Воспоминания

Больно. Холодно. Нельзя терять сознание. Нельзя. Я уйду. Не вернусь. Надо вернуться. Боль. Снова боль. — Всё будет хорошо, София… Мама. Её тёплые глаза. Её успокаивающий голос. Её нежные руки, пахнущие кофе. — Моя дочь не может сдаться, София… Папа. Его низкий голос. Задумчивый взгляд. Детство. Прекрасное детство. Стихает. Нет ничего. Мама. Слёзы. Нечем дышать. Дыши. Дыши. — Госпожа… Кто-то здесь. Я чувствую. Кто-то надавливает на рану, пытаясь остановить кровь. Тепло. Темно. Холодно. Нужно жить. Жить. Не уходить. Я всё ещё здесь. Я жива. Жива. Открыть глаза… Открыть… Открыть! — Госпожа… Мурад паша замер. На него смотрели невероятные голубые глаза. Он словно затонул в их глубине, на миг даже не допуская мысли, чтобы вынырнуть. Он мгновенно влюбился без памяти. А затем встряхнул головой и очнулся от наваждения. «Приди в себя, ты смотришь на госпожу… Не забывайся. Хоть один твой двусмысленный взгляд в её сторону и тебе снесут голову. Но сейчас нужно что-то делать?». — Потерпите, госпожа… Повелитель! Повелитель! Все сюда! Госпожа, я приведу помощь! — Нет, — ледяные пальцы вцепились в запястье, и тихий, слабый голос произнёс, — Останься… Мне нельзя терять сознание… — Но… В душе Мурад паша ликовал сейчас… Но… Всегда оставалось это но и возможная смерть в нём. А мужское сердце, вопреки разуму, отчётливо выстукивало ритм счастья и спокойствия. А если она умрёт из-за его страхов… Эта мысль пронзила его огнём, и все страхи ушли на второй план. Паша поднял Сафие на руки и быстро направился в сторону дворца. Вскоре паша оказался в окружении лошадей. — Повелитель! Султан тут же спешился и подбежал к паше. Ничего не говоря, он забрал Сафие и, усадив её на лошадь, взобрался сам, и как можно скорее поскакал во дворец. «Держись, только держись, Сафие». Хюмашах продолжала быть в объятьях брата. Услышав шум, она отстранилась от него. — Матушка… — Хюмашах вскочила. — Иди к своим сёстрам, Хюмашах. Но Хюмашах, видя состояние Валиде, в ужасе не сдвинулась с места. — Мехмед, уведи сестру! Мехмед вместе с Хюмашах направился в покои, и сначала она не сопротивлялась, будучи как будто в оцепенении. Но когда они были уже у входа в комнаты, Хюмашах словно очнулась и стала вырываться. — Матушка! Мама! Мне нужно к ней! Мама! — Хюмашах… — Мехмед осторожно встряхнул сестру. — Посмотри на меня! Нельзя, нельзя, сейчас нельзя! Пожалуйста, Хюмашах, прошу, успокойся. Тебе нужно быть рядом с нашими сестрёнками, им тоже страшно, а они сейчас одни. С Валиде сейчас отец и лекари. Они позаботятся о ней. — Мехмед… Прошу, иди туда, будь с матушкой. Я очень прошу тебя… Я останусь здесь, хорошо, но ты будь там. — Хорошо. Я сразу приду, как только будут новости. Мехмед ушёл, Хюмашах подошла к двери и, вздохнув несколько раз, стараясь вернуть себе хоть какое-то спокойствие, вошла в комнату. С момента как пришла Хюмашах, Михримах осторожно наблюдала за сестрой и делала это уже достаточно долго. Она, слегка освещённая лунным светом, сидела полубоком у окна, опустив голову на спинку дивана. — Хюмашах, — тихо позвала сестру Михримах. Она никак не среагировала, продолжая неподвижно сидеть, словно статуя. Михримах сглотнула, но окликнула сестру чуть громче. — Хюмашах. На несколько минут в комнате повисла такая тянущая тишина, что Михримах казалось, что она слышит её пронзительный и гнетущий звон. Наконец, Хюмашах, как увидела Михримах, смахнула слёзы и поднялась. — Михримах… Сестрёнка… — Хюмашах осторожно села на кровать. — Ты звала меня? — Хюмашах… — Михримах опустила голову. — Прости… Я не хотела… Хюмашах внимательно смотрела на сестру. — Я не хотела, чтобы маме было больно… Матушка больше не будет меня любить. — Михримах заплакала, прижавшись к Хюмашах из-за всех сил. — Ну, что ты, что ты, сестрёнка… — Хюмашах посмотрела на Фатьму, которая тоже встала и теперь внимательно смотрела на них. — Матушка очень любит нас, и… С ней всё будет хорошо. — Хюмашах прилагала максимум усилий, чтобы её голос звучал уверенно. — Не нужно бояться, Михримах. Ты не сделала ничего плохого, не сделала, — Михримах подняла заплаканный взгляд на сестру. — И утром мы, как и всегда, придём к маме и будем с ней завтракать. Всё будет хорошо. — А ты, Хюмашах? Хюмашах посмотрела в карие влажные глаза сестры и сжала её руку. — Михримах, ты — моя сестрёнка, я буду любить тебя и сейчас, и всегда, как сейчас. — Хюмашах потянулась к руке Фатьмы и тоже сжала её. — Я люблю вас всем сердцем, я буду рядом и, несмотря ни на что, всегда буду оберегать вас! — сестры потянулись к Хюмашах, и она заключила их в свои объятья, поцеловав. И в этот миг из соседней комнаты донесся плач. — Мне нужно проверить наших братика и сестрёнку, а вы постарайтесь заснуть. — Хюмашах поднялась и укрыла сестёр одеялом. — С матушкой всё будет хорошо. Я знаю это. Утром мы обязательно сходим к ней. А сейчас отдыхайте. — Успокоила сестёр Хюмашах ещё раз. — Яхья, братик, не нужно плакать, — тихо сказала Хюмашах и взяла брата на руки, нежно его укачивая. — Ма-ма… — Шшш, — Хюмашах чуть сильнее прижала к себе брата, и постепенно плач сменился всхлипываниями, и братик, уткнувшись носиком в её плечо, успокоился. Хюмашах подошла к кроватке Фахрие, которая сквозь сон несколько раз беспокойно всхлипнула и плавно, и бережно покачала колыбель. Яхья уже засыпал, тихо посапывая, и Хюмашах вернула брата в кровать, укрыв одеялом и ласково проводя рукой по его волосам. Хюмашах вернулась в покои и села снова у окна. И подумала, что странно чувствует себя очень усталой, хотя не сделала ничего, кроме того, что несколько минут была с сёстрами и братом. Это всегда было удовольствием, радостью и никогда проблемой, но сейчас… Она как будто выжата. Матушка… Мама… Мама… Страх. Конечно, страх. Её самый большой страх, он забирает все силы, истощает её. Раздался тихий стук в дверь. Кто бы это мог быть ещё в такое время? Сейчас она никого не хотела видеть, кроме Мехмеда, конечно, но он бы вошёл так. Хюмашах встала и открыла дверь, чувствуя раздражение. — Хюмашах… — тихо сказал Баязид. — Я говорил братьям, что уже поздно, но они хотели узнать, как Фатьма и Михримах? Да и я тоже волновался. Хюмашах закрыла глаза, овладевая собой. Братья ведь совершенно не виноваты в её эмоциях, настроении, страхе, её усталости они искренне беспокоились и беспокоятся. — Всё хорошо. Сестрёнки спят. Я недавно уложила их. — Видите, Селим и Юсуф, всё хорошо. — Баязид с сочувствием смотрел на Хюмашах, понимая её эмоции, ведь он прекрасно знал, насколько сильно сестра привязана к матери. — И мы тоже пойдём спать, и навестим сестрёнок завтра. Когда этот сложный сегодняшний день будет уже в прошлом. Он останется только воспоминанием, Хюмашах. Хюмашах посмотрела на брата, сдерживая слёзы. — Спасибо, Баязид. И за всей этой сценой тихо наблюдала Михримах, как и за тем, как сестра вернулась. Девятилетняя госпожа так и не могла заснуть, но и сестру больше не звала, хотя этого очень хотелось, ведь с Хюмашах было так спокойно, да и, конечно, она бы подошла, но именно сейчас было не то время, чтобы её вновь беспокоить. Михримах всё прекрасно понимала и искренне сожалела, она чувствовала вину, а ещё было страшно… Так страшно. В покои вошёл Мехмед. Хюмашах вскочила и замерла, а затем как будто резко упала в объятья брата. — Тише, Хюмашах, тише. Всё хорошо. Валиде потеряла много крови, но её жизни ничего не угрожает. Всё хорошо… — Можно её увидеть? — Матушка спит сейчас, да и отец… — Мехмед, мне нужно её увидеть… Мне нужно её увидеть сейчас. — Хорошо, пойдём. Подойдя к кровати, Хюмашах опустилась на колени и несколько раз поцеловала руку матери, а затем прижалась к ней, сжав, забыв о времени. — Хюмашах, моя прекрасная доченька, — раздался тихий голос. Хюмашах подняла голову и тут же расцвела улыбкой. — Матушка… — Хюмашах снова поцеловала Валиде руку. — Фатьма и Михримах? — Взволнованно спросила Сафие. — С ними всё хорошо, матушка, я уложила их спать, как и Фахрие с Яхьёй. А вы как? — Наша внучка — красавица, — снова раздался в голове Сафие голос матери. — Да, она — чудо. — Она очень похожа на тебя. — Внешне… — Безусловно, и у неё твои золотистые локоны… На самом деле самое главное здесь в глубине. Эти неуловимые пересечения… Они становятся очевидными, если знать тебя. Она отражает то, какой ты должна была быть, София, если бы не стала Сафие Султан… — Матушка? — Хюмашах встревоженно смотрела на Валиде. — Всё хорошо? Вы слышите меня? Голос дочери вернул Сафие из состояния между сном и явью в реальность. — Ты — моя умница, — Сафие нежно провела рукой по лицу дочери, чувствуя как дочь прижалась к ней. — Не волнуйся, со мной всё хорошо. — Хюмашах… — Мехмед, стоящий до этого деликатно в стороне, подошёл к кровати. — Прости, но… Нам пора. Матушке нужно отдыхать. — Спокойной ночи, матушка, — с тёплой улыбкой пожелала Хюмашах. — До завтра. — Спокойной ночи, моё сокровище. — Доброй ночи, матушка, — Мехмед поцеловал Валиде руку. — Отдыхайте. — Добрых снов тебе, сынок. Провожая сестру до покоев, Мехмед осторожно посматривал на неё. От усталой Хюмашах не осталось и следа. Несколько минут с матушкой, и как будто в сестру вдохнули и жизнь, и силы, и просто воздух. Она буквально светилась, и была готова снова согревать и дарить это тепло всем им. И наверное это было лучшим описанием той силы, с которой Хюмашах любила их маму. — Спокойной ночи, Мехмед, — Хюмашах обняла брата. — Спасибо, что был рядом. — Спокойной ночи, сестрёнка. Как только Хюмашах вошла в покои, Михримах сразу поняла, что всё хорошо, настолько сестра была расслабленной. Всё нервное напряжение исчезло. Хюмашах же осторожно легла на кровать между сестрёнками, стараясь их не разбудить, и закрыла глаза. И в этот момент почувствовала, как Михримах сжала её руку. Хюмашах открыла глаза и поцеловала сестру в макушку. И эта молчаливая поддержка говорила больше любых слов. Мурад вошёл в свои покои и лёг на кровать рядом с Сафие, обняв её. — Где ты был? *** — Повелитель, вы хотели меня видеть? — Мурад паша поклонился. — Да, я принял решение относительно тебя. Я назначаю тебя бейлербеем Дамаска. Причём я хочу, чтобы ты приступил к своим обязанностям, как можно скорее, поэтому собирай вещи и завтра утром отправляйся в путь. — Повелитель, я в чём-то провинился? — Отнюдь, ты сегодня стал героем. — С холодной интонацией ответил Мурад. — Повелитель… Простите, но я думал, что Синан паша рекомендовал меня в совет дивана, третьим визирем. — А я считаю, что в качестве бейлербея Дамаска ты проявишь себя лучше. — Конечно, — Мурад паша был растерян, султан смотрел на него, как на врага, но поклонился. — Если Вы так считаете, я сейчас же покоряюсь Вам, Повелитель. *** — Да так, незначительный вопрос с пашами. Я очень испугался за тебя сегодня. — Мурад невольно усилил свои объятья, как будто не хотя Сафие никуда от себя отпускать. Конечно, паша помог, спас самого дорогого человека для него, он даже был благодарен, но он посмел дотронуться до неё, взять на руки. Сердце горело огнём ревности. Но Сафие была его, только его. Его единственной, и сейчас была в его объятьях, а это уже успокаивало. Сафие принадлежала только ему. — Наши дочери были в опасности… — Знаю, но… — Я в порядке, Михримах и Фатьма целы, слава Аллаху. И завтра будет новый, счастливый день, наш день. — И Сафие поцеловала любимого. Утром следующего дня Сафие полулежала в большом изящном кресле уже в своих покоях, а в её объятьях стояла Фатьма и тихо говорила. — Матушка, простите меня, я не должна была позволить Михримах уходить. — Фатьма, конечно, вы не должны были уходить. Вы поступили безответственно, подвели свою няню… — Сафие проницательна посмотрела на Михримах, которая была рядом на подушках у камина и всё прекрасно слышала, но, как и ранее, не поднимала головы, и при этом не отходила от Хюмашах. — Более того, ты и сестрёнка могли пострадать. — Этого больше не повториться, матушка. Обещаю! Сафие легко улыбнулась и поцеловала дочь в лоб. — Но я очень тобой горжусь, что ты не оставила сестрёнку одну и тем как вы оберегали друг друга. Всегда так и поступай, моя храбрая девочка. К концу разговора грустная Фатьма уже сияла и трепетно обняла Валиде. Сафие снова посмотрела на Михримах и тихо прошептала дочери. — А теперь позови свою сестрёнку. — Михримах, иди сюда. Михримах не шевельнулась. — Михримах… — сказала Хюмашах очень, очень тихо. — Подойди к матушке… Ты что боишься? Михримах отрицательно покачала головой и смахнула с глаз слёзы. — Матушка… — Фатьма посмотрела на Валиде. — Всё хорошо. Иди к Хюмашах. — Михримах, подойди ко мне, — Голос Сафие не оставлял никакой возможности не подчиниться, хотя при этом звучал ласково и совершенно не повысился. Михримах поднялась и подошла к Валиде, продолжая не смотреть на неё. — Моя девочка, — Сафие нежно провела рукой по волосам дочери, приближая её к себе и поцеловала её в лоб. Михримах кинулась в объятья матери и заплакала. — Тише, тише, моя девочка, не нужно плакать. Всё хорошо. Всё закончилось. Я в порядке, не надо ни в чём себя винить. Михримах перестала всхлипывать, но продолжала не отпускать Валиде, опустив голову на её плечо. — Я тебя люблю, — тихо прошептала Сафие на ухо дочери. — Это никогда и не за что не измениться. Михримах отстранилась и подняла на Валиде в миг осветившиеся радостью глаза и с любовью посмотрела на маму. Сафие тепло улыбалась. — Больше не будешь меня так пугать? Михримах улыбнулась и снова обняла Валиде. — Обещаю. Я люблю Вас, матушка. — Я тоже тебя люблю, моя девочка. Никогда не забывай об этом. Тем временем Хюмашах и Фатьма смотрели на взаимодействие мамы и сестры и тепло улыбались. — Матушка… — Что, доченька? — Я хотела сказать… — Михримах слегка отстранилась, оставаясь в объятьях матери и заговорила очень тихо, практически шёпотом, опустив голову. — Не наказываете Айлин, пожалуйста. Простите её. Она ни в чем не виновата… Только я. Сафие легко улыбнулась. — Но у каждого поступка есть последствия, доченька. — Но, матушка… — И ты должна будешь поговорить об этом с отцом, а не со мной. Михримах, нахмурившись, посмотрела на Валиде, затем задумалась, опустив голову. И снова посмотрела на маму теперь открыто и смело. — Я поняла, матушка. Михримах вернулась к сёстрам, и Сафие откинула голову на спинку кресла, закрыв глаза, слыша сквозь дремоту разговор своих детей. — Чем мы сегодня займёмся, Хюмашах? — Спросила Фатьма. — А чем вы хотите? Я могу весь день быть рядом с вами, так что теперь вы точно не потеряетесь. — И Хюмашах с улыбкой потрепала Михримах по волосам. — Тогда… — Фатьма не закончила, увидев, что Хюмашах смотрит на Валиде. — Для начала пойдём в мои покои. — Прошептала Хюмашах. — Матушке нужно отдыхать. Мы сегодня всё утро были с ней, пока этого достаточно. Хюмашах поднялась, и, взяв плед, укрыла Валиде, осторожно поцеловал её в висок. — Отдыхайте, матушка, отдыхайте. Яхью и Фахрие я тоже заберу. Братик и сестрёнки будут сегодня со мной… Не волнуйтесь. Восстанавливаете силы. В покоях Хюмашах раздавался смех. Она, Фатьма и Михримах играли с младшими братиком и сестрёнкой, которые рассыпали на кровати игрушки. Деревянные животные, кубики, пирамидки и т. д. — Внимание, Султан Мурад Хан! Мурад вошёл в покои. Воцарилась тишина. Дочери встали. И в этот момент Хюмашах почувствовала, как Михримах сильно сжала её руку. — Отнесите шехзаде и госпожу в покои к матери… — Приказал Мурад стоящим у двери девушкам. За ними закрылась дверь. — Хюмашах, ты тоже выйди. Я хочу поговорить с Фатьмой и Михримах наедине. Хюмашах посмотрела на Михримах. — Простите, отец, но я не могу этого сделать. — Хюмашах смело и открыто посмотрела на отца, заведя Михримах за себя. Мурад поразился и одновременно на его губах расцвела совсем лёгкая улыбка. Только Сафие могла так говорить с ним и смотреть на него. И сейчас Хюмашах так была на него похожа. И тем не менее его интонация наполнилась холодом. — Хюмашах. Михримах, уловив это, легко кивнула сестре, отпуская её. Хюмашах посмотрела на сестрёнку. Та снова кивнула. — Я буду рядом, не волнуйся, я не уйду далеко. Хюмашах поклонилась отцу и вышла из покоев. Из-за дверей раздался злой голос отца, Хюмашах тут же дёрнулась войти, но остановила себя, начав нервно ходить по коридору. Она разрывалась сейчас между уважением и покорностью отцу и своими чувствами сестры. — Фатьма ни в чем не виновата… Она пошла за мной только потому что оказалась прекрасной сестрой и хотела защитить меня. — Услышала Хюмашах дрожащий голос Михримах, будто она готова заплакать. В следующий миг раздался крик. — Не кричите, отец, на Михримах, пожалуйста… Лучше на меня, не на неё… Михримах… — Раздался взволнованный голос Фатьмы. — Хюмашах! Хюмашах замерла. И тут же распахнула двери, буквально влетев в покои. Михримах стояла перед отцом, чуть не плача и закрывая руками уши. Хюмашах кинулась к ней, заключая в свои объятья. — Хюмашах… — Михримах прижалась к сестре из-за всех сил. — Я не разрешал тебе входить, Хюмашах! — Тише, сестрёнка, тише, я здесь, всё хорошо… Я с тобой, я здесь, — Хюмашах говорила тихо, а затем спокойно посмотрела на отца. — Я всё понимаю, Повелитель, но Михримах — моя сестрёнка, как и Фатьма. — Твои сёстры совершили проступок, Хюмашах. — Это не значит, что я не должна их защищать. Вы знаете, что Михримах особенно теряется и пугается криков и сильного шума ещё с давнего восстания янычар? Ей страшно сейчас. Она Вас даже не слышит, а просто боится. Отец, я на самом деле не хочу проявить никакого неуважения, я только прошу Вас проявить спокойствие. Фатьма и Михримах знают о своей ошибке, они сожалеют… — Фатьма и Михримах в объятьях Хюмашах кивнули. — Я уверена, подобное больше не повторится. Они пообещали это матушке и сейчас Вам. Они нуждаются в нашем доверии, а не в постоянном давлении. Несколько минут отец и дочь смотрели друг на друга. И Михримах прижалась к Хюмашах сильнее, искреннее беспокоясь, что сейчас что-то будет, и не хотя, чтобы сестра из-за неё пострадала. Но одновременно, как и Фатьма, восхищалась. Хюмашах была такой смелой. Но Мурад улыбнулся. — Хюмашах… — Тихо позвала Михримах. — Всё хорошо, сестрёнка, — Хюмашах погладила сестру по голове. — Не бойся. — Видите, как вас защищает старшая сестра, мои принцессы, готова противостоять даже Повелителю мира. Такая я же бесстрашная как мама. — Отец… Я… — В этом мире есть только две души, которым бы я позволил говорить и смотреть на меня так. И обеих я люблю всем сердцем. — Мурад поцеловал Хюмашах в лоб и потрепал Михримах по волосам. — Я разозлился, потому что очень испугался потерять вас, как и вашу маму. И, в отличие от неё, мне не хватает её терпения быть и говорить о подобном спокойно. Но я не хотел тебя напугать, Михримах. Мир? — Мурад раскрыл свои объятья и посмотрел на Фатьму и Михримах. Они улыбнулись и обняли отца. — Отец… — Да, Михримах. — Я должна поговорить с Вами об Айлин. Не наказываете её. Она — замечательная няня, хороший человек, будет несправедливо, если она ответит за мою глупость. — Пойдем со мной, Михримах. И, да, конечно, можешь взять сестёр с собой. — Куда мы пойдём? — Спросила Михримах Мурад хитро улыбнулся и что-то прошептал дочери на ухо, на что она улыбнулась и кивнула. Покои Айлин хатун. — Повелитель. — Айлин поклонилась. — Ты хотела что-то сказать, Михримах? — Да, я хотела извиниться перед Вами, что заставила Вас волноваться. Я совершила безответственную глупость. И обещаю, что подобное больше не повториться. — Михримах тепло посмотрела на няню. — Айлин, ты принимаешь мои самые искренние сожаления? Лицо Айлин расцвело светлой улыбкой. — Конечно, госпожа. — И ещё, папа просил меня передать, что ты никуда не уезжаешь и остаёшься рядом с нами. — Михримах заулыбалась. Как и Фатьма. — Повелитель? — Это правда, Айлин. Было бы несправедливо расстаться с тобой после всех этих лет, за которые я тебе очень благодарен, из-за одного случая. Да и Михримах очень настаивала на этом решении. — Госпожа, спасибо. — Айлин смахнула выступившие слёзы. — Повелитель, я не знаю, как Вас благодарить. — Продолжай выполнять свои обязанности. Думаю, это будет лучше всего. — Повелитель, я обещаю, что подобное не повториться. — А вот в этом я не сомневаюсь, Айлин. — Айлин. — Обратилась к няне Хюмашах. — Да, госпожа. — Я была очень эмоциональна в наш последний разговор… Я сожалею. — Что вы, госпожа. Я очень хорошо знаю ваше сердце. Ваши эмоции были более чем справедливы. Хюмашах легко улыбнулась. — Я искренне рада, что ты осталась. — Благодарю Вас, госпожа. — Хюмашах, — обратилась к сестре Михримах, когда они втроём возвращались в покои. — Что, сестрёнка? — Я тут подумала… А это ведь не я убедила отца простить Айлин, да? С ним поговорила матушка. — Но ведь с матушкой говорила ты, Михримах? А дальше она тебе немножко помогла и поддержала, как и всегда, но самое главное сделала ты, сестрёнка. Ты поступила правильно. И Михримах заулыбалась. *** — Конечно, я буду искренне благодарен Айлин за все годы. Она будет всем обеспечена, но ты хочешь, чтобы она осталась? — Это важно для Михримах. Она переживает последствия поступка, и если сейчас сможет решить их справедливо, то запомнит этот урок, и этого будет достаточно. Наша дочь будет воодушевлена. Она научится принимать ответственность, а не начнёт в будущем бояться сделать и шаг в сторону. — Ты — замечательная мама. — Сказал Сафие Мурад с тёплой улыбкой. — Только говори с Михримах спокойно. — Сафие, чуть поднявшись с кресла, сделала глоток кофе. — Не пугай её и не кричи. Так она только закроется, а я и не хочу, чтобы в душе наших детей был и появился страх. — Госпожа, я хотела сказать Вам спасибо. Я знаю, что вы говорили с Повелителем обо мне. Вы позволили мне остаться. — Я буду честной, Айлин. Мне пока сложно забыть то, что случилось. — Конечно, госпожа… Я должна была быть более внимательной. — Но я забуду, — Сафие протянула Айлин руку. — Потому что не хочу, чтобы моя дочь была подавлена и вечно вспоминала эту ситуацию с содроганием. Михримах очень хотела, чтобы ты осталась. И ты осталась. Михримах запомнит это, и это будет хорошим уроком. Но и ты не подведи её. — Госпожа… Спасибо, Вам, госпожа. — Айлин поцеловала Сафие руку. — Я не подведу вас. *** Ранним утром следующего дня Хюмашах была около конюшни, ожидая когда к ней приведут Ангела. Дав ему яблоко и морковь в качестве лакомства, она ещё несколько раз провела гребнем по его гриве, расчёсывая её. Затем, продолжая ласково гладить лошадь по голове, Хюмашах посмотрела на небо и, закрыв глаза, сделала глубокий вдох свежего утреннего воздуха. Сейчас был такой чарующий час тишины, нарушаемый только голосами птиц, когда ночь уже ушла, но день ещё только вступал в свои права. И всё вокруг только просыпалось. — Хюмашах, — удивлённо сказал Баязид. — Не ожидал увидеть тебя здесь так рано, да и вообще никого не ожидал. — Баязид тепло улыбнулся. — Сейчас здесь те редкие часы тишины и безмятежности, которые я очень ценю, и, стараюсь периодически устраивать. Они наполняют меня удивительным ощущением покоя. Обычно я посвящаю эти часы чтению и книгам, но сегодня решила прогуляться. Сегодня будет шумный день. — Теперь понятно, как неиссякаемый источник тепла отдыхает. — Что? Отдыхаю от чего? — Да, ладно, Хюмашах. Все знают, как ты балуешь собой Фатьму и Михримах. Они проводят с тобой часы и бегут к тебе с любым вопросом и проблемой… Конечно, к тебе, они же не станут беспокоить Сафие Султан по мелочам. — Не преувеличивай, Баязид. С мелочами мои сестрёнки справляются сами. А с чем они приходят ко мне… Это серьёзные вопросы, хотя бы потому, что они их беспокоят. Этого достаточно. — Вот об этом я и говорю. Уверен, что даже если сёстры придут к тебе глубокой ночью, ты терпеливо и спокойно объяснишь им всё, как будто так и надо, и до утра этот вопрос никак подождать не может. — С лица Баязида не сходила улыбка. — И это безусловно трогательно, но я волнуюсь за наших сестёр, Хюмашах, ты избалуешь их. Они станут капризными. — О, не волнуйся, братик, матушка этого не позволит, а я их сестра. И кто же, если не я, должен их баловать? — Хюмашах с хитрой улыбкой смотрела на брата. — Тем более, это совершенно не трудно. Конечно, я могу устать вообще, и в такие минуты люблю побыть некоторое время одна, опять же наедине с книгами, в тишине, но я никогда не устаю от Фатьмы и Михримах, и вообще от семьи, напротив, чувствую огромную радость, когда нахожусь рядом. Я очень и очень счастлива. Баязид вынул из кармана изящный золотой медальон в форме капли на тонкой витой цепочке и протянул его Хюмашах. — Я помню какой сегодня день и позволю себе быть первым. С днём рождения, сестрёнка! Пусть в этом медальоне всегда рядом с тобой будет портрет близкого человека. И пусть они вместе оберегают тебя на твоём жизненном пути. — Баязид, — растроганная Хюмашах заключила брата в крепкие и сильные объятья. — Спасибо… Большое спасибо! Вернувшись в свои покои, когда было ещё достаточно рано, Хюмашах увидела на своей кровати небольшой прямоугольник, завёрнутый в бумагу и похожий на книгу, а сверху на нём лежала открытка. Хюмашах взяла её и улыбнулась. Поздравления и пожелания сестрёнок. Когда они успели? Пока её не было? Хюмашах развернула бумагу, продолжая улыбаться, действительно это была книга. — Сюрприз, Хюмашах! С днём рождения! — Из соседней комнаты к неожиданности Хюмашах выскочили Фатьма и Михримах и сильно обняли её. — Мы счастливы, что именно ты наша сестра! — Сестрёнки, вы что здесь прятались? — Мы очень хотели устроить тебе сюрприз. — Улыбаясь, ответила Фатьма. — У нас получилось, ты рада? — Спросила Михримах. — Вы ещё спрашиваете, я очень, очень счастлива и тронута! Вы растрогали меня до слёз! — Мы очень любим тебя, Хюмашах! — Я тоже вас очень люблю. Очень, очень, очень, — и Хюмашах стала ласково щекотать сестёр. — Хюмашах… Хюмашах, хватит… Ну, хватит… — Сквозь смех пытались говорить Фатьма и Михримах, падая на мягкую кровать… Вернувшись из Эдирне ещё четыре месяца эта семья жила в покое и счастье, к Баязиду и его братьям вернулась мама, а затем… *** 12 января 1595 года Султан Мурад снова был в Жемчужном павильоне. Он был слаб, но хотел ещё раз, в последний, взглянуть на проходящие корабли, и попросил его сюда принести. Сафие в чёрном платье была рядом с ним, и его голова лежала на коленях любимой, и он чувствовал, как она нежно перебирала его волосы. Мурад взял руку Сафие и поцеловал её. Он знал, что причинил ей боль. И сейчас очень сожалел о тех 12 годах, которые он в погоне, не зная зачем, потерял, тогда как всё, в чём он нуждался, его покой и счастье, всё время были рядом с ним. Но по крайней мере он надеялся, что сумел за последние четыре года подарить достаточно, чтобы хоть в чём-то исправить эти двенадцать лет. Придворные певцы и музыканты, вызванные в павильон, играли меланхоличную песню. Мурад прикрыл глаза, и перед ним стали всплывать картинки недавнего прошлого. Их последний пикник в Эдирне. Он держит на руках Фахрие и смотрит на Сафие… Хюмашах рядом с ней… Обнимает… Мурад улыбнулся… — С днём рождения, моя счастливая госпожа. — Спасибо, папа, — Хюмашах с солнечной улыбкой обняла отца. — Я очень тебя люблю. — Тихо сказал Мурад. — Я знаю, — ответила Хюмашах, — и тоже люблю. Фатьма и Михримах рядом, о чем-то говорят с друг другом… Перед беседками расстелен плед, и на нем его маленький шехзаде выкладывает что-то из кубиков, показывая это рядом сидящему Мехмеду. Мурад посмотрел в сторону. За накрытыми длинными столами сидели все его дети, восемнадцать шехзаде и двадцать четыре дочери… В следующий миг он и Мехмед тренировочно сражаются на мечах… Мехмед показывает Михримах, как стрелять из лука и помогает ей натянуть тетиву… Стрела попадает в цель. Михримах в восторге улыбается, а он наблюдает за этим, обнимая Сафие и целуя её в щёку… В это время мимо павильона проплывали две галеры османского флота. Их капитаны, зная о присутствии в нём султана, приказали, как всегда, салютовать из пушек. Сила залпа оказалась такова, что от сотрясения воздуха в окнах здания вылетели стёкла, осколки которых разлетелись по всей комнате. Мурад очнулся. На его глазах выступили слёзы. — Когда-то эти окна выдерживали залпы всего моего флота, но теперь… — простонал он с глубоким вздохом. — Таков павильон моей жизни… Приди и бодрствуй вместе со мной этой ночью, о, смерть, — прошептал он едва слышно… 15 января 1595 года Султан Мурад тихо скончался на сорок девятом году жизни… Шехзаде Мехмед добрался до Стамбула 28 января и сразу направился в покои отца, где обнял матушку и выразил ей свои соболезнования. Её глаза были красными от усталости, слёз, но одновременно она была, как и всегда, такой сильной, мужественной, бесстрашной перед ударом судьбы. Сын восхищался своей Валиде. Сафие отвела Мехмеда к телу отца, которое все эти дни находилось в той же ванне со льдом, где двадцать одним годом ранее хранился труп Селима II. Сын встал на колено и поцеловал холодную руку отца. Затем Мехмед явился в тронный зал, где его уже ждали великий визирь, все остальные визири и сановники, которые засвидетельствовали ему своё почтение и по очереди подходили к его руке. После этого его официально возвели на престол в качестве нового султана Мехмеда III…