Воспоминания

Мягкой осенью 1594 года Сафие и Мурад находились в Жемчужном павильоне, который построил для Султана Синан паша ещё в 1582 году. В конце срока своей первой печати. Павильон возвышался над древними стенами Константинополя, проходящими по берегу Мраморного моря. С террасы павильона Султан и его Хасеки наблюдали за движением проходящих кораблей. Проплывая мимо, они всегда салютовали Падишаху из пушек, что ему чрезвычайно нравилось. — Чем ты сегодня занималась? — Спросил Мурад, приобняв Сафие сзади. — Позавтракала с детьми, — Сафие улыбнулась. — Михримах стала изучать итальянский и теперь говорит с Хюмашах только на нём, и Хюмашах так трепетно внимательна к младшей сестре, подыгрывая ей в этом желании, что наблюдать за ними одно удовольствие, как и за Фатьмой, которая тоже участвует в этой игре. — Значит… У нас тройной заговор… — сказал Мурад с тёплой улыбкой. — Это их связь, Мурад. Их мир, так они всегда будут рядом, и это наполняет моё сердце счастьем. Я — очень счастливая мама. — Ты этого заслуживаешь, любимая. Я вижу, как наши дети счастливы, и каждый раз благодарю, что ты у меня… У нас есть. — Мурад поцеловал Сафие в шею лёгким поцелуем, потянулся к губам и получил нежный ответный поцелуй. — Затем дела гарема, встреча с казначеем, обед с жёнами высокопоставленных пашей. Встречи с послами, как всегда они ищут расположения, оставляют подарки, я вежлива с ними, но не говорю ничего определённого. Всё это типичные дипломатические игры. Особенно послу Генуи стало сложнее, с тех пор как Сиявуш паша оказался в Ускюдаре. Сейчас ты снова разрешил ему вернуться? Мурад усмехнулся. — Я отправил его на почетную пенсию, он будет жить в своём дворце и только. — Мурад… — Мм? — Зачем ты вызвал Мехмеда? Из-за последних событий… Ты знаешь, что наш сын не имеет к ним отношения, он верен тебе… «Мой Повелитель, мне очень тяжело говорить это, и я никогда не думал, что мне придётся это говорить, но я всегда был Вам верным подданным, а поэтому я не могу молчать. Из своих источников мне стало известно, что шехзаде Мехмед раздал янычарам золото и серебро из своих средств в честь Ваших недавних побед. Безусловно, я даже не допускаю мысль, что у нашего шехзаде могли быть другие намерения, но я должен был всё сообщить Вам, а тем более с учётом недавних событий, Вы должны всё знать. Всегда преданный Вам, Сиявуш паша». Мурад резко поднялся с трона и направился к камину, при этом всё сильнее сжимая письмо в кулаке и бросил его в огонь, а затем облокотился на камин, выдохнул сквозь зубы и закрыл глаза. — Он был слишком воодушевлён недавними победами, но, как шехзаде, совершил ошибку, раздав золото, но у Мехмеда не может быть злых и дурных намерений. Услышал Мурад голос любимой, возвращаясь из своих мыслей, а затем сжал руку Сафие и поцеловал её. — Мы едем на охоту. Я хочу провести время со своими старшими сыновьями, не ищи в этом никакого другого смысла, любимая. Внезапно Мурад замер, словно забыв, как дышать. — Мурад? Что с тобой? — Сафие встревожено смотрела на любимого. Боль в пояснице была такой интенсивной, что Мураду хотелось взвыть от боли, но, собрав все силы, он прошептал Сафие Сиплым голосом, хотя её успокоить. — Ничего… Всё в порядке… — Мурад отошёл от Сафие к противоположной стене террасы и, наклонившись, облокотился на неё. Боль в пронзительно ноющей пояснице будто захватывала, и Мурад чувствовал, как она спускается в желудок и отдаёт в пах. Это был очередной приступ почечной колики. Первые проявления мочекаменной болезни возникли около пяти лет назад, но тогда боль практически его не беспокоила, и он приказал главному лекарю молчать, а особенно не хотел, чтобы Сафие об этом знала и волновалась, но в последнее время боли усилились, становились схваткообразными и держались около двадцати минут. Волевым усилием Мурад выпрямился и потёр спину. — Мурад… — Сафие стала подходить к любимому, но в этот момент воздух будто прорезал свистящий звук. Сафие вскрикнула от боли, Мурад обернулся и успел поймать Хасеки, которая прижимала руку к правому боку, из которого торчала стрела, на руки, опустившись на колени, не дав ей упасть. — Сафие! — Повелитель! — Подбежавшая стража закрыла их собой. — Сафие… Её голова безжизненно упала, и Мурад почувствовал, как его обдало холодом, проверил на шеи пульс. Сердце учащенно билось, и султан уже хотел вытащить стрелу, но понял, что это только усилит кровотечение и расширит рану, тем более наконечник стрелы мог быть с зазубренными. — Найдите и приведите ко мне стрелка! Быстро! Скривившись от боли, Мурад постарался подняться и с трудом, но выпрямился, держа Сафие на руках. Глаза заливал пот. Всё вокруг расплывалось, а тело начинала охватывать слабость, но Мурад всё игнорировал, быстрым шагом направляясь во дворец. *** Несколько часов назад. Покои Шахихубан Султан. — Госпожа, вы уверены, что стоит так рисковать? В павильоне будет Повелитель, да и вообще… — Я ни в чём не уверена, Бельгин… Сиявуш паша всё ещё пытается настроить Повелителя против шехзаде, но я уже в это не верю… Если он фактически пропустил покушение, выгнав пашу… Чтобы это всё сработало потребуется слишком много времени… — Шахихубан усмехнулась. — Если вообще сработает. Ведь знаешь, что нас отличает от ситуации прошлого, от султана Сулеймана и шехзаде Мустафы… Шехзаде Мехмед — сын женщины, которую Повелитель любит. Можно прятаться от этого, можно отрицать, но в конечном итоге это всегда будет влиять. Даже наверное сам Мехмед уверен в защите этой любви, и что он может позволить себе больше… — Шахихубан с горечью посмотрела на калфу. — То, что я уверена, мой Мустафа позволить не может. Эта любовь — огромная сила, и её нужно ослабить, любой ценой ослабить, иначе мы проиграем, и я… Я потеряю своих детей, Бельгин, я не должна этого допустить. *** Войдя в свои покои и положив Сафие на кровать, Мурад, чуть отойдя в сторону, согнулся от боли. — Повелитель! — вошедший в покои главный лекарь кинулся к султану. Ваша болезнь… — Нет. Спаси её! Её, я в порядке! Мурад выпрямился и обратился к присутствующей здесь тоже Джанфеде калфе. — Где мои дети? — После завтрака Хюмашах Султан увела Фатьму Султан и Михримах Султан в сад… В этот момент Хюмашах, тепло улыбаясь, ласково обняла смеющихся сестёр, нежно прижав их к себе и целуя их в щёку. — Они до сих пор там. Младшие же шехзаде и госпожа с Айлин хатун. — Хорошо. Пусть пока ничего не знают. — Сказал Мурад, облокачиваясь на бортик кровати, следя за действиями лекарей и продолжая массировать ноющую поясницу. — Конечно, Повелитель. — Ответила калфа. — Дай Аллах, госпожа справится с этой бедой. Не волнуйтесь. — Аминь. — Повелитель! — вбежавший стражник поклонился Султану. — Простите, но мы не нашли стрелка. Он сумел сбежать. Мурад прикрыл глаза, сдерживаю гнев и разочарование. — Исчезни! Вон! — Вы правильно сделали, что не вытащили стрелу, Повелитель. — Сказал главный лекарь. — Острые шипы и зазубрины только бы усугубили ситуацию, и площадь ранения стала бы больше. С этими словами лекарь сделал вокруг раны небольшие разрезы и в них аккуратно вставил гусиное перо, как бы прощупывая форму наконечника. Найдя зазубрины, надевая на них перо. Затем обратным ходом медленно вытащил наконечник за древко из раны. Гусиные перья не дали шипам и зазубринам нанести дополнительные повреждения. Затем, отрезав бинт, скомкал его в тампоны и положил их с обеих сторон раны, перевязав поверх новым бинтом. — Она поправится? — Если стрела не была отравлена, всё будет хорошо, Повелитель. Скоро госпожа придёт в себя, но потом ей нужно будет ещё поспать. — Хорошо, можешь идти. Лекарь поклонился и вместе с Джанфедой калфой вышли из покоев. А Мурад осторожно присел на кровать. И в этот момент она пришла в себя и застонала от боли. — Сафие! Слава Аллаху! — Мурад поцеловал любимую в висок. Несколько недель спустя Хюмашах, Фатьма, Михримах и Бюльбюль встречали приезжающего в Топкапы Мехмеда. — Мехмед, я так соскучилась, — Хюмашах крепко обняла брата. — Хюмашах, сестрёнка! — Мехмед осторожно поднял Хюмашах от земли. — Я так рад тебя видеть. Фатьма, — Мехмед потрепал сестрёнку по волосам. — Михримах, как ты выросла. Я — твой старший брат, Мехмед. — Мехмед протянул сестре руку, и та её осторожно сжала, а после Мехмед под тёплые улыбки Хюмашах и Фатьмы поднял младшую сестру на руки. — Oh, nostro fratello è forte, Humasah. — Certo, sorellina. E' il nostro protettore. — Grazie, Mihrimah. — Мехмед легко улыбнулся и чмокнул сестру в лоб. — Бюльбюль. — Мехмед приветственно кивнул верному слуге. — Шехзаде. Счастлив снова видеть Вас. — Как матушка, Хюмашах? — Слава Аллаху, она поправляется. Всё хорошо. Бюльбюль, отведи Фатьму и Михримах к матушке. — Конечно, госпожа. Мехмед осторожно опустил Михримах на землю, передавая её Бюльбюлю. Хюмашах и Мехмед, не спеша, пошли следом за агой. — Я очень расстроилась, Мехмед, когда ты написал, что потерял дочерей. — Они родились очень маленькими, были слабыми и вскоре после рождения заболели. Но Аллах подарил мне двух сыновей, Сулеймана и Севгилима. А Халиме снова родила дочь — Дильрубу. И сейчас она беременна. — Поздравляю тебя, братик. Но почему ты приехал один, Мехмед? Дильруба, Севгилим и Сулейман еще маленькие, но я думала, с тобой будет Селим, и ты познакомишь нас с Махмудом и Ахмедом? — Махмуд хотел остаться с матерью и маленькой сестрой, Ахмед не хотел уезжать без старшего брата. И Селим остался с ними. Да и к тому же старшие шехзаде сейчас посвящают очень много времени занятиям с Мустафой эфенди. Не расстраивайся, Хюмашах, ты обязательно их ещё увидишь. Хюмашах улыбнулась. — А я думал, что я тоже уже стану дядей? Улыбка Хюмашах исчезла. — Как будет угодно Аллаху, Мехмед. Значит, ещё не время, тем более Ибрагим сейчас в Египте. Мы переписываемся. — Я тебя расстроил? Извини… Хюмашах вернула себе лёгкую улыбку и покачала головой. — Нет, что ты. Всё в порядке, Мехмед. Когда Мехмед и Хюмашах вошли в покои матери, она полулежала на кровати, а 4-летняя Фахрие играла с ней рядом. Фатьма и Михримах сидели на кровати. Хюмашах опустилась на кровать и посадила Михримах к себе на колени, чмокнув её в щёку, видя, как сестрёнка улыбнулась. Сын подошел и трепетно поцеловал руку матери. — Мехмед, мой лев! Наконец-то ты приехал, я так по тебе соскучилась! — Матушка, рад видеть Вас. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете после ужасного происшествия, которое с Вами случилось? — Не волнуйся, сынок, со мной всё уже хорошо. И скоро я буду совсем в порядке. — А ты, значит, моя — самая младшая сестрёнка, — Мехмед сел перед Фахрие на корточки и протянул ей руку. — Как тебя зовут? — Фахрие, — тихо произнесла девочка, смущаясь. — Мехмед, твой старший брат, — сказал Мехмед, осторожно поднеся руку сестрёнки к губам, на что Фахрие заулыбалась. В этот момент из соседней комнаты вышла Айлин, держа на руках Яхью. — Маленький шехзаде проснулся, госпожа. — Ма-ма, — Яхья потянулся с рук няни к Сафие. Она взяла сына, обняв его и поцеловав, и её лицо осветилось улыбкой, а взгляд тут же наполнился теплотой. — А вот и мой младший брат, — произнёс Мехмед, смотря на Валиде. — Прекрасно. — Мехмед улыбнулся, но его взгляд остался абсолютно холодным, как и в голосе не было той тёплой интонации, которая была ещё минуту назад с младшей сестрёнкой. — Внимание, Султан Мурад Хан! — Папа, — маленькая Фахрие поползла к краю кровати и потянулась к отцу. — Моя маленькая принцесса, — Мурад взял дочь на руки и поцеловал её в щёку, показав старшим дочерям, чтобы они не вставали. — Отец. — Мехмед склонил голову и поцеловал руку, которую подал ему Мурад, поднесся её ко лбу. — Мой шехзаде! — Мурад улыбнулся сыну, а после нежно посмотрел на Сафие и снова перевёл тёплый и гордый взгляд на детей. — Как приятно видеть вас всех вместе! Хюмашах солнечно улыбнулась, она была согласна с отцом, сейчас, смотря на своих родных, которые улыбались, были счастливы, будучи рядом с ними и, обнимая Михримах, держа её на коленях, она сама была просто абсолютно счастлива. А Мурад с Фахрие на руках подошёл к Сафие и, наклонившись, поцеловал её, а затем ласково погладил младшего сына по голове. Несколько дней спустя Сафие уже осторожно вставала, и когда Мехмед снова пришёл к матери, она сидела на софе у окна и пила кофе. — Матушка, вы встали? — Не волнуйся, сынок, мне уже куда лучше. Садись рядом. Я соскучилась по тебе. — Сафие тепло улыбалась. Поцеловав Валиде руку, Мехмед опустился на софу, и в этот момент из соседней комнаты, дверь в которую была приоткрыта, раздался смех. Мехмед посмотрел туда, и увидел, как Баязид, удивительно похожий на отца, держа на руках Яхью и качая его, говорит о чём-то с Хюмашах, а рядом были 13-летний Селим и 11-летний Юсуф. Они больше напоминали свою маму — темноволосую Назапвер Султан. — А что они здесь делают? — Пришли проведать младшего брата и общаются с твоей сестрой. — Пусть общаются у себя. У них есть своя мама! — Мехмед… Что это за мысли? Шехзаде замер и почувствовал себя нашкодившим ребёнком, пойманным мамой на том, о чём она знать была не должна. Мехмед склонил голову. — Мехмед, сынок, — голос Сафие звучал спокойно и терпеливо, как у любящей матери, старающейся объяснить своему запутавшемуся сыну, что его мысли неверны, и она ласково провела рукой по щеке сына. — Не смотри на своих братьев, как на врагов. Вы на всю жизнь связаны, они могут быть рядом с тобой, если ты позволишь, как Орхан и Алаэддин, сыновья основателя нашей империи — султана Османа, вспомни. — Я… — начал Мехмед и осёкся. Ком в горле мешал говорить. «Я — Падишах, мои чувства не имеют значения…». Зазвучал в голове голос отца. Мехмед сглотнул. — Это было так давно, матушка… А если они не захотят… Я… Мехмед снова опустил голову. — «…я не боюсь вас. У меня есть неведомая вам сила, и эта сила спасёт меня. Имя ей — Надежда». Мехмед вопросительно посмотрел на Валиде и увидел, как она тепло улыбается. — Это цитата из любимой сказки твоей сестры… Помнишь? Мехмед задумался. Да. Камин. Он и Хюмашах, маленькие, рядом с мамой, и что-то такое звучит, а он засыпает под ласковый и родной голос. — И Фатьма ещё часто просила у Хюмашах её перечитывать, да и сейчас иногда. Но ты должен позволить этой силе проявиться. А я буду рядом, — Сафие подняла голову сына вверх, чтобы он смотрел на неё, — и я не позволю тебе навредить, Мехмед. Никому. Мехмед ничего не сказал, сжал руку матери и поцеловал её. — Баязид. — Шехзаде? — Баязид посмотрел на старшего брата. — Ты как-то хотел пострелять из лука? — Да, но вы уехали тогда. — Давай, сделаем это прямо сейчас. Идём в сад. — Правда? И Мустафа может к нам присоединиться? Мехмед кивнул. — Мы устроим соревнование. А после сходим к янычарам. Есть возражения? — Конечно, нет, брат. Я сейчас же схожу за Мустафой. Хюмашах… — Иди, иди, Баязид. — Сказала Хюмашах, смотря на воодушевлённого брата с солнечной улыбкой, а после обратилась к Селиму и Юсуфу. — А вы хотите посмотреть? Мальчики кивнули. — Пойдём в сад, Хюмашах. — Конечно, но прежде сходим за Фатьмой и Михримах. Селим и Юсуф снова кивнули. — Матушка, — Хюмашах поклонилась. — Иди, Хюмашах. — Мехмед. Брат кивнул, и Хюмашах снова посмотрела на Сафие. — Яхья и Фахрие уснули, матушка. Не волнуйтесь. — Хорошо, доченька… А ты останься, Мехмед. — Остановила Сафие сына, когда они остались одни. — Матушка? — Мой шехзаде, есть силы, с которыми нельзя заигрывать, так зачем ты это делаешь с янычарами? Ты ведь понимаешь опасность такой игры. — У меня не было и нет дурных намерений, матушка. Я был очень рад нашим победам. — Конечно, я не сомневаюсь, что у тебя не было дурных намерений, как и твой отец не сомневается, но рядом с ним всегда найдутся люди, которые захотят убедить его в обратном… — Да кто это может быть, матушка? — Мехмед, будь серьёзным. С твоим именем янычары ещё недавно хотели убить твоего отца! — Но я здесь не причём, мама! — Да, но кто-то хотел, чтобы твой отец думал по-другому. И с этим взглядом твой порыв уже не выглядит таким безобидным, верно? Мехмед сглотнул. — Но отец верит мне. — Конечно, верит. Но твой отец ещё не назначил нового командира янычар после недавних событий. Хуссейн ага пока исполняет эти обязанности, но он не командир. Ты понимаешь, что это значит? — Что Повелитель им не доверяет и сомневается. — Именно. Сомнения всегда имеют свойство увеличиваться, стоит им возникнуть. И рано или поздно это может стать опасным уже и для тебя, так как именно ты — наследник своего отца. И каждый твой шаг, каждая мысль имеют огромное значение. И чтобы это не случилось, чтобы никто не смог настроить твоего отца против тебя, ты должен быть безупречен. — Матушка, — Мехмед поднялся и поцеловал Валиде руку. — Сейчас я ещё больше уверен, что ни у кого не хватит сил на подобное, ведь сначала им нужно будет победить Вас. — Мехмед… — Не волнуйтесь, матушка. У меня не было дурных намерений, и я подтвержу это перед отцом, если придётся. С вашего позволения, меня ждут в саду. К тому времени, когда Мехмед вышел на открытую поляну в сад, его уже ждали Баязид и Мустафа. За прошедшие годы волосы последнего потемнели, и он сейчас куда больше напоминал свою мать — Шахихубан Султан, за исключением глаз, они у шехзаде были карие, тогда как у матери — голубые. Погода стояла тёплой, а рядом в беседке сидели Хюмашах, Фатьма, Михримах и Абдулла, Селим, Алемшах и Юсуф, остальные шехзаде, а так же 7-летняя Рукийе султан. — Sto facendo il tifo per te. Forza, fratello. — Grazie, Mihrimah. Баязид посмотрел на сестру, Михримах ответила хитрой улыбкой и показала брату язык, чем вызвала у Баязида лёгкий смех. У каждого шехзаде было по три стрелы, и ими надо был поразить три мишени, расположенных на разном расстоянии от того места, с которого шехзаде должны были произвести выстрел. Первая была примерно на расстоянии — 50 метров, вторая на 70 метров, третья на 150 метров. Мустафа стрелял первым, и у него получалось это не очень уверено, стрелы летали в разнобой. — Ты слишком усердствуешь и дёргаешь стрелу, отпуская, Мустафа, вместо того, чтобы предоставить луку направить её. Теперь ты, Баязид. Первые две стрелы Баязид уложил в цель, но в третий раз попал в самый край мишени, почти промазал. — Хороший результат. Может, я даже смогу победить тебя, ведь последняя мишень — сложная. Мехмед ничего не ответил, взял лук, натягивая тетиву большим пальцем, и выдохнул, все три стрелы отправились точно в цели. — Ух, ты, — сказал Баязид. А со стороны беседки раздались хлопки. — Sì, Mehmed ha vinto, Humasah. — Ты хорошо стрелял, Баязид, даже очень, но ты не учёл свежий, встречный ветерок, поднявшийся перед твоим выстрелом. А ты слишком напряжён, Мустафа. Ты проиграл в психологии, а не в технике. — Как всё просто, я действительно это не учёл, но ты в любом случае хорош, Мехмед. Как о тебе и говорили. Но на охоте я отыграюсь. — Ответил Баязид с доброй улыбкой. — Я учту это. — Сказал Мустафа, одаривая Мехмеда холодным взглядом. — Voglio sparare anche io, Mehmed. — Ты не можешь этого хотеть, Михримах, мы — госпожи. — Сказала Рукийе. — Я не у тебя спрашиваю, Рукийе. — Ответила Михримах. — Не надо ссориться, девочки, — погасила начинающийся конфликт Хюмашах. — Верно, сестрички, слушайте старшую сестру. — Подошедший Мехмед поднял Михримах на руки. — La prossima volta, Mihrimah. — Заговорил Мехмед на итальянском, продолжая поддерживать игру сестры и, подчёркивая этим, что это только для неё. — Ora devo andare dai giannizzeri. — Prometti? — Prometto. Шехзаде Мехмед вошёл в корпус янычар, Баязид и Мустафа были, как и должны, чуть сзади за его спиной. — Внимание, шехзаде Мехмед, шехзаде Мустафа и шехзаде Баязид Хазретлери. — Раздался окрик, отвлекая янычар от тренировки. Все воины тут же выстроились в строй и склонили головы. Тогда как новобранцы продолжали неподвижно стоять у стены и наблюдать, так тренировались терпение и сила воли будущих янычар. — Шехзаде, большая честь видеть вас в нашем корпусе. — Хуссейн ага поклонился. — Благодарю, ага. Вижу, вы тренируетесь, я тоже хочу поучаствовать. Выбери кого-нибудь, устроим тренировочный бой. — Как пожелаете, шехзаде. Мехмед снял тёмный кафтан и вошёл в подготовленную яму с песком, разминаясь деревянной саблей, и в этот момент услышал, как Хуссейн обращается к кому-то. — Ты должен проиграть, не забывай с кем ты будешь сражаться. От такого оскорбления будто вся кровь бросилась Мехмеду в голову! — Хуссейн ага! — Взревел он. Его взгляд горел яростью. — Шехзаде, — сконфуженный ага поклонился. — Не хочешь ли ты сразиться со мной? — Это большая честь, шехзаде. Хуссейн потянулся к деревянном оружию. — Нет. Ты же не новобранец, бери настоящую саблю. — В этот Мехмед взял свою. — Всё должно быть по-настоящему. — Шехзаде… — А если ты начнёшь играть в поддавки, я лично снесу тебе голову! Это касается всех, чтобы здесь не происходило, никто не должен вмешаться! Бой начался, зазвенела сталь. Хуссейн, несмотря на предупреждение, был осторожным и не собирался беспорядочно сыпать ударами, а выжидал определённого момента, когда шехзаде мог раскрыться, а поединок закончиться минимальным уроном. Но Мехмед был внимательным и парировал все атаки. Стремительный рубящий удар, развернув клинок к себе под кисть правой, сжимающей рукоять сабли, руки. Но Мехмед успевает опустить руку и отскочить назад, увернувшись от стремительного обратного замаха. Шаг в сторону — и, бросив вес тела в удар, Хуссейн рубит наискосок, по диагонали. Клинок встречается с блоком. Второй удар от себя, и снова блок. Сверху — блок… По горизонтали — блок… Снизу вверх — блок… Агу всё больше охватывает азарт… Удар по горизонтали от себя, верхний блок, Хуссейн разворачивает кисть и рубит наискось по выставленной вперёд правой ноге. Кончик сабли чиркает по ноге Мехмеда! В эмоциях ага решает развить успех диагональным ударом сверху вниз… И в этот момент, как будто до этого специально заманив противника, Мехмед легко уходит в сторону, а его сабля коротко бьёт сверху вниз по сабле противника, направляя острие в песок. Легким движением кисти крутанув клинок, Мехмед роняет противника на землю и готовиться разрубить шею… — Шехзаде! — Крик останавливает лезвие у самой кожи. Аслан вышел вперёд и упал перед ямой на колени. — Я прошу пощады для нашего товарища. — Он оскорбил меня своим бесчестным предложением! — Я осознаю свою ошибку и прошу простить меня. — Шехзаде, это была непозволительная ошибка, но наш товарищ искупил её честным поединком. Воцарилось напряжённое молчание. Мустафа и Баязид внимательно наблюдали за старшим братом. Хуссейн уже прощался с жизнью, не видя во взгляде шехзаде никакого снисхождения, но Мехмед убрал оружие и подал Хуссейну руку, поднимая. — Ты действительно достойно сражался. Я прощаю тебя. — Благодарю Вас, шехзаде. — Сказал Хуссейн, упав на колени и бросив благодарный взгляд на Аслана. — Шехзаде! Да здравствует шехзаде Мехмед! Да здравствует шехзаде Мехмед! — Раздалось одобрительное скандирование. — А как тебя зовут, герой? — Спросил Мехмед, выходя из ямы и одевая роскошный кафтан. — Аслан, шехзаде. — Аслан. Я запомню. Позже вечером, когда Аслан отдыхал, полусидя на ступеньках, опустив на глаза янычарскую шапку, он услышал, как к нему обращается один из новобранцев, продолжающих стоять у стены. — Почему вы сегодня защитили Хуссейна агу? — А не должен был? Он — наш товарищ, который невольно оступился, хотя как лучше, мы должны помогать друг другу. Разве вас не этому учат? — Да, конечно, но… — А ещё и это не менее важная причина, Хуссейн ага — хороший воин, что и доказал, что увидел шехзаде, а воины должны жить и умирать достойно, а не на потеху толпе. — Но он был виновен, оскорбление шехзаде, наследника Повелителя, — это серьёзное преступление, и шехзаде Мехмед был в праве его наказать смертью. — Как тебя зовут, новобранец? — Аслан приподнялся, поправив шапку. — Зюльфикяр. — Так вот запомни, Зюльфикяр. Конечно, нас здесь учат быть янычарами — верными и преданными слугами нашего Повелителя, но ещё мы должны стать и помнить, что мы — воины, а воин не должен забывать о чести и справедливости! Это верно всегда и во все времена! И сегодня я поступил так, как должен. Я поступил справедливо. — А откуда знать, что справедливо? — Слышать тихий голос внутри, он всегда знает. И когда я шёл во дворец султана, я верил, что поступаю правильно, но я сожалею о том, что произошло после смерти Мехмеда паши, это было недостойно, но уже ничего не сделаешь, — Аслан вздохнул. — И вы не боитесь? — Нет, ибо есть вещи куда важнее чем страх и даже смерть. Моя жизнь принадлежит Повелителю, но когда бы он не решил забрать её, я буду знать, что умираю с честью, и что мне не о чем будет сожалеть и нечего стыдиться. — Внимание, шехзаде Мехмед Хазретлери! — Аслан ага. — Шехзаде, — Аслан поднялся. — На колени. — Мехмед взял саблю в руку. Молодому Зюльфикяру казалось, что он забыл как дышать, и во все глаза смотрел на Аслана, который, что так удивляло Зюльфикяра, был абсолютно спокоен. — Я хочу, чтобы все услышали, — сказал Мехмед громким, уверенным голосом. — По высочайшему решению Повелителя я назначаю Аслана агу новым командиром этого янычарского корпуса. — И Мехмед прикоснулся саблей к плечам Аслана. — Шехзаде, надеюсь, я буду достоин этой чести! — Аслан поцеловал подол Мехмеда. Мехмед же, дотронувшись до плеча, поднял агу. — Если ты будешь вести себя так же смело, как сегодня, то безусловно будешь. Желаю достойной службы. — Шехзаде. Я не разочарую Вас. И в этот момент ятаганы собравшихся янычар взметнулись вверх. — Ура! Ура, шехзаде Мехмеду! Ура, нашему справедливому шехзаде! Тем временем Мурад стоял на балконе султанских покоев и смотрел на Босфор, размышляя. «Повелитель, вы ещё не назначили командира янычар, если позволите, я хотел бы поделиться с Вами своими мыслями… И зачем ты разрешил шехзаде назначить того, кого он выбрал, а не ты… Корпус будет за него… Или ты настолько в нём уверен… А, может, хочешь проверить? Мурад встряхнул головой. Мехмед — мой сын… «Посматривай за своим сыном, Мурад…» А если Сиявуш паша прав…» — Повелитель, — на балкон вышел лекарь. — Ваше лекарство. Мурад взял пузырёк, и внезапно ему вспомнился его разговор с отцом. «Ты знаешь, что я прошёл ради тебя?.. Знаю, и поэтому хочу быть достойным…» — Повелитель, может быть, уже стоит рассказать обо всём Сафие Султан? — Нет. Не сейчас. Я сам поговорю. После того, как мы вернёмся из Эдирне. Там я хочу, чтобы всё было хорошо. Можешь идти, — Мурад сделал глоток. — Как пожелаете, Повелитель. «Неважно… Пусть всё будет так, как будет. Я не стану воевать с Мехмедом… И защищаться от него… Он — мой сын, наш первенец, я не причиню Сафие такую боль. Достаточно той, что я уже причинил». А тем временем Мехмед вышел на балкон хранителя султанских покоев. — Мехмед. — Матушка, — сын поцеловал Валиде руку. — Что-то случилось? — Мехмед, сынок… Ты проверяешь границы терпения своего отца? — О чём вы, матушка? — Утром мы говорили об опасности янычар… А потом мне сообщают, что ты назначаешь их командира. — Матушка, вам не о чем волноваться. Я поделился с отцом своими мыслями, он меня выслушал. Мы честны с друг другом. — Хорошо, если это так, а устроенный поединок? В чём был смысл рисковать собой?! — Матушка… Вам и об этом рассказали… Хуссейн ага всё заслужил, но это был честный поединок. — В котором тебя ранили?! — Сафие посмотрела на ногу сына. — Это лёгкая царапина, не переживайте… Матушка! Лицо Сафие исказилось от боли, и она стала завалиться на сына, но уже в следующий миг она волевым усилием выпрямилась, держась за раненный бок. — Всё в порядке… — Сквозь боль, сказала Сафие, и тут же потеряла сознание, упав в объятья сына. — Матушка?! — Мехмед осмотрел Валиде, увидев, что её рана открылась снова, и необходимо как можно скорее её обработать и перевязать. — Зачем вы встали?! Позвали бы меня, и я бы пришёл! Мехмед поднял Валиде на руки и быстрым шагом направился в её покои, крича по пути Бюльбюлю позвать лекаря. Войдя в покои, Мехмед опустил Валиде на кровать, над ней склонился лекарь, и в этот момент в комнату вошла Хюмашах. — Матушка, — Хюмашах кинулась к кровати. — Что случилось?! — Спросила Хюмашах, бросив взгляд на брата. — Мы разговаривали… А потом… — Голос Мехмеда дрожал. — Матушке не нужно было вставать… Я бы сам пришёл… Но… Хюмашах снова встревожено смотрела на Валиде. — Не волнуйтесь, шехзаде, госпожа. С Сафие Султан всё хорошо. Кровь я остановил. Рану перевязал. Скоро она придёт в себе. — Матушке нельзя ещё вставать? Тогда почему ты разрешил поездку в Эдирне? — Хюмашах внимательно смотрела на старого лекаря. — Можно, госпожа, рана хорошо заживает, но осторожно, без серьёзной нагрузки. Я говорил об этом Сафие Султан, что, несмотря на хорошее самочувствие, она должна быть осторожна. Прошло ещё недостаточно времени. Три недели — это мало. — Хорошо, можешь идти. Хюмашах осторожно опустилась на постель, сжав матушке руку. И посмотрела на брата. — Наша матушка не любит быть слабой, братик. — И легко улыбнулась, смотря на маму. Мехмед сел рядом и обнял сестру, поняв, что она готова заплакать. — Не волнуйся, не надо. Ты же слышала лекаря, всё хорошо. С нашей матушкой всё хорошо. Тише, сестрёнка, тише… Я рядом, и матушка рядом с нами.