Воспоминания

20 августа 1596 года, крепость Сланкамен, эрцгерцогства Австрия. — Эгер, — Ибрагим указал пашам на лежащую перед ним на столе карту. — Форт, контролирующий пути сообщения между Габсбургами, Австрией и Трансильванией, поэтому он должен быть нашей следующей целью. Я предлагаю осаду, так мы сможем добиться цели и избежим лишних жертв. — Ибрагим паша прав… — поддержал великого визиря Юсуф паша. — Важные новости, пропустите! — Раздались голоса в коридоре, и двери распахнулись. — В чём дело, Мурад паша? — Паши, только что я получил вести. Австрийцы осадили и захватили крепость в Хатване… — Продолжай! — И жестоко убили всех проживающих там, включая женщин и детей. Воцарилась тишина. Ибрагим закрыл глаза и с выдохом облокотился на стол, затем посмотрел на карту, размышляя. — Наша основная цель остаётся прежней — Эгер, — наконец заговорил Ибрагим. — Мы возьмём его, и австрийцы заплатят за всё, что сделали! Паши встретили эти слова одобрением. — Вы, Мурад паша, останетесь с нами. Что касается Хатвана… Юсуф паша, возьми людей и отправляйся туда, сделай всё возможное, чтобы вернуть крепость во владение османов, затем выдвигайся к Эгеру. — Понял, Ибрагим паша. Повелитель ведь вскоре присоединиться к нам? — Должен. И это ещё больший повод обрадовать его новостями с нашей стороны… Тем временем Стамбул, покои Валиде Султан. — Госпожа, — склонился Бюльбюль перед стоящей у окна Сафие. — Повелитель снова был в Старом дворце вместе с Дильрубой Султан. — Сейчас он во дворце? — Нет, госпожа, вечером Султан Мехмед собирался в янычарский корпус. — Когда вернётся, отправь к нему ещё раз Менекше хатун. — Вы уверены, госпожа? — …не здесь, не в Османской империи, где чужой огонь амбиций в любой момент сожжет тебя… — Госпожа… — Да. — Холодно ответила Сафие, не оборачиваясь. Корпус янычар. — Внимание, Султан Мехмед Хан Хазретлери! Воины выстроились в несколько шеренг и синхронно склонили головы. — Повелитель. — Аслан сделала шаг навстречу, и здесь Мехмед заметил, что он по-прежнему немного прихрамывал. — Ты ещё не отправился с последних битв, Аслан? — Всё в порядке, Повелитель. Это остаточные последствия ранения бедра… — Аслан говорил с нескрываемой грустью в голосе, — Хюссейн ага спас мне жизнь… — Вернуть долг жизни — это честь. Никогда не стоит об этом забывать. Я горд, что мои воины помнят и не запачканы бесчестием. Желаю, чтобы так было и впредь. — Мехмед дотронулся до плечей аги, слегка его встряхнув. — Повелитель, я, как и все ваши янычары, готовы к походу вместе с Вами! — А рядом с тобой кто? — Новобранец, Зюльфикяр, мы тренируемся. — Новобранец… — Мехмед пристально смотрел, Зюльфикяр стоял низко опустив голову, практически не поднимая взгляда. — Так ты готов к своему первому походу? — Я… Повелитель… Не… — Растерялся Зюльфикяр. — Что скажешь, Аслан? Это твоя ответственность. — Да, Повелитель. — Зюльфикяр посмотрел на наставника, встретив его ободряющий взгляд. — Я уверен, он справится. — Что ж, прекрасно. Воины готовы, скоро мы отправимся в путь, Аслан. — Повелитель. — Снова склонил голову командир янычар, демонстрируя преданность. Мехмед отошёл под одобрительные возгласы, приветствуя стоящих в несколько шеренг янычар. — Аслан ага… — Тихо заговорил Зюльфикяр, когда Мехмед уже уходил. — Мы безусловно обязаны служить Повелителю, но… — Что? — То, что он сделал с невинными шехзаде, по которым даже у нас звучала заупокойная молитва — это справедливо? Вы согласны с этим? — Разойдитесь! — отдал приказ Аслан и выпрямился, когда они остались одни, и посмотрел на Зюльфикяра. — А как бы ты сам ответил на этот вопрос? — Нет… — Неуверенно выдавил из себя новобранец и тут же испугано поднял глаза. — Но мы обязаны служить Повелителю без сомнений! — Ты верно услышал, нет, — Аслан указал на сердце. — Постарайся никогда не потерять этот тихий голос. — Но… Как же тогда… — То, что сделал Повелитель, нельзя считать правильным, но таковы обычаи этой страны, кто знает, может, и Повелитель их заложник. В конце концов и мы, как и многие, нельзя сказать, что оказались здесь по справедливости. Мир вообще несправедлив, и я не могу отвечать за него весь. Но я могу каждый раз делать правильный и верный выбор, и уже в этом мир вокруг станет хоть немного лучше и справедливее. Это уже важно и не бессмысленно. Я всегда следую этому принципу, даже искренне служа Повелителю. Я знаю, Вас учат слепоте к приказам, к клятвам, меня и самого этому учили, но вопреки этим словам я по-прежнему хочу быть искренним с собой. А данное слово не освободит меня от моральной и нравственной ответственности за то, что я совершу во время службы. И я хочу быть уверенным, что когда придёт час, я уйду ни о чём не сожалея и не совершая подлости, что я смогу ответить за каждый свой поступок, не пряча глаза. — Но… — Тут главный вопрос, что для тебя важнее твоя жизнь или твоя душа… Что ты хочешь спасти в первую очередь? Ведь есть поступки, могущие быть абсолютно правильными по закону, о котором вам говорят, но они выжгут и уничтожат твою душу вместе с сердцем, да так, что ты не сможешь больше смотреть на себя. Возвращайся в казарму, уже поздно, а нам скоро предстоит поход, а тебе так вообще первый. Заодно и подумаешь над моими словами… И, надеюсь, когда-нибудь они помогут тебе сделать правильные выборы, о которых тебе не захочется сожалеть, и они не сожгут твою душу, даже если ты почувствуешь этот огонь не сразу, а со временем и даже много лет спустя… Две недели спустя султан Мехмед, одетый в кольчугу с красной накидкой и золотистыми вставками и таким же золотым шлемом, вошёл в султанские покои. — Матушка, — Мехмед взял руку матери в свои, поднёс к губам и нежно поцеловал. — Возвращайся с победой, мой… Сын. — Я даю Вам слово, матушка, что сделаю всё, что в моих силах, чтобы Вы гордились мной. Отпустив руки матери, Мехмед перевёл взгляд на стоящих рядом сестёр. — Пусть Ваш меч будет острым, Повелитель, — Хюмашах присела в поклоне. — Лёгкой дороги, брат, — пожелала Фатьма, стараясь сгладить чувствующееся в воздухе невысказанное напряжение. — Фатьма, — Мехмед обнял сестру и наклонился к ней, тихо заговорив. — Матушка и Хюмашах имеют право злиться, но ты береги их, как и Михримах с Фахрие, — Мехмед выдохнул, — а особенно матушку. Фатьма кивнула. Подойдя к Михримах, Мехмед поднял сестру на руки, обнял, поцеловав её в щёку, и опустил сестру на пол. А после обнял Фахрие и поцеловал её в макушку. Бросив взгляд на старших сыновей, Мехмед каждому протянул свою руку, которую шехзаде поцеловали, поднеся её ко лбу. Затем Мехмед поднял дочь на руки и сильно прижал к себе. — Папа, ты ведь вернёшься? — негромко спросила Дильруба с волнением в голосе. — Конечно, Дильруба, обещаю, что вернусь, — ответил Мехмед, отпуская дочь из объятий. — Матушка, — снова обратился Мехмед к матери. — Перед походом я назначил третьего визиря Хасана пашу каймакамом Стамбула, если что, обращайтесь к нему. Но есть ещё кое-что, пока я не вернусь, я дарую Вам право управления казной, — и стремительно развернувшись, падишах вышел из покоев. Через мраморные Ворота Повелителя, главные ворота дворца Топкапы, Мехмед вышел на улицу, где его ожидали склонившиеся паши и выстроившиеся в несколько шеренг янычары. Увидев падишаха, они с приветственными криками вынули свои мечи, подняв их вверх, образовав арку над головой Мехмеда, и склонили головы. Гордо пройдя между шеренгами, Повелитель сел на своего коня… После нелёгкой осады Юсуф паша взял крепость Хатван и присоединился к осаде Эгера, расположенного на северо-востоке от Будапешта, которую Османская армия начала 21 сентября 1596 года, и к 12 октября крепость капитулировала. В отместку за резню в замке Хатван все защитники крепости были казнены. И в эти же дни Мехмед прибыл в османский лагерь, наградив Ибрагима пашу титулом «покорителя Эгера». Несколько дней спустя. Султанский шатёр. — Повелитель, — вошедший в шатёр безбородый мужчина с закрученными усами и крупным носом, крымский хан Газы II Гирей, склонился перед сидящим на троне Мехмедом. — Для меня большая честь участвовать с Вами в походе. Дай Аллах, мы одержим победу над неверными. — Дай Аллах, Газы Гирей, дай Аллах. Ты ещё хотел обсудить какой-то вопрос? — Да, Повелитель. Мой младший брат, Селямет Гирей, находится в вашей империи, я слышал, он примкнул к мятежникам в Анатолии, как и племянники Девлет, Мехмед. — Восстанием занимаются паши, оно будет подавлено. — Не сомневаюсь, Повелитель, но я хотел бы, чтобы мои брат и племянники вернулись в Крым. — Они сбежали, спасая себя, так почему я должен их вернуть, чтобы ты их убил, как Фатиха? — Повелитель… Мехмед поднял ладонь. — Это ваши внутренние дела, но мне бы не хотелось, чтобы мои союзники погрязли в междоусобных разборках. — Повелитель, мой брат, Фатих, получил заслуженное, но у меня нет претензий к младшему брату. Я могу в вашем присутствии гарантировать ему жизнь, он может спокойно вернуться в Крым, как и племянники. Младший, Шахин, сейчас в Крыму, и он жив и здоров. Селямет сохранит свою должность калги, а для дополнительного спокойствия я могу назначить Девлета нурэддином. Но они должны вернуться в Крым. — Хорошо, мы вернёмся к этому после похода. Можешь идти. — Повелитель. Две недели спустя османы встретились с основными силами Габсбурской армии, которые заняли хорошо укреплённые позиции на Мезекерештеской равнине, 26 октября обе армии сошлись в решающей битве. Армия Габсбургов и восставших против османов трансильванцев, ещё более усилившись за счёт подошедших испанских и польских сил, перешла в наступление. Несмотря на жестокие потери, понесённые от стремительной атаки крымской конницы, австрийцы добились решительного перевеса в центре и глубоко вклинились в центр османских войсковых порядков, и даже вплотную приблизились к лагерю султана. Мехмед устрашился и, развернув коня, бросился к султанскому шатру, спешился и зашёл в него. — Что Вы делаете, Повелитель? — Услышал Мехмед за своей спиной. Обернувшись, он увидел своего наставника Садеддина эфенди. — Зачем ты сказал мне участвовать в этом?! Мы проиграем! Они убьют меня или вообще захватят в плен, как султана Баязида, я читал о нём! — Успокойтесь, Повелитель, — спокойно сказал Садеддин и, подойдя, одел на султана священный плащ пророка Мухаммеда. — Армия, которая не видит султана, может расходиться, а сражение продолжается, пока нет полного поражения. И поддержка пророка сегодня на ваших плечах! Воодушевлённый Мехмед вернулся к коню и сел на него. Далее Седеддин взял уздечку и повёл коня, так буквально вынудив Падишаха присоединиться к сражающимся войскам. Появление султана перед воинами ободрило ударные войска османской армии и янычаров, придало им стойкости и храбрости. Австрийские же войска, почувствовав вкус победы, начали разбредаться в поисках добычи, и в этот момент Юсуф паша развернул против них крымскую конницу, тем самым подставив их под сокрушительный удар, застигнув австрийцев врасплох и устроив в их рядах беспорядок. — Неверные бегут! — Раздавалось вокруг, и, видя начавшуюся среди христиан панику, османы перешли в контратаку. В то же время османская артиллерия начала бить по австрийско-трансильванским рядам противника, что помогло османским силам окончательно обратить противника в бегство. Битва завершилась полным разгромом, османами была захвачена вся австрийская артиллерия. Султан Мехмед III, окрыленный победой, поспешил вернуться в Стамбул, где его встретили с большими почестями. Большое количество простого народа и знатных людей, вышедших навстречу, поздравляли его с блестящей победой и благополучным возвращением домой. Люди, вышедшие на улицу, прославляли султана, называя его императором, покоряющим мир, султаном Гази Мехмед ханом. Ибрагим паша и Мурад паша вернулись в столицу вместе с султаном. Юсуф паша, превративший неминуемое поражение в триумф османов, в награду был назначен великим визирем. Однако, вскоре недовольные его мерами, нацеленными на восстановление дисциплины в османских войсках, вынудили Мехмеда восстановить в должности Ибрагима пашу. Юсуф паша был в ранге великого визиря всего сорок дней. И в Крым вернулись Селямет Гирей, Девлет Гирей и Мехмед Гирей. Март, 1597 года. Дворец Фатьмы Султан. — Твоё имя — Махмуд, твоё имя — Махмуд, твоё имя — Махмуд, — Сафие Султан, вернув новорождённого сына Фатьме, наклонилась и нежно поцеловала дочь в висок. — Поздравляю тебя, доченька, с рождением сына. — Спасибо, матушка. Я очень рада. — Да, это удивительное чувство, и этот миг навсегда останется в твой памяти. — Сафие легко, но тепло улыбнулась и, нежно проводя рукой по волосам внука, направилась к выходу. — Матушка, вы уходите? — Мне уже пора возвращаться в Топкапы, доченька. Мехмед и сёстры навестят тебя позже. — Конечно, Вы же Валиде Султан. — Да, у меня много дел. Ты всё верно понимаешь, Фатьма. Как только Валиде ушла, Фатьма вновь посмотрела на своего сына, а затем перевела взгляд на старшую сестру, которая всё это время хоть и была здесь, но на самом деле была так задумчива, что как будто отсутствовала. Что-то было не так? Хюмашах что-то беспокоило? — Хюмашах… Хюмашах, — мягко обратилась Фатьма к сестре. — Хочешь подержать? — Что? — Хюмашах подняла взгляд и, поняв, что спрашивает у неё сестра, тепло улыбнулась. — Конечно. Фатьма продолжала наблюдать за сестрой, которая заботливо держала на руках Махмуда, и её взгляд словно окружал его теплом и лаской, как и добрая улыбка, полная нежности и любви, тем не менее во взгляде было что-то ещё… Грусть? И в этот момент Хюмашах подняла взгляд, улыбнувшись уже сестре. — Не могу поверить, моя младшая сестрёнка стала мамой, а я ведь как будто совсем ещё недавно держала тебя на руках, как теперь твоего сына, поздравляю тебя, Фатьма. — Спасибо, Хюмашах, — расцвела улыбкой Фатьма, — ты тоже станешь замечательной мамой… Когда-нибудь. Обязательно, тем более сейчас, когда Ибрагим вернулся. От взгляда Фатьмы не укрылось, как на какой-то миг улыбка сестры исчезла, но тут же вернулась, правда, вышла грустной. — Да, да, но пока Аллах не даёт мне детей, — Хюмашах вновь смотрела на сестру, подходя к ней. — Я расстроила тебя… И в такой день. — Нет, Хюмашах, что ты, перестань… Я просто… В этот момент Хюмашах отдала ребёнка сестре и села рядом, нежно дотронувшись до её плеча. — Посмотри на меня, сестрёнка. Фатьма подняла голову, тёплый взгляд зелёно-карих глаз словно обволакивал её, как укутывал. — Не нужно волноваться за меня, у меня есть мама, есть ты с Михримах и Фахрие, я спокойна дома… Этого более чем достаточно, я очень, очень счастлива и благодарна. Всё остальное в руках Всевышнего, он знает, как будет лучше. — Хюмашах улыбнулась. — И прошу, не расстраивайся из-за меня и не расстраивай меня этим. Фатьма сжала руку сестры, поддерживая её, и тоже улыбнулась, чувствуя, как сестра расслабилась. И разве было возможно не улыбнуться? Хюмашах этого хотела и добилась своего, хотя её согреть и сейчас сама улыбалась, тепло, открыто… И была в этом абсолютно искренней, но ведь и то, о чём они говорили до, было правдой… Грусть… Боль… Нет, её сестра всё-таки была невероятным чудом, и глубиной этого любящего, родного сердца невозможно не восхищаться…