Воспоминания

Три недели спустя совершая неспешную прогулку по саду, Фатьма и Рукийе Султан направлялись к конюшне. — Спасибо, что пригласила, Фатьма, — изящная темноволосая девушка в бирюзовом платье с тонкими чертами лица обратилась к сестре и улыбнулась. Рукийе была красивой, а особенно притягивал взгляд зелёно-карих глаз, если бы не одно но. Эти глаза скорее были холодными, чем отражали тепло. — Конечно, — Фатьма тепло улыбалась, — спасибо, что согласилась. В последнее время произошло столько печальных событий, что я решила, будет неплохо нам всем собраться, а тем более сегодня такая приятная погода как раз для прогулок верхом, но, кроме тебя мне никто не ответил. Но я понимаю, каждый сам переживает трагедию и справляется с ней. — Не только последние годы, Фатьма, были сложными, я бы сказала последние лет шесть. Фатьма смотрела на сестру и молчала. Она не знала, что сказать. День, когда Мехмед взошёл на трон, для всех стал болью. Но её брат был на троне, а родные сёстры были рядом, а остальные… Но она ведь не виновата, что дочь именно своей мамы, а она Валиде Султан, и всегда искренне относилась к сёстрам. — Горькие факты нашей жизни и её данность… — донёсся до Фатьмы голос сестры. Лёгкий ветерок едва покачивал деревья; небо было светлым и ясным с редкими белоснежными облаками, сквозь которые проникали лучи тёплого летнего солнца. И госпожи подошли к конюшне. К ним подошёл высокий узкоплечий, но крепкого телосложения мужчина с чёрными, густыми волосами и аккуратной, подстриженной бородой на лице. И глаза были насыщенного голубого цвета. — Госпожа, — мужчина поклонился, — госпожа. Желаете покататься? — Да, Ахмед ага, — ответила Фатьма мирахуру. — Михримах, Фахрие тоже должны сейчас прийти, как и Хюмашах. — Хорошо, госпожа, я подготовлю лошадей. А пока, можете, выпить прохладного щербета в беседке. — Спасибо, Ахмед ага… А вот и Михримах с Фахрие, — увидев сестёр, Фатьма улыбнулась. — Здравствуй, Фатьма. Рукийе, — Михримах слегка кивнула единокровной сестре. Мы не опоздали? — Нет, Ахмед ага готовит лошадей, да и Хюмашах ещё не пришла. — Наша старшая сестра опаздывает? Не может быть… — Хюмашах не придёт? — спросила Фахрие, подходя к Ангелу, в то время как Рукийе легко рассмеялась. — Михримах, — сказала Фатьма, смотря на лукавую улыбку сестры. — Хюмашах придёт, Фахрие. Только чуть позже. Как только решит некоторые дела. — Лошади готовы, госпожи. — Давайте, уже покатаемся, сделаем кружок по саду. — Я, пожалуй, останусь здесь, — сказала Рукийе, садясь на скамейку в беседке и делая глоток щербета, — буду наслаждаться природой и тишиной. Не хочу сразу верхом, может быть, позже. — Я тоже останусь, — сказала Фахрие, гладя Ангела по шеи. — Ну, а ты, Михримах, присоединишься ко мне? — Конечно, Фатьма, — ответила Михримах, садясь в седло. Сёстры не спеша брели по утоптанным и извилистым дорожкам дворцового сада, которые сворачивали и пересекались, образуя переплетения между клумбами разноцветных тюльпанов, роз, орхидей, наслаждаясь лёгким ветерком, доносящим все окружающие запахи лета. — Хюмашах в последнее время как будто постоянно напряжена, как всегда беспокоится о чём-то, хоть и не хочет это показывать. Ты говоришь с ней об этом, Фатьма? Фатьма вздохнула. — Наша старшая сестра не вот чтобы делилась своими проблемами, но, насколько я знаю, с Ибрагимом не так всё хорошо, как говорилось изначально. Есть осложнения, плюс недавние события, произошедшие с матушкой… Безусловно, Хюмашах переживает обо всём этом и волнуется. Но она в порядке, и я уверена, рядом с нами расслабится. Михримах проницательно посмотрела на сестру. — Ты поэтому собрала всех нас? Фатьма улыбнулась. — Прогулка на лошадях, ты сама знаешь, общение с животными — всегда такой позитив! И мы все рядом, что может быть лучше! Тем временем сама Хюмашах подошла к конюшне. — Здравствуй, Рукийе, — поприветствовала Хюмашах сестру. — Ты и Фахрие здесь одни? — Добрый день, Хюмашах, — госпожа чуть улыбнулась, — да, Фатьма и Михримах уехали кататься. Я же наслаждаюсь тишиной, летней погодой и прохладным щербетом. Хюмашах тепло улыбнулась и подошла к Фахрие, которая продолжала гладить Ангела. — А почему ты не катаешься, сестрёнка? — Хюмашах, — Фахрие слегка вздрогнула. — Я тебя напугала? — Нет, нет, всё в порядке, просто я не ожидала… Ты не против, что я… — Конечно, нет, Ангелу нравится, — ответила Хюмашах погладив лошадь по шеи, на что та сразу склонила голову, поднеся её к плечу Хюмашах. — Она соскучилась по тебе… — Фахрие тепло улыбалась и, раскрыв руку, дала Ангелу несколько морковок. — Да, в последнее время я не так часто приходила… — взяв гребень, Хюмашах стала расчёсывать белую длинную гриву. — Так почему ты не катаешься? — Я… Не хочу, Хюмашах. — Фахрие… — нежно обратилась к сестре Хюмашах, и почти в ту же минуту сзади раздался топот лошадей. Фатьма и Михримах вернулись. — Здравствуй, Хюмашах. Мы с Михримах так рады тебя видеть, — сказала Фатьма, в то время как Михримах в подтверждение улыбнулась. — Здравствуйте, сестрёнки. Я тоже очень рада вас видеть! — Присоединяйся к нам. — С удовольствием, но позже, Фатьма. Сейчас я хочу напоить Ангела. — А ты, Фахрие, не передумала? Юная госпожа ничего не ответила, но отрицательно покачала головой, опустив голову. — Рукийе? — Нет, нет, мне хорошо здесь, — ответила госпожа, всё это время внимательно наблюдающая за взаимодействием сестёр. — Ну что, тогда вперёд!.. Ещё один кружок, догоняй, Михримах! — со смехом подстегнула Фатьма свою лошадь. — Фахрие, — обратилась Хюмашах к сестре, когда они остались одни, — я знаю, ты хочешь покататься… — Нет, нет, Хюмашах. Налив Ангелу свежей воды, Хюмашах подошла к сестре и осторожно повернула её голову на себя. — Фахрие, посмотри на меня… Что тебя беспокоит? Доверься мне. Фахрие подняла глаза, нежный, тёплый взгляд сестры смотрел на неё. И это тепло словно обволакивало и укутывало. Защищало. — Я боюсь, Хюмашах… Я не могу сесть на лошадь, мне страшно! — выпалила Фахрие, словно даже не осознав, как это сделала. — Не бойся, сестрёнка, — Хюмашах поддерживающе улыбнулась, — я помогу тебя и при каждом твоём шаге буду рядом. — Правда? — спросила Фахрие, снова подняв на Хюмашах взгляд. Та кивнула. — Спасибо, спасибо, Хюмашах, — Фахрие кинулась в объятья старшей сестры, а на её лице сияла мягкая улыбка. — Ахмед ага. Стоящий всё это время деликатно в стороне ага подошёл к госпожам. — Подготовьте нам с сестрой лошадей. — Как пожелаете, госпожа. — Рукийе, ты не передумала? — Нет, Хюмашах. Сначала неуверенно, с прошедшим временем всё спокойнее и спокойнее Фахрие сидела на лошади и внимательно слушала сестру. Сейчас юная госпожа даже улыбалась, а её светло-карие глаза весело сверкали. — Ты поняла, Фахрие? — Да, Хюмашах. — Тогда, давай, не спеша, присоединимся к Фатьме и Михримах, — взяв Ангела под уздцы Хюмашах села в седло, — и ничего не бойся, сестрёнка. Я буду рядом. — Хюмашах, Фахрие, — Фатьма улыбнулась, увидев подъезжающих сестёр, при этом Хюмашах вела лошадь Фахрие, — как прекрасно, что вы наконец-то присоединились к нам. — Хюмашах… — тихо прошептала Фахрие. — Не бойся, — так же ответила Хюмашах, чуть наклонившись к сестре, и чуть усилила голос. — Мы не будем торопиться. Фатьма улыбнулась, тепло смотря на Фахрие. — Конечно. Я тоже помню свой первый раз, когда села одна… Первый раз всегда сложный, сестрёнка, но зато потом будет огромное удовольствие. Стоит только привыкнуть и дать себе время. Это нормально. — Спасибо, Фатьма, — чувствуя поддержку сестёр, Фахрие снова расцвела мягкой улыбкой. Они не спеша брели по дорожкам сада, и Михримах, ехав чуть сзади проницательно замечала всякие мелочи, как Фахрие моментами оглядывается на Хюмашах, словно ища её, и как тут же успокаивается и наполняется уверенностью, видя её рядом. Как Хюмашах наклоняется к сестре, дотрагиваясь до её плеча, и что-то говорит, поясняет, говоря очень тихим и спокойным голосом. И в этом было столько бережного терпения. И Фахрие всё больше, и больше улыбалась. Настроение же Хюмашах здесь и сейчас было прекрасным. На лице была улыбка. Фатьма была права, прогулка, время с ними, а ещё тишина и покой были для их сестры лучше всякого успокоительного, забирая беспокойство, все заботы и тревоги. Они сделали несколько кругов и вернулись обратно к конюшне, спешиваясь. И внезапно у Михримах появилась идея. — Хюмашах, — позвала она сестру. — Да, Михримах. — Можно мне прокатиться на Ангеле? — Конечно. Иди сюда. Придержав свою любимую лошадь, Хюмашах помогла Михримах сесть в седло. — Я хочу выехать за пределы дворца, недалеко, Хюмашах, до Белградского леса. Ладно? — Снова хочешь убежать, сестрёнка… — Хюмашах внимательно посмотрела на сестру, а затем вздохнула. — Ладно… Давай, немного нарушим правила, — Хюмашах заговорщески улыбнулась сестре, и та ответила ей тем же, — я знаю, как ты любишь приключения. Только вернись до вечера. Хорошо? Михримах кивнула. — Только между нами, Михримах. Я доверяю тебе. — Всё будет хорошо, Хюмашах, обещаю. — А ты позаботься о моей сестрёнке и привези её домой, — Хюмашах провела рукой по шеи Ангела. — Знаю, что могу на тебя положиться, мой друг. Словно всё понимая, лошадь прижалась носом к руке Хюмашах, как будто сказав: я буду присматривать за ней. Отпустив Ангела, направилась к беседке, где уже сидели Фатьма, Фахрие и Рукийе. — Очень красивая лошадь, Хюмашах. — Её зовут Ангел, Рукийе, — с улыбкой сказала Хюмашах, садясь на скамейку, — и она со мной уже шестнадцать лет. — Очень благородное животное. Откуда она у тебя? — Мне подарила её матушка, — с гордостью сказала Хюмашах. — Не знаю, где она купила Ангела, но уверена: другого такого друга больше на свете нет. — И ты разрешила покататься на ней, Михримах? Хюмашах удивлённо посмотрела на сестру. — Конечно. Почему нет? Михримах этого хотела. — Ну, Ангел тебе так дорог… — Михримах — моя сестра! — Да, конечно, видно, что между вами тёплые отношения. То, как вы говорите с друг другом с заботой, заставляет восхищаться. Между нами в Старом дворце нет такого. Мы не смеёмся, не разговариваем, не проводим время с друг другом. Доверишь что-то любимое и можешь больше этого не увидеть. Тебя могут ранить, обидеть… Вдруг вот Михримах не вернёт Ангела? Хюмашах нахмурилась. — Что ты говоришь, Рукийе? Зачем Михримах делать это? — Незачем. — Сказала Фатьма уверенно и поддерживающе сжала руку старшей сестры. В то время как Фахрие весь разворачивающийся разговор не знала куда себя деть, она искренне не любила конфликты. — Ну, соперничество, зависть… Ты действительно ни разу этого не видела? — Достаточно, Рукийе! Зачем ты всё это говоришь? Михримах никогда не сделает ничего подобного! Хватит! — сказала Фатьма. — Ладно, я оставлю вас. Не принимай серьёзно мои слова, Хюмашах. Конечно, между вами такого не случится. Спасибо за вечер, Фатьма. Рукийе поднялась, довольная собой. Это было так легко, хм, Хюмашах действительно так наивна… Хм. Впрочем, не жаль. Пусть немного поссорятся. В конце концов, это их брат сидит на троне, а она и другие потеряли братьев и не за что сидят в Старом дворце. Они уже давно не близки, да и особо не были близки раньше, хотя Фатьма ещё старается что-то вспоминать из детства. Задумавшись, юная госпожа холодно усмехнулась. У неё появилась идея. — Хюмашах… — сказала Фатьма тихо. — Прости, не знаю, что на Рукийе нашло, но она говорила неправду. — Да, Хюмашах, — подтвердила Фахрие. — Не слушай её. Михримах никогда… Хюмашах легко улыбнулась. — Я знаю, сестрёнки. И не собиралась ничему верить. Никто не сможет настроить меня против вас! Я не сомневаюсь в Михримах. Всё хорошо. Не переживай, Фатьма. Михримах медленной рысью брела по тропинке в лес. Самым распространённым деревом в нём был скальный дуб, но также встречались граб, берёзы и каштаны, которые сейчас цвели. Ангел был прекрасным и так реагировал на каждое движение, то замедляя шаг, то снова прибавляя, что Михримах здесь и сейчас очень хотелось скорости. Скачки, чтобы захватывало дух, и от эмоций сердце стучало бешенным ритмом. Но… Это был риск… И сейчас он был недопустим… Она обещала. В конце концов рысь тоже неплохо, а тем более когда вокруг такая красота. И Михримах улыбнулась. Покой, умиротворённая тишина и только природа. Сейчас ей нравилось её одиночество. — Озеро Бюйюк Бент, — Михримах ласково потрепала Ангела по белоснежной гриве, — Хюмашах рассказывала, как вы здесь были. Раздалось тихое гуканье. Госпожа же посмотрела вперёд. В тихой глади озера отражалось голубое небо с пушистыми белыми облаками, двигающиеся от лёгкого ветерка, и стоящие на берегу деревья с зелёной листвой. Прекрасные краски лета. — Что ж, здесь действительно очень красиво, — госпожа спешилась, подведя Ангела к краю озера. Тот потянулся к воде, и Михримах его снова погладила. — Побудем здесь немного. Ангел поднял голову от воды. — А затем, конечно, вернёмся. Я помню, что обещала… — Уже вечер, — сказала Хюмашах, когда Фахрие уже ушла в покои, и она и Фатьма остались в беседке вдвоём. Резко поднявшись, Хюмашах стала ходить из стороны в сторону. Фатьма вздохнула. — Хюмашах, то, что тебе сказали… — Неважно, что мне сказали, Фатьма. Михримах должна была уже вернуться! И в этот момент раздался лошадиный топот. Хюмашах обернулась. — Слава Аллаху! — Озеро Бюйюк Бент было таким завораживающим, что я забыла о времени, — воодушевленно поделилась Михримах, — но всего на полчаса… Хюмашах. — тон Михримах выражал самое искреннее сожаление. Хюмашах, придержав Ангела и протянув Михримах руку, помогла ей слезть, но и ничего не ответила, и тут же увела лошадь к стойлу. — Ангел прекрасен… — тихо сказала Михримах, наблюдая за уходящей сестрой, всё её воодушевление исчезло. Госпожа обернулась к Фатьме. — Что произошло, пока меня не было? — Рукийе наговорила Хюмашах гадостей. Что ты не вернёшься и всё такое… — Зачем? — Не знаю, что на неё нашло. Михримах снова посмотрела в сторону конюшни. — Да… Да… — задумавшись, сказала Михримах. — Как интересно. — Не обращай внимания. Хюмашах успокоится. Это просто неприятно. И не связано с тобой. Михримах… Госпожа посмотрела на сестру, но ничего не ответила, уходя. Наступившей ночью Михримах снова пришла в конюшню и подошла к Ангелу. Тот, открыв глаза, громко фыркнул. — Тише, — одними губами промолвила Михримах, гладя гриву лошади. И, заглянув в глаза, мягко заговорила. — Прошу, доверься мне. Мне нужно увести тебя, потому что я не хочу, чтобы ты пострадал. А, мне кажется, тебе могут сегодня навредить. Ты пойдёшь со мной? Ангел положил голову на плечо Михримах. — Хорошо. Спасибо. — Михримах положила на спину лошади потник и уже накинула седло, когда сзади раздался тихий мужской голос. — Госпожа, что Вы здесь делаете ночью? Михримах обернулась. — Ахмед ага, если я расскажу Вам всё, вы сохраните это в тайне? Ахмед согласно кивнул. — У меня есть подозрения, что именно лошади моей сестры сегодня могут навредить, поэтому я хочу её увести и спрятать. Ахмед вопросительно посмотрел на госпожу. — Нет, нет доказательств, только моё плохое предчувствие. Я не могу этого объяснить. — Хорошо, госпожа, давайте, я помогу Вам. Несколько часов спустя, Михримах и Ахмед ага, затаившись в кустах, тихо разговаривали. — Похоже, зря я заставила просидеть вас всю ночь в засаде, скоро рассвет, мои предчувствия не подтвердились. — Если я смог Вас успокоить, то я рад служить Вам, госпожа. А почему предчувствия у Вас вообще возникли? — Не знаю, может быть, потому что я в принципе недоверчива, в отличие от моей старшей сестры, которая во всех умеет видеть хорошее и светлое. В ней этого так много, что она искренне думает, что и остальные такие же, — сказала Михримах с лёгкой улыбкой. Ахмед ага тоже не смог ни улыбнуться в ответ. — А то, что я услышала недавно… — Михримах вздохнула. — Заставило меня сомневаться… Но прежде чем Ахмед ответил, ночную тишину прервали раздавшиеся шорохи. Михримах замерла, вслушиваясь. Шаги приближались. Михримах посмотрела в глаза Ангелу, спрятанного рядом. — Я ведь могу просить тебя лечь? — и руками Михримах показала движение вниз. Лошадь фыркнула, но легла под большое дерево на траву. — Умница, Ангел, лежи тихо, — тихо сказала Михримах. Раздался скрежет, две тени царапали по замку, стараясь его вскрыть. Наконец, тот поддался, дверь в конюшню тихо отварилась. — Оставайтесь здесь, госпожа. Беззвучно двигаясь, Ахмед подошёл к двери, и в следующий миг скрылся. Михримах двинулась следом и прислушалась. Послышалось шептание. Видимо, воры говорили с друг другом. — Здесь нет этой лошади… Пусто, что нам теперь делать? И сразу темнота и тишина взорвались движениями тел. Так продолжалось несколько минут, и снова наступила тишина, а затем раздался уверенный голос Ахмеда аги. — Как вы осмелились на подобное, проникнуть ночью в конюшню Падишаха, увести лошадь! Наказание за это — казнь! — Помилуйте, Ахмед ага, мы делали только то, что нам приказали. — Кто вам приказал? Ну же, говорите! — Михримах Султан. — Что?! — пронеслось в голове Михримах, и, не веря тому, что она слышит, госпожа тут же вошла внутрь. — Значит, я вам приказала… Серьёзно?! — Госпожа, не нужно было заходить сюда… — Нет, очень даже нужно, Ахмед ага, ибо здесь и сейчас эти люди, глядя в глаза, скажут мне правду! И тогда, возможно, я не отдам их своему брату. — Госпожа, госпожа… — потерянно зашептали стоящие на коленях воры. Один высокий, седовласый, а другой очень даже молодой, как будто даже юный. — Пощадите нас, мы делали только то, что нам сказали… — И как их угораздило влезть в это… — пронеслось в голове Михримах, но в слух она жёстко сказала. — Что вы должны были сделать? Говорите мне правду! — Мы должны были проникнуть в конюшню, открыть стойло и увести лошадь редкой изабелловой масти. Шерсть, отдающая золотом, белая грива… Так нам описали её… — Почему вы сказали, что я отдала приказ? Я вижу Вас впервые в жизни! — Так нам сказали, госпожа, если всё-таки поймают, назвать ваше имя. — Госпожа, — обратился к Михримах Ахмед ага, — смотрите, у них был дорогой кинжал. Михримах вопросительно посмотрела на мужчин. — Мы должны были бросить его в стойле, уходя. — Он как-то связан с Вами? — спросил Ахмед. — Нет, но он дорогой и очень качественный… — Он мог бы быть только у госпожи, — подхватил Ахмед ага, с сочувствием смотря на Михримах. — И если бы только это, Ахмед ага, но ведь кинжал, оставленный в пустом стойле, может намекать только на одно… Меня не просто хотели подставить… Это должно было причинить боль. А как вы собирались увести лошадь? Она бы не пошла за незнакомцами и сопротивлялась! — Они собирались её отравить, госпожа, — ответил Ахмед ага. — Что?! — Я нашёл у них ещё пузырёк, госпожа, и как я предполагаю, это яд, что-то типа кураре, быстро вызывающий паралич, но расслабляющий мышцы вплоть до слабости, если дать небольшую дозу. — Кто это всё вам приказал?! — Лицо бы скрыто маской и капюшоном, госпожа. Мы не знаем… — И что это всё из-за денег? Вам обещали много заплатить?! Это стоило, чтобы рисковать своей жизнью?! — Достаточно, госпожа, тем более нам сказали, что это просто шутка, и что не будет никаких сложностей… Нам больше нечего сказать. — Тогда последний вопрос… Куда вы должны были привести лошадь? В следующий миг Михримах уже вскочила на Ангела, поднимая его. — Немного покатаемся… Ты же не против, Ангел? Лошадь легко подчинилась. — Госпожа, подождите, не надо… Не поддавайтесь эмоциям. Это может быть опасно… — Ты же слышал, Ахмед ага, это просто шутка, вот и я пошучу! А ты никуда не выпускай этих двоих! Вперёд! — и Михримах пришпорила лошадь. — Ты нас ждёшь, Рукийе! — Михримах спрыгнула на землю, удерживая Ангела рядом. — Вот мы здесь! — Ну, не совсем этого я ожидала… — Зачем ты всё это устроила?! Рукийе рассмеялась. — Да, ладно, это же просто шутка, розыгрыш… — Шутка… С ядом? Это для тебя шутка? — Михримах рассмеялась. — Ну, хорошо, а что было бы дальше? Что ты собиралась сделать с Ангелом? — Ничего, Михримах, я собиралась его вернуть. — Значит, ты сестра — героиня, а я отравительница и возможный убийца, прекрасно… Браво, Рукийе. Искренне тебе аплодирую. — Браво! — Ну, вот видишь, ты смеёшься, значит, шутка удалась. Я только хотела добавить немного жизненности в ваши отношения… И тебе же нечего бояться, у вас же так всё хорошо, тепло и прекрасно! — А знаешь, мне действительно нечего бояться… — И ты в этом уверена? — Да, я в этом уверена! Но став невольным участником твоей шутки, я хочу тебе сказать, что здесь и вот с подобным просто не может быть тёплых отношений. Ты хочешь напасть, осудить… — Михримах сглотнула, сдерживая слёзы, — Хюмашах никогда так не поступит, я знаю, что могу рассказать ей всё, и она меня поймёт и отнесётся с принятием и поддержкой. Это бесценно действительно… Так бесценно, что даже ты это заметила… Тайны и обманы, желание обмануть, а в целом недоверие всегда разрушают это тепло. И чем больше тем сильнее. Никто не сделал для этого больше чем мой брат… Я понимаю твою боль… — Михримах снова села на лошадь. — А поэтому просто считай, что шутка удалась! — Ну, раз ты действительно уверена и не боишься… Даже в глубине души… На некоторое время Михримах замерла. — То действительно удалась! — Рукийе холодно рассмеялась. — Вперёд! — пришпорила Михримах Ангела, а смех единокровной сестры по-прежнему стоял у неё в ушах. Тем временем наступило ранее утро, и к конюшне подходили родные сёстры Михримах. — Хюмашах, ещё так рано, — сказала Фатьма, зевая, — а тебе захотелось именно сейчас в конюшню, что ты даже приехала из своего дворца… Тебя что-то настолько беспокоит? — Почему меня что-то должно беспокоить, Фатьма? — резко и не свойственно себе ответила Хюмашах, но в следующий же миг вернула себе лёгкую улыбку и нежность в голосе. — Я просто хочу увидеть Ангела. Фатьма смотрела на сестру. Нет, с ней явно что-то происходило, она была сама не своя с прошлого вечера, как бы это искренне не отрицала. Фатьма нахмурилась. Искренне, потому что Фатьма знала, что Хюмашах действительно не верит тем словам, что были сказаны единокровной сестрой, она знает, что они были не правдой, но что-то они всё равно задели… — Лучше скажи мне. Почему ты осталась в Топкапы? Есть какие-то проблемы? Сестрёнка, — Хюмашах осторожно дотронулась до сестры. — Ты слышишь меня? Фатьма встряхнула головой. — Прости, я задумалась… Нет, нет никаких проблем. Мне просто захотелось провести ночь дома. Я предупредила об этом пашу, так что всё в порядке… Хюмашах? — встревоженно смотря на сестру, которая замерла, Фатьма посмотрела туда куда указывал взгляд старшей сестры. Они были перед конюшней, а перед ней на земле стояли на коленях двоя мужчин со связанными за спиной руками, а рядом с ними был Ахмед ага. — Что здесь происходит?! — Это воры, госпожа, ночью проникли в конюшню… Хюмашах бросилась внутрь, не став больше ничего слушать, Фатьма кинулась за ней и чуть не с столкнулась с замеревшей на месте сестрой. — Где… — Хюмашах бросила взгляд на сестру и сглотнула. — Где Ангел, Фатьма? — Хюмашах снова сглотнула. — Где моя лошадь? — Я… — Фатьма смотрела то на сестру, то на пустое стойло. — Я не знаю, Хюмашах. Хюмашах подошла к стойлу, на миг остановившись перед ним, затем прошла к окну и облокотилась обеими руками на подоконник, опустив голову и закрыв глаза, как будто ища у него поддержки. Фатьма подошла и осторожно обняла сестру, чувствуя, как её колотит дрожь. Хюмашах, ничего не говоря, подняла взгляд, и Фатьма видела, как по её щеке скатилась слеза, а в глазах было столько ещё невыплаканной боли, что, казалось, что сестру прямо здесь и сейчас ударили в самое сердце. — Зачем? — тихо прошептала Хюмашах. — Михримах… — Хюмашах встряхнула головой. — Нет, нет… Ей достаточно попросить… — голос Хюмашах так же срывался. — Я разрешу… — Конечно, нет, Хюмашах! Этого просто не может быть! — Но она увела… В тайне… Зачем… — Хюмашах… — услышав своё имя Хюмашах вздрогнула. Вбежавшая в конюшню Михримах неуверенно окликнула сестру, видя её состояние. Взгляд Хюмашах поднялся и словно обжёг. — Ангел на улице. С ним всё в порядке. — ответила Михримах на молчаливый и невысказанный вопрос. Старшая сестра буквально промчалась мимо неё. — Ты не хочешь ничего рассказать, Михримах? — Фатьма удержала сестру за руку. — Нет, я ничего не хочу рассказать! Знаешь, как-то с меня уже хватит сегодняшнего утра и сказанных и несказанных слов! — Михримах, ну, хватит… Я прошу тебя… Что произошло? — У нас были слишком хорошие отношения! Это главное, что произошло! — Михримах вырвала свою руку. — Были… Михримах! Фатьма осталась одна и тяжёло вздохнула, выходя на улицу. — Ангел, ты в порядке? — Хюмашах смотрела в глаза лошади, и та опустила голову ей на плечо. — Я так рада, что ты в порядке! — Хюмашах прижала лошадь к себе и ласково гладила её по гриве и шеи. Затем отстранила от себя и, прижавшись лбом ко лбу, поцеловала Ангела в переносицу, и улыбнулась. — Где Михримах? — спросила Хюмашах, бросив взгляд на стоящую рядом Фатьму. — Она ушла, Хюмашах. — Ушла? Кто-нибудь вообще объяснит мне, что здесь происходит?! — продолжая гладить голову Ангела, которая была у неё на плече, Хюмашах подняла взгляд на Ахмеда агу. — Эти люди и могут объяснить, госпожа. Давайте, ещё раз. Зачем вы ночью проникли в конюшню? — Нам сказали украсть вашу лошадь, госпожа, а в пустом стойле оставить вот этот кинжал… — Ахмед показал Хюмашах кинжал. — Но у нас ничего не получилось, потому что когда мы проникли внутрь, то лошади не было в стойле, а нас, как оказалось, ждали. — Что я ничего не понимаю? Кто приказал? Куда увести? И как? — Увести, очевидно, к заказчику, — ответил Ахмед. — Как? Отравив, подсыпав небольшую дозу яда в еду или воду, вызвав мышечную слабость. И у них бы всё получилось, если бы Михримах Султан не увела лошадь раньше, госпожа так и сказала мне, что Ангела нужно вывести и спрятать, потому что ночью ему может кто-то угрожать. Что у неё — плохое предчувствие. В этот момент Ангел довольно гугукнул, словно подтверждая сказанное. Хюмашах посмотрела на него, а затем снова подняла взгляд на агу. — Кто, кто приказал?! — Это мне неизвестно, госпожа. Воры не видели лица заказчика, но обвинить в этом они должны были… — Михримах, — сказала Фатьма. Хюмашах посмотрела на сестру. — Ты должна была в это поверить, Хюмашах, начиная со слов, брошенных вчера вечером, заканчивая дорогим кинжалом и намёком на страшное, и чем хуже ты бы подумала, тем было бы лучше… Рукийе. Это всё устроила она! Я уверена, больше некому! — Зачем? Просто зачем, Фатьма? Фатьма вздохнула. — Потому что у нас слишком хорошие отношения, Хюмашах. Это было последнее, что Михримах мне сказала. Это — мотив. — Ахмед ага, вы ведь позаботитесь и вернёте Ангела в стойло? — Конечно, госпожа, можете, на меня положиться. — А что делать с ними, Хюмашах? — Фатьма взглядом показала на связанных мужчин. — Не знаю… Отправь их в темницу. Потом, Фатьма, потом, мне сейчас нет до них никакого дела! — и Хюмашах быстро направилась во дворец. Хюмашах подошла к покоям сестры. — Скажите, что я пришла. — Простите, госпожа, но Михримах Султан нет в покоях. — Откройте двери, я подожду. — Как пожелаете, госпожа. Войдя в покои сестры, Хюмашах увидела на диване раскрытую книгу, подойдя, она осторожно отодвинула её в сторону и опустилась на диван. — Госпожа, — Дуду хатун поклонилась идущей в свои покои Валиде Султан, передавая ей папку. — Вам нужно подписать бумаги гарема… Войдя в покои, Сафие увидела сидящую на диване дочь, которая, увидев Валиде, тут же встала, но Сафие успела заметить, как она смахивала слёзы. — Я посмотрю позже, Дуду, сейчас можешь идти. — Госпожа. Положив папку на стол, Сафие подошла к дочери. — Михримах, моя доченька… — Матушка, — Михримах поцеловала руку матери. Сафие же осторожно подняла голову дочери вверх. — Что случилось, доченька? Почему ты плачешь? — Матушка, — Михримах прижалась к Валиде из-за всех сил. — Тише, тише, всё хорошо, — Сафие провела рукой по волосам дочери. — Я здесь… Давай сядем, и ты мне всё расскажешь… — Матушка… — Михримах закрыла глаза, сдерживая слёзы, и почувствовала нежное прикосновение к своему плечу. — Я тебя слушаю, доченька… Кто тебя обидел? — Никто, матушка, никто… Я хотела поговорить о другом… — О чём же? — Я не знаю, что делать. — Михримах, если ты мне ничего не расскажешь, я не смогу тебе помочь. — Матушка… — Михримах выдохнула. — Есть два человека… Они скорее всего сейчас в темнице дворца… И если я расскажу о них Мехмеду, они сразу же будут казнены, да и за то, что они хотели сделать, это справедливое наказание, но… У них ничего не получилось… И… Я не хочу крови, мама, даже если они виноваты, не хочу… И Хюмашах не захочет… Но что с ними делать, матушка? Что? — Хюмашах? Так, доченька, посмотри на меня, — Сафие снова повернула голову дочери на себя. — В чём провинились эти два человека? И как это связано с тобой и Хюмашах? — Ну, я… Я не могу пока всё Вам рассказать, потому что… — Михримах отвернулась. — Я ещё не говорила с Хюмашах. — Вы поссорились? Ты поэтому так расстроена? — Я… — Михримах снова смотрела на Валиде. — Нет, мы не ссорились, матушка. Мы просто ещё не говорили. Эти люди собирались кое-что украсть, очень дорогое для Хюмашах, и сделать ей этим больно, а я предупредила Ахмеда агу, и он им помешал. И я очень этому рада, — и Михримах легко улыбнулась, видя тёплую улыбку Валиде. — Ладно, то, о чём ты не хочешь говорить, вы решите и без меня. Но что же именно сделали эти люди? — Они хотели украсть Ангела, — тихо прошептала Михримах и кинулась в объятья матери. — Матушка, пожалуйста, накажите их как-нибудь, но не через казнь… Я прошу Вас! — Хорошо, хорошо, доченька, успокойся, шш, тише, — и Сафие нежно поцеловала дочь в висок. Войдя в свои покои, Михримах замерла, увидев старшую сестру в них. — Сестрёнка, — Хюмашах тепло улыбнулась, — я ждала тебя. Михримах сделала несколько шагов, опустилась на диван и, взяв лежащую книгу, отвернулась. — Михримах, — Хюмашах нежно дотронулась до плеча сестры, — давай поговорим, — наступила тяжёлая тишина. — Ты не хочешь говорить со мной? Михримах… — Молодая госпожа только сильнее погрузилась в книгу. Вздохнув, Хюмашах нежно поцеловала сестру в висок и поднялась, выходя из покоев. Михримах закрыла книгу и посмотрела в окно. А ещё через некоторое время в покои вошла уже Фатьма и так же молча села рядом. Прошло ещё несколько минут. Наконец Михримах обернулась. — Теперь ты будешь меня воспитывать? — Михримах, поговори с Хюмашах, она переживает… Очень. — Я тоже переживаю, ещё утром меня считали вором и практически убийцей! — Михримах снова открыла книгу. — Михримах… Ты знаешь любящее сердце нашей сестры… Разве она может считать и думать так? Она никогда не поверит в подлость тех, кого она любит, а тем более в подлость от нас. Хюмашах просто испугалась… — Что я… — Нет, нет… Никто не думал так, но Хюмашах очень, очень боится потерять того, кто ей дорог. Это глобальный, всепроникающий страх, Михримах. И, понимаешь, я поняла одну вещь, он ещё и усиливает сам себя… Недавно мы могли потерять матушку, Ибрагим болен… Ты сама сказала, что Хюмашах переживает, и вот на всё это наложилось сказанное и устроенное Рукийе. Хюмашах было страшно, и всё, Михримах… Она хотела поговорить с тобой практически тут же, как только страх ушёл, но ты уже ушла… — Я таки виновата?! — Да никто не виноват, Михримах, я только прошу тебя не отталкивай сейчас Хюмашах… Она будет совершенно бесстрашной и решительной, если потребуется защитить нас, не отступит ни перед какой опасностью, жизнь отдаст… А как мы чувствуем себя рядом с ней? Нам никогда не бывает страшно. Мы знаем, что сестра всегда защитит нас, поможет и поддержит. Она всегда спокойная с нами, тёплая и ласковая. Но одновременно её сердце просто абсолютно беззащитное… В нём столько искренности, сохранившейся наивности через все жизненные сложности! И особенно беззащитное оно перед нами, Михримах… Хюмашах может быть достаточно проницательной с чужими, она умеет защищаться, но мы не чужие, мы слишком близко… Очень близко… Абсолютная уязвимость и никакой защиты. Поговори с ней… Ты ведь сделаешь это? Михримах снова не смотрела на сестру и опустила взгляд. — Да… Но не сейчас. — Михримах… — Я устала от разговоров сегодняшнего утра, Фатьма… Правда, устала… Не потому что я тебя не слышу, а потому что сейчас я не хочу ни с кем говорить. — Ладно, я тебя оставлю, только помни о сердце нашей сестры, и каким оно может быть уязвимым, что есть такие ситуации, когда его ранят даже незаметные мелочи. Ты думаешь, Хюмашах тебе не верила, но вот подумай. Ты знаешь, как дорог ей Ангел, и тебе достаточно было попросить, Михримах… И когда тебя не было те полчаса, она боялась за тебя, — Фатьма поднялась. — Фатьма, — сестра обернулась, — а если бы всё это было правдой, Хюмашах бы меня простила? — Если бы всё это оказалось правдой, Хюмашах было бы очень и очень больно, но если и есть в мире сердце, которое могло это простить, особенно нам, то, да, оно бьётся в груди нашей сестры. Михримах, оставшись одна, опустила голову на руку и закрыла глаза. Уже днём Михримах пришла в любимый уголок сада, тихий, находящийся в отдалении от дворца, укромный. Здесь были столик, несколько мягких стульев и большая липа, сплошь сейчас покрытая белыми цветами. Госпожа села за столик у дерева и раскрыла книгу, она успела прочитать лишь несколько страниц, когда увидела пришедшую Хюмашах, которая тихо села на стул в некотором отдалении. Михримах посмотрела на сестру и снова вернулась к книге, так и продолжая бросать взгляд на Хюмашах. Наконец, госпожа закрыла книгу, вздохнув. — Прости… — За что? — Моё поведение утром было… — Михримах опустила взгляд. — Капризным. — Ну, младшая сестрёнка — спасительница Ангела, может и покапризничать. Михримах улыбнулась, Хюмашах тоже смотрела на сестру с улыбкой. — Иди ко мне, — Хюмашах приблизилась к сестре и раскрыла объятья. Михримах прижалась к старшей сестре, и Хюмашах поцеловала её в макушку. — Хюмашах… — тихо сказала Михримах. — Что, сестрёнка? — Давай, сядем. Сёстры вернулись за столик, и Хюмашах сжала руку сестры в молчаливой поддержке. — А если бы весь этот план удался, чтобы было дальше? Ты бы пришла ко мне и… — Михримах снова опустила взгляд. — Накричала? — Зачем мне кричать на тебя? Я знаю, ты никогда не сделаешь ничего подобного… Михримах подняла взгляд и внимательно смотрела на Хюмашах. — Мы бы поговорили, ты бы мне всё рассказала, и мы бы всё выяснили. Ни у кого не получится нас рассорить. Никогда! Мы бы и так поговорили, но ты так быстро ушла… «…хотела поговорить с тобой практически тут же, как только страх ушёл, но ты уже ушла…» — Я… — Михримах смотрела и смотрела на сестру. В её взгляде не было никакого осуждения, только тепло, и Михримах снова опустила глаза. — Испугалась, — очень тихо сказала Хюмашах. Михримах кивнула. — Это было по-детски, да? — лёгкая усмешка тронула губы Михримах. — Я была так уверена перед единокровной сестрой, а стоило вернуться и… — Ну, все мы чего-то боимся, сестрёнка… — Хюмашах наклонилась к сестре, которая снова опустила взгляд. — Я могу быть эмоциональной, Михримах, редко, но могу, когда мне тоже страшно, и, возможно, тогда я и смогу на тебя крикнуть, но я не думаю, что мы бы говорили с тобой тогда, я не позволила бы себе этого. Я никогда не стану тебя пугать. Только после эмоций мы бы с тобой поговорили. Михримах ничего не ответила, но сильнее сжала руку сестры. — Ты хочешь ещё что-то у меня спросить, Михримах? — А Рукийе, Хюмашах? Ты злишься на неё? — Нет, человек делает подобное, когда ему очень больно, и мне жаль, что это так… Мне жаль наших сестёр. Ты согласна со мной? Михримах кивнула. — Знаешь, когда случилась эпидемия, и Фатьма рассказала мне как была в Старом дворце, я задумалась, почему я не стремилась к этому и не хотела… Мне как будто что-то мешало… Может быть то, что я чувствую, что и они сами не очень этого хотят. И у них есть на это причины. Каждый раз эти встречи даже невольно напоминают им о произошедшем и потерях… Но и для меня это словно каждый раз раздирать эту рану… И это теперь всегда будет стоять между нами. Поэтому я поняла, что просто не могу… Просто тяжело… — Хюмашах сглотнула и легко улыбнулась. — В этом смысле Фатьма сильнее меня, у неё получается объединять людей… — Да, — Михримах улыбнулась. — И если в эти встречи у неё получалось согреть наших сестёр, то я искренне рада за них. Как и всегда рада тем редким встречам, которые ещё возможны, на те же праздники… Ведь и не все наши единокровные сёстры поступили бы как Рукийе. Но если и она придёт с искренностью, я не собираюсь её отталкивать. «…если и есть в мире сердце, которое могло это простить, то, да, оно бьётся в груди нашей сестры» . Всплывали в голове Михримах слова сестры. — Я рассказала матушке о тех двух ворах, несостоявшихся… Попросила, чтобы не было казни. Матушка сказала, что сошлёт их… Мне даже неинтересно куда. Хочу забыть это всё. — Я очень горжусь тобой, сестрёнка. Ты — умница! — Учусь у тебя. Сёстры снова улыбались друг другу. — Иди ко мне, — Хюмашах поднялась и, подойдя к сестре, опустилась перед ней на колени, снова заключая её в свои объятья. — Значит, я и Ангел… Мы можем общаться? А то, кажется, мы стали друзьями за всеми этими событиями… — Конечно, как только ты захочешь. Только… — Хюмашах осторожно отстранила сестру от себя. — Не уводи Ангела без меня далеко, не прячься и не скрывайся от меня, — Хюмашах осторожно подняла лицо сестры вверх, заставляя смотреть на себя. — Не за спиной, Михримах, и не потому что я тебе не доверяю, сестрёнка, а потому что тебе совершенно не нужно прятаться и скрываться от меня. Я разрешу. И у тебя нет ни одной причины для подобного. Хорошо? «…есть такие ситуации, когда его ранят даже незаметные мелочи». Михримах кивнула. — Сейчас я была вынуждена… — Шш, — Хюмашах приложила палец к губам, — не надо больше про это. Всё. Забыли. Михримах вновь оказалась в уютных объятьях сестры и потеряла счёт времени в них, не зная, сколько его прошло, прежде чем Хюмашах её тихо окликнула. — Михримах… Сестрёнка… Мне нужно вернуться во дворец, а перед этим я хотела зайти к матушке. — Конечно, — Михримах мягко улыбнулась и отстранилась. — Хюмашах. — Да, — уходящая Хюмашах остановилась и обернулась. — Может быть, устроим литературные обсуждения? — Ты хочешь обсудить со мной книги? Михримах кивнула. — Конечно, не сейчас. Когда у тебя будет время… Хюмашах тепло улыбнулась. — Я буду рада, Михримах. Как только, так сразу. — И не забудешь? — Михримах хитро смотрела на сестру. — Михримах… — с притворным возмущением сказала Хюмашах. — Никогда. — Значит, обещаешь? Хюмашах подошла и присела перед сидящей сестрой на корточки, смотря ей в глаза. — Обещаю. — А я знаю, — и Михримах улыбнулась. — Люблю тебя, сестрёнка. В покои Валиде Султан постучали. — Да. — Госпожа, — вошедший Бюльбюль поклонился. — Хюмашах Султан пришла. — Проси, — Сафие вернулась к бумагам. Войдя, Хюмашах некоторое время просто смотрела на Валиде. Она сидела на диване у окна, у неё на коленях стоял столик-поднос, весь в бумагах, которые Валиде и подписывала, разбирая. — Матушка, — тихо позвала Хюмашах. — Здравствуй, доченька, — ответила Сафие с тёплой улыбкой и протянула дочери руку. — Проходи, садись. Хюмашах улыбнулась, целуя матери руку, а затем села на диван и обняла Валиде. — Вы снова заняты, матушка… В последнее время мы снова не так часто видимся. — Осталось немного, Хюмашах, ты хотела Нам что-то сказать? — спросила Сафие, продолжая подписывать бумаги. — Нет, матушка. — А ваша ссора с Михримах? — Сафие внимательно посмотрела на дочь. — Мы не ссорились, матушка. — Хорошо. — Сафие вернулась к бумагам, и Хюмашах опустила голову на плечо Валиде. — Я очень соскучилась! Как вы себя чувствуете, мама? Всё хорошо? — голос Хюмашах выражал неприкрытое беспокойство. — Да, всё хорошо, не волнуйся, я здорова. Хюмашах улыбнулась. — Матушка… Недавно я обедала с Ахмедом, Фахрие и Махмудом… — Ты много времени проводишь именно с Ахмедом… — Мне очень жаль его, матушка, он такой напуганный постоянно, зажатый, и так трогательно видеть, когда, говоря со мной, он расслабляется и начинает мягко улыбаться… Или вот с Фахрие, когда сестрёнка угостила его миндальным лукумом. Ахмед его очень любит. Матушка… Понимаете, у меня есть Вы, есть сестрёнки, вы — мой тыл, из которого я могу построить всё остальное. А Ахмед… Он очень одинок. — А Махмуд? — С ним не так холоден Мехмед, и у него есть родные брат и сестра, о которых он заботится, плюс Махмуд просто сильнее… И он находит себя в этом, в занятиях, в упражнениях с оружием. И Ахмед, конечно, тянется за ним, но часто остаётся в тени. А так не должно быть. Неправильно. Ахмеду нужно больше поддержки, он нуждается в ней. — У него есть мама… — Это Вы у меня есть, матушка. А Ахмед напряжён и с Хандан, и без неё. Она сама всего боится, сидит в покоях и пугает этим Ахмеда, а особенно… — Что, доченька? Хюмашах усмехнулась. — Ахмед делится со мной, что Хандан говорит о Вас. Каждое слово о Вас — это страх. Я не понимаю, матушка, и Ахмеду говорю, что это неправда. Почему она Вас так боится? Она совершенно Вас не знает! Сафие улыбнулась, убирая столик в сторону. — Да, откуда же я знаю, доченька, — Сафие нежно провела рукой по щеке дочери, — не расстраивайся поэтому, пусть они говорят, что хотят, главное, чтобы ты меня не боялась. — Никогда, матушка! — Хюмашах поцеловала руку Валиде и снова её доверительно и нежно обняла. — Я так счастлива с Вами, а рядом с Хандан я бы сама всего боялась. Но я не об этом хотела сказать, матушка… Махмуд поделился, что скучает по матери, как и его сестра, может быть… — Никто не запрещает им видеть и навещать Валиде в Старом дворце, когда они хотят, Хюмашах, но Халиме не вернётся во дворец. Это решение твоего брата-Повелителя. И Мы его в этом поддерживаем. — Хорошо, как скажете, матушка. На диван запрыгнула Елизавета и, свернувшись калачиком, легла на колени Сафие, Хюмашах улыбнулась и погладила белоснежную шерсть, услышав довольное мурчание. Хюмашах закрыла глаза и сама не заметила, как стала проваливаться в сон, засыпая на плече у Валиде. — Выспалась, доченька? — услышала Хюмашах нежный голос матери и, приподнявшись, осмотрелась. В покоях Валиде горели зажжённые свечи. — Да, матушка, — тихо ответила Хюмашах, — я чувствую себя отлично! Но сколько прошло времени? — Сейчас восемь вечера. — О, матушка, мне нужно возвращаться в свой дворец! Ибрагим ждёт меня, — Хюмашах нежно поцеловала маму в щёку на прощание. — Хорошего Вам вечера и спокойной ночи! Помните, что я Вас очень люблю! И обязательно хорошо отдохните! — Я тоже люблю тебя, моё сокровище! — Сафие нежно поцеловала дочь в лоб. Хюмашах улыбнулась, ещё раз обняла Валиде и встала, направляясь к двери.