство и, подойдя к Ангелу, ласково погладила его по шеи, давая угощение с руки, и легко улыбнулась, любуясь благородным животным. Зал заседаний дивана. — Повелитель, так же я рекомендую вашего главнокомандующего Ферхата пашу в качестве второго визиря. А Мурада пашу назначить наместником Кипра. — Мурад паша? Разве он не в плену у персов? — Он сумел сбежать, Повелитель. — Хм, Мурад паша — грозный воин. — Вы правы, Повелитель. Я мог в этом убедиться ещё в Йемене. — В Йемене было и не только это, Синан паша. Коррупция, заключение в Едикуле. — Повелитель, простите, но так же там было строительство мечети, водохранилища, Мурад паша принимал меры для развития города… Жестом Мурад остановил пашу. — Это дела далёкого прошлого. Я помиловал пашу, и он уже достойно проявил себя наместником Триполи и теперь в Персии. Я утверждаю твои решения, паша. Пусть это будет во благо. — Повелитель… — паша поклонился. Следуя рекомендациям Синана паши, Мурад быстро заполнил все вакантные должности. Кроме того, чтобы не допустить новых мятежей, султан приказал выплачивать солдатам деньги из своей личной казны полновесной монетой. Он рассчитывал, что своими решениями сумеет успокоить народ и впредь в его империи ничего не случится. Но Мурад не предвидел, что люди Мехмеда паши, которые зависели от него, будут стремиться свести счёты с теми, кто устроил восстание. В начале апреля в дома Нишанджи Мехмеда паши, начальника конюшни султана, нового придворного каллиграфа и других чиновников были брошены огненные шары. Огонь быстро перекинулся на соседние здания. Погода стояла ясная, солнце пекло, не было и намёка на столь необходимый, спасительный дождь. Людям, как бы они не старались, не удалось потушить пожар в корне, и он распространился почти на всю столицу. Горели лавки и мастерские, без крыш над головой остались сотни тысяч людей, тысячи погибли. Преступники были найдены и доставлены к Синану паше, а затем и к самому султану. И были казнены. Мурад был в ужасе, он писал великому визирю, аге янычар, капудану паше и другим офицерам и твёрдо приказал им, что они должны удовлетворить всех солдат оплатой, милостями, должностями, но горько осознавал, что чтобы он не делал, восстание уже случилось, и теперь нужно жить с его последствиями. Когда Мурад потребовал у своего нового казначея оценить нанесённый огнём ущерб, тот провозился с расчётами полдня, а потом сообщил: — По скорым подсчётам могу назвать сумму в сто миллионов золотых монет. Мурад прикрыл пальцами веки и велел казначею покинуть свои покои. С такими проблемами за годы своего правления султан ещё не сталкивался. — Мы что-нибудь придумаем, — сказала Сафие. — Мы со всем справимся. Лишь одно это «мы» утешало султана. *** Ферхат сидел на лавочке перед сгоревшим домом и держал в руке мешочек звенящих монет, который он получил от Ибрагима паши. Мужчина размышлял, что он невольно оказался участником и запустил ужасные события, и, значит, вот так расплатился за них, лишился дома… Но стоит быть честным, он отчеканил бы эти монеты вновь, даже знай, к чему это приведёт. Жизни жизнями, дома домами, но семья важнее всего. А его семья в порядке, и он жив, хотя всё могло закончиться далеко не так радужно. — Папа! — крикнула его младшая дочь, Михриниса, выглянув из небольшой палатки возле дома. — Мама зовёт есть! — Иду! — отозвался Ферхат и сунул в карман мешочек с монетами, которые помогут ему построить новый дом. — Иду.