Эльф, который потерялся

Это было так странно. Даже более – необычно, невообразимо, немыслимо. Наверное, он никогда не сможет это понять, до конца осознать то, что произошло, а главное как. Словно все перевернулось, вывернулось и оставило его одного в темноте. Важно лишь одно – залы Мандоса он покинул. А ведь ничего не предвещало подобного исхода. Он не ощущал времени, казалось, что сквозь его душу пропускают теплый мелкий песок. Без воды, ракушек или камушков, без слишком твердых крупинок или пыли. Как в часах. Может, в некотором смысле он и был часами? Просто отсчитывал время, не зная, когда нужно остановиться и нужно ли вообще. В какой-то момент серый, и, как и все, заключенный в купол спокойствия, он услышал голос Намо. Повелитель говорил тихо, ровно, не нарушая умиротворенности, течения времени и гробовой тишины чертога. Говорил на ментальном уровне, но все же он услышал. Финдарато, подойди ко мне. Он пытался ответить, но не смог, да и никаких эмоций голосом передать не получалось. Это был даже не голос и даже не осанвэ - поток сознания, мерно текущий песок ровного звука, заполняющий тонкие, едва ли не рвущиеся места в поверхности неискаженной реальности. Я решил отпустить тебя. Ты знаешь об этом? Гладкий контур сознания пошатнулся и покрылся мелкой рябью, какой покрывается вода, когда на нее падает камень или порыв летнего ветра. От голоса Намо становилось очень странно, будто поместили в глубокий колодец и закрыли люк. Ты должен идти, тебя ждет отец. Послушай меня, послушай внимательно. И теперь он стоит здесь. Как-то интуитивно чувствует, что чертог кончился, что он уже свободен. Тело он почувствовал еще раньше, но все же не был до конца уверен, что все так, все свершилось, все встало на свои места. Ибо привыкнуть к этому трудно, немыслимо, невозможно сразу все это понять. Как будто песок, временной песок, сыпавшийся на него, сквозь него, через него, вдруг остановился и вся вода, ракушки, камушки, которых раньше не было, вдруг возникли – из ниоткуда, из воздуха, из щелей реальности, – и резко обрушились на холодную кожу, вдребезги разбивая остатки действительности и преграждая поток сознания. В тот момент он услышал пение лесных птиц. Этот лес, он настолько странный, настолько большой, что не видно ни конца, ни края, ни просвета, а тропа разветвляется на три. Она похожа на плеть, на когти, на трезубец, и все пути во тьму. В лесу вообще очень темно, такого в Амане не видели раньше – слишком мрачный, слишком давящий. Будто это не деревья, а камни или комья земли, которыми засыпают его тело, думая, что он уже умер, но на самом деле не так. Намо говорил, что всегда надо забирать налево. Финрод оглядывается назад. Там нет больше той тьмы, что окутывала его ранее, как нет того странного движения воздуха вокруг, он уже не дребезжит, как натянутая струна, как потревоженный ветром воск, словно колыхался не воздух и даже не цвет. Эльфу кажется, что он переступил за контур реальности и теперь она какая-то привычная, ощутимая, но слишком плотная, словно под водой находишься. Все кажется размытым, нечетким, как со сна. В кронах деревьев тихонько шумел ветер. Налево. Надо поворачивать налево. Под ногами камни – простая щебенка, редкая, словно рассыпал кто-то. Нес камни, нес, спешил, боялся, что не успеет. А лес все гуще, все темнее, древний такой. Деревья становятся кривыми, скрипят от старости, от боли. Папоротниками поросли. Финрод останавливается, всматривается вдаль, во мрак, в узкие щели между стволами деревьев. Неужели Намо ему солгал? Ведь не может быть так, что идти надо в чащу, в темноту, в плетеную клетку, когда движешься к свету, к тем, кому ты нужен, кто тебя ждет? Холодно. Как же холодно. Ничего не остается, как идти дальше. Тропа снова разбивается на три, Финрод поворачивает налево. Налево, прямо, дальше, дальше, дальше. Все теснее, тут уже места нет, деревья давят на сознание, на мысли, кусты царапают кожу, хочется отгородиться от этих колючих веток, а нечем, нечем даже укрыться. От холода, от боли, от свистящей в ушах тишины и разрывающего чувства фальшивой свободы. На нем только брюки из легкой бежевой ткани, да почти невесомая туника, белая такая, как облако, как первый снег, как непорочное сознание. Ее и нет почти – кожа видна сквозь тонкий материал, она как будто светится, искрится в этой темноте. Финрод смотрит на свои руки, исцарапанные ветками, и чувствует, как их обжигают капли хлынувшего с небес дождя. Сколько он уже идет? Пять минут? Час? Сутки? Неделю? Спать, спать хочется. Тропа снова ветвится. На три, еще на три. Финрод снова останавливается. Ведь не может такого быть, не бывает так, чтобы тропа бежала вперед, при этом так закругляясь. И тропы-то толком нет уже - маленькая дорожка, в один шаг шириной, эльфу тесно пройти, человеку тесно, кошке разве что удобно будет. И понятно, что все здесь как-то не так, как-то неправильно, искажено, словно реальность дала брешь и теперь затягивается, забирает его назад в пучину, в темноту, в этот лес с корявыми деревьями и острыми ветками. А назад не вернуться, там слишком темно, слишком сыро, дождь бьет по коже со всей силы, словно это и не капли вовсе, а иглы, копья или может быть стрелы. Ледяные стрелы впиваются, разбавляют холодным ядом эльфийскую кровь. А за деревьями свет. Маленький луч, камушек на земле, брусничная веточка и клок золотых волос, его собственных будто. Нужно туда. В эту щель, пусть и тесно, пусть и больно, страшно и дороги назад нет. Нужно туда, больше некуда. Всего один шаг и Финрод без сил, без эмоций, без чувств падает на сырую траву. Реальность рассыпается, режет сознание осколками, пока, наконец, не рушится, не уходит в темноту, оставляя эльфа одного. Без света, без вкуса, без слуха, просто в гнетущей разрывающей душу пустоте. Холодно. Как же холодно. Я хочу проснуться. Хочу увидеть свет, почувствовать хоть немного тепла, хоть мимолетное прикосновение, даже быть может слабую боль. Не хочу растрескаться в этом мраке, в темноте крон деревьев, не пропускающих ни один луч, ни один звук, кроме скрипа, не хочу расколоться и рассыпаться мелкими кристаллами соли и крови, что вырываясь на волю, царапают оболочку действительности и раскраивают сознание, причиняя неимоверную боль где-то на кончиках ногтей. Я кричу, но не слышу себя, не вижу, не ощущаю, не осознаю. Мне лишь чудится звон разбивающихся волос, они ломаются об железные прутья и острия темноты. Намо, выпусти меня! Неужели я никогда не смогу увидеть отца, не смогу петь, не смогу мыслить? Почему ты лгал мне? Ответь, просто ответь мне! Не могу так больше… *** Кое-где еще растет трава, но стоит пройти буквально пять шагов, начинается песчаный берег. Волны размеренно и спокойно ласкают прибрежные скалы, возле кромки воды лежат несколько ракушек и обкатанных камушков. Финрод чувствует свет и просыпается под раскидистым деревом от легкого морского утреннего бриза и чувства, что кожу ласкает теплый мелкий песок.