Воспоминания

В весеннем саду дворца Топкапы было тихо и спокойно, и от листьев, и цветов исходил дивный аромат, вся природа дышала приятной свежестью. Валиде Сафие Султан неспешно прогулялась по дорожкам сада, беседуя с послом Англии — Эдвардом Бартоном. — Рада видеть Вас здесь, мистер Бартон. Как поживает королева Елизавета? — Благодарю Вас, Валиде Султан. Моя королева шлёт Вам наилучшие пожелания и поздравляет с титулом Валиде Султан, а так же передала со мной подарок… Если вы позволите. Сафие с лёгкой улыбкой кивнула. Посол сделал жест рукой и к нему подошли аги, держа на руках клетку-переноску. Посол снял с неё шёлковое покрывало и открыл, беря пушистого, белоснежного котёнка на руки. — Турецкая ангора, госпожа, специально для Вас… — Сказал посол, передавая кошку Сафие. — Королеве сказали, эта маленькая девочка вырастет очень преданной и верной кошкой. Эта порода всегда привязывается к одному хозяину или хозяйке. — Это правда, — гладя кошку, Сафие не могла сдержать улыбку. — Тогда Её Величество будет рада, если она украсит ваши дни и дом. Сафие присела на скамейку, стоящую перед клумбой с розами. И кошка тут же устроилась у неё на коленях, замурчав. — Я от всего сердца благодарю королеву за такой прекрасный, великолепный подарок. — О, кажется, она тоже уже рада и чувствует себя как дома. — Чем я могу отблагодарить королеву Елизавету? — Благодаря Вам между нашими странами установились такие тёплые отношения, что это только радует королеву. — Но вы же приехали не только затем, чтобы передать мне подарок? — Королева Елизавета поставила это главной целью, но Вы правы. Султан Мехмед Хазретлери пригласил меня сопровождать его в походе, и Повелитель поделился со мной, что Вы не особенно его поддерживаете в этом. — Меня не радует в принципе эта война… Вы знаете и по своему опыту насколько войны разорительны, даже если победны… Но решения Повелителя не обсуждаются. — Конечно, госпожа. — И я хотела бы попросить Вас… — Слушаю, госпожа. — Если в будущем Вы могли бы быть посредником в налаживании контактов с Габсбургами, то оказали бы моему сыну большую услугу. — Госпожа, — подошедший Ибрагим паша поклонился. — Посол. — Паша. Если я смогу быть Вам полезен, то буду рад. А сейчас с Вашего позволения, госпожа. — Ибрагим паша, мои поздравления с высокой должностью. — Благодарю Вас, госпожа… Госпожа. Сафие вопросительно смотрела на Ибрагима. — Как великий визирь, я просматривал некоторые документы… Посмотрите их, пожалуйста, — Ибрагим протянул Сафие папку. — Письма Синана паши, некоторые расписки, которые он не успел уничтожить… Слушая пашу, Сафие почувствовала неприятный холодок внутри, вспоминая последние события… Она могла выслушать человека, ей ничего это не стоило… Или… Ей безусловно не хотелось говорить снова с Мехмедом… Это впивалось в сердце кинжалом невыносимой боли… Но правда была в том, что она могла это сделать, но… Просто не захотела. Ей было всё равно… Так кем она становится? — Паша покупал сторонников. Ферхад паша был невиновен. — Почему тебя так это волнует, Ибрагим? — Госпожа, то, что случилось, уже, конечно, случилось… Но каждый из нас хотел бы умереть с честью, а не оклеветанным без вины. Госпожа… — Ибрагим поклонился. — Я оставлю Вас. Сафие не стала задерживаться и направилась в покои, где оставила кошку, приказав девушкам приготовить для неё место и взяв документы, размеренным шагом пошла в покои сына. — Кто ты такая, чтобы я отчитывался перед тобой, кого приглашать в свои покои?! Сафие замерла и вопросительно посмотрела на стоящего у дверей Газанфера. — Повелитель со своим гаремом, госпожа. — Я думал, ты поняла это ещё в Манисе! Тогда я простил тебя… — Что здесь происходит? — Войдя в покои, Сафие увидела, как Мехмед грубо схватил наложницу за волосы и приставил ей кинжал к горлу. — Мехмед, — донёсся до сына голос матери… — Что ты делаешь? Она — мать твоих детей… Мехмед обернулся. Голубые глаза матери смотрели на него. И его гнев словно в один миг исчез. Он убрал кинжал. — Иди к себе, Халиме. И не смей больше позволять себе подобную наглость. Сафие и Мехмед остались одни. Сафие продолжала смотреть на сына. Наконец, Мехмед опустил глаза. — Матушка… Я не хотел… Она вывела меня из себя… — сын подошёл к матери, и она через паузу протянула ему руку. Мехмед трепетно поцеловал её. — Вы что-то хотели, матушка? — Что именно повлияло на твоё решение, когда ты выносил приговор Ферхаду паше? Твой гнев, Мехмед? — Матушка… Сафие протянула сыну бумаги. — Слухи о его предательстве оказались клеветой… Он был невиновен… — Но матушка… Как же? Синан паша обманул меня… В этот момент Сафие видела, её сын искренне расстроен, тронут… Он снова напоминал ей её маленького мальчика, которого она по-прежнему любила. — Если бы он был ещё жив, я… — Мехмед сжал в своей руке лист. Иллюзия Сафие исчезла. Сердце снова словно оказалось в тисках огня. — Решения приняты в гневе, страхе становятся ошибочными, Мехмед… И их последствия сопровождают нас всю жизнь, — Сафие развернулась и вышла из покоев, оставляя сына растерянного одного… Войдя в свои покои, Сафие выдохнула, но услышав шаги, обернулась, поражённая, что к ней посмели войти без позволения. Хасеки сына стояла перед ней. — Все девушки, которых вы отправляли, чтобы уничтожить меня, госпожа. Хандан — одна из них… Сафие выдохнула. — Ты уверена в том, что говоришь, Халиме? Если бы несколько минут назад Мы не пришли к сыну, это бы произошло и без нашего участия. А теперь покинь мои покои! — Холодно сказала Сафие. — Если бы Вы не выставляли этих девушек против, ничего бы этого не было! — Да, ревность — это опасное чувство… — Сафие ухмыльнулась. — Как и самолюбие. — Что здесь происходит? — В покои Валиде быстрым шагом вошла Хюмашах. — Как ты смеешь таким тоном говорить с матушкой, Халиме?! — Госпожа… — Тише, Хюмашах, Хасеки Султан уже уходит, — спокойно сказала Сафие. — Бюльбюль, проводи её. — Матушка, она говорила с Вами… — Успокойся, доченька, они всегда что-то говорят. — Матушка… — Хюмашах мягко улыбнулась. — Наконец-то я застала Вас… Только не говорите мне, что Вам снова нужно уйти. — Ты хотела мне что-то сказать? Что-то случилось? — Нет… Ничего, матушка. Я соскучилась по Вам… Хотела бы поговорить с Вами, мы так давно этого не делали. — Моя прекрасная доченька, — Сафие нежно провела рукой по щеке дочери. «Доверять себе, близким, которые верят Вам. Вместе вы будете сильнее… Этот огонь может коснуться моих детей!» Проносились мысли в голове Сафие… Хюмашах казалось, что ледяная стена между ней и мамой, которую она чувствовала всё последнее время, сейчас осторожно медленно начинает таять… Но ощущения так быстро сменяли друг друга, и уже в следующий миг холод как будто возвращался в глубину прекрасных голубых глаз, обжигая её сердце. — Матушка… «Нет, сейчас со мной может быть опасно, доченька… Во мне слишком много злости. И не дай Аллах, я не смогу его контролировать и удержать внутри». — Матушка, — окликнула Хюмашах ещё раз маму, видя, что она где-то в своих мыслях, и в этот момент увидела на диване пушистое, белоснежное чудо. — Какая прелесть! — Хюмашах расцвела солнечной улыбкой и подошла к дивану. — Откуда у Вас котёнок, матушка? Сафие встряхнула головой, возвращаясь из своих мыслей и обернулась к дочери, которая буквально светилась, гладя маленького котёнка. Он тихо мурчал. И Сафие легко улыбнулась. — Это Елизавета, доченька. Подарок Елизаветы Тюдор. Посол Англии передал её утром. Хюмашах подняла взгляд на маму, одаряя её тёплой улыбкой. — Идите к нам, матушка. Но Сафие как будто замерла. — Матушка… — улыбка Хюмашах исчезла. — Подожди меня здесь, доченька, я скоро вернусь. Выйдя из покоев, Сафие Султан посмотрела вниз на гарем и позвала калфу. — Джанфеда! — Госпожа. — Что в последнее время происходит в гареме? Расскажи мне о девушках. — Всё хорошо, госпожа. Повелитель часто приглашает девушек и разных. — Прекрасно, мой сын похож на своего отца, — интонация Сафие продолжала оставаться холодной. — Продолжай. — Одна из них забеременела, как вы знаете, на днях должна родить, повитухи уже ожидают. А вон та, кареглазая шатенка, Дженнет, Повелитель позвал её уже дважды… — Это поэтому Хасеки Султан так взорвалась? — Госпожа… — Джанфеда уже знала, что она должна сообщить, за годы службы она научилась понимать, что именно у неё спрашивают, хотят знать, даже если не задают прямой вопрос. — За столиком рядом сидит Менекше, Газанфер ага говорил, в Манисе она и Халиме Султан близко общались. — Подруга… Это может быть интересно… А сейчас вот, что ты сделаешь… — И Сафие что-то тихо прошептала калфе на ухо. — Я поняла, госпожа… Госпожа, простите, но я хотела бы узнать насчёт своей просьбы. Я хочу уйти из дворца. — Я помню, Джанфеда, и изучаю этот вопрос. Как только что-то изменится, ты узнаешь об этом. А пока выполняй свои обязанности. — Как пожелаете, госпожа. — Калфа склонила голову, сделав знак рукой стоящей внизу калфе… Да, в последнее время её ощущения от Сафие Султан всё более напоминали ей её прошлую хозяйку. Покои Валиде Султан. — Внимание, Валиде Сафие Султан Хазретлери! — Раздался голос. — Матушка, — воодушевлённо выдохнула Хюмашах. — Я приказала принести кофе, пока ждала Вас. Девушки унесли Елизавету в комнату. Сафие опустилась на диван и взяла чашку в руку, делая глоток горячего напитка. Хюмашах очень хотелось говорить и говорить с мамой, слушать, самой рассказывать ей всё что угодно, спросить как она, но чуть ли ни впервые в жизни дочь не решалась начать разговор. Нет, она не боялась, мама по-прежнему была её мамой, и была невероятно красивой, но это ощущение холода… Казалось, кто-то воздвиг стену между их счастливыми вечерами вчера и холодными сегодняшними… Хюмашах терялась, а ещё не проходящая грусть в глубине маминых глаз, которую она не могла скрыть за всеми коронами и нарядами, разбивали дочери сердце… Нет, матушка не злилась, на неё точно нет, Хюмашах это видела и чувствовала, но она как будто постоянно беспокоилась, так была напряжена… А ещё боль, конечно, боль… Хюмашах не могла не чувствовать эти тиски на сердце, ибо как будто они были и у неё… Но, наконец, она решилась. — Матушка… Я… Я могу остаться сегодня с Вами? Я очень бы хотела… — Я устала, доченька, — сдержанно ответила Сафие, поставив чашку на стол. Несмотря на ответ, Хюмашах нежно обняла маму. — Я соскучилась, матушка, и я очень волнуюсь за Вас… — Я в порядке, — резко ответила Сафие, но не стала отстранять от себя, ласково погладив её по плечу и спине. «Хорошо, матушка, я поняла, я не буду это трогать, не сейчас…» Хюмашах приподнялась и поцеловала маму в щёку, ловя мягкий, не резкий запах цитрусовых. Любимый мамин аромат, как будто прямо из её детства. Хюмашах опустила голову на плечо матери. — Хорошо, доченька, оставайся, только не на ночь. Не сегодня. Хюмашах ничего не ответила, только обняла Валиде сильнее и выдохнула. — Люблю Вас, матушка. Дочь видела, как лёгкая, прекрасная, хоть и очень сдержанная улыбка тронула губы матери. — Я тоже люблю тебя, моё сокровище. И Хюмашах подумала, что пусть, они пока не могут говорить, но сейчас в объятьях мамы она очень, очень счастлива, что она просто может обнять маму. И на какое-то мгновение стало даже совсем неважны и этот холод, и вообще ничего. Так хорошо в эту секунду, здесь и сейчас обнимать маму, быть в её по-прежнему тёплых объятьях, и дочь закрыла глаза, забыв обо всём на свете… Непроницаемый покров ночи окутал султанский дворец со всех сторон. Все голоса стихли, и Падишах, и Валиде Султан, слуги, наложницы готовились ко сну или уже спали, и лишь редкий шёпот нарушал эту ночную тишину… Пока, вдруг, в следующий миг эту тишину не прорезал женский крик! Среди ночи Дженнет проснулась от боли. Ощущение было, как будто в глаза насыпали горячий песок. Лицо, особенно его правая часть, горело огнем, рук и ног она не чувствовала. — Сюда, сюда несите её! И позовите лекаря! — услышала девушка взволнованные голоса и закрыла глаза. Её несли на руках быстрым шагом. — Кладите её на кровать! Кто-то что-то делал, она слышала шорохи, дыхание, голоса. Дженнет качалась на поверхности сознания, то проваливаясь во тьму, то выныривая из неё. Кто-то что-то наносил на её лицо, и невыносимая боль отступала… — Стража! — Крикнул Мехмед, поднимаясь с кровати и, прислушиваясь, к крикам и быстрым шагам в коридоре. — Что там случилось, Газанфер? — Вашей наложницы, Джаннет, кто-то сжёг лицо. — Что?! Кто осмелился на такое?! — Она жива, Повелитель, но раны её ужасны. Покои Валиде Султан. — Что, Джанфеда, как она? — спросила Сафие, накидывая шёлковый халат. — Она жива, госпожа, лекари спасли ей жизнь, но говорят шрамы останутся на всю жизнь. — Внимание, Султан Мехмед Хан! — Валиде, вы знаете, что происходит в гареме? — Произошедшее ужасно, мой сын. — Кто?! Кто осмелился бы на это, Валиде? Напасть на мой гарем. — Мехмед… — Говорите же, Валиде, кого Вы подозреваете? — Учитывая недавние события, не думаю, что тебе понравится мой ответ, сынок… — Халиме! — Мехмед резким и быстрым движением открыл двери покоев. — Мехмед! Не давай гневу управлять собой, вспомни, о чём мы говорили. — Не волнуйтесь, матушка. И Мехмед быстром шагом вышел из покоев матери. — Бюльбюль, — спокойно обратилась Сафие к аге, когда осталась одна. — Какие встречи запланированы завтра? — Несколько встреч с жёнами пашей совета до обеда. И ещё посол Венеции уже несколько дней хочет видеть Вас. Обедаете Вы с женщинами из богоугодного заведения, основанного Вами. После вы хотели осмотреть строительство Вашей мечети. — Хорошо. Как насчёт новой хазнедар? — Я занимаюсь этим, госпожа. Скоро представлю Вам кандидатов. И записи заседаний совета, госпожа, — ага протянул Сафие папку. — Хорошо. Иди. — Госпожа, — поклонился Бюльбюль. Покои Халиме Султан. — Внимание, Султан Мехмед Хан! — Мехмед, — Халиме присела в поклоне. — Я так рада, что ты пришёл. Что-то случилось? Я слышала крики девушек? — Ты ещё спрашиваешь?! — Мехмед быстрыми шагами приблизился ко Халиме и грубо схватил её за руку. — Сначала ты врываешься ко мне с требованиями, а теперь ещё и смеешь покушаться на мой гарем?! — Что?! Я ничего не понимаю?! — Не понимаешь?! Да, кто ты такая, чтобы требовать с меня отчётов, нападать на мой гарем, сжигать моей наложнице лицо?! Откуда такая наглость?! — Сжечь лицо… Кому? — Дженнет. — Что? Я ничего не делала, Мехмед. Меня подставили. — И кто?! Халиме задумалась, вспомнив недавний разговор с Валиде Султан. — Сафие Султан… — Да как ты!.. — Звук звонкой пощёчины раздался на всю комнату. — Собирай вещи, завтра утром ты отправишься в Старый дворец, я больше не хочу тебя видеть и благодари наших детей, которые останутся со мной, что это не казнь! — Повелитель! — Халиме упала на колени. — Мехмед, пожалуйста, поверь мне, я невиновна! Не наказывай меня разлукой с нашими детьми! Прошу! — Одних обвинений моей матери достаточно, чтобы заслужить всё! А это не единственные твои грехи! — Мехмед безжалостно вырвал свой подол из рук умоляющей Халиме и вышел из покоев. Несколько дней спустя. Покои Валиде Султан. — Госпожа, вы хотели меня видеть? — немолодая женщина склонилась в поклоне. — Да, Дуду хатун, как известно, Разия хатун оставила свой пост, и, рассмотрев несколько кандидатов, Мы решили, что ты лучше всех справишься с её обязанностями. Отныне это печать твоя. Ты — новая хазнедар гарема. — Госпожа, для меня это огромная честь! Благодарю Вас! Вдруг двери покоев распахнулись. — Что ты делаешь?! В покои Валиде Султан нельзя! — Госпожа, — Дженнет упала перед Сафие на колени. Лицо бывшей фаворитки Повелителя покрывали ещё не до конца зажившие шрамы. — Простите, госпожа, — Джанфеда склонилась в поклоне. Сафие, сделав жест рукой, остановила Бюльбюля, который уже хотел выпроводить наглую наложницу из покоев. — Я прошу, умоляю, не выгоняйте меня… Не выгоняйте меня на улицу, мне некуда идти… Я сделаю всё, что вы хотите, я буду верна Вам! Клянусь! — Умоляла Дженнет — Ты хочешь остаться? Дженнет кивнула. — Что ж, хорошо. Джанфеда назначь бедную девушку калфой. — О, госпожа, храни Вас Аллах! Благодарю Вас! Сафие сделала жест. И Бюльбюль тут же поднял наложницу, толкая её к выходу. — Можете идти… Джанфеда. — Госпожа. — Всё было сделано? — Неизвестная девушка позавидовала, госпожа. Все были предупреждены, что такое недопустимо, калфу я отправила в Старый дворец. — Хорошо. — Сафие протянула главной калфе указ. — Объяви всем, что Дуду хатун — новая хазнедар. — Как пожелаете. — И ещё, — Сафие задумалась. — Эта девушка будет благодарна, что её не выгнали, а, значит, верна… Но если она узнает правду. Маленькая вероятность, но есть. Сафие ухмыльнулась. Риск. Да, и пусть. Так даже интереснее. — Как только эта наложница достаточно освоится, можешь передать ей свои дела и быть свободной. — Госпожа. Благодарю Вас! — Да, да… А теперь иди. То же время, зал советов дивана. — Ибрагим. — Повелитель, — великий визирь склонил голову. — Я принял решение. Те сипахи, что уклонялись от выполнения своих обязанностей, не прибывали к месту сбора, затягивали работы, дезертировали, выступали против Ферхада паши должны быть лишены своих земель. — Они будут ещё больше недовольны, Повелитель… — Я должен подстраиваться под них?! Это окончательное решение! — Я понял, Повелитель. — И ещё… — Мехмед что-то тихо прошептал паше. Вечер того же дня. — Ты принимаешь скоропалительные решения, Мехмед, поддаваясь эмоциям и нетерпению… — Вы говорите о Ферхаде паше, матушка… Мне жаль, но что было, то прошло, а в остальном, разве Вам не нравится Ибрагим паша, Ваш зять, в роли великого визиря? Или дело в походе? Вы хотите, чтобы я его отменил? Это невозможно. — Отложи его, пока мы не сыграем свадьбу твоей сестры. — Свадьбу? — Прозвучавший вопрос остановил идущих по коридору Мехмеда и Сафие у покоев султана. — Хюмашах, что ты здесь делаешь? — Я пришла к Вам, матушка. Мне сказали, что Вы у Повелителя. Так о какой свадьбе вы говорили? — Фатьме исполняется шестнадцать. Ей пора замуж за достойного человека. — И кто это будет, матушка? — Спросил Мехмед. — Капудан паша — Халил паша. — А с Фатьмой Вы говорили об этом, матушка? — Спросила Хюмашах. — Вот ты и поговори, Хюмашах. Мне нужно решить ещё некоторые вопросы. Сафие развернулась, чтобы уйти. — Но матушка… Фатьма останется в столице… — Раздалось ей вслед. Сафие остановилась, но не обернулась. — Ведь так? — Хюмашах невольно посмотрела на брата. Он пожал плечами, словно отвечая, что сам слышит всё это впервые. Наконец, Сафие легко улыбнулась и повернулась к дочери, которая встревожено смотрела на неё. — Конечно, моя прекрасная доченька, — Сафие нежно провела рукой по щеке Хюмашах, чувствуя, как она прижалась к ней, сжав своей рукой. — Твоя сестрёнка останется в столице. — Матушка, я… Я почти не вижу Вас. — Хюмашах легко, почти невесомо поцеловала Валиде руку. — У меня много дел, доченька, в следующий раз. Хюмашах не хотела отпускать маму, но она убрала руку и быстро ушла. Хюмашах сглотнула, холодно посмотрела на старшего брата и направилась в покои сестры. Мехмед остался в коридоре один. Слуги открыли двери в султанские покои. И Мехмед вошёл в них. Когда в двери покоев постучали, Фатьма Султан полулежала на кровати и читала книгу. — Да. — Хюмашах, — увидев вошедшую сестру, Фатьма улыбнулась. — Здравствуй, рада тебя видеть! Жаль, Михримах уже ушла спать, а то бы мы снова были все вместе. Хюмашах легко улыбнулась и села на постель. — Да, я заглянула к ней и Фахрие сейчас… Сестрёнка, я пришла поговорить с тобой… — Поговорить? А я думала, ты соскучилась… — Конечно, и это тоже, я… — Да, ладно, расслабься, я не серьёзно, — Фатьма смотрела на сестру и улыбалась. — Ты так напряжена… Хюмашах выдохнула и через паузу сказала. — Нет, нет, всё в порядке, сестрёнка. — Так о чём ты хотела поговорить? — Матушка и Повелитель обсуждали твою свадьбу. — Свадьбу? Что ж, мне скоро шестнадцать, этого следовало ожидать… За кого? — За Халил пашу. — Капудан паша… — Если ты не хочешь, Фатьма, я поговорю с матушкой… — А сейчас ты с ней говорила? Ведь нет, Хюмашах… Снова… — Почему же, мы поговорили… Под проницательным взглядом сестры Хюмашах сдалась. — В коридоре… — Я так и думала… Хюмашах вопросительно смотрела на сестру. — Когда что-то не так, это всегда видно, Хюмашах… Ты перестаёшь улыбаться. — Правда? Тогда мне следует научиться быть осторожнее, меня не должны так легко читать. Или это станет слабостью. — Ну, возможно, это не так легко для людей, которые не настолько знают тебя. — Хорошо, спасибо, что успокаиваешь меня, сестрёнка. Нет, на самом деле я в порядке, — Хюмашах снова легко улыбнулась и обняла сестру. — Я верю, что всё будет хорошо, матушка справится, но нужно больше времени, а я должна быть терпелива… Но хватит говорить обо мне… — Хюмашах слегка отстранила Фатьму. — Скажи лучше, что ты чувствуешь? — Твой муж — великий визирь, мой будущий — капудан паша… Не происходит ничего, что не должно происходить, Хюмашах… — Да, а ещё Повелитель собирается в поход, и наши мужья, как должно, будут с ним. — Взрослые правила, я это очень хорошо запомнила ещё в детстве. Ты… Тебе бы этого не хотелось? — Мы снова вернулись ко мне, сестрёнка? — Хюмашах задумалась. — Бывают моменты, когда я сейчас чувствую себя очень одинокой, а Ибрагим… С ним это проходит легче. Он стал мне поддержкой. Другом. — Оставайся с нами, Хюмашах, когда начнётся поход… Ты же не будешь одна во дворце? — Конечно, я вернусь в Топкапы. Как же я без тебя и Михримах? — Хюмашах тепло улыбалась. — Вот, и с матушкой ты поговоришь, я уверена. — Фатьма сжала сестре руку. — И всё будет в порядке. — Спасибо, сестрёнка. Чтобы я делала без вас? — Но мы здесь, Хюмашах… Всё хорошо. — Фатьма… — Правда, не волнуйся, со мной всё хорошо. Я готова. — Матушка сказала, ты останешься здесь, в столице. — Тогда мне тем более нечего бояться, ни ты, ни матушка не дадите меня обидеть. — Безусловно… — Хюмашах взяла руку сестры. — Я уверена в матушке и её выборе, поэтому, знаю, всё будет хорошо, но… Если, не дай Аллах, что-то будет не так, ты обязательно скажешь мне об этом, сестрёнка. Дай мне слово. — Конечно. Я ведь и так ничего от тебя не скрываю. — И Фатьма снова доверительно прижалась к сестре. — Если бы мы были детьми, я бы попросила тебя остаться сегодня, и, конечно, ты бы почитала мне какую-нибудь сказку. Но мы выросли, и тебя ждёт муж, а меня он скоро будет ждать. Хюмашах поцеловала сестру в макушку. — Но я по-прежнему люблю тебя, сестрёнка, — Хюмашах отстранилась от сестры и взяла книгу, лежащую на кровати, которую Фатьма читала. — Ну, что, вернёмся в детство на одну главу? — С тёплой улыбкой спросила Хюмашах, видя, как Фатьма засияла. — Давай, ложись… — Поправив подушки и убедившись, что сестре удобно, Хюмашах легла рядом, обнимая сестру, и раскрыла книгу… — Где ты остановилась? Хорошо, и так… Хюмашах провела прекрасный вечер с сестрой, пока она не заснула. Поцеловав и укрыв сестру, она вышла из покоев и почти сразу почувствовала, как её тревожное настроение вернулось. Госпожа направилась к Бюльбюлю. — Бюльбюль. — Госпожа, — ага склонил голову. — Мне нужно поговорить с тобой. Иди за мной. — Что-то случилось, госпожа? — Спросил ага, когда они отошли за колоны. Хюмашах выдохнула. — Я почти не вижу матушку, я почти никогда не могу её застать, когда бы не приходила… — Госпожа, Сафие Султан ведь теперь Валиде Султан, конечно, она часто занята… — Матушка и раньше была занята, но мы всегда общались, а теперь то она занята, даже вечерами, то её просто нет. Об этом я и хотела с тобой поговорить. — Госпожа… — Куда матушка уезжает? Я прошу, скажи мне, Бюльбюль. Я волнуюсь за неё! — Сафие Султан часто бывает в лавке Салахадина эфенди, госпожа… Они беседуют наедине… — «если вы не обуздаете его, он сожжет всех, кто Вам дорог… Вы сами сделаете это…» Так она сказала. — Госпожа, вы не сделаете этого. — Боюсь, что я как раз могу это сделать, я чувствую это, и это очень пугает меня. Я боюсь себя. — Нет, госпожа, насколько я узнал Вас… Вы не сделаете, и вы сейчас должны особенно верить в это… Доверять себе, близким, которые верят Вам. Вместе вы будете сильнее… — Салахадин эфенди… То, что я сейчас чувствую, этот огонь, злость, может коснуться моих детей! — Знаю, это тяжело, и требует усилий, поверить тьме всегда легче, она и притягивает этой лёгкостью, этой иллюзией, ибо кроме этого у неё нет ничего, это её единственное оружие. Свет всегда сильнее, но он требует наших усилий, мы должны принять его, впустить, поверить, открыться ему, даже если это кажется невозможным, даже если мы его не видим, как сейчас, но верьте, госпожа, и вы не сделаете того, чего боитесь. — А если всё-таки… — Свет сильнее, госпожа… И даже если вы отступите, он не даст Вам окончательно проиграть… Любовь останется вашей надеждой… А тьма сильна только там, где любви в действительности нет. Ведь мы часто приписываем любви то, что ей на самом деле не является, а когда она настоящая, её просто чувствуешь. И никогда ни с чем не спутаешь. Вы чувствуете, и то, что вы сделали с шехзаде… Она — настоящая. — …затем мы возвращаемся. Вам не о чем волноваться. Если бы что-то было не так, я бы сказал Вам, но, я думаю, это общение как раз поможет сейчас госпоже. Но я действительно не знаю, о чём они говорят. — Хорошо. Спасибо, Бюльбюль, ты успокоил меня. — Вы сейчас поедете домой, госпожа? — Да, конечно. Ибрагим уже должен был вернуться. — Тогда спокойной ночи Вам, госпожа. — Благодарю, Бюльбюль, — Хюмашах легко улыбнулась. — И прошу, будь рядом с матушкой. Не оставляй её. — Конечно, госпожа. Не волнуйтесь. Со временем эта боль закончится. Хюмашах кивнула. — Надеюсь. Вернувшись в свой дворец поздним вечером, Хюмашах нашла своего супруга на балконе и подошла к нему. Ибрагим мягко улыбнулся. — Я думал, ты уже останешься в Топкапы, Хюмашах… Хюмашах. — Что? Прости, я задумалась. — О чём же? Что-то случилось? — Халил паша, ты знаешь его? — Капудан паша? Конечно. — И какой он? — Ответственный паша и… — Нет, какой он человек? Ибрагим вопросительно смотрел на супругу. — Фатьма выходит за него замуж. — Когда? — Не знаю, когда матушка решит. Но она уже обсуждала это с Повелителем. — Ты поэтому так расстроена? Волнуешься? — Конечно, Фатьма — моя сестрёнка, я беспокоюсь о том, какой человек будет с ней… — Хюмашах, — Ибрагим обнял супругу за талию и поцеловал в висок, — не надо, не волнуйся так, Халил паша — спокойный и зрелый человек, всё будет хорошо, и Сафие Султан будет рядом. — Да, матушка, сказала, что Фатьма останется в столице. — Тем более, ты будешь рядом… — А если нет… Если у меня не получится? — Что? О чём ты? — Не знаю… В последнее время всё так сложно… Ибрагим развернул Хюмашах к себе. — Хюмашах… Посмотри на меня… Обещаю, я не дам обидеть твою сестру, если Халил паша что-то сделает, я сотру его в порошок! Даю слово. Ты мне веришь? Хюмашах прижалась к груди мужа, ничего не говоря. Она и благодарила его, и в то же время была так беззащитна, уязвима сейчас… «Нет, дело не в свадьбе сестры, не столько в ней, что-то ещё происходит…» — Что случилось, Хюмашах? Чем ты расстроена? Хюмашах отстранилась от мужа и вернулась к перилам, облокотившись на них. — Хюмашах… — с участием произнёс Ибрагим, снова осторожно обняв супругу. — То, о чём мы говорим с тобой сейчас, Ибрагим… Ты ведь не расскажешь об этом никому… Никому. — Никогда в жизни! — Матушка… Ибрагим… — выдохнула Хюмашах. — Мы не разговариваем… Я говорила тебе о семейных завтраках… — Да, я помню. — Они важны для меня, приятны и мне нравится, что они всё ещё есть и время от времени повторяются и в моей взрослой жизни, но они не настолько важны как наши вечера. В Манисе они были каждый день моего детства, что я помню, в Топкапы… Да, стали не каждодневными… Но они были и никогда не исчезали из моей жизни. Я рассказывала матушке, как прошёл день, чем я занималась, мы обсуждали мои занятия, книги. Просто разговаривали, матушка что-то рассказывала, объясняла мне какие-то вещи… И порой мне открывался совсем другой смысл, чем тот о котором говорили учителя… Матушка могла читать мне вслух… Это были абсолютно семейные вечера, даже когда матушка уже была здесь, а отец стал Повелителем… А сейчас мы не разговариваем… — Хюмашах… — Да, да, я знаю, — с несвойственным ей обычно раздражением сказала Хюмашах. — Ты скажешь мне о времени и терпении… Я всё понимаю, но что мне делать со своим сердцем… Я скучаю! Я хочу говорить со своей мамой… И в то же время я чувствую себя такой эгоисткой… Как я могу что-то требовать, как ни в чём не бывало, зная, что всё изменилось, и как матушке больно… — Хюмашах закрыла глаза, стараясь успокоиться и тихо прошептала. — Эта боль, то что сделал Мехмед, забирает у меня маму… А что если она сделает это совсем? Я уговариваю себя, но мне страшно… — Нет, нет, Хюмашах, посмотри на меня… — Хюмашах подняла взгляд, в котором стояли слёзы. — Этого не случится. Твоя мама невероятно сильный человек, и ты знаешь об этом куда лучше меня, она справится, но… — Ей нужно больше времени, а мне нужно быть терпеливой… Это сложно, Ибрагим, это не так легко, как звучит на словах! — Я понимаю… — Я и не предполагала, что это будет так, настолько, когда мне говорила об этом Айлин. А если дальше я не справлюсь и не сделаю то, что сказала тогда… А ведь это важно, очень важно… Для матушки… И для меня. — Значит, ты справишься, поверь мне, справишься. Даже если весь мир будет против, ты справишься, я знаю, абсолютно уверен в этом… Как бы это не было нелегко, — Ибрагим почти невесомо дотронулся губ Хюмашах. — У тебя необыкновенное сердце, Хюмашах… Оно справится. Хюмашах обняла мужа за шею. Легко подняв на руки, как невероятно хрупкую и ценную ношу, Ибрагим перенёс супругу в спальню и бережно опустил на кровать, растёгивая платье. Нежные поцелуи тянулись цепочкой по плечам и шее, объятия становились крепче. Горячие губы пробежались по щеке, вернулись к губам, и снова нежный поцелуй. — Я люблю тебя больше жизни, — заглядывая в тёплые зелёно-карие глаза, прошептал Ибрагим и потянулся за поцелуем. — Подожди… — Хюмашах встала, рассыпая длинные золотистые волосы по плечам, выдергивала из прически заколки. Развязав платье, Ибрагим откинул волосы и страстно поцеловал Хюмашах в шею. Платье соскользнуло на пол. — О, Аллах, какая же ты красивая, — выдохнул Ибрагим, задыхаясь от нахлынувших чувств. Обхватив Хюмашах руками, он поцеловал её сзади в шею, в плечо, в спину, потом повернул лицом к себе и прильнул к манящим губам. Таким горячим и сладким. Забывшись в поцелуе, он сам не заметил, как вновь уложил Хюмашах на кровать, и как его руки решительно и осторожно проходили по каждому изгибу её тела… Открыв глаза, Ибрагим посмотрел на высокий потолок, а затем перевёл взгляд на супругу. Укрытая одеялом, она лежала рядом с ним на боку. Сейчас, смотря на неё спящую и такую умиротворённую, и даже беззащитную трудно было поверить, что за этой хрупкой, нежной и невероятно красивой оболочкой скрывается в действительности столько внутренней силы, которой порой нет и у самых смелых и бравых воинах. И при этом, в отличие от них, совершенно неопасной… Это была абсолютно светлая сила, увидев которую ему захотелось безоговорочно ей сдаться и оказаться в её плену навсегда… Ему очень повезло… — Ибрагим… О чём ты думаешь? — Раздавшийся голос Хюмашах вернул Ибрагима из его мыслей. Тёплый взгляд смотрел на него. Мужчина счастливо улыбнулся. — О тебе… О том, что мне невероятно повезло. Просыпаться утром и видеть перед собой тебя, Хюмашах. Обладательницу не только красоты, но и удивительного сердца, которое я счастлив узнавать и открывать для себя всё больше из-за дня в день. На свете очень мало таких счастливчиков, как я. — Ибрагим… — Растроганно прошептала Хюмашах… Июнь, 1596 года. Дворец Топкапы. Покои Султана. — Ты хотел меня видеть, Мехмед. Что-то случилось? — Да, матушка, я хочу Вам кое-что показать. Идёмте… — мать и сын направились в подвалы дворца. — Когда Вы рассказали мне о Синане паше, я отдал некоторые распоряжения насчёт него… — В этот момент Мехмед и Сафие подошли к одной из комнат, двери которой тут же отворились. — И теперь Вы видите их результаты. Зажжённые факелы осветили помещение, и, войдя в него, Сафие увидела несколько ящиков с золотом, где на первый взгляд было около 600 тысяч монет, ещё столько же — с серебром или даже больше. Сундуки с драгоценностями и огромное число соболиных мехов. — Вот и приданное на свадьбу сестры, матушка… Этим же летом продолжались военные действия против Австрии. 23 июня 1596 года Османская армия под командованием Ибрагима паши выступила из Стамбула и 9 августа прибыла в Белград… А у Мехмеда родилась ещё одна дочь.